- И не думайте тут садиться! - заорала Кармелита Спатс, и несколько ее грубых, грязных, агрессивных друзей согласно закивали. - Не хватало еще сидеть со всякими из Сиротской лачуги!
- Мне очень жаль, - сказал Клаус, хотя вовсе не сожалел. - Я не хотел вам мешать.
Кармелита, очевидно ни разу не побывавшая в административном здании, схватила свои ложку с вилкой и начала колотить ими по подносу - ритмично, но раздражающе. "Сироты кексолизы из Сиротской лачуги! Сироты кексолизы из Сиротской лачуги!" - кричала она нараспев, и, к огорчению Бодлеров, многие к ней присоединились. Как нередко бывает с грубыми, агрессивными, грязными людьми, вокруг Кармелиты Спатс сплотилась целая команда, члены которой всегда с радостью помогали ей кого-нибудь мучить, - возможно, чтобы не трогали их самих. В одно мгновение, казалось, вся столовая стала выкрикивать нараспев: "Сироты кексолизы из Сиротской лачуги!" Трое Бодлеров прижались друг к другу, высматривая, куда бы скрыться и спокойно поесть.
- Да оставь ты их в покое, Кармелита! - прорвался сквозь громкий ритмичный шум чей-то голос.
Бодлеры обернулись и увидели мальчика с темными волосами и широко раскрытыми глазами. Он выглядел немного старше Клауса, но немного моложе, чем Вайолет. Из кармана толстого шерстяного свитера у него торчала зеленая записная книжка.
- Сама ты кексолизка, никому в здравом уме есть рядом с тобой не захочется. Пойдемте. - Мальчик повернулся к Бодлерам. - За нашим столом найдется место.
- Спасибо большое, - с облегчением проговорила Вайолет и последовала за мальчиком к столу, где было вполне свободно.
Мальчик сел рядом с девочкой, как две капли воды похожей на него. Примерно того же возраста, с очень темными волосами, широко раскрытыми глазами и записной книжкой, засунутой в карман толстого шерстяного свитера. Разница заключалась только в том, что ее книжка была черной как смоль. Странное ощущение возникало оттого, что видишь перед собой людей, до такой степени похожих, но смотреть на них было куда приятнее, чем на Кармелиту Спатс, поэтому Бодлеры уселись напротив и представились.
- Я - Вайолет Бодлер, - сказала Вайолет Бодлер, - это мой брат Клаус и наша младшая, Солнышко.
- Приятно познакомиться, - сказал мальчик. - Меня зовут Дункан Квегмайр, а это моя сестра Айседора. А девочку, которая на вас кричала, как ни странно, зовут Кармелита Спатс.
- Кажется, она не слишком приятная, - заметил Клаус.
- Это слишком мягко сказано, - вступила в разговор Айседора. - Кармелита Спатс грубая, грязная и агрессивная, и чем меньше вы будете с ней общаться, тем лучше для вас.
- Прочти Бодлерам стихи, которые ты про нее написала, - посоветовал Дункан.
- Ты пишешь стихи? - спросил Клаус. Он много чего прочел про поэтов, но никогда их не встречал.
- Так, немного, - скромно ответила Айседора. - Я записываю их в записную книжку. У меня это потребность.
- Сафо! - выкрикнула Солнышко, что означало нечто вроде: "Я с удовольствием послушаю твои стихи!"
Клаус объяснил Квегмайрам, что имеет в виду Солнышко, Айседора улыбнулась и раскрыла книжечку.
- Стихи очень короткие, - пояснила она. - Всего две рифмованные строки.
- Двустишие, - вставил Клаус. - Я вычитал это слово в одной литературоведческой книге.
- Да, я знаю, - отозвалась Айседора и прочла стихи, пригнувшись над столом, чтобы не услышала Кармелита Спатс:
Летучих мышей наглотаться досыта
Приятней, чем час провести с Кармелитой!
Бодлеры захихикали, но тут же прикрыли рот рукой, чтобы никто не подумал, что они смеются над Кармелитой.
- Здорово, - похвалил Клаус. - Мне очень понравилось про летучих мышей.
