- Не знаю я… Кыш, кыш, гуси!..
Я заговорил на другом наречии.
- Тут где-то четыре парня живут. Городские. Пришли пешком. Дожидаются, когда двое приплывут сверху на лодке. Мы приплыли, а где они?
Томочка засмеялась.
- Никаких тут городских нету. Все только свои, деревенские.
- Да ну! Тогда выходит, что же - наши ребята отсюда уже ушли?
- Не знаю, где ваши. Наши вторую неделю все живут на покосе.
- На покосе… А где у вас покосы?
- Да везде. И тут, и тут, и там, - она очертила рукой почти полный круг.
- И все на покосе? Никто здесь не остался?
- Почитай, все. Вот Терешиха дома, да Луканиха, еще бабушки, девчонки, да я…
- Тогда прощайте, Томочка, - сказал я ей, протягивая руку. - Гоните своих гусей - я видел неподалеку очень хорошую полянку - а мне скажите только, где живет председатель сельсовета?
- На покосе он.
- Прекрасно! А председатель колхоза?
- Тоже на покосе.
- Великолепно! Учитель?
- На покосе.
- Так… Совсем хорошо! Но, может быть, дома продавец из сельпо?
- Этот дома, - согласно кивнула головой Томочка, - этот всегда дома, инвалид он. Вот четвертый дом на левой руке, два окошка в улицу. Кыш, кыш, гуси!
Продавец из сельпо, выслушав меня, долго что-то соображал, а потом сказал:
- Это точно: посторонних в деревне сейчас нет никого. Я ведь тут каждого знаю. И никто сюда не приходил. Да, да. Это так. Никого не было. А я вот что припоминаю: приезжал дней пять тому назад с покоса Иван Никитич, учитель наш, он, между прочим, рассказывал, что видел незнакомых людей. На плотике плыли. А сколько их было - убейте, запамятовал.
- На плотике?! - воскликнул я. - Интересно! А где, скажите, косит сено Иван Никитич?
- Да километров пятнадцать ниже деревни. Только теперь он перешел на другой покос, за болото. Ежели хотите с ним поговорить, подождите лучше здесь, он на той неделе опять приедет. А на покосе вам его без проводника не найти.
- Да, - сказал я тоскливо, - трудное, оказывается, дело встретиться, труднее, чем разойтись. Ну, а вы как думаете: где наши товарищи, почему не состоялась встреча?
- А знаете ли, - резонно заметил мой собеседник, - по-моему, на плотике это ваши товарищи и поплыли. Могло случиться так: пришли они в деревню, спросили - вот как вы - одного, другого, по берегу прошлись - вас нет. Что им в деревне делать? Молодежь, кровь играет, сколотили плотик да и поплыли, догоняйте, мол. Порогов здесь больше нет, река - что зеркало, плыви в свое удовольствие.
- Так-то оно так, - с сомнением проговорил я, - но почему они в деревне об этом никому не сказали? У нас же твердо здесь была назначена встреча!
- А может быть, они кому-нибудь и сказали, откуда вы знаете? Вы вот на меня попали, а ваши товарищи, может быть, с председателем сельсовета говорили или в правлении колхоза. В общем, конечно, дело темное. С толку вас сбивать не буду, думайте сами, как хотите.
Обескураженный вернулся я к лодке и рассказал о своих неудачных поисках. Миша, вместо законной досады, к удивлению моему, пришел в веселое настроение. Долго и заливисто хохотал, когда я передал ему свой разговор с продавцом из сельпо.
- А у меня совсем другие сведения, - торжествующе сказал он. - Даром что на месте сидел и никуда не ходил, а знаю больше. Эх ты, следопыт!
Основательно поиздевавшись надо мной, он, наконец, выложил свои новости.
Оказывается, за время моей отлучки у лодки побывало уже несколько любопытствующих. Миша затеял с ними разговор и вот что узнал.
