"В дети определиться"? - с недоумением подумал Ленька. Для него это было полнейшей неожиданностью. А почему бы и нет? Значит, прощай "воля", никогда уж больше не будет он голодать, зябнуть, v Заснул оголец очень поздно, утром позавтракал без аппетита. Проводив Ивана Андреевича на службу; он, как всегда, стал прибирать комнаты. Сметая пыль с письменного стола, заметил, что средний ящик его полуоткрыт, в замочной скважине торчит ключ: забыл хозяин запереть. Внутри ящика что-то блеснуло. Ножницы? Ленька выдвинул его и обомлел: в ящике лежал кинжал в красных сафьяновых ножнах, выложенных серебром. С загоревшимися от любопытства глазами оголец взял его в руки, осмотрел.
"Будь у меня такой в Одессе, я бы не так забоялся Язвы", - с завистью подумал он.
Ленька обнажил клинок, вновь всунул в ножны, подержал кинжал в руке, словно жалея с ним расстаться, вздохнул и спрятал обратно в ящик.
Протерев пол мокрой тряпкой, Ленька опустил в кастрюлю с водой мясо, поставил на примус, сел на венский стул, придвинул кошелку, где лежала сырая картошка, начал чистить. Раза два у него из рук выпадал нож, потом он нечаянно порезал палец. Пососав ранку, он стал искать флакончик с йодом и вдруг увидел у порога брошенную половую тряпку, помойное ведро с водой. Как же это он забыл их убрать? Вот растяпа.
Пока варился суп, Ленька взял книгу Конан-Дойла "Затерянный мир", отыскал место, на котором вчера закончил чтение. Однако загадочный остров, битва участников научной экспедиции с допотопными чудовищами на этот раз показались ему скучными. Он ерзал, часто без дела поглядывал в окно. Закипел суп, Ленька зачерпнул ложку, попробовал его и обнаружил, что суп совсем не соленый. Да что это с ним? Никогда такого не бывало. Он достал солонку. Господи, скоро ли мясо сварится? Ленька через каждые пять минут пробовал его вилкой, наскоро поджарил лук. Ладно. Кажется, суп готов. Почитать еще, что ли? Чем же закончится встреча профессора Челленджера, журналиста Мелоуна и других англичан с человекообезьянами?
И вдруг, кинув взгляд на круглые стенные часы, бросился в спальню, вынул из письменного стола кинжал, решительно сунул за ремень под рубаху, надел кепку. "Я только на часок, прогуляться. А кинжал - на всякий случай, пусть-ка попробует кто тронуть". Он подхватил помойное ведро, закрыл за собой дверь: за спиной резко щелкнул английский замок, и сердце у Леньки екнуло: "Скажу Иван Андреевичу, что грязную воду выносил, дверь захлопнулась и я не мог в квартиру попасть".
Одернув еще раз рубаху, Ленька отправился со двора. "Я ведь разок только воздухом дыхнуть. Надоело в комнате, - успокаивал он себя, - А к приходу большевика уж дома буду".
XV
Недавно вновь прошел дождь, дул сырой октябрьский ветер, грузные облака старались затянуть редкие просветы в холодном осеннем небе. Ленька гулял по шумным, кипучим улицам городского центра, привычно свернул на Бессарабку. Куда еще идти? В основном жизнь беспризорных протекает на базарах, на вокзалах, в дешевых чайных и вообще в местах, где торгуют, едят, скапливается много народу. Там и украсть легче и выпросить. На толкучке Ленька жадно втянул носом знакомые запахи обжорки, прислушался к гулу людского водоворота. Собственно, зачем он сюда приперся? Чего тут забыл? Не стоит и на вокзал ехать - еще трамвайный кондуктор схватит, поволокет в отделение милиции. Вон уже смеркается, как бы не опоздать к возвращению Ивана Андреевича из Губисполкома.
Кинжал под рубахой обжигал живот, Ленька чувствовал его каждую секунду.
Медленно выбираясь из базарной толпы, он неожиданно увидел между двумя рундуками мальчишку лет десяти. Мальчишка лежал на мокрой грязной земле, вытянувшись как покойник; его глаза, закисшие у переносицы, остекленели, бледные кулачки были сжаты, зубы стиснуты, в уголках рта выступила пена, нижняя посиневшая, искусанная губа кровоточила.
