Через все остальные инстанции - горком партии, горком профсоюза, не говоря уже о более высоких инстанциях, - дорогу прокладывала администрация оркестра. Было ясно, что конфликт, безосновательный, необъяснимый, между Утёсовым и Старостиным достиг апогея. Вспоминает Владимир Михайлович: "Однажды Юрий Саульский (с ним был очень дружен Старостин. - М. Г.) рассказывал мне: "У меня был как-то такой случай. Сижу в ресторане. Заходит Утёсов и, проходя мимо, громко спрашивает: "Юра, а ты не хотел бы у меня работать музыкальным руководителем?" А я ему говорю: "Ну, как же, там же Володя работает". А он: "Ну этот вопрос мы решим"". И Юрка мне это рассказал. Я на следующий день, придя на репетицию, у Утёсова спрашиваю: "Вы вчера предлагали мое место Юре Саульскому?" А он не ожидал и растерялся. А я ему говорю, что если я его не устраиваю, то увольнять меня по суду не придется: "Я не хотел бы, чтобы за моей спиной велись такие разговоры. Если я вас не устраиваю, я сейчас же напишу заявление". Он растерялся и не знал, что мне ответить. Я первый раз видел его таким растерянным. Вот так выглядела эта не очень красивая история".
Надо отметить, что расстались Утёсов и Старостин, во всяком случае внешне, как интеллигентные коллеги. Владимир Михайлович подал заявление об уходе (официальным предлогом было приглашение дирижером в Театр сатиры). Видимо, обоим музыкантам, весьма талантливым, уважаемым, в одном оркестре уже стало тесно. И все же даже спустя годы, вспоминая об Утёсове, Владимир Михайлович не раз тепло отзывался о Леониде Осиповиче. Часто он цитировал его слова: "Понимаете, Володя, я не просто произношу текст - на каждую строчку текста у меня возникает определенный зрительный образ. И только соответственно этому подбираю интонации, нюансы". Он никогда механически не произносил текст. Казалось, он видит все, о чем поет. То, что он был уникальным исполнителем, бесспорно: "Я никогда не был большим поклонником его блатных песен, таких как "Лимончики", но для меня он остался неподражаемым исполнителем лирических песен. Он был настоящий шансонье". И еще рассказывал мне Владимир Михайлович о том, что Утёсов был великолепным конферансье. Впрочем, об этом я читал и в книге А. Г. Алексеева "Серьезное и смешное". Алексей Григорьевич, признанный мэтр конферанса, отмечает, что любой концерт Утёсова, каким бы талантливым ни был ведущий его конферансье, Леонид Осипович все равно конферировал сам.
И снова из рассказа Старостина: "Я поражался умению Утёсова великолепно говорить экспромтом, без подготовки, причем я был свидетелем того, что это не было заранее подготовлено. Он выступает, но вдруг кто-то из зрителей делает ему подарок - некое подношение. Утёсов говорит ответные слова. Когда я говорил, то заикался, мешкался, путался в словах. Он же говорил как по-писаному. А уж как он рассказывал анекдоты! Это можно было слушать по много раз. Причем даже если он и повторялся, то все равно было интересно. Он великолепно владел еврейским, кавказским, среднеазиатским - если это было нужно - акцентами". Здесь уместно добавить: не только акцентами, но и остроумием. На юбилейном вечере Татьяны Ивановны Пельтцер, когда после всех выступлений на сцену вышел Утёсов, многие удивились - что он будет делать? Фонограммы не было, значит, спеть он не сумеет, а анекдоты его в этой аудитории уже слышали не раз. Утёсов же, подойдя к Татьяне Ивановне, сказал несколько очень теплых слов-воспоминаний и закончил свой спич так: "Я опустился бы перед вами на колени, если бы… если бы был уверен, что смогу подняться".
