5 октября 1952 года в Большом Кремлевском дворце открылся XIX съезд Коммунистической партии Советского Союза. Некоторых из нас, авторов учебника, пригласили на съезд в качестве гостей; в числе приглашенных был и я.
Я сидел на галерке, в боковой ложе балкона. Рядом со мной почти всё время "гостил" Артем Микоян, известный конструктор боевых самолетов (МИГов), брат Анастаса Микояна. Здесь же были некоторые министры, крупные военачальники, работники аппарата ЦК.
XIX съезд проходил в обстановке, когда промышленная продукция СССР в 1952 г. составила 223 процента от уровня довоенного 1940 года, а производство средств производства - 267 процентов. Промышленная продукция СССР увеличилась к 1952 году по сравнению с 1929 г. в 12,6 раза, а в США за тот же период - в 2 раза, в Англии - на 60 процентов, в Италии - на 34 процента, во Франции - на 4 процента.
При всех трудностях и противоречиях уверенно шло в гору сельское хозяйство. В 1952 году государственные магазины и колхозные рынки были завалены продуктами. Утвердившаяся политика ежегодного снижения цен означала ощутимый рост реальной заработной платы.
Партийного съезда не было 13 лет. И теперь великая победа в тягчайшей войне и грандиозные успехи социалистического строительства создали на съезде обстановку радостной и торжественной приподнятости.
Съезд открыл вступительным словом В.М. Молотов. Почтили память умерших: А.С. Щербакова, М.И. Калинина, А.А. Жданова. В Президиум съезда избрали Баширова, Берию, Булганина, Ворошилова, Кагановича, Куусинена, Маленкова, Молотова, Сталина, Хрущева и ещё нескольких секретарей крупных партийных организаций.
Бурей оваций встречал съезд каждый раз упоминание имени Сталина. Зал много раз стоя приветствовал вождя. Имя Сталина не сходило с уст ораторов. Уже в своем вступительном слове тон в этом отношении задал В. Молотов. Он закончил свою речь словами:
- Да живет и здравствует многие годы наш родной великий Сталин!
Примерно так начиналось и заканчивалось почти без исключения каждое выступление.
Теперь елейные здравицы кажутся нам чем-то унижающим человеческое достоинство. Теперь неистовые прославления Мао Цзэдуна в Китае представляются нам каким-то фанатическим кликушеством. Но в те годы такие речи о Сталине были нормой для всех.
В Большом Кремлевском дворце собрался цвет партии и мирового коммунистического движения. Из иностранных гостей на съезде присутствовали лидеры большинства коммунистических партий мира: Б. Берут (Польша), К. Готвальд (Чехословакия), Лю Шаоци (Китай), М. Торез (Франция), Л. Лонго (Италия), М. Ракоши (Венгрия), Г. Георгиу-Деж (Румыния), В. Червенков (Болгария), Э. Ходжа (Албания), Д. Ибаррури (Испания), Г. Поллит (Англия), В. Пик и М. Рейман (Германия) и многие другие.
Впервые за тридцатилетний период Отчетный доклад ЦК делал не Сталин. Сославшись на то, что ему по состоянию здоровья не осилить такого доклада, Сталин с согласия всего Политбюро ЦК возложил доклад на Г.М. Маленкова.
Но вместе с тем Сталин целым рядом своих действий старался продемонстрировать свое "хозяйское" положение в партии и на съезде, Так, за несколько дней до съезда в "Правде" были опубликованы все работы Сталина, составившие упомянутую уже его последнюю книгу "Экономические проблемы социализма в СССР". Этим актом как бы давалось понять, что не политический отчет ЦК, а новая работа Сталина должна быть положена в основу обсуждения на съезде. Фактически так и получилось.
На самом съезде, при его открытии, увидев, например, что М. Торез, К. Готвальд, Д. Ибаррури и другие сидят в ложе президиума, а не за столом президиума съезда, Сталин поднялся, начал приглашать их занять места за столом, сам подтаскивал каждому стул, чем вызвал переполох у организаторов съезда. Затем он сел к краю стола президиума, ближе к трибуне; между ним и Кагановичем оказалась дистанция в два стула.
