На эти слова полковника Нерянина со стороны генерала Меандрова последовал ответ: "Ну уж, если и при этом благожелательном отношении к нам, не верить слову американских офицеров, то после этого и жить не стоит".
В смысле переоценки "доброжелательности" американцев к РОА, генерал Меандров явился для частей роковой фигурой. Он сам безгранично верил в справедливость западной американской демократи и в этом направлении действовал на солдат и офицеров.
Правда, будет уместным отметить, что солдаты и офицеры сами были достаточно убеждены, что американцы не передадут их на советскую сторону. Кроме того, тайная мысль, что руководство РОА имело негласную связь с англо-американским кругами, довлела над большинством… А сам генерал Меандров в своем письме в начале февраля месяца 1946 года, когда он находился в лагере Ландсгут, писал, что в гибели виновато руководство, не предпринявшее реальных шагов для завязывания реальных связей с англо-американскими военными кругами.
Что же касается "доброжелательности" к нам со стороны американских солдат, то были курьезные и грустные моменты.
При первых встречах с солдатами и офицерами РОА, американские солдаты, узнав, что мы русские, немедленно расплывались широкой улыбкой. Хлопали по плечу. "О, Рашен, Рашен", совали в руки сигареты, бисквиты, шоколад и вообще оказывали всякие знаки внимания. Но как только до их сознания доходило, что эти "Рашен" т. е. русские, не те русские, о которых они думали, как сразу их поведение резко изменялось. Они демонстративно повертывались спиной, перехватывали в руках оружие и, закурив сигарету, равнодушно сплевывали под ноги нашего солдата или офицера…
Именно в эти первые дни родилась фраза: "американцы пока нас не знают и не понимают, но как только они поймут, то их отношение к нам изменится". В последующем эта фраза стала звучать, как ирония и насмешка над самим собою. Если например, писалось письмо на имя американских властей, то тут кто-нибудь неизменно произносил иронически: "Ну да, американцы нас не понимают, а как поймут то…" и т. д. В лагере Ландау, летом 1945 года, дневной рацион питания был исключительно голодным. Иногда в расписании на обед значилось 5 гр. гороха на человека и 50 гр. хлеба на сутки (и ничего больше). И вот солдат, мешая воду в котелке, а эта вода именовалась супом, подсчитывал, сколько горошин попало ему в котелок. "Ура, - кричал он, - сегодня у меня в котелке 12 горошин, а вчера было только семь. Это значит, что американцы нас, наконец-то, начинают понимать. Завтра будет наверное 15 или 18 горошин".
В отношении взглядов на РОА со стороны американских офицеров, были более серьезные симптомы. В лагере Кладен, помимо полковника Хендфорда, нас часто посещал офицер связи от 104-го полка лейтенант Кларк. С Кларком, как и со всеми американцами, неизменно заводились разговоры: что такое РОА? За что она борется? Какие ее идеи? и т. д. Однажды с м-ром Кларком приехали еще три американских офицера. Как обычно, завязалась беседа. Эти офицеры специально и приехали для этой цели. В конце беседы мистер Кларк от своего имени и от имени присутствующих офицеров заявил: "Я и мои коллеги", - говорил Кларк, - "являемся представителями интеллигентных американских кругов Мы многое понимаем, чего не понимают, так называемые "средние" американцы, как принято говорить в Европе. Мы сочувствуем вам и при всём нашем добром желании понять вас, мы все же вас не понимаем и не поймем никогда. Мы понимаем, что вы противники существующего ныне в России политического строя, мы признаем за вами право борьбы за изменение этого строя, более того мы, быть может, одобряем вашу борьбу, но мы не понимаем и никогда не поймам, почему вы, русские люди, пошли против своей страны в то время, когда она вела неравную борьбу против внешнего врага? Все ваши доказательства и разъяснения, мы принимаем и согласны, что у вас не было иного выхода, что вы желали выступить как "третья сила", но всё же, в этом случае, вы не имели права пойти против своих и в этом смысле ваши разъяснения звучат для нас неубедительно. Вы могли бороться до войны, должны были бороться после войны, но не во время войны. Вы носите немецкую форму, имеете немецкое оружие, получаете от немцев деньги, ибо ваши т. н. "договорные" отношения с немцами - пустая фикция, и вы сами это отлично знаете. Вам трудно разобраться во всем этом, но мы ведь знаем, что ваши же русские, с таким же значком, какой есть у вас (РОА) сражались против нас на западе. Простите нас за откровенность, но мы вашей линии поведения не понимаем и с ней категорически не согласны. Средние же американцы, которым в течение всех этих военных лет говорили о русских, плечом к плечу борющихся с нами против "наци", - вообще никогда не поймут вас, не поймут еще и потому, что экономическая и политическая борьба у нас в Америке идет по другим законам, чем у вас в России"…
Все такие разговоры проходили, конечно, келейно и о них солдаты и офицеры не знали. Жизнь переформированных частей шла обычным воинским порядком. У всех было по-прежнему хорошее настроение и виды на будущее. Все части несли собственную охрану, соблюдался внутренний распорядок дня, кое-где велись учебные занятия. Был произведен выпуск в офицерской школе, закончено обучение кадетской роты. В общем шла обычная армейская жизнь. Конечно, не было и намека на какую-то охрану "военнопленных" со стороны американцев. Правда, 19 или 20-го мая в одном из окраинных домов деревни был помещен американский пост, который должен был предохранять деревню от появления в ней советских солдат, части коих стояли за рекой Молдая всего лишь в 2 % км по прямой линии. Солдаты этого поста были неизменно выпивши, поскольку водки в деревне было еще много.