Дня четыре тому назад в деревню заходили двое молодых ребят - по виду городские. Они покупали молоко, масло, яйца, очевидно, запасались в дорогу. Одного из них звали Володей, другого - не то Никита, не то Николай - Ника. Интересовались, какое расстояние до соседней деревни. Когда их спросили, кто они такие, ребята ответили что-то мудреное, такое, что бабушка, которая разговаривала с ними, даже не запомнила: вроде машинистами назвались, а может быть, и не машинистами… С ними была собака…
Конечно, это были они. Был у нас и Володя, был и Николай. Никой раньше его не звали, но это в дороге могли ребята придумать.
Ну, а дальше начиналась цепь неясностей и противоречий. Откуда взялась собака? Почему их было не четверо, а только двое? Где остальные? Почему они про нас ничего не говорили и не спрашивали? А может быть, спрашивали? С какой стати они ушли или уехали, не дождавшись нас? И куда они пошли: вниз или вверх?
От всего этого голова шла кругом. Ясно и бесспорно было только одно, что сейчас их в Костиной нет и нам надо принимать окончательное решение: ждать здесь, плыть вперед или возвращаться домой.
Ждать? Но чего? Из Тайшета сюда за это время можно было приехать на черепахе. Плыть вперед? Учитель Иван Никитич видел на плотике незнакомых людей… А может быть, они пошли нам навстречу. Обрывки газеты у порога "Крутого"…
Вернуться назад? Позор! Позор, в особенности после того, как позади осталось уже четыре порога…
Мы судили-рядили больше часа. И надумали: пройти всю деревню от дома к дому, опросить поголовно все население Костиной.
НА СЕНОКОСЕ
Опрос запутал нас окончательно. Мы шли по деревне, исправно заходя в каждый дом, но крылатая, точнее, голопятая молва обгоняла нас все время. Мы только входили в избу, а "молва" уже сидела на лавке, болтая босыми ногами или ковыряя в носу. Можно было не говорить, кого мы ищем: старушки-домовницы оказывались уже осведомленными досконально. И дух древних сказительниц, творцов былин и легенд, соперничая, разгорался в них с неукротимой силой. Чем дальше мы продвигались, тем фантастичнее становились рассказы. Количество людей, заходивших в деревню, колебалось теперь уже от четырех до восьми, с ними собак - не то одна, не то две, и вся эта веселая компания уплыла вниз на плоту, а может быть, улетела на самолете…
И мы решили: плыть. Плыть вперед. Только вперед! А там будет видно…
В лугах сейчас оживление, в полном разгаре покос. Везде стрекочут сенокосилки, бренчат конные грабли, тонко стучат отбойные молотки. Над рекой повис ароматный запах свежескошенного сена.
Основным нашим занятием до сих пор было безделье. Но в такую жару даже бездельничать лень. Так бы и растаять на солнце… или, наоборот, раствориться в прохладе реки. Течение до того спокойное и плавное, что кажется, лодка стоит неподвижно. И только уползающие назад отлогие в сочной зелени берега убеждают в обратном. Надоедает отмечать и наносить на карту все изгибы реки. И мы прощаем картографу наше давнее происшествие с Тятькиной и Укаром. Очевидно, и он так же томился, плывя в лодочке по этой великолепной реке, и не поднялась у него рука записать своевременно тот или иной поворот.
В носу лодки, на штативе от фотоаппарата, мы укрепили обычный карманный компас, а посредине и в корме поставили две вешки, чтобы легче было определять изменение направления. Сейчас для защиты от солнца мы натянули между вешками одеяло. И наша лодка напоминает разрушенный в морской битве фрегат.
- А знаешь, Сережа, - распластавшись в одних трусах на середине лодки, вялым голосом говорит Миша, - а ведь наша работа получается очень неточная. Если бы мы периодически определяли долготу и широту, тогда дело другое…
- Ну, так в чем же дело? Давай будем определять.
- А ты умеешь?
- Я-то? Конечно, умею. Таблиц только нет.
- Каких таблиц? - и в голосе Миши слышится ехидство.
- Каких? А этих… как их… логарифмических.
- Ну-у!.. Мне помнится, тут нужны совсем другие таблицы. Потом хронометры, секстант…
- Эй! Чай пить заезжайте! - вдруг доносится с берега звонкий девичий голос.