- Ай припадочный? - прошептал оголец.
Дома, в Ростове-на-Дону, падучей болел их сосед, черноморский моряк, и Ленька видел, как ему облегчали страдания. Он опустился на колено, не задумываясь, вынул кинжал, с трудом клинком открыл мальчишке зубы, просунул сквозь них серебряный кончик ножен. Мальчишка стал извиваться, как рыба на кукане, с всхлипыванием глотнул раза два воздух и вдруг затих. Несколько минут спустя он устало, непонимающе открыл мутные глаза. После припадка эпилепсии, ростовский сосед-моряк часа два лежал совсем без сил, точно бревно. А этот мальчишка почти сразу сел. "Значит, слабый был псих", - подумал Ленька и помог ему подняться на ноги.
- Ты где живешь? - спросил он.
Мальчишка не ответил, только облизнул покусанную распухшую губу.
- Куда тебя проводить?
Мальчишка перевел на него мутные глаза, сделал шаг, покачнулся и, не подхвати его Ленька, вновь свалился бы. Но тут же он упрямо тронулся вперед. Пришлось крепко поддерживать его за руку.
Так огольцы добрались до городского извозчика, дремавшего на козлах обшарпанной пролетки.
- Куды претесь? - грубо окликнул их бородач и, пугая, вытащил засунутый под сиденье кнут.
- Чайная... "Уют", - слабо ответил мальчишка, достал из кармана смятый червонец, протянул.
Извозчик сразу переменил тон. Ленька не знал, что ему делать, но мальчишка пододвинулся в пролетке, освобождая ему место, и он сел. Зацокали подковы, кляча лениво потрусила по сырым булыжникам мостовой.
- Откуда у тебя, пацан, перышко? - тихо, вяло спросил мальчишка. - Покажь.
Ленька уже знал, что "перо" по-воровски означает "нож", и с гордостью вынул кинжал.
- Достал, - ответил он загадочно.
Мальчишка осмотрел серебряную рукоятку, попробовал пальцем лезвие, равнодушно вернул оружие и притих; забившись в угол пролетки.
"Кто: он такой? - размышлял Ленька. - С виду, заморыш, а держится самостоятельно и деньги водятся".
На мальчишке был новый клетчатый пиджачок, испачканный свежей базарной грязью, на ногах - желтые ботинки. Кепка тоже приличная. А руки худенькие, с длинными черными ногтями.
"Зачем он меня везет?" - думал Ленька, однако не протестовал.
Потянулись кривые улочки, приземистые домишки, бесконечный забор, за ним кирпичная труба фабрики. Наконец извозчик остановился перед облупленным зданьицем с грязным фонарем над кривой вывеской.
В большой, продолговатой комнате с заслеженным полом по случаю пасмурной погоды уже горело электричество, было тепло, сильно пахло кислыми щами, селедкой, винным перегаром, потными разгоряченными телами. У стены возвышалась небольшая эстрада, застеленная дорожкой из солдатского сукна, стояло ободранное, дребезжащее пианино, на котором бойко играл седовласый еврей в зеленом старомодном касторовом сюртуке и галстуке бабочкой. Рядом сидел коренастый, чубатый гармонист с рябым, красным лицом, видно уже подвыпивший, и рьяно растягивал мехи "венки". Увядшая, сильно напудренная женщина с коротко подстриженными волосами и оплывшей грудью, одетая в модную коротенькую юбку, открывавшую до колен толстые ноги в шелковых чулках, пронзительно и с разухабистым надрывом пела:
Ночь надвигается.
Фонарь качается,
И свет врывается
В ночную мглу.
А я немытая,
Тряпьем прикрытая,
Стою и бублики
Всем продаю.
3а буфетной стойкой торговал сам хозяин чайной - широкий в кости мужчина с постным, бритым лицом, с пегими, расчесанными на пробор волосами, в поношенном, но прочном пиджаке, осыпанном на плечах перхотью. Он отпускал закуски двум официантам и зорко холодными, бегающими глазками следил за порядком в заведении.
