Валерий Осипов написал много книг, пьес и киносценариев на современные темы. Большой популярностью в свое время пользовалась его повесть "Неотправленное письмо", по которой был спят одноименный фильм, прошедший по экранам нашей страпы и за рубежом. Другая повесть - "Рассказ в телеграммах" - была инсценирована и долгие годы не сходила со сцены. В серии "Пламенные революционеры" в 1971 году вышла повесть Валерия Осипова о старшем брате В. И. Ленина Александре Ульянове, которая была с интересом встречена читателями и прессой и в 1978 году выпущена вторым изданием.
Повесть "Подснежник" - первая в нашей литературе попытка художественного осмысления личности Г. В. Плеханова, выдающегося пропагандиста марксистских идей в России, руководителя группы "Освобождение труда", борца за научное материалистическое мировоззрение, сыгравшего значительную роль в духовном пробуждении России.
Содержание:
Пролог 1
Глава первая 5
Глава вторая 8
Глава третья 10
Глава четвертая 16
Глава пятая 22
Глава шестая 29
Глава седьмая 35
Глава восьмая 42
Глава девятая 47
Глава десятая 52
Глава одиннадцатая 58
Глава двенадцатая 63
Глава тринадцатая 69
Глава четырнадцатая 73
Глава пятнадцатая 78
Глава шестнадцатая 81
Эпилог 85
Примечания 90
Валерий Осипов
ПОДСНЕЖНИК
ПОВЕСТЬ О ГЕОРГИИ ПЛЕХАНОВЕ
Пролог
Брюссель. Июль 1903 года. Над островерхими крышами старинных средневековых домов, над пиками игольчатых готических храмов веет прохладой фламандское лето. Дыхание близкой Атлантики приносит на город порывистые быстрые ветры, короткие дожди, клочковатый туман. Рваные тучи тревожно плывут через низкое небо от горизонта к горизонту.
Иногда, словно обещание перемены к лучшему, над городом проглянет и тут же скроется веселое желтое солнце.
И снова натягивает с океана серую хмарь, моросит мелкий надоедливый дождик, серебристо пузырятся лужи на тротуарах и мостовых, одиноко вонзаются в свинцовое небо черные иглы готических храмов.
В июле 1903 года среди высших полицейских чинов Брюсселя утвердилось убеждение в том, что в городе готовится крупная террористическая акция. В районе гостиницы "Золотой петух" наблюдалось тайное скопление анархистов славянской наружности.
О, эти славяне! От них можно было ожидать всего. Двадцать два года назад в Санкт-Петербурге русские, например, ухлопали бомбой собственного царя. Очень мило, не правда ли? Повелевать огромной империей и быть разорванным на куски в двух шагах от собственного дворца.
Наблюдение показывало, что подозрительные лица, группировавшиеся вокруг "Золотого петуха" - матерь божья! - были именно русскими. Теперь их насчитывалось уже около пятидесяти человек.
Что же они задумали на этот раз, для чего собираются? Лишить жизни ныне здравствующую коронованную особу бельгийского королевства? Или какое-нибудь свое, сугубо российское дело?
Брюссельская полиция напрягалась в розыскном усердии, терялась в догадках.
Вдруг русские анархисты, все, как один, одновременно, неожиданно исчезли из поля зрения бельгийского королевского сыска. (Не без помощи местных социалистов, как выяснилось в дальнейшем.) Во всех полицейских частях Брюсселя была объявлена тревога.
Однако предосудительные личности из "Золотого петуха" обнаружились весьма быстро - сидят себе в помещении бывшего мучного склада, занавесили окно красной материей, что-то обсуждают (и на анархистов вроде бы не похожи), иногда покрикивают друг на друга, но в общем-то все идет тихо-мирно, в рамках, так сказать, гарантированной конституцией свободы собраний.
Так что же все-таки там происходит, за этим подозрительно занавешенным окном старого мучного склада?
А за окном бывшего мучного склада происходило в это время событие, подлинный смысл и далекую перспективу которого не дано было, конечно, понять высшим чинам бельгийской королевской полиции.
Среднего роста, изящный, худощавый мужчина с густыми, подвижными черными бровями, из-под которых светились необыкновенно живые, пристальные, темно-карие глаза, поднялся с места, провел рукой по небольшой, клинообразной бородке и стрельчатым вразлет усам, слегка насупился и обвел энергичным взглядом напряженно устремленные к нему лица.
- Товарищи! - торжественным, дрогнувшим от волнения голосом сказал он. - Организационный комитет поручил мне открыть второй очередной съезд Российской социал-демократической рабочей партии…
Это был Георгий Валентинович Плеханов.