Милая девушка, какой чудный и, главное, своевременно поданный голос…
Она стоит под яром, ухватившись одной рукой за куст черемухи, а другой помахивает берестяным туеском.
- Заезжайте на помощь, сено грести, - продолжает девушка. И сама смеется непонятно чему. Видимо, день удался сегодня такой погожий.
- Поехали? - спрашиваю я, решительно поворачивая лодку к берегу.
- Факт, - соглашается Миша. - Только куда ты? Сначала давай на ту сторону.
- Вот те на! Почему?
- Ну… не видишь… я же в трусах одних. Надо одеться…
Но девушка все слышит, хохочет еще веселей и предупредительно повертывается к нам спиной.
- Откуда плывете? - спрашивает она, когда лодка с ходу врезается в песок и мы выбираемся на берег. И тут же решает: - Из города, верное слово, из города. Ну, что там?
- Да так, вообще, - очерчиваю я в воздухе рукой огромный круг.
- Вот это понятно. Тогда пойдемте обедать.
И, по пути выкладывая все городские новости, мы шагаем с ней вместе к просторному, прохладному, пахнущему дымком и завядшей травой балагану.
Возле него, рассевшись прямо на земле - калачиком ноги, - обедала бригада колхозников. Обедали торопливо: день выдался жаркий на славу, гребь сохла хорошо. Нас встретили шумными возгласами:
- Ай да Груня! Где это ты молодцов таких подцепила!
- Из воды, что ли, вытащила?
- Нет ли там еще?
И тут же усадили "за стол". Уплетая маслянистую, зернышко к зернышку, круто сваренную гречневую кашу, мы сразу приступили к делу - стали расспрашивать, не видали ли косцы наших товарищей.
- На плоту?
- Да… на плоту.
- Проплыли недавно. Трое или четверо.
- А сколько было с ними собак? - спросил я осторожно.
- Собак не заметили.
Мы с Мишей переглянулись.
- Они? Ясно?
- Они! Ну и пусть плывут на своем плоту - мы теперь нарочно торопиться не будем.
- Значит, грести нам вправду поможете? - лукаво щурясь, спросила Груня.
- Поможем! Двое за одного сработаем!
- Как? Как? - захохотали колхозники.
- Двое… ой!.. Каждый за двоих сработает. Нам сено грести не впервой.
- Да? И копнить умеете?
- Все умеем!
- Ну и ладно, - одобрительно сказал бригадир, вставая. - Вот вам урок: до вечера скопнить на пару двадцать копен. Груню прикрепляю подгребальщицей.
Сено пересохло, крошилось, мелкая труха сыпалась нам за воротники. Распаренные жарой и непривычной для нас работой, мы с Мишей носились вдоль валков, набирая кудлатые навильники и поглядывая, как соседи наши выкладывают копны. Всюду вдоль берега реки, куда только хватал глаз, тянулись бескрайние луга, и всюду кипела работа. Копны стояли красивые, ровненькие, как шашки на доске перед началом игры. Кой-где уже метали зароды, огромные, похожие на двухэтажные дома.
- Которую кладешь? - на ходу крикнул мне Миша.
- Кажется, пятую.
- Здорово! А я только четвертую.
Тогда я остановился и пересчитал свои копны. Собственно говоря, и считать было нечего: на моем участке топорщились две неуклюжие, кособокие копны, я заканчивал третью…
- Ничего не понимаю, - развел я руками. - Где же остальные?
Груня опять засмеялась и так посмотрела, что я почувствовал, как горячий пот ручейком побежал у меня по спине. А она, работая граблями, будто играя, затянула протяжную песню. Ее дружно подхватили, и песня понеслась над лугами широким разливом. Откликнулись даже те, что далеко от нас метали зарод. Запели и мы. Не зная слов песни, выводили ее несложный мотив. И сразу как-то легче, свободней задвигались руки.
И когда над рекой осталась только желтая полоса заката, а потом погасла и она и прохладная роса увлажнила колючую кошенину, мы подвели итоги: все-таки двадцать две копны! Даже Груня сделалась серьезной. Подошел бригадир, похвалил:
- Оставайтесь, ребята, еще на денек. Гребь докончим, поедем в село.