Одно время концерты Утёсова вел Липскер - очень грамотный, интеллигентный конферансье с академическим отношением к своему искусству. Владимир Старостин вспоминает: "Утёсов на него страшно давил - он все время хотел сделать все по-своему. И Липскер сказал: "Да ну! Мне это все надоело", - и ушел. После этого начались смены конферансье. Одно время был такой конферансье Круглов, очень противный мужик из Москонцерта. У нас не сложились отношения. Он был очень напыщенным, с большим апломбом. Но как-то раз я увидел на репетиции Евгения Петросяна, и мы его пригласили. Тогда он был не Петросян, а Петров. Ему сказали: "Раз это эстрадный оркестр РСФСР, ты будешь Евгений Петров"".
* * *
В завершение хочется привести еще один "немузыкальный" эпизод воспоминаний Владимира Михайловича Старостина: "Пикантный случай: закончились гастроли в Волгограде. Нас провожает местное начальство на перроне. Все, как полагается. Все вокруг Утёсова. Когда оркестр ездил на гастроли, то были уже постоянно сформировавшиеся купе: четыре трубача - одно купе, другое купе - четыре тромбониста, третье, скажем, четыре саксофониста. Формировались купе по интересам. А у нас купе было такое: внизу ехал Утёсов, рядом - Дита, на одной верхней полке - директор, на другой - ваш покорный слуга. Отправился поезд, как только начал набирать обороты, вдруг стук в дверь. Утёсов говорит: "Да!" В купе заглядывает незнакомый человек. Он улыбается, спрашивает: "Можно?" Нужно отдать должное Утёсову - он никогда не грубил и не хамил людям. Он со всеми разговаривал очень вежливо. Но очень не любил выпивших людей. Он и сам не пил - я ни разу не видел, чтобы он выпивал. Может, где-то он и выпивал, но при мне - ни разу. Сначала вошедший спрашивал у Утёсова, нужно ли учить дочь музыке или нет. Утёсов сопел, но разговор поддерживал. И вот этот мужичок присел и говорит:
- Леонид Осипович, можно мне Вам задать вопрос?
- Можно.
- Я сам инженер и хотел бы Вас спросить, почему у вас, артистов, так принято: этот артист с этой артисткой, а этот - с этой?
Ну, тут Утёсов не выдержал:
- Вот я артист и, как вы догадываетесь, когда был молодым, пользовался большим успехом у женщин. Но никогда у меня не было связи ни с одной артисткой. У меня все были жены инженеров.
Этот человек все понял и откланялся".
"Советский Дюк Эллингтон"
В начале 1920-х годов джазовая музыка в США была популярна как никогда прежде. Искусство джаза, в особенности регтайма, стало доминирующим на музыкальном Олимпе. В 1924 году джазовый оркестр Пола Уайтмена впервые исполнил "Рапсодию в стиле блюз" Джорджа Гершвина. Бог знает, какими путями она дошла до СССР, и еще непонятней, где и как услышал ее Утёсов - но услышал. После чего он воскликнул: "Неужели этот Гершвин не из Одессы?!" Позже он услышал в записях джаз Луи Армстронга и Дюка Эллингтона, а уже в 1970-е годы лично встретился с этими выдающимися музыкантами в Москве.
Вот что рассказал мне талантливый композитор Борис Ревчун, сын саксофониста утесовского оркестра Александра Борисовича Ревчуна: "Многие считали, что оркестр Утёсова если и напоминает какой-то другой оркестр, то оркестр Дюка Эллингтона. Действительно, как мы бы сказали сегодня, в умении подбирать кадры Утёсов чем-то напоминал Эллингтона. Даже по национальному составу что-то было "оттуда". Были музыканты разных национальностей, но значительные группы составляли, во всяком случае в первые годы существования оркестра, немцы и евреи. Хотя по национальному признаку ничто не разделяло людей в утёсовской команде".