- Спасибо, - поблагодарила Айседора. - Мне бы хотелось почитать литературоведческую книгу, про которую ты говорил. Ты мне дашь ее ненадолго?
Клаус опустил голову.
- Нет, - сказал он. - Книга принадлежала моему отцу и сгорела во время пожара.
Квегмайры переглянулись, глаза их раскрылись еще шире.
- Мне очень жаль это слышать, - сказал Дункан. - Мы с сестрой пережили страшный пожар и знаем, что это такое. А ваш отец тоже погиб в пожаре?
- Да, - ответил Клаус, - и мама тоже.
Айседора отложила вилку и, потянувшись через стол, похлопала Клауса по руке. При обычных обстоятельствах это смутило бы Клауса, но сейчас этот жест показался ему совершенно естественным.
- Очень сочувствую вам, - сказала Айседора. - Наши родители тоже погибли во время пожара. Ужасно, их так не хватает, правда?
- Блони. - Солнышко кивнула.
- Долгое время я боялся любого огня, - добавил Дункан. - Я даже на плиту не мог смотреть.
Вайолет улыбнулась:
- Мы жили некоторое время у одной женщины, Тети Жозефины, она тоже боялась плиты. Боялась, что плита взорвется.
- Взорвется! - поразился Дункан. - Даже я этого не боялся. А почему вы сейчас не живете с нею?
Наступила очередь Вайолет потупить взгляд и очередь Дункана потянуться через стол и взять ее за руку.
- Она тоже умерла, - ответила Вайолет. - По правде говоря, Дункан, в нашей жизни уже довольно давно все идет шиворот-навыворот.
- Мне жаль это слышать, - отозвался Дункан. - Хотелось бы сказать, что здесь ваши дела пойдут лучше. Но если учесть завуча Ниро и его игру на скрипке, Кармелиту Спатс с ее дразнилками и отвратительную Сиротскую лачугу, то Пруфрокская подготовительная школа место довольно скверное.
- По-моему, "Сиротская лачуга" - звучит ужасно, - заметил Клаус. - Там и без того плохо, а еще такое обидное название.
- С сожалением должна сказать, - проговорила Айседора, - этим мы обязаны Кармелите. Нам с Дунканом пришлось там жить три семестра, потому что у нас не было ни родителей, ни опекуна, чтобы подписать письменное разрешение.
- То же самое и с нами! - воскликнула Вайолет. - А когда мы попросили Ниро сделать исключение…
- …Он ответил, что ему некогда, он упражняется на скрипке, - закончила Айседора, качнув головой. - Он всегда так говорит. Ну, в общем, Кармелита прозвала лачугу Сиротской, когда там жили мы, и, похоже, она и дальше будет ее так называть.
- Ладно. - Вайолет вздохнула. - Как называет Кармелита лачугу - это полбеды. А вот как вы боролись с крабами, когда жили там?
Дункан отпустил ее руку и достал из кармана записную книжку.
- Я делаю заметки, - пояснил он. - Собираюсь стать газетным репортером, когда вырасту, и считаю, что стоит начать практиковаться уже сейчас. Вот, пожалуйста: "Заметки о крабах". Понимаете, они боятся громких звуков, поэтому у меня тут список способов, которыми мы их отпугивали.
- Боятся громких звуков, - повторила Вайолет и подвязала волосы лентой, чтобы не лезли в глаза.
- Когда она вот так завязывает волосы, - объяснил Клаус Квегмайрам, - значит, она обдумывает изобретение. Вайолет у нас настоящий изобретатель.
- Как насчет шумных башмаков? - внезапно сказала Вайолет. - Что если взять кусочки металла и приклеить их к подошвам? Когда мы будем ходить по полу, башмаки будут громко стучать и крабы разбегутся.
- Шумные башмаки! - воскликнул Дункан. - А мы с Айседорой столько прожили в Сиротской лачуге и не додумались до них! - Он достал из кармана книжечку и записал: "Шумные башмаки". - Если хотите справиться со светло-коричневой дрянью на потолке, то у меня есть список книг о плесени, которые можно взять в школьной библиотеке.
