Вот такой состоялся у нас разговор. Я тогда ещё не принял решения выступать или нет публично по озвученной проблеме, но дал понять Сталину, что думаю немного иначе. Я полагал, что, если мы уберём народный говор из поэзии Важа Пшавела, то она сильно обеднеет, потеряет только ей свойственный колорит. Точка зрения Сталина: язык поэта отсталый, зачастую архаический, не способствующий становлению и развитию единого грузинского языка.
Спустя некоторое время, связавшись со мной по другим делам, Сталин опять коснулся этой темы. Почувствовав, что мне не хочется открыто высказывать свою позицию (т. е. возражать. – В.Г.), он подчеркнул, что выражает своё личное мнение, а мы вольны сами решать, как быть. В переводе на обычный язык это означало, что мне дано прямое указание, и что его невыполнение чревато непредсказуемыми последствиями. (Вероятно, доля истины в этом утверждении К.Чарквиани есть. Но не менее вероятно и противоположное. – В.Г.)
Короче, я выступил с разъяснением сталинского взгляда на творчество Важа Пшавела. Я согласился с тем, что поэту было нецелесообразно столь широко использовать местечковые говоры. Ибо это, несомненно, вредило развитию литературного грузинского языка. Я заявил, что причиной тому послужил замкнутый образ жизни поэта. Находясь безвыездно в родном Пшави, он сковывал свою мысль описанием жизни лишь окрестных горцев. Критика слабых сторон творчества поэта не помешала ему стать весомой частью золотого фонда грузинской культуры.
Вот таким был смысл моего выступления.
Стало ли это причиной сокращения изучения наследия Важа Пшавела в школах?
ЦК Компартии Грузии никаких директив на этот счёт не издавал. Школьная программа не сокращалась. Может быть, где-то на местах, не разобравшись в существе (прозвучавшей критики. – В.Г.), перегнули палку. Но, повторяю, это не было нашей инициативой. Никто не собирался хоронить наследие великого поэта.
10
Что было причиной твоего освобождения от занимаемой должности?
Оно связано с "Мегрельским делом". Наверное, Сталин уже задумывался об обновлении руководства в Грузии. Ему всё больше нравился Мгеладзе – новый фаворит. Но главной причиной моего освобождения стало обвинение в непринятии решительных мер по "Мегрельскому делу". Обстоятельства этого дела являются для меня самым тяжёлым воспоминанием. (К.Чарквиани был снят с работы решением Политбюро от 27 марта 1952 года. – В.Г.)
Всё начиналось довольно прозаично. Вторым секретарём ЦК был Михаил Барамия. Ранее он работал секретарём Абхазского обкома партии. Его перевели к нам в Тбилиси после смерти Шерозия, а на его прежнее место в Абхазию направили Мгеладзе.
Последний был в немилости у Берия. Дело даже шло к его аресту, но обошлось. Более того, ему доверили крупную хозяйственную должность – управляющего трестом "Грузнефть". Я благосклонно относился к нему. Знал его по прежней комсомольской работе. С учётом его деловых качеств, а также того, что он вырос в Абхазии и что его семья жила в Гудаута, было принято решение доверить ему руководство Абхазской парторганизацией.
К сожалению, он проявил себя наихудшим образом.
Чем Мгеладзе понравился Сталину?
Сталину часто виделась опасность, исходящая с разных сторон. К примеру, он считал влиятельной силой грузинскую эмиграцию. После изгнания меньшевистского правительства Грузии его не покидала мысль, что они собираются предпринимать что-то ужасное, непоправимое. Он считал, что распри, интриги – это постоянные спутники любого сообщества и сигналы об этом должны незамедлительно поступать в Центральный Комитет.
Мгеладзе учуял это и стал источником регулярных информаций.
У него с Барамия были натянутые отношения. Мгеладзе после того, как получил должность первого лица автономной республики, начал притеснять назначенцев последнего. Снятые, арестованные, иным образом обиженные обращались за справедливостью в вышестоящие партийные органы. Среди них были оправданные, что подтверждало факт гонений.
Но какое отношение имели эти факты к "Мегрельскому делу"?
Фигурантами всех щекотливых ситуаций были мегрелы. По мнению Мгеладзе, о чём он не преминул поделиться со Сталиным, виной всему было то, что Барамия покрывал своих людей.