По всей комнате были расставлены столики, застеленные мятыми, несвежими скатерками, у стен чахло зеленели фикусы. Большинство столиков, несмотря на сравнительно ранний час, уже занимали посетители - рабочие с окраины, спекулянты, ломовые извозчики, компания кутящих парикмахеров и еще какие-то подозрительного вида люди. Всюду стояли графинчики с водкой, пивные бутылки, в легком чаду, испарениях от жирной горячей пищи слышался звон рюмок, звякали вилки, висел гул голосов. Между столиками шныряли два официанта в замызганных фартуках, бойко, с лету, ставили подносы, получали деньги.
Один из них, с плоскими жидкими усиками и перекинутым через левую руку полотенцем, подскочил к вошедшим ребятам:
- Вы зачем сюда?.. - Но, разглядев нового Ленькиного товарища, проговорил даже несколько виновато: - Червончик? А я... того. Чегой-то бледный?
Худенькое, какое-то старческое, с просвечивающими жилками личико мальчишки в клетчатом пиджаке осталось неподвижным, ничего не отразило. Он вяло спросил:
- Наши тут?
Официант кивнул на серую солдатскую портьеру, за которой виднелась прикрытая дверь, и ответил, снизив голос:
- В номере. Гуляют.
- Дай ему чего-нибудь пожрать... холодцу, котлетку,- так же вяло приказал Червончик официанту и кивнул Леньке. - Ты, шкет, посиди тут... шамай. Я скоро.
Тихо, несколько волочащейся походкой он прошел за портьеру.
Официант убежал. Хозяин бросил из-за стойки острый взгляд на усевшегося Леньку, отпустил ему закуску, булочку. Певица на эстраде, вызывающе подергивая толстыми плечами, стараясь изобразить задор, пронзительно и устало тянула:
Купите бублики!
Горячи бублики,
Гоните рублики
Сюда скорей.
И в ночь ненастную
Меня, несчастную,
Торговку частную,
Ты пожалей.
Откинулась грязная портьера, в дверях "номера" показался Червончик, поманил пальцем Леньку. Оголец только было собрался есть. Встав, он недовольно последовал за новым знакомым.
"Номер" представлял собой комнату значительно меньшую по размеру, чем "зал", с голландской печью, выложенной зелеными изразцами. Два столика были сдвинуты посредине и накрыты вместе. На залитой скатерти густо стояли бутылки с этикетками, тарелки с нарезанной колбасой, селедкой, холодцом. В некоторые тарелки были выплеснуты остатки пива, в них плавали окурки. Под низким потолком вился табачный дым. Звуки песни, гармоники из общего зала, дребезжание пианино сюда, в "номер", доносились несколько заглушенно.
"Гуляло" здесь человек двенадцать-напористые, чубатые парни в лихо распахнутых пиджаках, из-под которых виднелись зефировые рубахи без галстуков, а то и просто полосатые тельняшки, и накрашенные, пестро одетые девицы в захватанных, смятых кофточках, с развинченными манерами. Некоторые сидели парочками, в обнимку, с папиросами в зубах. Держали себя все очень шумно, не стеснялись в выражениях.
Ленька стал догадываться, кем был его новый знакомый мальчишка и что это за компания: ворьё. Его охватило острое любопытство.
Остановясь возле полупьяного, приземистого молодца с толстыми покатыми плечами, в рубахе-ковбойке, Червончик сказал:
- Вот у этого.- И кивнул на Леньку,
Молодчик, не подымая широкого, тупого подбородка, протянул ладонью кверху сильную руку, исколотую синей татуировкой:
- Положь сюда.
Ленька озадаченно посмотрел на Червончика. Тот пояснил:
- Я сказал Бардону, что у тебя кинжал есть. Посмотреть хочет.
Нехорошее предчувствие кольнуло Леньку. Он уже знал, что в мире воров и беспризорников царит единственный закон - закон силы. Неправ среди них всегда слабый. Нерешительно достав кинжал, он показал его Бардону.
- Вострый? - спросил тот.
Этого Ленька не знал, но кивнул утвердительно.
- Ишь ты! - сказал Бардон и нетерпеливо пошевелил рукой. - Ну? Ждать мне?
Ленька спрятал кинжал за спину, отрицательно покачал лохматой, кудрявой головой.
Сидевшие за столом девицы и молодчики повернулись к нему. Внимание их привлекли красные сафьяновые ножны кинжала в накладном серебре, посеребренная ручка.