В этой связи мне вспоминается беседа с Олегом Лундстремом, состоявшаяся в Одессе в марте 1995 года. В книге об Утёсове нельзя не сказать хотя бы несколько слов об Олеге Леонидовиче Лундстреме. В кабинете Утёсова на почетном месте висела большая фотография - он сам, Антонина Ревельс и Лундстрем. Надо было видеть, с какой симпатией Леонид Осипович смотрит на Олега Леонидовича. Лундстрем был талантливым композитором, пианистом, но прежде всего - дирижером созданного им в 1934 году в Харбине джазового оркестра, просуществовавшего 60 с лишним лет. В 1947 году он вместе со своим оркестром вернулся в СССР, где закончил Казанскую консерваторию по классу симфонической композиции и параллельно по классу дирижирования. С 1956 года он руководил эстрадно-джазовым оркестром в Москве. Лундстрем первым из руководителей аналогичных оркестров отказался от песен и других развлекательных номеров и выступал только в джазовых концертах, став в этом отношении наследником биг-бендов Эллингтона и Каунта Бейси. При этом он исполнял музыку советских композиторов - Арно Бабаджаняна, Андрея Эшпая и других.
Вот что рассказал мне Олег Леонидович в Одессе: "По моему убеждению, джазовые оркестры не могут быть не только одинаковыми, но и похожими друг на друга. Чтобы это понять, не надо быть музыковедом. Я помню, в 1971 году мы с Леонидом Осиповичем были на концерте Эдварда Кеннеди Эллингтона в Москве. После выступления, как водится, для "избранных гостей" был устроен прием на первом этаже театра. Эллингтон оказался рядом со мной и Утёсовым.
По пути на прием кто-то говорил мне то же, что, уверен, говорили и Утёсову, - "ваши оркестры лучше".
- Дорогой Эдвард, - обратился к нему Леонид Осипович без переводчика. - Я считаю вас старым знакомым, хотя бы потому, что по Одессе мне знаком другой Дюк по фамилии Ришелье. Он живет в Одессе уже около двухсот лет. Слово "Дюк" в переводе означает "герцог". Так вот, в городе, где я родился, есть памятник этому другому Дюку де Ришелье. И хотя я знаю, что он не был вашим предком, но джаз в Одессе был любим еще до того, как возник этот памятник.
Утёсов рассказывал все это с упоением, и, казалось, Эллингтон понимает его. Во всяком случае, он слушал очень внимательно, а Утёсов продолжил:
- Когда я был в Одессе лет десять тому назад, мой оркестр исполнял ваши композиции, и это было воспринято так, что уверен - когда-нибудь в моем городе будет памятник и герцогу Эллингтону.
Стоявшие рядом с Утёсовым осознали, что монолог его будет бесконечным. И тогда Юрий Сергеевич Саульский предложил выпить за нашего гостя, за его оркестр. Мы выпили за это по рюмке коньяка.
- Олег Леонидович, вспомните - а что сказал Утёсов потом?
- Ну зачем же? - скромно улыбнувшись, произнес Лундстрем. - Впрочем, сегодня это уже не имеет особого значения. Леонид Осипович сказал: Эллингтон первый джазмен там, у себя в Америке, а мы с вами, Олег Леонидович, здесь…"
Что-то похожее, говорил мне Борис Ревчун, произошло с Утёсовым после встречи с Луи Армстронгом. Я не сомневаюсь в достоверности этого рассказа, ибо отец Бориса Александр Ревчун был не только одним из самых талантливых и уважаемых людей в утесовском оркестре, но и другом Леонида Осиповича, его соседом по дому - они жили в кооперативном доме на Каретном ряду, 5, рядом с садом "Эрмитаж". До этого им уже доводилось жить в одном доме на Красносельской, построенном для железнодорожников по настоянию Лазаря Кагановича. Затем Утёсов переехал в здание рядом с магазинами "Мужская одежда" и "Руслан". Потом, поменявшись с Э. Грачом, перебрался на Каретный Ряд, где проживал рядом с дочерью.
Александр Борисович Ревчун родился в 1914 году. Это был человек, беззаветно любивший джаз, выдающийся саксофонист, автор учебника игры на саксофоне, по которому до сих пор занимаются в Гнесинке. После празднования своего 60-летнего юбилея в феврале 1974 года он прожил очень недолго. 29 сентября утром у него случился обширный инфаркт и его не стало.