16-го мая полковник Хендфорд передал через лейтенанта Кларка приказ о сдаче оружия нашими частями. Сдаче подлежало всё оружие, за исключением 10 винтовок на роту или батарею, необходимых для самоохраны. Кроме того было оставлено личное оружие у старших офицеров. 22-го мая последовало новое распоряжение о сдаче вообще всего оружия, за исключением 25 пистолетов, оставшихся у части старших офицеров. Для этих офицеров были выданы специальные документы, служивши и разрешением на право иметь оружие:
"Headquardters 104th Inf. May 18.1945
To: All foreign troops invisinity of Kryemman. All troops except those of General and General Staff will at once turn in ail their weapons.
By order of T. Handford"
VIII. РАДУЖНЫЕ НАДЕЖДЫ
В обстановке общего оптимизма, сдача оружия прошла совершенно безболезненно, хотя сам по себе этот факт крайне симптоматичен. В эти дни впервые перед многими встал вопрос: оставаться или уходить?
Решение руководящей части офицеров сводилось к тому, чтобы спокойно выжидать дальнейших событий. Разъяснительная работа исходила из того, что мы не можем иметь у себя оружие, не создавая затруднений для американцев во взаимоотношениях их с советскими представителями. Мы - не военнопленные, а скорее интернированные, но и интернированные не могут иметь оружие. У нас сохраняется своя войсковая организация, у офицеров оставлено оружие. Всё это обязывает нас не поддаваться панике и сохранять спокойствие, выдержку. Роспуск, или самороспуск, т. е. уход всех или части, благо здесь нет никакой охраны, явление безусловно отрицательное и вредное.
Во всяком случае все или почти все старшие офицеры высказывались за спокойное выжидание. Если даже кто и думал иначе, то вслух он своих мыслей не высказывал ни в официальном порядке, ни в частной беседе. И только уже в сентябре - октябре 1945 г., когда офицерская группа находилась в Регенсбургском лагере военнопленных, то некоторые офицеры стали говорить: кладенское сидение было ошибкой. Надо было тогда же, в первые дни, дать негласный приказ-сигнал о роспуске людей по принципу: "кто, как и куда может".
Распыление такой значительной группы русских людей среди местного населения, без документов, без знания немецкого языка при ярко выраженном, в то время, неприязненном отношении русских (недавних немецких военнопленных и остовцев) к немцам, непременно повело бы к тому, что эти люди скатились бы на путь жизни отверженного и гонимого со всеми отсюда вытекающими последствиями, что неизбежно вызвало бы ответную реакцию со стороны местного немецкого населения, а вслед затем и репрессии со стороны американских властей. И трудно сказать, какое решение приняли бы американские власти и не коснулось ли бы оно не только бывших военных, а всех русских вообще.
Общий оптимизм простирался настолько далеко и особенно у части руководящих офицеров, что было решено расширить, или точнее, заново воссоздать Комитет Освобождения Народов России (КОНР).
Генерал Меандров, увлеченный предвзятым убеждением о торжестве идей Русского Освободительного Движения и демократического принципа англо-американцев, считал, что согласно этим демократическим принципам, будет разрешено вести политическую работу в полном объеме. Прежде всего среди своих солдат и офицеров, затем среди местного населения и даже среди… американцев. Поскольку первоначальные переговоры с американцами по вопросу о переходе частей РОА на сторону американцев формально были начаты не от имени военного командования, а от имени КОНР’а, то был сделано, что все дальнейшие переговоры должны вестись также от политического центра, а не от военного руководства.