Бардон встал, и уродливая тень его переломилась на стене. Нос у него был маленький, словно бы вдавленный, с широко задранными кверху ноздрями, лицо тоже очень широкое и плоское; из-под свисшего маслянистого чуба глядели маленькие, глубоко посаженные и далеко расставленные глазки. Вор шагнул к Леньке, покачнулся.
- Гони сюда. Повторять тебе?
Зажатый в угол оголец выхватил кинжал из ножен, выставил его перед собой острием вперед.
- Отскочь! - воскликнул он отчаянно, ощущая знакомую мелкую внутреннюю дрожь. - Не отдам! Отскочь лучше!
Вор слегка попятился, его пьяное, заплывшее лицо приняло осмысленное выражение. Громкий хохот сидящей за столом компании потряс "номер", девицы взвизгивали. "Ну и шкет! - одобрительно воскликнул, кто-то. - Ершистый!" Мясистые уши Бардона стали медленно багроветь, губы резко перекосились; неожиданно, сделав ложный выпад, он схватил Леньку за руку, резко вывернул. Мальчишка ойкнул от боли, весь изогнулся, кинжал выскользнул из его побелевших пальцев, косо вонзился в пол. Бардон грубо, с силой отшвырнул Леньку в угол, оголец отлетел, не удержался и упал на спину.
- Ишь щенок! Окусывается!
Когда Ленька поднялся, Бардон сидел на своем стуле и разглядывал кинжал. Его окружили остальные воры, пробовали на палец блестящее, стальное лезвие, одобрительно делились мнениями. На Леньку никто не обращал внимания, словно его и не было в "номере". Он стоял уничтоженный, боясь заплакать, не зная, как вернуть назад оружие. Вспомнился большевик Иван Андреевич. Наверно, уже вернулся с работы, да еще с губисполкомовским сослуживцем,- а тут кинжал пропал.
- Слышь, - просительно сказал оголец Бардону. - Отдай. Это чужой.
Не сразу Бардон обратил на него внимание. Недобро прищурил красные, пьяные, говяжьи глаза, процедил сквозь зубы:
- Смойся, босявка. Понял? Скажи спасибо, что морду задом наперед не повернул. Добрый я нынче, а то б... Гляди, какой храбрый: замахнулся перышком!
Вложив кинжал в ножны, он сунул его за ремень на поясе. Ленька умоляюще перевел взгляд на Червончика. Тот сидел с таким видом, будто ничего не случилось. Ленька понимал, что ни слезы его, ни мольбы не помогут. Все эти воры знакомы между собою, а он кто для них? Случайный встречный. Добиться он может лишь того, что Бардон даст ему по шее и выставит за дверь.
Ленька подошел к Червончику, с упреком сказал:
- Чего ж подвел?
- Не думал я, что Бардону перо по душе придется,-вяло засмеялся маленький вор. Просто показать хотел, больно хорошей.
Он налил в чьи-то пустые рюмки водки из графина, пододвинул одну Леньке, кивнул на порожний стул:
- Приклеивайся. Хлопнем для знакомства.
Водку Ленька пробовал еще в Ростове у тетки Аграфены, и она тогда ему страшно не понравилась. Но отказаться было стыдно, да и все сейчас Леньке вдруг стало безразлично. Раз уж опять попал он к шпане, чего жаться? Вообще за последние недели оголец зачастую поступал не так, как бы ему хотелось, а делал то, что, по его мнению, ждали от него товарищи, даже посторонние люди.
Ленька хмуро подсел, схватил рюмку и одним движением перевернул в рот: так делал их ростовский квартирант дядя Проня. Горло его вдруг сжала спазма, глаза полезли из орбит, на них выступили слезы, он выдохнул воздух и торопливо поставил рюмку обратно.
Миловидная девица с красиво взбитыми пепельными кудряшками, с нежной кожей свежего лица и вызывающе ярким карминовым ртом, глядя на Леньку, звонко рассмеялась. На ней была узкая клетчатая юбочка, высокие, до икр, ботинки, обсоюзенные лаком, со шнурками, завязанными двойным бантиком, на пальце левой руки - перстенек с бирюзой.
- Не в то горло попало?
Улыбнулся и Червончик.