В течение всего многочасового доклада Г. Маленкова он безучастно и почти без движения смотрел в пространство. Маленков гнал свой доклад в невероятно быстром темпе, время от времени искоса поглядывая на Сталина, как умная лошадь на своего старого седока. Как вечный приближенный, знающий повадки Сталина, Маленков внутренне трепетал: вдруг Сталин сделает хорошо известное всем придворным свое нетерпеливое движение или вынет из брючного кармана свои золотые часы "Лонжин". Это значит, что он недоволен, и тогда, чтобы не вызвать гнева, придется комкать доклад и заканчивать его на любой стадии.
Но всё обошлось благополучно. Сталин дослушал доклад.
И в Отчетном докладе ЦК, и в Директивах по пятому пятилетнему плану развития СССР на 1951-1955 годы (докладчик М.3. Сабуров) дан был анализ итогов развития советского государства и принята ориентировка на предстоящий период социалистического строительства. Съезд принял новый Устав партии (докладчик Н. С. Хрущев) и создал комиссию для переработки Программы партии.
Все с нетерпением ждали выступления Сталина. Не верилось, что Сталин покинет дворец, не сказав ни слова делегатам и иностранным гостям, выступавшим с такой теплотой в адрес Коммунистической партии Советского Союза.
И действительно, в последний день съезда, 14 октября, Сталин выступил с краткой речью. Трудно передать, что творилось в зале, когда председательствующий К. Ворошилов произнес долгожданную всеми фразу: "Слово предоставляется товарищу Сталину".
Весь зал поднялся. Громовые овации сотрясали здание дворца. Стоя на трибуне, Сталин внешне безучастно смотрел в пространство. По его лицу нельзя было определить, какие чувства испытывал в этот момент диктатор. Иногда он переминался с ноги на ногу и указательным пальцем поглаживал усы или потирал подбородок. Пару раз он поднимал руку, как бы прося аудиторию позволить ему начать говорить. В эти моменты овации удесятерялись.
Я не могу сказать, сколько времени длился шквал. Но наконец делегаты уселись на свои места, и Сталин получил возможность говорить. Говорил он, как всегда, очень тихо, невыразительно, словно совершенно не заботясь о том, какое впечатление производят он и его речь на аудиторию.
За свою жизнь я слышал многих ораторов из российского и международного коммунистического движения, но, пожалуй, ни один из них не проявлял такого равнодушия к внешней форме своих выступлений, такого холодного безразличия к тому, чтобы покорить своим словом разум и сердца сидящих в зале.
И тем не менее каждое выступление Сталина слушалось всеми с затаенным дыханием. В чем же дело?
Сталин выступал публично очень редко: в отдельные периоды один раз в несколько лет. Поэтому попасть на его выступление, послушать и увидеть живого Сталина считалось величайшей редкостью и счастьем. И любой человек, попавший на выступление Сталина, старался не проронить ни звука.
Вместе с тем на протяжении трех десятилетий вся печать, радио, кино, все средства устной пропаганды и искусства внушали мысль, что каждое слово Сталина - это высшее откровение, это абсолютная марксистская истина, кладезь мудрости, познание нынешнего, прорицание будущего.
Вот почему зал всегда находился под гипнозом всего этого и слушал Сталина заворожено. Бесцветная форма и эмоциональная холодность его речей растворялись под палящими лучами этих гипнотических сил.
Но при этом Сталин понимал значение не только каждого слова, но каждого его оттенка. И он тщательно готовился к каждому выступлению и всесторонне взвешивал эффект каждого слова.
Сталин поблагодарил все братские партии и группы, представители которых почтили съезд своим присутствием или послали съезду приветственные обращения.