Масла в огонь подлил тогдашний министр государственной безопасности Грузии Николай Рухадзе. В 1951 году Сталин отдыхал в Цхалтубо. Рухадзе регулярно докладывал ему о мегрельском кумовстве и взяточничестве, поразивших, дескать, органы власти, о якобы имевшейся связи мегрелов с меньшевистской эмиграцией. Стоит заметить, что деятельность закордонных остатков грузинской фракции РСДРП, которая в годы сталинской молодости была весьма авторитетной в нашем рабочем движении, Сталина живо интересовала.
Помню, как мне позвонил Сталин и спросил по-грузински моё мнение о Барамия. Я ответил, что он хороший работник и полностью соответствует занимаемой должности.
– Нет, – возразил Сталин, – он политически нечистоплотен.
И добавил по-русски: "Худо будет, товарищ Чарквиани". После чего повесил трубку.
Буквально через несколько минут опять звонок. Спросили Рухадзе. Тот находился у меня, и я дал ему знак снять трубку телефона в соседней комнате. По доносившимся словам понял, что его спрашивали о мегрельских кадрах в ЦК. Рухадзе перечислял: Чичинадзе, Кучава, Барамия… Мне стало ясно: сказанное Сталиным "худо будет" набирает реальную силу. Этот разговор состоялся 3 ноября 1951 года.
Накануне у нас был большой всенародный праздник – открытие огромного водохранилища, Тбилисского моря. А через несколько дней, когда я пришёл на работу, то увидел на своём столе телеграмму. Она начиналась словами: "О взяточничестве в Грузии и антипартийной группе тов. Барамия". (Это было постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 9 ноября 1951 года. – В.Г.) Дочитав до конца, я понял, что документ составлен лично Сталиным.
Лично Сталиным? Наверное, ему доставляло удовольствие быть автором таких постановлений…
Насчёт удовольствия не знаю. Телеграмма была незашифрованной, открытой и настолько необычной, что сотрудники не решились её, как это водилось, перепечатать, а просто положили мне на стол. В конце её значилось: "Разослать всем!". Всему Советскому Союзу сообщалось, что в Грузии под руководством второго секретаря Центрального Комитета Компартии республики Барамия процветает взяточничество. (Неужели документ, касающийся чистоты партийных рядов, должен был предназначаться для келейного ознакомления? – В.Г.)
Далее развивался тезис о том, что и раньше здесь наблюдалось местничество, а сейчас оно обрело шефа-мегрела, что ожидается появление шефов других этнических групп. Всё это подтверждалось ссылками на несколько малозначительных происшествий и фактов, по которым давно были приняты необходимые решения.
Хочешь – не хочешь, но постановление мы обязаны были выполнять. Созвали заседание ЦК и сняли с занимаемых постов всех указанных в постановлении лиц.
Почему руководителя-интернационалиста так беспокоило явление местничества? (Странный вопрос. Потому и беспокоило, что Сталин был не националистом, а интернационалистом. – В.Г.)
Думаю, это был пережиток, следствие его прошлой жизни, его опыта работы в Грузии.
Как реагировал на "Мегрельское дело" Берия?
Отмалчивался. А что он вообще мог сказать? Всегда молчал при Сталине. "Есть, товарищ Сталин", "верно, товарищ Сталин" – вот две фразы, которые он произносил постоянно.
Когда нам предложили снять Барамия и Чичинадзе, и мы сделали это, я их обоих предупредил, чтобы они не покидали своих жилищ, что их каждый шаг под контролем. Дней десять они сидели по домам. А потом решили, что пострадали по моей инициативе и решили отправиться в Москву, чтобы пожаловаться в ЦК ВКП(б).
Мне позвонил Рухадзе, который хотел снять обоих с борта самолёта в Ростове-на-Дону. (Пассажирский самолёт ИЛ-12, выполнявший в то время рейсы по маршруту Тбилиси – Москва, совершал промежуточную посадку в ростовском аэропорту. – В.Г.) Я воспротивился – будь что будет, не станем мешать им в поисках защиты.
