Маша долго вслушивалась в тишину за дверью. Надо было посмотреть, что там с ее костюмом. Тихо, стараясь не щелкнуть, повернула ключ. Приоткрыла дверь на щелку - никого. Тогда она вышла в коридор и огляделась. Ни костюма, ни полотенца. Помня, с кем имеет дело, посмотрела на люстры… И там нет. Взял. Благодарности от нефтяного принца не дождешься, но все равно приятно. Ведь ненавидит ее, а взял. Великодушие может действовать сильнее пощечины.
Улыбаясь, Маша повернулась к своему номеру, распахнула дверь… На диванчике неподвижно и беззвучно, как большая кукла, сидел чернявый парень. Она еще не видела его без маски, но догадаться было нетрудно: брат-2. Сейран.
ЧАСТЬ II РАБОТА ПО СПЕЦИАЛЬНОСТИ
Глава I КАФИРСКИЙ РАЙ
Бисмилляхи, л-рахмани, л-рахими. Велик Аллах в неиссякаемой милости к рабам своим. На перевале отряд Вахи засекли пограничники. Налетели вертушки, положили в снег и давай гвоздить из всех калибров. По головам ходили. Араб-инструктор подбежал, Ваху в бок ботинком. "Фая!" - орет по-английски, а какая фая, когда в отряде гранатомета завалящего не осталось, а не то что "Стрелы". Много ты навоюешь с автоматом против авиационных пушек.
Попало в араба, лежит, не дышит. Ваха к нему под бок: какое ни есть, а укрытие.
Аллаху акбар, поднялся ветер, нагнал тучи. Улетели вертушки. Погранцы подтащили станковый гранатомет, и опять Аллах помог: повалил снег, видимость упала, все разрывы мимо легли.
Снег зарядил на неделю. Ваха уже в Грузии лечил стертые в кровь ноги, а он все шел и закрыл перевал до весны. Моджахеды, кто не успел прорваться, вернулись зимовать в родные села. Плохо. В Ичкерии кафиры лютуют. Взорвет кто-нибудь их машину рядом с селом - все село под зачистку. За найденный патрон бросят в кузов и увезут, и не каждый потом вернется. А Вахе спокойно жилось. Автомат, гранаты положил под кровать; зайдет грузинский патруль, поговорит с хозяином, на тебя даже не посмотрит.
Приютил его местный старичок-мусульманин. Смешной. Ваха чистит автомат или палочку строгает. Одна кончится - возьмет другую. А старичок: "Ты бы почитал что-нибудь". Он раньше был учителем. Книг в доме много, три полки. Вахе стыдно признаться, что читает он плохо, всего две зимы в школу ходил. Он и скажет: "Зачем твои книги, старик? Все мудрые мысли есть в Коране". Учитель ему: "Но ты же и Коран не читаешь". А Ваха: "По-арабски не умею, а переводы врут, их кафиры делали". Так говорил араб-инструктор (мир с ним). Старичок аж стонет: "Тебе четырнадцать лет всего, как жить будешь?!" А Ваха: "Живу же". - "А дальше? Всю жизнь собираешься воевать?" - "Зачем всю жизнь, - говорит Ваха. - Победим кафиров и будем жить, как предки жили". - "Твои предки, - говорит старичок, а он по отцу был грузин, - твои предки грабили моих предков и в рабство продавали. И ты будешь?" Ваха не может сказать "буду", нельзя же оскорблять хозяина дома, в котором гостишь. Он и говорит: "На все воля Аллаха". И опять сидит, палочку строгает. Вспоминает своих, кто на перевале остался: Ибрагимова Абали и Ибрагимова Бектемира, Канташева Давлета и татарина Галиуллу (мир с ними). Отдохнуть ему надо было, вот что.
До декабря так прожил. Отъелся, ноги залечил. Потом его нашел Муса - командир отряда. "Надо, - говорит, - ехать в Москву, помочь одному мусульманину, большому другу нашего народа". "Ладно, - говорит Ваха, - только огород копать, как в прошлый раз, я не буду. Эта работа не для воина. А по специальности, если взорвать чего, всегда пожалуйста, Аллах велел помогать братьям по вере". Муса смеется: "По специальности, по специальности".