Почетная миссия объявить начало работы съезда партии была доверена ему по праву.
Ровно двадцать лет назад, в 1883 году, в Женеве, в кафе на берегу Роны он провозгласил создание первой заграничной организации русских марксистов социал-демократической группы "Освобождение труда".
Тогда в Женеве их было всего пятеро - он сам, Вера Засулич, Павел Аксельрод, Лев Дейч, Василий Игнатов.
Теперь, в Брюсселе, перед ним сидело пятьдесят семь убежденных марксистов, делегатов съезда РСДРП, представлявших двадцать шесть действующих социал-демократических групп. Теперь партия насчитывала в своих рядах несколько тысяч активных членов и влияла идейно на сотни тысяч рабочих.
Много больших событий, навсегда вошедших в историю возникновения и развития марксизма в России, произошло в жизни Георгия Плеханова за эти двадцать лет.
В 1883 году в своей брошюре "Социализм и политическая борьба" он впервые нанес удар по идеологии народничества с его мелкобуржуазными утопическими теориями и первым в России высказал мысль о том, что русская революция победит, опираясь только на марксизм.
В 1884 году в книге "Наши разногласия", получившей высокую оценку Фридриха Энгельса, он впервые доказал неизбежность прихода капитализма в России и обосновал необходимость создания российской рабочей партии, как единственного средства разрешить все экономические и политические противоречия русской жизни.
В 1889 году, выступая на первом конгрессе II Интернационала в Париже, он впервые вывел русскую социал-демократию на международную арену, заявив, что революционное движение в России может восторжествовать только как революционное движение рабочих.
- Другого выхода у нас нет и быть не может! - сказал он, заканчивая свою речь.
Слова его были покрыты громом аплодисментов сотен делегатов конгресса Интернационала.
- Я объясняю себе эту великую честь, - продолжал Георгий Плеханов, открывая второй съезд РСДРП, - только тем, что в моем лице Организационный комитет хотел выразить свое товарищеское сочувствие той группе ветеранов русской социал-демократии, которая двадцать лет назад впервые начала пропаганду социал-демократических идей в русской революционной литературе. За это товарищеское сочувствие я от лица этих ветеранов приношу Организационному комитету искреннюю товарищескую благодарность. Мне хочется верить, что по крайней мере некоторым из нас суждено еще долгое время сражаться под красным знаменем, рука об руку с новыми, молодыми, все более и более многочисленными борцами…
Взгляд его упал на сидевшего неподалеку от него тридцатилетнего светловолосого мужчину. Восемь лет назад он впервые встретился с ним в Женеве в кафе Ландольта. Тогда ему передали, что приехавший из Петербурга молодой человек марксистского направления просит о свидании.
Тот разговор в кафе был коротким - сидевший за соседним столиком человек явно прислушивался к их словам.
Условились повторить встречу в Цюрихе. Прощаясь, он вспомнил: человек, устроивший их свидание, сказал, что молодой марксист - родной брат казненного народовольца Александра Ульянова.
Конечно, восемь лет назад ни в Женеве, ни в Цюрихе Георгий Плеханов не мог думать о том, что знакомством с Владимиром Ульяновым начнется новая эпоха его, плехановской, жизни.
Отбыв сибирскую ссылку, Ульянов появился в Швейцарии второй раз летом девятисотого года. Он привез с собой план издания общерусской социал-демократической газеты, твердо веря в то, что газета послужит основой создания российской марксистской рабочей партии.
И надежды Ульянова блестяще оправдались - "Искра" сыграла решающую роль в подготовке съезда партии.
За время издания газеты бывало всякое - разногласия, споры и даже размолвки. Последняя, наиболее серьезная, произошла год назад - по поводу аграрной программы. Тогда он высказал Ульянову, пожалуй, слишком резкие замечания. В ответ Ульянов заявил, что разрывает с ним все отношения.
Пауза длилась целый месяц. Она доставила много волнений им обоим и всем членам редакции "Искры".
Он первым не выдержал напряжения и написал Ульянову письмо, в котором предложил мир ради общего дела. Чрезвычайно дорожа сотрудничеством с ним, он сообщил, что глубоко уважает его и что они на три четверти ближе друг к другу, чем ко всем другим членам редакции "Искры", а разногласия в одну четверть следует забыть во имя втрое большего единомыслия.
Ульянов ответил сразу, - кажется, через три дня. Со свойственной ему непосредственностью выражения он писал, что большой камень свалился у него с плеч, что всем мыслям о "междоусобии" - конец и что при встрече они обязательно без обид поговорят обо всем этом, но не для того, чтобы "ковырять старое", а чтобы выяснить все до конца.