О моём поведении Мгеладзе тут же доложил Сталину, отдыхавшему на Черноморском побережье. Вдобавок оказалось, что Барамия предъявил в аэропорту билет, купленный на чужую фамилию, хотя всё равно был опознан. Событие выглядело подозрительным, особенно для Сталина. (Это выглядит подозрительным для любого нормального человека. – В.Г.) Со мной связался Поскрёбышев и стал выяснять, почему мы не воспрепятствовали поездке Барамия в Москву. Я доложил, что он действовал самовольно, несмотря на запрет. Затем разыскал по телефону обоих жалобщиков и потребовал от них немедленного возвращения в Тбилиси.
На второй день явился я к Сталину. Он встретил меня угрюмым, рассерженным. Тут же находился и Берия. Сталин в свойственной ему манере сразу перешёл к главному.
– Как дело Барамия, где он сейчас?
– Отправился в Москву жаловаться на нас.
– И Вы, и ЦК предупреждали его, а он, тем не менее, поехал в Москву?
– Да, я лично предупредил его о недопустимости поездки. Вернётся – обязательно накажем.
Сталин поинтересовался, где Чичинадзе? Я сказал, что они полетели вдвоём. Стали обсуждать меру наказания. Я был сторонником партийного взыскания. Внезапно Сталин встал и стремительно вышел в другое помещение – была у него такая привычка. Когда вернулся, то уверенно заявил: "Надо обоих арестовать. Их предупредили, а они всё равно уехали в Москву. Видимо, для встречи с кем-то". Молчавший до этого Берия произнёс: "Верно, товарищ Сталин, этих негодяев следует арестовать". Судьба обоих была решена.
Затем был обед. После обеда Сталин уединился. Я, выйдя вместе с Берия, спросил его: "К чему такая жестокость?" – "Ничего, не помрут", – последовал ответ.
После ареста обречённых, дело стало набирать крутые обороты. Сталин, не доверяя нашим следователям, прислал из Москвы 20 или 30 человек.
Прислали целую бригаду?
Да. Приехал Цепков, приехали другие известные следователи. При допросах палка была их основным средством получения информации.
Получения или принуждения?
Главным методом допроса было не давать спать обвиняемому. Волю Чичинадзе сломить не удалось. Он неизменно повторял: "Я коммунист, преданный партии, больше ничего не знаю".
Я увязываю "Мегрельское дело", во-первых, с желанием Сталина избавиться от Берия. Это было нелегко. У Берия были крепкие позиции в силовых органах. Во-вторых, оно связано с борьбой против той части эмиграции, которая представляла собой руководство так называемой Демократической Республики Грузия: Жордания, Гегечкори, Чхенкели.
Сталин подозревал, что они были агентами иностранных разведок. Подозрения подкреплялись фактом материальной поддержки, которую те имели. В новом Постановлении Политбюро "О положении дел в компартии Грузии", тоже разосланном по всей стране открытой телеграммой, было сказано, что отдельные представители эмиграции за доллары продают информацию о Грузии.
Как доказательство, приводился такой случай. Мы командировали во Францию Петре Шария с поручением вернуть в Грузию вывезенные меньшевиками за рубеж национальные музейные сокровища. Его перед поездкой напутствовал лично Сталин. По прибытии в Париж Шария встретился с эмигрантами. Среди прочих – с Гегечкори, которого Сталин считал главным в эмигрантской среде. А Гегечкори был мегрелом.
На банкете по случаю встречи не то Шария выпил лишнего, не то подмешали ему какое-то снадобье, но он потерял контроль над собой и очнулся в больнице. Чекисты рассудили, что это было подстроено, дабы выпытать у находившегося в полуобморочном состоянии эмиссара секретные данные. Хотя вряд ли Шария мог быть носителем государственных секретов. (Секрет секрету рознь. Даже незатейливые описания приёма у Сталина, интерьера, где он происходил, людей, которые там присутствовали, еды и напитков, которые подавались, были бы ценнейшей информацией для любой спецслужбы. Даже без конкретных сведений об имевших место разговорах. Собственно, и сегодня нельзя недооценивать полезность информации такого рода. – В.Г.)
Довершением этой одиссеи явился довольно странный подарок, который Акакий Гегечкори передал Нине Гегечкори. Это были очень дорогие перчатки.
О всех этих фактах, собранных воедино, спустя несколько лет Рухадзе известил Сталина.