Сделали Вахе грузинский паспорт, национальность написали: "ингуш". Старичку за приют он оставил долларов из полученных за подорванный бронетранспортер. Они фальшивые были, но в горах и такие ходят. Какая разница: старичок ими кому-то заплатит, тот еще кому-то, и на круг выйдет без обмана. Если бы за фальшивые доллары давали фальшивого барана, тогда, конечно, было бы нехорошо.
Перед отъездом Ваху одели во все гражданское. Муса перетряс его вещи, нашел пластит в пакете от сока и камуфляж-лохмашку. Орал: "В тюрьму захотелось, на нарах отдохнуть?!". Ваха не оправдывался - знал, что виноват. А только страшно было ехать в кафирскую столицу совсем безоружным. И лохмашку жалко. Приберут ведь к рукам, Муса и приберет.
Помолился Ваха и поехал. Как голый себя чувствовал без автомата, особенно в поезде. Заходят погранцы, заходят менты, все проверяют документы, а у Вахи аж сводит палец, так хочется нажать на спусковой крючок.
Приехал в Москву вечером. Кругом огни, девчонки улыбаются, ни воронок, ни развалин, дома чистенькие. Тут Ваху стал смущать шайтан. Шепчет: "Может, ну ее, независимость? Если б мы не воевали за нее, может, и у нас так было бы"? Ваха зашел в подъезд, помолился. Место, конечно, нечистое, но паломник и посреди дороги молится. Воздать славу Аллаху нигде не зазорно. Бисмилляхи, л-рахмани, л-рахими. Легче стало.
Идет дальше, прикидывает: сюда бы самосвал подогнать с битым кирпичом, а под кирпич - тонну взрывчатки. Вот была бы потеха! Они наши дома не жалели, и я их дома жалеть не буду. Интересно, какую работу даст брат по вере? Муса сказал, по специальности.
Брат по вере жил богато: особняк, четыре машины во дворе. Ваху за ворота не пустили. Позвонил в звонок, а из калитки голос: "Чего надо?". Обиделся Ваха. Попробовали бы с ним так разговаривать, когда в "разгрузке" у него гранаты, а за плечом автомат! "Свиньи вы, - сказал он голосу из калитки. - Живете тут с кафирами, свинину жрете и сами стали свиньями! А ну, зови хозяина! От Мусы к нему приехали, из Ичкерии". Хорошо сказал, самому понравилось.
Минуты не прошло, бежит через двор человек, трясет пузом: "Ты куда приперся, с ума сошел твой Муса?!" Не усадил, не угостил. Сунул бумажку с адресом и сто долларов: "По Москве не шатайся, бери машину и езжай. Это поселок за городом, но близко, за сотню тебя любой отвезет".
И правда, первый же водила согласился везти за сотню. Ваха нарочно велел ехать через центр, чтобы посмотреть. Мало ли где работать придется.
Хорошие дороги у кафиров, ровные. Потому что по своим дорогам они не ездят на танках, а в Ичкерии все можно. Водила попался любопытный, все спрашивал, к кому Ваха да зачем. "К вам приехал. Работать по специальности", - ответил Ваха и расплатился фальшивой сотней. В темноте не видно было.
Пока Ваха добрался до поселка, пузан из особняка уже там. Оказалось, он и есть брат по вере, которому надо помочь. Загородный дом у него попроще и сам брат по вере держался просто. Вахе обрадовался, как будто первый раз видел. "Вот, - говорит, - главный специалист по минно-взрывному делу!" Ваха подтвердил: что есть, то есть, специалист, он свой первый фугас в десять лет заложил.
В доме человек двадцать кавказцев, из них половина моджахеды. Их по походке узнаешь, по тому, как оглядываются через каждые десять шагов. Одного Ваха видел раньше в отряде у своего тезки полевого командира Джабраилова Вахи. Там он был снайпером, ходил с винтовкой Драгунова, а здесь, смешно сказать, на рынке торговал колготками и по паспорту считался украинцем.
Брат по вере говорит: "Ты отдохнуть хочешь или готов работать?" Так спросил, что сразу ясно, какого ответа ждет. Ваха говорит: "Чего там, я в поезде выспался. Показывайте объект, а я скажу, что мне нужно". Сели в машину, поехали. Объектов было два: магазинчик "Автозапчасти" и спортивный "Мерседес" - игрушка, в Ичкерии такой на первой же колдобине засядет.