Так или иначе, в Кладене был воссоздан Комитет Освобождения Народов России в количестве 14 членов и 2-х кандидатов.
На другой день после создания Комитета, члены его обратились к солдатам и офицерам со специальным письменным обращением, в котором говорилось, что "поскольку члены нашего руководящего ценра КОНР находятся ныне в различных пунктах, где они выполняют "особые" задания (!) и фактически лишены возможности руководства частями, то наличные члены Комитета решили расширить состав и ввести в комитет новых членов (таких-то, с перечислением фамилий). Указанный Комитет, как политический центр, не вмешиваясь в функции военного командования, берет на себя задачу политического воспитания и политической работы среди всего личного состава, среди гражданских лиц и среди местного населения. Комитет в лице своего гражданского сектора берет на себя задачу создания разного рода мастерских, артелей, специальных профессиональных курсов и т. д.
Практически работа воссозданного Комитета на этом и закончилась. Американские власти перевели скоро весь состав в Фридберг, затем в лагерь Ландау, и скоро стало ясным для всех, что политическая работа запрещается.
За время пребывания в Кладене, на имя американских властей было написано три, принципиальной важности, письма. Первое письмо касалось краткого описания истории зарождения и развития Русского Освободительного Движения и истории Русской Освободительной Армии. С незначительными изменениями это письмо было вручено в лагере Ландау (Ганакер) коменданту лагеря подполковнику Бренон для передачи в вышестоящие американские инстанции.
Более интересна история второго письма.
16 или 17 мая полковник Хендфорд, совершенно ясно и недвусмысленно, задал генералу Меандрову, в присутствии некоторых старших офицеров РОА, вопрос: "А как бы вы отнеслись к тому, если бы вам предложили вступить в американскую армию для борьбы с Японией?" Далее Хендфорд добавил: "Ваше участие на стороне союзников против общего врага - Японии, дало бы вам мостик к примирению с Советской властью и, возможно, вы смогли бы реабилитировать себя настолько, что вам была бы предоставлена возможность возвращения на родину".
Прямо полковник Хендфорд не сказал, что он просит ответа на поставленный им вопрос.
"Предложение" Хендфо(рда подверглось обсуждению. Сначала в более узком кругу, затем для црощупывания мнения солдат и офицеров о нем были сделаны некоторые разъяснения в более широком кругу.
Приципиально, при келейном разговоре, было решено:
1. Пойти на борьбу с Японией в роли простых американских наемников мы не можем.
2. Нам нежелательно распылять свои силы; надо думать, что если американцы и будут производить набор, то, собственно, не в армию, а во вспомогательные войска и не всех "чохом", а персонально, по персональному контракту.
3. Законтрактовавшись, мы попадем в лапы военного ведомства, которое, на основании законов о военной службе, могло послать людей в любой пункт для любой полицейской или усмирительной" службы.
4. Нам и не выгодно, и невозможно ответить категорическим отказом, если бы со стороны американцев последовало формальное предложение. Поэтому пока надо выиграть время, заранее не отказываться и, по возможности, во что бы то не стало связаться с А. А. Власовым, о котором ходили упорные слухи, что он находится в американской зоне.
На основании этих соображений было решено, что если американцы сделают формальное предложение, то ответим им письменно в следующем виде:
1. Мы, русские считаем Японию извечным врагом России. Ныне Япония является общим врагом союзников и поэтому мы принципиально считаем возможным взять оружие для борьбы с нею.
2. Мы согласны войти в состав американской армии, но с тем, чтобы из наших частей была сформирована дивизия с нашим командным составом. И, вообще, все русские формирования должны представлять самостоятельные войсковые части.
3. Так как мы являемся вооруженными силами, подчиненными КОНР, то просим дать нам возможность связаться с членами Комитета и нашим главнокомандующим генералом Власовым, который, в конечном счете, может принять то или иное решение, которому мы подчинимся. Сами мы не вправе давать ответ ни в положительном, ни в отрицательном смысле.
Таким образом 2-ой пункт и, особенно, 3-ий пункт сводил практически "на нет" весь смысл ответа. В этом как раз и была тактика выжидания и выигрывания времени.