- Затвал! - радостно крикнула Солнышко.
- "Нам очень хочется побывать в библиотеке", - перевела Вайолет. - Какая удача, что мы с вами, двойняшками, познакомились.
Лица у Дункана и Айседоры вдруг вытянулись, то есть это не значит, что их лица стали длиннее, а просто на них появилось печальное выражение.
- Что случилось? - спросил Клаус. - Мы сказали что-то обидное?
- Двойняшки, - ответил Дункан таким тихим голосом, что Бодлеры еле расслышали.
- Но ведь вы двойняшки, верно? - смущенно сказала Вайолет. - Вы совсем одинаковые.
- Мы - тройняшки, - грустно ответила Айседора.
- Я что-то запуталась, - проговорила Вайолет. - Ведь тройняшки, это когда одновременно рождаются трое, так?
- Нас и родилось трое, - сказала Айседора, - но наш брат Куигли умер во время пожара, тогда же, когда и родители.
- Как грустно, - сказал Клаус. - Пожалуйста, простите, что мы назвали вас двойняшками. Мы не хотели оскорбить память Куигли.
- Конечно, не хотели, - со слабой улыбкой проговорил Дункан. - Откуда вам было знать. Давайте, если вы кончили есть лазанью, мы вам покажем библиотеку.
- И может, нам удастся найти какие-нибудь железки для шумных башмаков, - добавила Айседора.
Бодлеровские сироты улыбнулись, и все пятеро отнесли на место свои подносы и вышли из столовой. Библиотека оказалась очень приятным местом, и не только удобные кресла, высокие деревянные полки и тишина, соблюдаемая читателями, доставили Бодлерам радость. Бесполезно было бы описывать подробно бронзовые лампы в форме разных рыб или пробегавшую по ярко-синим занавескам на окнах рябь, когда их колыхал ветерок. Все это было прекрасно, но не из-за этого улыбались трое Бодлеров, и тройняшки Квегмайры тоже улыбались, и хотя я не так хорошо изучил историю их жизни, как бодлеровскую, я могу достаточно определенно предположить, что Квегмайры улыбались по той же причине.
Большое утешение, когда в тяжелое, полное страхов время вдруг обретаешь надежных друзей. Именно это чувство испытывали все пятеро, когда Квегмайры водили Бодлеров по библиотеке. В обществе друзей мир становится более уютным и менее гнусным, чем он есть на самом деле, тем более если у этих друзей есть общий с вами жизненный опыт, то есть в данном случае, если близкие у них тоже погибли во время пожара и они тоже жили в Сиротской лачуге. Дункан и Айседора тихонько рассказывали Вайолет, Клаусу и Солнышку, как устроена библиотека, и постепенно неприятности, связанные с условиями их новой жизни, отступали все дальше, а к тому времени как Дункан с Айседорой начали перечислять свои любимые книги, советуя их прочитать, Бодлерам и вовсе показалось, что их неприятности подходят к концу. Они, конечно, ошибались, но в данный момент это не имело значения. Бодлеровские сироты нашли себе друзей, и сейчас, когда они стояли с квегмайрскими тройняшками в читальном зале, мир казался им более уютным и безопасным, каким давно-давно не был.
Глава четвёртая
Если вы в последнее время заходили в какой-нибудь музей посмотреть новую выставку живописи или спрятаться от полиции, то, может быть, заметили там род картин, называемый триптих. Триптих состоит из трех картин, и на каждой нарисовано разное. Мой друг профессор Рид, например, написал для меня триптих: на одной доске он изобразил пожар, на другой пишущую машинку, а на третьей - красивое и умное женское лицо. Триптих называется "Что случилось с Беатрис", и, глядя на него, я не могу удержаться от слез.
Я писатель, а не художник, но если бы я попытался нарисовать триптих под названием "Злополучная жизнь бодлеровских сирот в Пруфрокской школе", я бы изобразил на одной доске мистера Ремору, на другой - миссис Басс, а на третьей коробку со скобками для пробивания бумаг, и в результате мне стало бы так грустно, что, глядя целыми днями то на триптих Беатрис, то на бодлеровский триптих, я бы плакал не переставая.