Но с запада черным клином ползет тяжелая туча, и всем становится ясно, что завтра грести не придется.
- Ну, не грести, так посидите с нами, коль дождь пойдет, - упрашивает и Груня. - Песни попоем. Вы нам что-нибудь интересное расскажите. Ну, куда вы плыть в ночь собираетесь? Да еще и без ужина.
Ах, русалка! Этак здесь можно надолго остаться. Но - вечерок, куда ни шло!
Вечер кончился почти на рассвете. Сначала ужинали, пели песни, потом хохотали, слушая забавные истории, что начал рассказывать бригадир. Нам, в свою очередь, пришлось выложить весь запас своих знаний в области текущей международной обстановки, которой всего более интересовались колхозники.
И все же ночевать мы не остались. Не напугала нас ни черная туча, ни предсказание, что дождь будет с ветром.
- Мы видывали и не это!..
- Ну, как хотите, - и колхозники всей гурьбой идут провожать нас на берег.
- А все-таки зря вы едете, - кутаясь в платок, на прощание говорит нам Груня.
Может быть, и зря. Но тут было одно обстоятельство. Когда гостеприимный балаган скрылся за поворотом, Миша, стаскивая ичиги, заявил:
- На мне сена - хватит козу накормить.
- У меня тоже.
И, причалив к берегу, мы с наслаждением полощемся в холодной воде, вымывая колючую труху изо всех закоулков.
- Сережа, а ты заметил, как на тебя посмотрела Груня, когда ты рассказывал про забастовку ирландских рабочих в Эдинбурге? И еще в бок свою подругу толкнула.
- Заметил, - сказал я хвастливо. - Я очень красиво говорил.
- Угу! Ты думаешь, она потому так и посмотрела?
- Конечно!
- Нет. Потому, что Эдинбург не в Ирландии, а в Шотландии. И Груня это лучше твоего знает.
- Я сказал: Эдинбург в Ирландии?!
- Да. Ты сказал.
- Ай!.. - испуганно вскрикнув, я погрузился в воду с головой.
ТРОЕ С СОБАКОЙ
К нашему удивлению, ночью дождь не пошел. Утром - тоже. Куда девалась вчерашняя грозная туча! Небо опять - чистый ультрамарин. Луга теперь чередуются с живописнейшим бором, - поочередно уступая друг другу берега. Бор направо - луга налево, бор налево - луга направо. И везде такое обилие красной смородины, что берега кажутся раскрашенными, а зубы от оскомины не сожмешь.
Дождь пошел только к вечеру и без всякого предупреждения. Откуда-то враз набежали высокие кудрявые облака, белые, как хлопья пены. Быстро сцепились, слились воедино, потемнели и превратились в добротную тучу с достаточным запасом грома и молний. Мы еле-еле успели воздвигнуть свой походный балаган.
За ночь на землю вылилось столько воды, что илистые берега превратились в кисель. Нельзя ступить: ноги так и уходят в грязь почти по колено. Мы начали грузиться, и тут кисельные берега сыграли со мной злую шутку. Чтобы не лазить через весь багаж и не марать его грязными ногами, мы поставили лодку вдоль берега - благо, здесь сразу крутым откосом начиналась большая глубина. Я нес на плече большой тяжелый чемодан и, когда попробовал ступить в лодку, ноги у меня разъехались: одна прочно завязла в грязи, другая стала отходить вместе с лодкой. С минуту я шатался, как акробат, идущий без шеста по проволоке, а потом, когда лодка отошла дальше, мои ноги, как ножницы, раздвинулись совсем, я кувыркнулся и нырнул в воду вниз головой…
Надо отдать должное хозяйственному характеру Миши: он вытащил вначале чемодан, а потом стал оказывать помощь мне.
Это надолго испортило настроение. Мы молча закончили погрузку и молча поплыли, с презрением поглядывая на грязную оправу безукоризненно чистой реки. Так мы проплыли село Баер. Немного ниже его обнаружили на левом берегу мощные напластования торфа. Но вылезти и посмотреть, насколько далеко торфяное болото простирается в глубь "материка", у нас не набралось энтузиазма.