И вот теперь они пришли к съезду почти единомышленниками.
- Двадцать лет назад мы были ничто, - сказал Георгий Плеханов, заканчивая свое выступление на открытии второго съезда РСДРП, - теперь мы уже большая общественная сила… Мы должны дать этой стихийной силе сознательное выражение в нашей программе, в нашей тактике, в нашей организации. Это и есть задача нашего съезда, которому предстоит, как видите, много серьезной и трудной работы. Но я уверен, что эта серьезная и трудная работа будет счастливо приведена к концу и что этот съезд составит эпоху в истории нашей партии.
Все делегаты в едином порыве поднялись со своих мест. Торжественно и взволнованно под сводами бывшего мучного склада возникла мелодия "Интернационала".
Пели самозабвенно, горячо, страстно, у многих в глазах стояли слезы. Не в силах сдерживать чувства, обменивались счастливыми взглядами, сжимали друг другу руки. Сбывалось, сбывалось, сбывалось! Несмотря на преследования, гонения, тюрьмы и ссылки, партия поднималась, вставала на ноги, расправляла плечи, пробовала голос в могучих раскатах "Интернационала".
Особенно выделялся бас одного из самых моложавых на вид делегатов съезда - необыкновенно жизнерадостного и подвижного молодого человека в студенческой тужурке и "пьербезуховских" очках с очень сильными линзами без оправы. Красная материя, которой было занавешено окно бывшего мучного склада, слегка колебалась и покачивалась, когда он брал низкие ноты.
А что же брюссельская полиция? Чины бельгийского королевского сыска, озабоченно прислушиваясь к пению, по-прежнему терялись в догадках относительно намерений собравшихся, продолжая в неведении своем называть их анархистами. Что же было в конце-то концов на уме у этих бесстрашных и беззаботных певцов? Взрывы, бомбы, выстрелы, покушения? О чем они, собственно говоря, поют? А может быть, и не поют, а молятся?
Дальнейшее наблюдение за русскими не давало ничего определенного в смысле выявления их конечных целей.
Зато о том, как проводят анархисты свое время по вечерам, брюссельские филеры могли бы рассказать много интересного.
Например, о веселом студенте в очках без оправы, обладателе красивого и сильного голоса.
Возвращаясь из мучного склада, "студент" (делегат съезда Сергей Гусев) любил выпить в буфете гостиницы "Золотой петух" рюмку коньяку, потом поднимался к себе в номер, распахивал окна и громогласно оглашал округу варварскими словами славянской песни непонятного содержания: "Нас венчали не в це-ркви!.."
Иногда ему аккомпанировал на скрипке еще один участник собраний (член президиума съезда Петр Красиков).
Оба русских оказались на редкость музыкально образованными людьми. От песен они переходили к оперным ариям, и тогда под окнами собиралась каждый раз толпа местных жителей, шумно аплодировавшая после окончания каждой арии.
Однажды, когда импровизированный концерт начался не в номере "студента", а прямо в ресторане "Золотого петуха", несколько филеров рискнули войти в гостиницу. Взору их представилось необычное для европейского глаза зрелище.
Между столиками, зажав в зубах ножи и раскинув в стороны руки, метались в какой-то чудовищной, неистовой пляске два молодых человека восточного вида (делегаты съезда Кнунянц и Зурабов). Скрипка издавала пронзительные, огненные звуки. Посетители ресторана (все из "мучного склада"), сидя за столами, в такт музыке громко топали ногами и хлопали в ладони. Возбуждение было всеобщим.
Ножи в зубах - это, конечно, не случайно. Это подтверждало первоначальную догадку высших чинов брюссельской полиции о террористических планах русских анархистов.
Нужно было принимать меры. Тем более что русские уже обнаружили слежку за собой. И не только обнаружили, но и весьма ловко уходили от нее.
Например, идет агент за одним из посетителей мучного склада. Тот проходит мимо нескольких стоянок извозчиков, на которых полным-полно экипажей, и вдруг неожиданно вскакивает в одиноко стоящее на углу ландо. Непривычный к таким ситуациям, шпик растерянно выбегает на мостовую, пробует остановить какой-нибудь экипаж, чтобы преследовать русского революционера, но опытный русский, обернувшись в ландо, машет агенту шляпой, шлет воздушные поцелуи и благополучно скрывается в неизвестном направлении. (А "студент", знаток оперных арий, проделывавший подобные штучки с брюссельскими филерами чаще других, еще и оглушительно хохотал при этом на всю улицу.)