А дальше, собственно, Сталин высказал одну мысль:
Буржуазия стала реакционной. От её былого либерализма не осталось и следа. Нет больше т.н. "свободы личности". Растоптан принцип равноправия людей и наций. Знамя буржуазно-демократических свобод выброшено за борт. Выброшено за борт и знамя национальной независимости и суверенитета.
Это знамя, сказал Сталин, придется поднять вам, представителям коммунистических и демократических партий. Его некому больше поднять.
Сталин призвал революционные партии капиталистических стран учиться на ошибках и успехах советской страны и народно-демократических стран.
Закончил он свое выступление здравицами в честь братских партий и их руководителей:
- Да здравствует мир между народами!
- Долой поджигателей войны!
Это было последнее открытое публичное выступление Сталина, его лебединая песня. И оно было в некотором роде симптоматичным.
Сталин шаг за шагом умерщвлял внутрипартийную демократию, ленинские устои, принципы, нормы жизни.
Он искоренял в партийной жизни всякое здоровое критическое начало, беспощадно расправлялся со всеми, в ком он видел действительных или мнимых, нынешних или потенциальных критиков своих диктаторских методов руководства в партии. Он сделал всё от него зависящее, чтобы опрокинуть и растоптать присущие самой природе советского строя свободу личности, революционную законность, широчайшую демократию для народных масс сверху донизу; необоснованными репрессиями и всякими чистками утвердил в государственной и общественной жизни порядки и нравы, находящиеся в кричащем противоречии с марксистско-ленинским учением.
К XIX съезду весь ход мирового исторического процесса и развития самой страны властно требовали широкой демократизации всех сторон внутрипартийной, государственной и общественной жизни. Без этого нельзя было дальше двигаться вперед. Пришел ли Сталин к этому выводу аналитическим путем; почувствовал ли он инстинктом старого революционера, что по-старому жить уже нельзя, - трудно сказать. Так или иначе, в своей лебединой песне он вернулся к мотивам демократии, свободы личности, национального суверенитета и независимости.
Больше того. Сейчас же после съезда начал осуществляться целый ряд мер, которые как будто свидетельствовали о его намерении вступить на путь внедрения принципов коллективизма в практику руководства, ликвидации бесконтрольности органов госбезопасности и обеспечения в стране революционной законности, о чем я расскажу дальше.
Но всё это, как мы увидим, парализовалось почти одновременными действиями прямо противоположного характера, усиливавшими и единоличное диктаторство, и произвол в общественной и государственной жизни.
…Поздним вечером 14 октября мы сидели в Пушкино в своем "партизанском домике" и трудились. Позвонила кремлевская "вертушка". Нам сообщили:
- Счетная комиссия съезда только что закончила подсчет голосов. Из авторского коллектива П. Юдин и Д. Шепилов избраны членами ЦК КПСС, а К. Островитянов - кандидатом.
Я вышел на балкон. Вековой бор окружал домик плотным кольцом. От увядающих кустов рябины до белесых облаков всё было залито лунным серебром. Какая тишина. Как хорош этот извечный мир.
Грудь мою распирало от счастья. Я - член Центрального Комитета великой партии коммунистов. Той партии, которая впитала в себя всю мудрость, народной жизни, тысячелетний опыт борьбы за свободу и счастье людей на земле, все мучительные поиски путей к гармоничному обществу будущего - от раннего христианства, от Томаса Мора и Кампанеллы, Сен-Симона и Фурье, Герцена и Чернышевского до Маркса и Ленина. Той партии, которая, подняв простреленное пулями знамя парижских коммунаров, первая бросила дерзновенный вызов всему старому миру и в священном огне пролетарской революции заложила краеугольные камни нового строя. Теперь эта партия стоит во главе великой державы и является общепризнанным наставником всемирного коммунистического и освободительного движения. И вот я - внук крепостного крестьянина Михаилы Шепилова, сын кадрового рабочего-токаря Трофима Шепилова, я - русский интеллигент Дмитрий Шепилов - член этого верховного штаба государства и партии. Как я оправдаю это высочайшее доверие? Как оплачу моей партии и моему народу за эту честь и возложенные на меня надежды? Я готов это сделать любой ценой. Я готов отдать во имя счастья моей партии, моего народа все свои силы, все знания, всю кровь до последней капли и, если понадобится, - саму жизнь.