Отдышавшись, Ленька некоторое время сидел молча. Не ел он с утра, успел проголодаться. Ткнул вилкой в кусок жирной селедки, с аппетитом стал жевать: голова его слегка кружилась.
- Слышь, Червончик, - проговорил он сквозь полный рот. - Упроси Бардона, может, вернет. Кинжал-то не мой. Дядьки одного кинжал.
От водки щеки у Червончика чуть зарозовели, но ел он лениво, словно брезгуя пищей.
- Чего заливаешь, оголец? Сам хвалился: перо мое.
Это было верно, и Ленька прикусил язык. Он уже несколько раз замечал: стоит соврать - и собьешься. Одна, пусть маленькая ложь влечет за собой другую, большую, потом все время приходится изворачиваться, чтобы тебя не изобличили. Что он мог сейчас ответить?
- Бардон - хороший вор, - некоторое время спустя равнодушно проговорил Червончик. - Отчаянный. Его лучше не задирать. Шырнет пером в бок - и поминай блинами на кладбище. За ним и мокрые дела есть. А тут еще под градусом.
Последняя надежда была потеряна. Значит, уплыл кинжал, так же как и тужурка с брюками в Одессе. Шпана везде одинаковая.
- Вот тебе на сменку мое перышко, - тем же тоном продолжал Червончик и, отстегнув от ремня финский нож в черном кожаном футляре, положил перед Ленькой. - Раз я тебя втравил, значит, в ответе.
Выражение его худенького, плохо вымытого лица совершенно не изменилось, только слегка похмельному блестели глаза.
Из общего зала доносился гул: дребезжало пианино, заливалась гармоника, певица на эстраде пела "Цыпленка". Широко откинулась портьера, вошел плотный, жилистый мужчина в бобриковой тужурке с косыми карманами и поднятым барашковым воротником, в надвинутой на лоб кепке. За ним узкоплечий оборванный парень лет шестнадцати внес большой саквояж и клеенчатую сумку. Девицы приветствовали новых посетителей радостными, визгливыми криками, воры вставали навстречу, пожимали руку.
- С фартом, Митрич?
- Где барахло взяли?
- Подсаживайся, обогрейся с холоду.
Мужчина в бобриковой тужурке, которого называли Митричем, с ходу принял полную рюмку, выпил, проговорил, вытирая широкий выбритый рот:
- Саквояж взяден на вокзале при посадке. А сумку Глиста в трамвае наколол.
Миловидная девица с пепельными кудряшками весело протянула ему кружок огурца на вилке. Митрич взял закуску прямо ртом, ущипнул девицу. Та засмеялась. Поднесли водки и оборванному парню -
Глисте. Обоих вновь прибывших в "номере" приняли, как своих, и Ленька догадался, что в чайной "Уют" у ворья что-то вроде места свиданий. В этом он окончательно убедился, когда Митрич спросил у вошедшего официанта:
- Хозяин в заведении?
- У себя в квартере.
- Скажи: барахлишко сдать хочу. Пущай выйдет.
- Пройдите вы к нему. Сам так наказывал. Мол, если кто принесет левое на продажу, проведи.
Захватив саквояж, сумку, Митрич вышел вслед за официантом в зал; тут же они свернули на черный ход.
- С вас причитается, - крикнула ему со смехом густобровая девица в косынке.
Глиста на минутку задержался перед Червончиком; вынул из кармана спичечную коробку, ласково спросил:
- Есть у тебя такая?
- Не.
- Держи. Это я для тебя купил.
И, сунув ему коробку, побежал догонять Митрича и официанта.
Червончик отошел в угол к третьему, пустому столику Ленька захватил свой стул, подсел к нему. Он еще не видел маленького вора таким веселым, оживленным; вот теперь он не походил на старичка. Морщинки на его лице разгладились, глаза, губы приняли чисто детское выражение.
- Славная тут картиночка, - с неподдельной радостью говорил Червончик, любуясь рисунком самолета на коробке. - У меня такой нету. Вишь, Глиста, стерва, не забыл.
Он достал из внутреннего кармана пиджака целую пачку замусоленных спичечных этикеток, начал сортировать.
- Ты... сбираешь их, что ли? - с недоумением спросил Ленька.
- Угу.