Мистер Ремора, учитель в классе у Вайолет, был так страшен, что Вайолет предпочла бы оставаться все утро в Сиротской лачуге и есть с завязанными сзади руками, только бы не спешить в комнату номер один и не учиться у такого отталкивающего человека. У мистера Реморы были густые черные усы, как будто ему под нос прилепили отрубленный большой палец гориллы, к тому же мистер Ремора беспрерывно жевал бананы. Банан весьма вкусный фрукт и содержит много калия, но, наблюдая, как учитель запихивает в рот банан за бананом, роняет на пол кожуру и размазывает мякоть по усам и подбородку, Вайолет возненавидела бананы. Между жевками мистер Ремора рассказывал всякие истории, а дети записывали их в записные книжки и время от времени сдавали тесты. Рассказы были очень короткие и сыпались как из рога изобилия, причем на все мыслимые темы. "Однажды я пошел в магазин за коробкой молока, - рассказывал он, жуя банан, - потом вернулся домой, налил молока в стакан и выпил. Потом стал смотреть телевизор. Конец". Или: "Как-то в середине дня человек по имени Эдвард сел в зеленый пикап и поехал на ферму. На ферме держали гусей и коров. Конец". Мистер Ремора рассказывал историю за историей и ел банан за бананом, и Вайолет все труднее было слушать. Чтобы совсем не соскучиться, Дункан садился с ней рядом и в особенно невыносимые дни они обменивались записками. Но что ухудшало положение, так это Кармелита Спатс, которая сидела прямо за Вайолет и каждые несколько минут пригибалась вперед и тыкала Вайолет в спину прутом, подобранным на лужайке.
- Сирота, - шипела она и тыкала Вайолет в спину, и Вайолет отвлекалась и забывала записать какие-то детали последнего из рассказов мистера Реморы.
По другую сторону коридора в комнате номер два Клаусу преподавала учительница миссис Басс. Ее черные волосы были такими длинными и спутанными, что она тоже смахивала на гориллу. Учительница она была слабая, что в данном случае означает не то, что у нее "слабо развиты мышцы", а то, что она "помешана на метрической системе". Метрической, как вы, возможно, знаете, называется система, с помощью которой большая часть человечества производит измерения. Так же как никому не возбраняется съесть пару бананов, так никому не возбраняется заниматься измерениями. Клаус вспоминал, как лет в восемь, соскучившись сидеть дома в дождливый день, он измерил ширину всех дверей в бодлеровском доме. Но миссис Басс независимо от погоды хотела одного: измерять все подряд и записывать цифры на доске. Каждое утро она входила в класс номер два с сумкой, полной самых заурядных предметов: сковородка, рамка для картины, кошачий скелет - и клала по одному предмету на парту каждому ученику. "Измеряйте!" - кричала миссис Басс, и все доставали линейки и принимались измерять, что кому досталось. Потом они выкрикивали каждый свою цифру, и миссис Басс записывала их на доске, а затем по ее команде учащиеся менялись предметами. Класс занимался этим все утро, и глаза у Клауса постепенно стекленели, что в данном случае означает "слегка ныли от скуки". По другую сторону комнаты глаза у Айседоры Квегмайр тоже постепенно стекленели, и порой они с Клаусом смотрели друг на друга и высовывали язык, вероятно желая сказать: "Миссис Басс жуткая зануда, правда?"
