Тут и Валя с Наташей увидели, что леса-то, по существу, нет, одни коряги, да и те растут вкось и вкривь, а то и совсем лежа.
- Ничего удивительного, это субальпийский лес, - важно объяснила Наташа тоном учительницы географии. - Скоро начнутся альпийские…
Она осеклась: впереди сухо щелкнула хворостинка, и все заметили, как мелькнуло и тотчас скрылось за поворотом выруба что-то темно-бурое. Наташа ойкнула и замерла с полуоткрытым ртом. Валя выпустила из рук охапку травы, бросилась к Белке, крепко прижала ее голову.
Нина проворно развернула ружье, с усилием взвела тугой курок.
Что, если зверь повернет в их сторону? Еще ни разу в жизни опасность не была такой близкой и такой ощутимо-реальной, как сейчас. Ружье ходуном ходило в непослушных Нининых руках, а в душе поднималось, росло унизительное желание закричать.
"Трусиха!" - мысленно обругала себя Нина и шагнула вперед.
- Стойте здесь. Я сейчас.
- Кто там?! - белея от страха, пролепетала Наташа и, ожидая, что Нина вот-вот выстрелит, прикрыла ладошками уши.
С трудом переставляя ноги, словно подталкиваемая в спину, Нина прошла до поворота. Остановилась - впереди все тот же пустынный, взрыхленный копытами телят выруб. Окинула взглядом обочину - и похолодела: по левую руку от выруба, в редком молодом осиннике, стоял белоногий бык.
Не сразу Нина сообразила, что видит лося. А когда убедилась в этом, рассмотрела его короткое, покатое туловище, мощную длинную шею с большой горбоносой головой и навостренные уши - отлегло от сердца.
- Ух, как здорово ты меня напугал! - выдохнула Нина и села на торчащий из снега камень. Ружье показалось невероятно тяжелым.
- Идите сюда! - крикнула Нина подругам.
Но лось не стал ждать, когда подойдут девочки, сорвался с места и крупной рысью бросился в низкорослую чащу.
На вырубе показались два всадника. Впереди на веселом буланом жеребчике ехал Василий Терентьевич, за ним следовал Витя Пенкин. Наташа побежала навстречу и принялась возбужденно рассказывать о только что пережитом.
- Лосей тут побольше, чем наших телят, - сказал Василий Терентьевич. - Бояться их нечего. И потом, ведь с вами была Нина…
Нина опустила глаза.
Учитель спрыгнул с лошади, передал повод Наташе, шагнул к теленку.
- А ведь правда, подняли вы свою Белку. Смотри-ка, даже жуется. Что ж, тогда вперед!!
Первая альпийская поляна оказалась совсем рядом, и через полчаса небыстрого хода отряд был на ней. Девочки невольно засмотрелись на обширную луговину, густо утыканную, точно вениками, раскидистыми кустами чемерицы. Вдали сквозь туман неясно проступали пологие скаты гор, тоже свободные от леса и тоже засыпанные снегом.
Просторно и вольно было здесь, в заоблачной высоте, непривычно для глаза после тайги - столько простора и света! Но сердце не ликовало - его сжимала тревога. Неужели на погибель гнали сюда ребята колхозное стадо? Вот ты какой коварный, желанный, далекий Кваркуш! Весь белый, холодный, как Антарктида.
Здесь, на первой поляне, были дом, скотный двор и просторный загон, огороженный пряслами. Поляна некруто скатывалась куда-то вниз, в белесый туман. Потом ребята узнали, что нижним краем она постепенно переходила в глубокую долину, где начиналась стремительная речка Цепёл. Поэтому и поляны Цепёлские. Есть еще Язьвинские поляны, тоже названные по имени реки, но они отсюда далеко, по ту сторону Кваркуша.
Ребята растопили в доме железную печурку, поставили на ее каленый верх ведра с водой. Вскипит вода - и можно будет заварить вкусную сухарницу с луком. На гвоздиках, на перекладинах на каждой приступке развесили мокрые портянки, в углу в кучу свалили мешки с продовольствием, седла, войлочные потники, сбрую. У стены батареей составили сапоги. Двадцать три пары. Маленькие и большие, худые и добрые резиновые сапоги и раскисшие сыромятные бродни.
Сквозь стены было слышно, как ревели и бодали безрогими лбами ворота запертые в сарае голодные телята. Попасти бы их надо с дороги хоть маленько, да нельзя. Трава еще не успела подрасти, ее завалило снегом, и торчит на лугу одна дуроломная чемерица. Стойкая она к холодам, с упругим толстым стеблем, вокруг которого словно бы навиты лопушистые листья, но ядовита. Из-за чемерицы и закрыли телят.
Весь вечер Василий Терентьевич утеплял сарай, подбивал снегом, заделывал большие дыры. Потом вошел в избушку. Брызгая водой, протопал в передний угол, не раздеваясь, сел на лавку, долго смотрел в открытую дверцу печурки.
Ребята настороженно примолкли. Отчетливее стало слышно мычание животных.