Уточни, когда об этом было Сталину доложено?
Не сразу, а в разгар "Мегрельского дела".
Но ведь история с перчатками произошла много раньше?
Это так. Но раньше позиции Берия были незыблемы, и Рухадзе предпочитал молчать. Спустя годы, почувствовав, куда дует ветер, он взялся за перо.
Значит, "дело" разворачивалось против главного мегрела – Берия? Ведь лидер грузинской эмиграции Гегечкори оказался близким родственником жены Берия.
Разумеется, главной фигурой в "деле" был Берия. Но он пребывал в тени.
Ощущал ли он нависшую над ним опасность?
Он был хитрым и всё понимал.
Мог ли Берия нейтрализовать действия министра Рухадзе?
Тогда уже не мог. Приближённых к Сталину людей никто не мог тронуть. Берия занял выжидательную позицию. Пытался убедить Сталина в своём активном участии в следствии по злосчастному "делу"…
Что касается Мгеладзе, то я хотел перевести его из Абхазии на другую работу. Сказал об этом Маленкову, однако тот запротестовал. Мол, Сталин в отпуске, узнает об этом и будет недоволен.
После Абхазии Мгеладзе работал первым секретарём Кутаисского обкома. Чем было обусловлено деление Грузии на области? Сталин ведь был интернационалистом и вдруг словно насаждает местечковый национализм.
Дело в том, что высшие руководящие должности в республике занимали представители западной Грузии: имеретинцы, гурийцы, мегрелы. Представителей восточной Грузии в эшелонах власти было очень мало. Сталина это беспокоило.
Причиной сложившегося положения он считал наряду с прочими объективными факторами неудачное административное деление республики. Он предложил создать, кроме районов, области. Я полагал, что для республики, которая была величиной с Московскую область, это излишне. Однако Сталин думал, что наличие областного аппарата управления будет способствовать росту местных кадров и более гибкому управлению регионами.
Тогда я предложил деление на пять областей, не считая трёх уже имевшихся автономных образований: на Тбилисскую, Телавскую, Горийскую, Потийскую и Кутаисскую. Вариант Сталина предусматривал лишь две области: Кутаисскую и Тбилисскую. Моё замечание, что это напомнит народу царское время, когда существовали Тифлисская и Кутаисская губернии, не было принято во внимание. Главным для Сталина в его административном переустройстве было остановить миграцию населения из западной части республики в восточную, прекратить "захват" выходцами с запада руководящих должностей в центре, в столице.
Ты говоришь, что Сталин был интернационалистом, но скажи откровенно, не было ли у него стереотипов по отношению к некоторым национальностям? Не проявлял ли он антисемитские настроения?
Никогда, даже в частных беседах не слышал я от него антисемитской риторики…
11
Существуют диаметрально противоположные мнения об образованности Сталина. В его окружении не было тех, кто мог бы судить о нём в этом ракурсе. Ты, который владеешь фундаментальными знаниями о русской, грузинской, европейской культуре, читавший в оригинале Гёте, Гейне и, по-моему, Маркса, скажи честно: был ли Сталин образованным человеком в самом широком значении этого слова?
Разнобой в мнениях об образованности, начитанности Сталина возник лишь после его смерти. Не так давно член Политбюро ЦК КПСС Яковлев заявил, что нашей бедой был приход к власти полуграмотного Сталина. Яковлев, который никогда Сталина в глаза не видел, кривит душой.
Сталин был человеком, безусловно, одарённым, обладал природным талантом. Он всё делал самостоятельно. Никакие секретари или помощники не писали для него речей, статей. Даже многие ноты министерства иностранных дел он составлял собственноручно. Я был свидетелем, как ему занесли ноту МИДа на четырёх страницах. Он быстро сократил её и изложил всю ноту на одной странице. По моим наблюдениям, Сталин был весьма просвещённым человеком, особенно в гуманитарных науках.
То, что у него не было высшего образования, не имеет никакого значения. Его высшей школой были тюрьмы и ссылки, где, к счастью, чтение книг не было запрещено. Помню рассказ одного царского охранника о случае, когда заключённых в тюрьме били прикладами винтовок (прогоняя сквозь строй. – В.Г.). Сталин прошёл через эту экзекуцию, прикрывая голову книгой.