Потом поехали в гараж, где у Хозяина хранился арсенал. (Брата по вере все звали Хозяином, а еще Алибабой). Ваха посмотрел: пластит, гексоген, тол, детонаторов три вида - все, что душе угодно. А еще темно, четыре утра. Ваха спрашивает: "Во сколько светает?" Ему говорят: "Поздно. Тебе точное время надо?" - "Не надо. Два часа в запасе есть?" - "Есть". - "Значит, сегодня и сделаем. Вам как, с человеческими жертвами или без?" "Магазин, - говорят, - надо просто взорвать. Через него наши враги продают по частям угнанные машины. Не будет магазина, они без денег останутся. А вот "Мерседес" желательно вместе с хозяином". "Если Аллах поможет, - ответил Ваха. - Только вы отключите противоугонку".
Магазинчик он разнес в то же утро, а с "Мерседесом" Аллах не помог. Ваха свою работу сделал: поставил мину грамотно, без собаки не найдешь. Только владелец машины-игрушки так и не сел за руль. Уехал куда-то надолго. Но вернется же.
После той ночи Хозяин исчез. Ваха с остальными жил в его доме, командовать собой не позволял, хоть и был самый младший годами. Дрова колоть, барашка резать - все по очереди, и неважно, кто младше. Он показал себя в деле, а других еще посмотреть надо.
За главного был Рафик, мутный человек. Веры неизвестной, национальности непонятной. Аллаху не молился, креста не носил, ходил с пистолетом и ментов не боялся. Иногда Рафик увозил на работу то троих-четверых, то десять человек. Ваху не брал. "Там, - сказал, - работа для быков, а тебя для настоящего дела беречь надо".
Прожили с две недели, шесть баранов съели. Раз подъезжает Рафик, зовет Ваху в машину: "Садись, надо съездить в одно место". Ваха и сел. Вещей не взял, только куртку накинул.
Приехали на рынок. Рафик повел Ваху в магазин, и не туда, где продают-покупают, а на склад. Там Ваху одели с головы до ног: кафирская ушанка, дубленка, сапоги на меху, темно-серый костюмчик, белая рубашечка, галстук. Без примерки наложили еще целый чемодан: второй костюм - черный, туфли, рубашки, белье. "Будешь телохранителем при Хозяине", - сказал Рафик. Ваха просил его: "Раз телохранителем, то дай пистолет, как у тебя". Не дал. "Спалишься, - говорит, - и Хозяина спалишь. Я числюсь охранником в одной фирме, вот и ношу пушку, а с твоей детской рожей можно только водяной пистолет". Зачем обидел, не мог нормально объяснить? А "детская рожа" сколько раз выручала Ваху. При зачистках солдаты в паспорт не смотрят, берут всех, кто по виду годится в моджахеды. Ваху не брали, хотя он и есть самый настоящий моджахед.
С рынка ехали долго и все кругами. Солнце то слева, то справа, то опять слева - кто прятался в лесах, такие вещи замечает. Потом нагнал их длинный "Мерседес". Поравнялись, затормозили. Рафик - хлоп Ваху по плечу: "Садись туда, быстро, пока нет других машин. Только смотри, не зови Хозяина Алибабой. У него теперь другое имя". А Ваха давно понял, что Хозяин вроде того "украинца" со снайперской подготовкой - тоже с двойным дном. В Москве один человек, в загородном поселке другой.
Так Ваха попал в "Райские кущи". Это санаторий для богатых. Хозяин там хотел откачать жир из пуза. Сказал, проколют дырочку и - насосом. А кафирским бабам в санатории тянут кожу, как на бубен, чтобы не было морщин. Неисповедимы дела Аллаха. Если он такое терпит, значит, надо зачем-то.
Сначала Ваха везде ходил за Хозяином. Встанет за спиной, озирается - засекает источники повышенной опасности, как положено телохранителю. А Хозяин все по знакомым, и говорит как не по-русски: "трансферты", "оффшоры", "транши". Знакомые на Ваху смотрят недовольно. Один сказал Хозяину: "Отошли своего обалдуя, а то вид у него бандитский. Так и сверлит глазами, сосредоточиться не могу". "Родственник, - объяснил Хозяин. - Спустился с гор: дай ему работу, и все тут! Вот, охраняет меня теперь". Знакомый засмеялся, хотя что тут смешного? И Хозяин засмеялся, махнул Вахе: "Иди куда хочешь".