- Не вылезу никуда, пока берега не подсохнут, - мрачно ответил я на попытку Миши завязать геологоразведочный разговор.
А вылезти все же пришлось - захотелось обедать. Остановились в устье речки Таренды. И поразились: речка буквально кишела рыбой. Ельцы разгуливали целыми косяками, совсем не обращая внимания на нашу лодку. Мы размотали удочки, но легче оказалось поймать ельца, чем на лугу кобылку для наживки. Рыба клевала так, словно боялась быть не пойманной нами.
За обедом я обнаружил, что у моей бескурковки по неведомой причине не действует правая пружина. Я попытался разобрать замок, но старые, проржавевшие винты с разработанными головками не подчинялись отвертке, что была у меня на перочинном ноже. А с одним стволом двустволка - то же, что велосипед об одном колесе.
- Ничего, - философски заметил Миша, - все равно нам заезжать в Баянду, чую, что там наши ребята. Починим и ружье. Отвернуть винты сумеют и в кузнице.
В Баянде мы, прежде всего, увидели стоявший у берега плотик. Наконец-то! Не так радовалась щука, ухватив за хвост ускользающего от нее пескаря, как мы, подчаливая к этому плотику. А к нам уже, поддергивая штаны и рассыпая по пути друг другу подзатыльники, мчалась целая ватага ребятишек.
- Давно пришвартовалось это судно? - важно спросил я, указывая на плотик.
Ребята переглянулись.
- Третьеводнись, - и все согласно закивали головами.
- Так. А где остановились мореплаватели?
- У председателя…
- "У председателя"! У бабушки!..
- А я говорю: у председателя!..
- Ну, ладно, дети, - примирительно сказал им Миша. - В споре родится истина. Но чтобы она родилась быстрее, отведите нас сперва к председателю, а после - к бабушке.
- Что?! - возмутился я. - Нам идти? Нам идти первыми? Ни за что! Ребята, пойдите и скажите им, что здесь, на берегу, ожидает их высокое и грозное начальство. Пусть явятся немедленно.
И тем же маршем ребята устремились в гору.
- Вот это правильный тон, - внушительно объяснил я Мише. - Будь покоен, они начнут все сваливать на нас. И потому нам надо первыми перейти в наступление.
- А как ты думаешь, Сережа, - после небольшого молчания сказал Миша, - может быть, нам сразу не стоит задираться? Мы вернее сохраним свое достоинство, если встретим их миролюбиво. Допустим, котелок горячего чая…
- Правильно!.. Обожжет им сердце сильнее, чем гневная речь…
И мы принялись кипятить чай.
По реке плыли пушистые комья пены, значит, вода садилась. Ельцы плавились, и по воде разбегались несметные круги, будто шел частый и крупный дождь.
А все-таки как много мы уже проплыли!.. Как далеко остался от нас Нижнеудинск! Если бы не мешали горы и лес и можно было бы подняться и увидеть… Впрочем, нет, увидеть все равно было нельзя. Все же двести километров это не расстояньице, а расстояние!
Затявкала собака. Тонко и смешно, будто медные пятаки бросала на каменный пол. В окружении еще большей толпы ребятни к нам приближалось трое… совсем незнакомых людей.
Куда девалась наша самоуверенность! Теперь мы почувствовали себя в положении не щуки, а того мальчишки, который долго гнался за своим недругом, настиг его, наконец, на пороге его же дома, и в тот момент, когда хотел схватить его за волосы, дверь открылась, обидчик юркнул в нее, а на пороге появилась гневная мамаша…
- В чем, собственно, дело? Кто вы такие? - приблизившись к нам, спросил один из троих. Одеты они были подобно нам - смесь городского с деревенским - тоже, видимо, искатели приключений. А по возрасту разве немного старше нас, хотя, пытаясь придать себе солидность, и отрастили усики - по четыре волоска с каждой стороны.
- Извините, досадное недоразумение, - сказал Миша, засовывая руки в карманы, дабы спасти их от поцелуев чрезмерно общительной собаки.