Честь бельгийского королевского сыска была задета и наисильнейшим образом. Высшие чины брюссельской полиции решили действовать.
Полиция нагрянула в "Золотой петух" ранним утром, перед самым выходом русских на их ежедневные собрания в мучном складе. Войдя в один из номеров, полицейские предложили его обитателям заполнить опросные листы - кто они? откуда приехали? с какой целью? (Прописки паспортов в Брюсселе не существовало.)
Русские анархисты, обменявшись на своем непонятном языке несколькими репликами, написали в опросных листах абсолютно одинаковые сведения - все они якобы являются шведскими студентами, приехавшими в Бельгию по своей надобности.
Однако доставленные в полицейский участок и допрошенные на шведском языке "шведские студенты" смогли неуверенно произнести всего лишь несколько шведских слов.
Все было ясно, обман зафиксирован документально. Начальник полиции Брюсселя принял решение - выслать российских анархистов за пределы Бельгийского королевства. Причем четверым из них (Гусеву, Зурабову, Кнунянцу и Землячке) предписывалось покинуть Бельгию в течение двадцати четырех часов.
Работу II съезда РСДРП перенесли в Лондон.
Избранный председателем президиума (двумя вице-председателями были Красиков и Ленин) Георгий Валентинович Плеханов по нескольку раз выступал на каждом заседании съезда.
В течение всего съезда Плеханов чувствовал глубокую идейную близость с Лениным. Яркие теоретические знания Владимира Ульянова, убедительность аргументации, ясное понимание задач партии и то особое, высокое наслаждение и упоение, с которыми он отдавался работе съезда, не считаясь ни с какими личными связями и симпатиями, - все это вызывало у Георгия Плеханова искреннее уважение к Ленину, рождало общность отношения почти ко всем обсуждавшимся на съезде вопросам, убеждало в необходимости твердо поддерживать линию искровцев большинства.
Его неоднократно пытались столкнуть и поссорить на съезде с Лениным. Отвечая одному из делегатов, сильнее других жаждавшему сделать это, Георгий Валентинович, посмеиваясь, сказал:
- У Наполеона была страстишка разводить своих маршалов с их женами. Иные маршалы уступали ему, хотя и любили своих жен. Некоторые товарищи в этом отношении похожи на Наполеона - они во что бы то ни стало хотят здесь развести меня с Лениным. Но я проявлю больше характера, чем наполеоновские маршалы; я не стану разводиться с Лениным и надеюсь, что и он не намерен разводиться со мной.
Горячие споры на съезде вызвал проект программы партии. В основе его лежали положения, совместно выдвинутые Лениным и Плехановым. Особым нападкам проект программы подвергся со стороны делегата Мартынова. Выступая против Ленина и Плеханова, он прибегнул к демагогическому приему: критиковал не программу, а книгу Ленина "Что делать?". Возражения Мартынова были нескончаемо длинны и утомительны. Он непрерывно цитировал в подлиннике английские, французские и немецкие источники.
Разноязыкие мартыновские "трели" вызвали у Георгия Валентиновича саркастическую усмешку.
- Наш интернациональный соловей рискует сорвать себе голос и произношение, - заметил Плеханов.
По праву председателя он сразу же взял слово после Мартынова и дал ему резкую и хорошо аргументированную отповедь.
- Товарищ Мартынов, - сказал Плеханов, - приводит слова Энгельса: "Современный социализм есть теоретическое выражение современного рабочего движения". Товарищ Ленин согласен с Энгельсом… Но ведь слова Энгельса - общее положение. Вопрос в том, кто же формулирует впервые это теоретическое выражение. Ленин писал не трактат по философии истории, а полемическую статью против экономистов, которые говорили: мы должны ждать, к чему придет рабочий класс сам, без помощи "революционной бациллы". Последней запрещено было говорить что-либо рабочим именно потому, что она "революционная бацилла", то есть что у нее есть теоретическое сознание. Но если вы устраните "бациллу", то останется одна бессознательная масса, в которую сознание должно быть внесено извне. Если бы вы хотели быть справедливыми к Ленину и внимательно прочитали всю его книгу, то вы увидели бы, что именно это он и говорит. Так, размышляя о профессиональной борьбе, Ленин развивает ту же самую мысль, что широкое социалистическое сознание может быть внесено только из-за пределов непосредственной борьбы за улучшение условий продажи рабочей силы.
Наверное, никто из делегатов, захваченных живыми перипетиями съездовской дискуссии, не обратил внимания на один тонкий нюанс в этом выступлении Плеханова против Мартынова. Но он, этот нюанс, несомненно, присутствует здесь.