Вот что еще поведал мне его сын Борис Ревчун: "За почти пятьдесят лет существования оркестра Утёсова в нем поменялось несколько составов, но он всегда оставался "утёсовским". Даже смена дирижеров - а их было немало, кроме Владимира Старостина, проработавшего более четырнадцати лет, другие подолгу не задерживались (Максим Дунаевский, Валерий Познер, Вадим Людвиковский). Но даже при такой сменяемости дирижеров еще раз отмечу, что главная роль всегда принадлежала Утёсову. Музыкантов в оркестр он приглашал сам, либо по особой рекомендации. Оркестр Утёсова прошли многие артисты. Концепция, схема оркестра роднила его с оркестром Дюка Эллингтона. К нему, как и к молодому Эллингтону, пришли сначала очень молодые люди - вначале это были 5–6 ленинградских музыкантов. Аналогия с Эллингтоном еще и в том, что все эти уважаемые корифеи закончили свой творческий путь в преклонном возрасте, за исключением моего отца и Альберта Триллинга, умершего в раннем возрасте. Леонид Осипович очень тонко разбирался в музыкантах, привлекая к себе самых лучших. Во время Великой Отечественной все делал для того, чтобы уберечь нас от призыва в армию. Он был уверен, что музыка нужна бойцам не меньше, чем винтовка. И в эвакуации, и на фронте костяк оркестра оставался прежним".
Из утёсовского оркестра вышла целая плеяда талантливых музыкантов. Владимир Шаинский, выпускник Бакинской консерватории, некоторое время был скрипачом оркестра, а позже стал популярным композитором. Он не раз вспоминал, что работа в оркестре Утёсова стала для него хорошей школой эстрадного мастерства: "Он открыл мне законы сценической жизни и любовь к созданию песен". Аккордеонисту Аркадию Островскому выпала та же судьба, но гораздо раньше, чем Шаинскому. Он не раз отмечал, что стал композитором благодаря влиянию и даже нажиму Леонида Осиповича. Один из первых музыкантов утёсовского оркестра Аркадий Котлярский перебрался в оркестр театра Райкина, но в душе остался "утёсовцем". Бывший "раскольник" Людвиковский в 1966 году стал художественным руководителем и дирижером Концертного эстрадного оркестра Гостелерадио. В этом оркестре играли самые выдающиеся джазовые солисты - Г. Гаранян, Г. Гольштейн, А. Зубов, Г. Лукьянов. Оркестр Людвиковского распался по вине председателя Гостелерадио Лапина, который не раз сокрушенно восклицал: "Среди этих музыкантов нет русских людей!"
Борис Ревчун рассказывал: "Утёсов обладал исключительным чутьем на определение способностей музыкантов. Приглашение в оркестр Утёсова стало приятным событием для моего отца. С этим был согласен и его друг Эдди Рознер. Этот джазовый денди, блестящий трубач, высоко ценил талант Утёсова и вместе с оркестром принял участие в праздновании семидесятилетнего юбилея Утёсова. На базе оркестра мой отец Александр Ревчун организовал квартет: он сам, Леонид Кауфман, на ударных - Олег Харидкевич, которого сменил Леонид Лубянский. На контрабасе играл Шота Абрамидзе - грузинский музыкант, закончивший консерваторию. Этот квартет и аккомпанировал Утёсову, и записывался на телевидении".
Интересная подробность: музыканты Утёсова на людях называли своего руководителя "Ивановым". Вот что написал по этому поводу Олег Левицкий: "Я спросил, зачем это делалось. Мне ответили, что когда оркестранты в людных местах, в транспорте, говоря о своих делах, упоминают Утёсова, все начинают прислушиваться к разговору, расспрашивать о нем. А так скажешь "Иванов", и вопрос исчерпан".
И еще несколько слов об Аркадии Ильиче Островском: он не раз с благодарностью вспоминал Утёсова как своего наставника. Это по совету Утёсова он в годы войны создал фантазию на тему военных песен. А затем в 1945 году написал музыку к песням "Я демобилизованный" (слова Ильи Фрадкина) и "Сторонка родная" (слова Сергея Михалкова). Свои главные песенные шлягеры - "Пусть всегда будет солнце", "Лесорубы". "Как провожают пароходы" - он написал многим позже, уже в 1960-е и всегда повторял: "Без Леонида Осиповича я композитором бы не стал". Когда он умер в 1967 году, Утёсов добился, чтобы его похоронили на Новодевичьем кладбище.