На балкон вышли П. Юдин и К. Островитянов. Взбудоражены мы были до предела. Знали, что не уснем. Решили на радостях махнуть в Москву. Мчались по старому Ярославскому шоссе на полной скорости. Москва уже засыпала. Огни были притушены. Поехали ко мне домой, на Калужскую. Сколько вопросов перебрали мы до рассвета, сколько мировых проблем разрешили на словах! Выпили за партию, за Сталина, за народ, за науку, за армию.
16 октября состоялся первый пленум вновь избранного ЦК. Мы собрались (что стало уже давнишней традицией) в Свердловском зале Кремля. В точно назначенное время на помост из внутренних комнат вышли члены Политбюро прежнего состава. Впереди шел Сталин. При его появлении часть членов ЦК (видимо, новичков) встала и начала аплодировать. Сталин сразу замахал рукой и произнес что-то вроде: "здесь этого никогда не делайте". Оказывается, Сталин и его соратники воспринимали как должное все культовые церемонии (вставание всех, овации, лозунги и пр.) на любых торжествах и собраниях. Но на пленумах ЦК и Политбюро это не практиковалось. Возможно, что здесь каким-то образом сохранилась ещё традиция Ленина, который был лютым противником обожествления его лично и других высоких персон, и Сталин считал необходимым поддерживать данную традицию в этом, единичном случае. Вскоре Хрущев опрокинул и её.
Основным вопросом пленума было формирование исполнительных органов ЦК - Президиума и Секретариата, а также утверждение председателя Комиссии партийного контроля. Как я уже упоминал, при формировании руководящих органов Сталин делал себе отвод, который, конечно же, не был поддержан. Сталин безнадежно махнул рукой - делайте, мол, что хотите. Но все до единого человека в зале понимали, что действительно иначе не может быть и что сам Сталин и мысли не допускает, что Секретарем, т.е. руководителем Политбюро (Президиума), будет кто-то другой.
Но дальнейший ход обсуждения вопроса о формировании руководства был совершенно неожиданным и произвел тягостное впечатление, на меня во всяком случае. Всё, что происходило в высшем руководстве партии, было окутано глубокой тайной. Об этом боялись что-либо спрашивать или говорить. При разветвленной системе слежки, доносов, подслушивания это могло стоить головы.
Просочилось сверху об аресте жены В.М. Молотова П.С. Жемчужиной, долго возглавлявшей парфюмерную промышленность. За что? - Не известно. Но считалось, что на самого Молотова это не бросает тень. То же говорили прежде в связи с арестами жен М.И. Калинина и О.В. Куусинена.
Но все знали также безграничную преданность В. Молотова партии, любому порученному делу, лично Сталину. Все помнили также, как высоко ценил Сталин Молотова, его, например, тост в день празднования Победы: "За нашего Вячеслава!", что, при чуждости Сталину всякой сентиментальности, звучало сверхнежно.
И вот теперь, стоя на трибуне, Сталин с презрительной миной говорил о том, что Молотов запуган американским империализмом, что будучи в США он слал оттуда панические телеграммы, что такой руководитель не заслуживает доверия, что он не может быть в руководящем ядре партии. В таком же тоне высказал Сталин политическое недоверие А. Микояну и К. Ворошилову.
Я, тогда не обстрелянный новичок в этом зале, затаив дыхание слушал Сталина. А ощущение было такое, будто на сердце мне положили кусок льда. Я переводил глаза со Сталина на Молотова, Микояна и опять на Сталина. Молотов сидел неподвижно за столом президиума. Он молчал, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Через стекла пенсне он смотрел прямо в зал и лишь изредка делал тремя пальцами правой руки такие движения по сукну стола, словно мял мякиш хлеба. Очень нервничал А. Микоян. Речь он произнес очень мелкую и недобропорядочную. Он тоже, обороняясь от фантастических обвинений, не преминул брыкнуть Молотова, который-де постоянно общался с Вознесенским, это уже был сам по себе страшный криминал.