А куда идти?
У телохранителей и шоферов своя компания: зал для них в ресторане отдельный, комната с играми. Но Вахе к ним нельзя, он же "родственник". Были в санатории кафирские дети. К ним Вахе можно, только не тянет. Игры у них незнакомые, шутки непонятные. Кафиры, они кафиры и есть. Ну их к шайтану, а то сегодня познакомишься, а завтра Хозяин прикажет кого украсть или зарезать. Знакомого убивать - ночь не спать, а незнакомого легко, как барана.
Сидит Ваха в хозяйском номере. Скучает. Палочку и то не построгаешь, на ковры-то. В коридоре ходят, смеются. Вспомнит Ваха, как лежал в снегу, прячась за убитым арабом от двадцатимиллиметровых снарядов. Друзей вспомнит, кто в том снегу навсегда остался. Ибрагимова Абали и Ибрагимова Бектемира, Канташева Давлета и татарина Галиуллу (мир с ними). Расстелет коврик, помолится. А эти все смеются. Так бы и полоснул из автомата!
И лезет Вахе в голову одна и та же мысль: если он тут не нужен, то зачем Хозяин его держит? Его, специалиста по минно-взрывному делу?
Глава II НЕ ДРАЗНИТЕ ВНУЧКУ РАЗВЕДЧИКА
…На диванчике в ее номере неподвижно и беззвучно, как большая кукла, сидел чернявый парень. Маша еще не видела его без маски, но догадаться было нетрудно: брат-2. Сейран.
- Девка… - начал он, и тут Машу прорвало. Подлость Андровского, нешуточная схватка с поросенком, хамство нефтяных принцев - да будет ли этому конец?!
- Как ты меня назвал? - прошипела Маша, надвигаясь на Сейрана. - Ну-ка, повтори!
- Ты что, дев…
Оплеуха заткнула рот нефтяному принцу, Маша добавила и пошла не останавливаясь.
С левой, с правой.
- Нефть у папы?!
С левой, с правой.
- Ах ты, мразь!
Сейран схватил ее за руки, но легче было бы удержать танк. Шаг левой ногой вперед-вправо, выход в переднюю стойку, правой рукой захватить запястье противника, левым локтем - по суставу - и разворотом в заднюю стойку правая рука противника выводится на болевое удержание.
Теперь противник наш. Ему бо-бо, и папина нефть не помогает, что характерно для таких ситуаций. Его подвывихнутая рука превратилась в орган управления. Чуть подашь ее в любую сторону - и он туда же, потея, с расширенными зрачками. А как улучшились манеры воспитуемого! Где взгляд свысока, кривая ухмылка, где хамское обращение "девка"? Молчит, покряхтывает.
Для продолжения знакомства в полевых условиях инструктор советовал показать серьезность своих намерений: пострелять у противника над ухом или что-нибудь ему расквасить. И только после такого энергичного вступления можно было переходить к нежностям: "Твое звание, должность, номер, расположение войсковой части! Где твой взвод (рота, батальон)? Какое задание ты выполнял?! Говори!". Увы, при всей ценности этот совет не подходил к Машиному случаю, и она закончила свидание по-своему. Не выпуская завернутой к лопаткам руки Сейрана, разогнала его по кругу. Перехватила за шиворот и за пояс. И, еще раз повернувшись вокруг себя, как метатель молота, запустила противника в свободный полет.
Чего скромничать, есть еще женщины в русских селеньях, и одна из них - М.С. Алентьева. Запуск удался. В апогее Сейран взлетел на высоту Машиного роста, пересек почти весь коридор и приземлился, самую малость не долетев до окна. Маша боялась, что он станет цепляться и подпортит траекторию. Но хорошо подавленный противник начинает поддаваться на приемы, инстинктивно понимая, что так останется целее. Сейран был подавлен очень хорошо. Он сел, держась за пунцовые от оплеух щеки, и сказал потрясенно и горестно:
- Девка, ты меня ударила!