Борис Ревчун вспомнил тромбониста Александра Абрамова - армянина, очень талантливого музыканта, заставшего "золотой век" оркестра Утёсова. Он был очень аккуратный, педантичный, дисциплинированный, заведовал библиотекой при оркестре. Работал там и немец Илья Гарф - интеллектуал, который переписывал ноты и обладал каллиграфическим почерком. Были в оркестре и люди с хореографическими талантами - например, тромбонист Федор Сергеев. Борис Александрович подчеркивал: "Этническая пестрота оркестра никогда не провоцировала унижение той или иной нации, не становилась поводом для унизительных анекдотов.
Чем выше искусство, тем возвышеннее отношения между людьми".
"И еще немного о моем отце, - продолжил он. - С Леонидом Осиповичем его связывали отношения, выходившие за творческие рамки. Мы даже поселились в одном доме, и когда Утёсов бывал у нас, он просил папу сыграть что-то из репертуара Гершвина и Эллингтона. Утёсов садился за рояль, а папа музицировал на саксофоне…"
Рассказы Бориса Ревчуна - еще одна любопытная страница истории утёсовского оркестра.
* * *
Другой "утёсовец", Эмиль Гейгнер, родился в Киеве в 1921 году. Он - потомственный музыкант, предки его были клезмерами, родители получили музыкальное образование. Отец - блестящий пианист, дирижер, композитор, мама - талантливая пианистка, обладательница хорошего голоса. В 1938 году отца Эмиля Давидовича не стало, но к тому времени он успел выучить сына в музыкальной школе при Киевской консерватории игре на саксофоне, аранжировке и композиции. В годы войны семья эвакуировалась в Куйбышев, где Эмиль начал сочинять музыку.
Сегодня в живых осталось мало тех, кто играл с Утёсовым долгие годы. Среди них Эмиль Давидович Гейгнер - саксофонист и второй дирижер, проработавший в утёсовском оркестре более двадцати лет. В оркестр он пришел по приглашению Леонида Осиповича в 1954 году. До этого он служил в оркестре Цфасмана, но этот оркестр, работавший в основном на радио, уже в начале 1950-х годов стал "рассыпаться". Разумеется, хороших музыкантов, работавших в этом некогда примечательном оркестре, стали растаскивать по другим коллективам. Эмиль Давидович был знаком с Утёсовым еще до этого - Леонид Осипович попросил его помочь в создании оркестра для своей дочери Диты. С оркестром Утёсова в ту пору она уже не работала, а петь ей по-прежнему хотелось.
Эмиль Давидович, человек уважаемый в кругах московских музыкантов, выполнил просьбу Утёсова: собрал коллектив из десяти музыкантов. Пять девушек играли на струнных инструментах, мужчины - на духовых и ударных. Саксофонистом был сам Эмиль Гейгнер. Вскоре оркестр Эдит Утёсовой подготовил три программы и небезуспешно гастролировал по многим городам СССР. Оркестр хорошо принимали не только в Москве и Ленинграде, но и в столицах Прибалтики, Украины, Молдавии. Однако просуществовал он недолго - вскоре Эдит сказала Утёсову: "Папа, я больше не могу". Оркестр распустили, а Эмиль Давидович ушел к Утёсову вторым дирижером.
"У меня были очень хорошие отношения с Дитой, - вспоминал он. - Я знал ее мужа Альберта - талантливого кинодокументалиста, красивого и удивительно доброго человека. Я часто бывал в гостях у Утёсовых на Красносельской. Помню до сих пор их огромную, красиво обставленную квартиру. Запомнился фарфор необыкновенной красоты (после смерти Утёсова он оказался в Музее декоративно-прикладного искусства). В доме бывала не только вся музыкальная Москва, но и молодые актеры. Помню юного Александра Ширвиндта, ухаживавшего за дочерью Альберта Гендельштейна. С первой женой Альберт развелся давно, но с детьми дружил. Шура Ширвиндт был необыкновенно красив, но дочь Альберта предпочла ему какого-то модного и известного в ту пору журналиста и уехала с ним в Германию".