В конце своего выступления Сталин сделал такие выводы:
Надо образовать Президиум ЦК. Состав членов Президиума предложен был небывало широкий - 25 человек. Да 11 человек было предложено в качестве кандидатов в члены Президиума. В состав его вошли некоторые случайные, малокультурные или ничем не примечательные люди типа Л.Г. Мельникова, В.М. Андрианова, А.Б. Аристова, Н.А. Михайлова, Н.Г. Игнатова, И.Г. Кабанова, А.М. Пузанова и некоторых других. Таким образом, в отступление от традиций десятилетий состав Президиума (Политбюро) был разбавлен людьми бесталанными и неизвестными партии и народу.
Возможно, что Сталин сделал это потому, он хотел избавиться от всяких контактов с людьми, которых он в своей нарастающей мании преследования начал считать либо прямыми шпионами (К. Ворошилов), либо капитулянтами перед американским империализмом (В. Молотов и А. Микоян). А возможно, он кроме того намеревался избавиться от последних представителей старой гвардии в Политбюро, которые пользовались признанием в партии и в народе.
Так или иначе, но неожиданно для всех Сталин предложил создать новый, неуставный орган - бюро Президиума ЦК. Оно и должно было выполнять функции прежнего всемогущего Политбюро. В этот верховный партийный центр Сталин предложил не включать В. Молотова, К. Ворошилова, А. Микояна. Это и было принято Пленумом, как всегда, единогласно.
Однако даже при своей мании величия Сталин понимал, что нельзя так просто разделаться с этими видными деятелями партии, соратниками Ленина. Поэтому соблюден был необходимый декорум: Молотов, Ворошилов и Микоян формально сохранены были в верховном исполнительном органе партии, но фактически отстранены от руководства, а образование бюро Президиума ЦК и не введение в него трех старейших деятелей партии сохранено было в тайне - не обнародовано в печати.
Слушая на пленуме "аргументы" Сталина о "шпионстве" Ворошилова и "капитуляции перед американским империализмом" Молотова и Микояна, я, должно быть, впервые подумал: а не является ли всё это результатом шизофренической мнительности Сталина?
Но даже теперь я гнал от себя эти мысли: "наверное, мы не всё знаем", "наверное, не всё можно сообщить", "постепенно нам, членам ЦК, сообщат, в чем дело"… Задавать какие-либо вопросы Сталину или попробовать возражать ему - такие безумные мысли никому даже не приходили в голову. Изречения и соображения вождя-гения можно было только благоговейно и восторженно приветствовать. Те же страшащие мысли о душевном здоровье Сталина поднялись из глубин сознания, когда перед нами начала развертываться ошарашивающая панорама под названием "Дело врачей".
Шел Пленум ЦК. Сталин сурово критиковал работу органов Государственной безопасности. С занимаемых постов сняты были В.С. Абакумов и его сообщники. Но в то же время Сталину всё казалось, и это изо дня в день внушала ему бериевская шайка, что всюду козни, заговоры, подготовка против него террористических актов, а коммунисты теряют бдительность.
Потрафляя этим вкусам великого государственного Молоха, органы госбезопасности, вслед за "Ленинградским делом", начали по хорошо разработанному сценарию развертывать акт за актом "Дело врачей". Позже, 13 января 1953 года, суть этого "дела" была изложена в газетах в официальном сообщении ТАСС под заголовком "Арест группы врачей-вредителей". В сообщении указывалось, что органами Государственной безопасности раскрыта террористическая группа врачей, ставивших своей целью сократить, путем вредительского лечения, жизнь видным деятелям страны.