Солнышку, однако, вместо школы приходилось идти на работу в административное здание, и, должен сказать, ее положение из всех троих было, пожалуй, наихудшее. Как секретарю завуча Ниро ей надлежало выполнять многочисленные обязанности, которые просто не под силу маленькому ребенку. Например, она должна была отвечать на телефонные звонки, но не все люди, звонившие завучу Ниро, понимали, что "Зелтепия!" - Солнышкин способ сказать: "Доброе утро, вы звоните в офис завуча Ниро, чем могу помочь?" Уже на второй день Ниро взбеленился оттого, что Солнышко привела в замешательство кучу его деловых знакомых. На Солнышке также лежала обязанность печатать на машинке, пробивать скобками разные бумаги и отправлять почтой письма завуча Ниро, то есть она должна была уметь пользоваться пишущей машинкой, степлерами и марками, хотя все это предназначено для использования взрослыми. В отличие от многих малышей Солнышко имела некоторый опыт по части тяжелой работы, как-никак вместе со своими старшими она трудилась на лесопилке "Счастливые запахи". Но теперешние орудия производства совершенно не соответствовали ее крохотным пальчикам. Ей с трудом удавалось нажать клавиши машинки, а когда удавалось, все равно она не знала, как пишется большинство слов, которые диктовал ей Ниро. Она никогда прежде не пользовалась степлером, то есть машинкой, скрепляющей бумаги скобками, поэтому иногда она нечаянно прокалывала себе пальцы, и они потом болели. А порой марка приклеивалась у нее к языку и никак не отлипала.
В большинстве школ, даже в самых плохих, учащиеся имеют возможность восстановить силы в конце недели, в так называемый уикенд, когда можно отдохнуть и поиграть, а не только сидеть на несносных уроках. Бодлеровские сироты с нетерпением ждали случая сделать перерыв в созерцании бананов, линеек и секретарских принадлежностей. И они очень огорчились, когда в пятницу Квегмайры сообщили, что в Пруфрокской подготовительной школе уикенда не бывает, а суббота и воскресенье, вероятно в соответствии с девизом школы, дни обычных школьных занятий. Хотя, в сущности, смысла в этом было мало: помнить, что вы умрете, одинаково легко и когда отдыхаешь, и когда сидишь на уроках. Но уж так здесь повелось, и Бодлеры скоро стали путаться в днях недели, настолько однообразен был распорядок дня. Поэтому, уж извините, не могу сказать, в какой день недели Солнышко заметила, что запас скобок на исходе, однако могу сказать, какова была реакция Ниро: поскольку на обучение секретарским навыкам у нее ушло слишком много времени, он не станет покупать новые скобки, когда они кончатся. Солнышко сама должна изготовить их из тоненьких металлических проволочек, хранящихся у него в ящике стола.
- Какая нелепость! - воскликнула Вайолет, услышав от Солнышка о требовании Ниро.
Обед уже кончился, и Бодлеры вместе с Квегмайрами обрызгивали солью потолок в Сиротской лачуге. Вайолет раздобыла несколько обрезков металла позади столовой и сделала пять пар шумных башмаков: три для Бодлеров и две для Квегмайров, чтобы их тоже не беспокоили крабы, когда они будут навещать Сиротскую лачугу. Однако проблема светло-коричневой капающей плесени еще не была решена. С помощью Дункана Клаус нашел в библиотеке книгу о разных видах плесени и вычитал, что от соли именно этот вид сморщивается и засыхает. Квегмайры отвлекли работников столовой, уронив свои подносы на пол, и пока Ниро орал на них, ругая за устроенный кавардак, Бодлеры сунули себе в карман каждый по солонке с дырочками. Сейчас, во время короткой послеобеденной передышки, все пятеро, сидя на кипах сена, старались забросать снизу вверх плесень солью и обсуждали прошедший день.
- В самом деле возмутительно, - поддержал Клаус сестру. - И без того нелепость, что Солнышко работает секретаршей, но еще и делать самой скобки!… С большей несправедливостью я в жизни не сталкивался!
- По-моему, скобки делаются на фабриках, - заметил Дункан, листая свою зеленую книжку в поисках записей на этот счет. - Не думаю, чтобы начиная с пятнадцатого века люди делали скобки для скрепления бумаг вручную.
- Если б ты сумела утащить несколько металлических проволочек, Солнышко, - сказала Айседора, - мы все помогли бы тебе делать скобки в послеобеденное время. Впятером хлопот будет меньше. Кстати, о хлопотах. Я сейчас тружусь над стихотворением про Графа Олафа, но пока мне как-то не хватает страшных слов для его описания.
- И наверное, трудно подобрать рифму к слову Олаф, - предположила Вайолет.
- Нелегко, - подтвердила Айседора. - Пока я придумала только "пилав", это такая еда из риса. Да и то рифма не совсем полная.