Формального предложения со стороны американского командования о вступлении в американские войска так и не последовало. Тем не менее генерал Меандров написал официально письмо с большим отступлением от сказанного выше решения по этому вопросу. Дело в том, что когда младшие офицеры и солдаты узнали, так или иначе, о разговорах вступления в американскую армию, то многие из них высказались в том смысле, что, дескать, ставить там какие-то условия - надо вступать в армию без всяких оговорок и пусть американцы нами и командуют. Подумаешь, "наемниками" не желаем быть… наплевать… Генерал Меандров, вообще, всегда был немножко "на поводу" у солдатской массы. Кроме того, он, как об этом сам лично заявил после, считая, что американцы, дескать, могут поставить вопрос так: "Вашего Комитета нет. Где генерал Власов, мы не знаем. Вас здесь большая группа, вы сами и решайте". Мое личное мнение, - говорил он, - надо прямо и честно ответить американцам, что мы желаем пойти на службу к ним.
19-го мая генерал Меандров, несмотря на то, что официального предложения от американцев не было, всё же написал письмо, где прямо сказал: "Исходя из того, что Япония является врагом демократических стран, в том числе и врагом России, мы предлагаем использовать нас для вооруженной борьбы с ней в той форме, как это сочтет нужным американское командование". В этом ответе проскальзовала мысль о возможности посылки наших частей на фронт против Японии не через Америку или не через Тихий океан, а через Сибирь. В этом смысле генерал Меандров как то сказал: "Конечно, это мало вероятно, но, возможно, что часть американских войск, в том числе, может быть, и мы, будет пропущена Советским Союзом через Сибирь". В эти же дни было написано еще одно (третье) письмо, касавшееся возможности перевода частей РОА на гражданское положение. Исходным мотивом этого письма были следующие соображения:
1. С переходом на гражданское положение "самотеком", индивидуальным порядком, мы разрушаемся как организованная единица, расползаемся в стороны и, поэтому, Русское Освободительное Движение от такого перехода на гражданское положение не выигрывает, а проигрывает.
2. Нам надо предложить такую форму нашего перехода на гражданское положение, при которой, по возможности, сохранилась бы наша органическая целостность.
3. Исходя из того, что многие из военнослужащих не имеют специальности, у многих незакончено образование, абсолютное большинство не знает немецкого языка, то желательно, чтобы все наши части с переходом на гражданское положение были бы поселены вместе.
4. Для этой цели просить выделить для поселения частей РОА какие-нибудь пустующие земли, например: военный городок с его танковыми и стрельбищными и учебными полями. В таком городке, обеспеченные кровом (бараки, казармы и т. д.), мы смогли бы организовать хозяйство для самих себя, открыть школы, курсы и т. д., и по мере подготовки людей к самостоятельной жизни, они отпускались бы для поселения там, где они бы пожелали.
Этот план совершенно ясно преследовал две цели:
1. Выиграть время и 2. сохранить войсковую организацию. Все эти наивные мечтания исходили, повторяю, из предвзятого убеждения, что демократы-американцы являются безусловными противниками советской системы и в их интересах сохранить нас, под любым предлогом, для борьбы с большевиками в той или иной форме.
В своем письме генерал Меандров, в соответствии с пунктом 4-м, и просил отвести для поселения всех частей какой-нибудь военный городок со всеми хозяйственными и земельными угодьями.
Во время нахождения в Кладене предпринимались попытки связаться с "внешним" миром. Наиболее реальной попыткой было то, что из Кладена было отправлено несколько человек на розыски генерала Власова. О генерале Власове было, вообще, много слухов, вроде того, что он "вылетел" в Лондон, или то, что он "находится в Швейцарии", или то, что он "совместно с Деникиным и Керенским создал какой то комитет" и т. д. и т. п.
Пытались также связаться с людьми, имеющими вес в "сферах". Но так как таких людей у нас не было, то мы занимались "детскими игрушками", связывались с какой то Великой Княгиней, которая вхожа, якобы, в Английский Королевский Дом.
Доцент М. написал письмо профессору Пенсильвенского Университета мистеру Добжанскому, профессор Н. написал письмо бывш. американскому дипломату мистеру Сому. Затем один из офицеров написал письмо члену русской Императорской фамилии, и проч., и проч. Во всех этих письмах, написанных в смиренно-просительных тонах, заключалась просьба "походатайствовать" о возможно быстрейшем разрешении вопроса о бывших военнослужащих РОА.
Доходили ли эти письма до адресатов - неизвестно. Ответа на них так никто и не получил. Но время, когда части находились в Кладене, было самым радужным и полным надежд на будущее.