- Ну и свинья же ты! - изумилась Маша. - Что с тобой еще сделать, чтоб ты научился нормально разговаривать?!
- Девка, ты назвала меня свиньей!
Чокнутый какой-то. Маша захлопнула дверь.
Из коридора не доносилось ни звука. Казалось, что Сейран все еще сидит на полу и, может быть, плачет. Но, выглянув за дверь, Маша увидела только сбитый ковер у окна. Нефтяной принц исчез так же беззвучно, как появился в ее номере. У Маши осталось чувство, будто бы она сделала что-то ужасное и непоправимое.
Глава III ВАХИНЫ ОБИДЫ
Когда Мухаммед поднялся на небо и вел с Аллахом торг о количестве молитв, Аллах сначала сказал: девяноста пяти молитв в день будет достаточно, а Мухаммед ответил, что люди не смогут. Шестьдесят, сказал Аллах, но Мухаммед ответил, что люди и столько не смогут. Наконец, сошлись на пяти молитвах в день. Меньше правоверному нельзя. А больше можно. Ваха снимет туфли, расстелет коврик, повернется лицом к Мекке, а Мекку каждый мусульманин чувствует сердцем. Падет на колени и молится.
Зачем он здесь? Муса сказал, помогать брату по вере. А только из Хозяина какой мусульманин? Ветчину жрет, вином запивает! Это не как в горах, когда с голодухи ешь, что в котелок попало, и не думаешь, с именем Аллаха оно заколото или на мине подорвалось. Съешь, помолишься и ничего, ни разу не вырвало. Еще бы, с молитвой-то. А Хозяин в ресторане берет целую книгу, называется "меню". Еды там - за год не перепробуешь. Так он читает, нарочно ищет ветчину и вино. Как его назвать после этого? Одна видимость, что мусульманин, а по-настоящему кафир.
Конечно, не все кафиры враги. Ваха сам учился у одного украинца. Взрыватели из пейджера, из сотового телефона - все от него, а раньше Ваха только и умел, что поставить растяжку. К тому же Муса намекал, мол, Хозяин - большой друг нашего народа. Надо думать, деньгами помогает. Только такие, как он, помогут рублем, а тысячи украдут. На днях принес чертежи сейфа: "Брать будем". Вахе бы радоваться: вот она, работа по специальности. А на душе тошно, как будто сам свинины налопался. Знает он, чем кончаются такие дела. Раз отбили у ментов инкассаторскую машину. Народу покрошили - что чужих, что своих. Муса взял деньги: "Патронов купим, ночные прицелы купим". До сих пор покупает. Зато его жена пристроила к дому второй этаж.
Сосет душу тоска, а Ваха ее молитвой, молитвой! Бисмилляхи, л-рахмани, л-рахими. Во имя Аллаха, Всемилостивого и Милосердного.
Продал его Муса, вот что. Продал, как в том году. Тогда говорил: "Старушка одинокая, поживешь, поможешь по хозяйству, а там как жизнь сложится - может, она тебя усыновит". Знал, чем пронять сироту, шайтан. А что оказалось? Трое сыновей у старухи! Один, моджахед, от ментов скрывается, еще двое торгуют в городе. Им, выходит, некогда помочь матери, а у Вахи времени полно, до самой весны, когда "зеленка" в горах вырастет и будет где воевать и прятаться. Муса за него взял со старухи пятьсот долларов. Наверное, с Хозяина вдесятеро слупит: сейф взрывать - не навоз в огороде разбрасывать, тут не каждый справится.
Сейф в санатории - не ящик, не шкаф, а целая комната. Дверь из трехсотмиллиметровой стали. Ваха объяснил Хозяину, что взрывать придется два раза: сперва обрушить кирпичную кладку, потом колбаской пластита проломить сейфовую сталь. Сбоку она тонкая. Хозяин махнул рукой: "Избавь меня от подробностей. Скажи, что нужно".
Ночью Рафик привез четыре чемодана. Открыли окно, на веревке подняли чемоданы в номер. Ваха кинулся смотреть: шнур детонирующий - хорошо, пластита нет, хотя он просил, а тола даже слишком. Если столько заложить, потом сейф из-под обломков не выкопаешь. Сказал Хозяину, а тот как будто не слышит. Улыбается.