- Слышите? - вскинул учитель голову. - У нас есть еда, мы сейчас будем сыты и ляжем спать. А телята будут реветь еще громче. Они голодны, им надо травы. Не дадим травы - погибнут. Сто сорок телят и восемь лошадей!
Василий Терентьевич встал, поджарый в своем коротком ватнике, суровый. Лавка под ним стала мокрая, вода натекла под ноги. Ребята смотрели на учителя, ждали, что скажет дальше.
- Давайте спасать животных, - снова заговорил он, - Помощи ждать не от кого. Пока не будет погоды, на Кваркуш никто не придет. Да никто и не знает о нашей беде. Завтра рано утром пойдем на луг и вырубим чемерицу. В другое время животные ее обходят, а сейчас, с голодухи, - только подай! Нажрутся и отравятся… Затем станем разгребать снег. Нет, будем катать его комьями, он липкий. Освободим от снега гектар луга, накормим стадо. Согласны?
- Согласны! - грянул в ответ дружный хор голосов.
- А теперь ужинать - и никаких больше разговоров. Отдыхайте, набирайтесь сил. Покажем "Белому шаману", как умеем работать. Каждому надо прокормить по шесть телят. Может быть, дня три, четыре. Предупреждаю сразу, придется трудно!
3
Утром встали в четыре часа, как условились. Выпили по кружке теплого чаю, закусили сухариками. И один за другим в двери - гуськом, на луг, рубить злосчастную чемерицу.
За ночь опять подвалило снега. На лугу - ни следышка. Белым-бело вокруг, смотреть больно.
Ребята вооружились палками, выстроились в длинную шеренгу.
- Впе-еред! - как солдатам в атаку, скомандовал Василий Терентьевич.
И пошли косить! Взмах, удар - нет куста! Второй удар - нет другого куста! Играючи шло дело, только чемерица жвакала! А Василий Терентьевич, знай, подбадривал:
- Так ее, отраву! Под корень ее! Так!..
Сам тоже рубил, через голову взмахивал палкой и все приговаривал: "Так ее, так!.." Рукав пустой летал из стороны в сторону, хлестал то по спине, то по груди.
И валилась, валилась срубленная чемерица…
Уже далеко от домика ушли "косари". Так и шли волнистым рядком, как направил Василий Терентьевич, и след от них оставался такой же, как на росном выкосе за косарями. И кругом лежала чемерица. Девочки едва успевали таскать ее в кучи.
Витя Пенкин обогнал всех. Он рослый, сильный, и ему по душе была такая разминка. Бил чемерицу и подпевал: "Эх, ду-би-инушка, ухнем!" Пар валил от Витиной вспотевшей спины, шапку где-то потерял и - сплеча да сплеча! - садил по чемерице.
Миша Калач старался не отставать, катился колобком по белому полю, вправо, влево сыпал удары, поспевал за другом.
Наискосок, чуть поодаль, следовал Гриша-младший. Палка у него была изогнутая, с набалдашником на конце, он называл ее шашкой и рубил чемерицу обеими руками. Фантазером был этот Гриша. Рубил и тут же вслух картаво сочинял:
- Шашка оствая моя - с плеч худая голова!..
А вот тезка, Гриша-старший, тяжеловатый в работе, неразворотливый, отстал. И палку выбрал какую-то неудобную - кривую, с сучьями. Ударит по кусту - и сам туда же. Злится, пинает чемерицу.
Избочив шею, ритмично взмахивая палкой, как литовкой, работает дотошный во всяком деле Петя. У него была не просто палка, а еще привязан ремешок с камушком. Куда удобнее! Шварк под корень - сдуло веник! Петя мастак на выдумки, прикинул - изобрел кистенек…
Опять упал Гриша-старший. Догадливый Петя смекнул, в чем дело, посоветовал повернуть палку, взять за другой, легкий конец…
- Иди! - огрызнулся Гриша и с ожесточением принялся выдирать чемерицу руками.
Выдрали, вырубили всю. Не увидишь и кустика. Лежит в кучах, точь-в-точь такая, как кукуруза, приготовленная для силосования. Витя Пенкин посмотрел на "кукурузу", вытер рукавом лоб и сердито сказал:
- Вот ведь зелье, даже снег ей нипочем! Свеженькая, хоть бы хны!
- Славно поработали! - одобрил Василий Терентьевич. - Но это только часть дела. Теперь будем катать "снежки". Знаете, как это делается?
- Еще бы!
Но учитель все же сбил снежный ком, обнял его рукой и покатил. Ком, набухая, быстро собирал за собой снег, освобождал вылегшую траву.
- Вот таким манером будем работать! - сказал Василий Терентьевич.
Все гурьбой поднялись на пригорок к домику - с горки-то катить легче! Выбрав участок, где трава под снегом гуще, принялись за дело. Трудно стало с самого начала. Снежные комья росли быстро, уже через восемь-десять метров не хватало силы сдвинуть их с места. Тогда ребята сходились по двое, по трое, сколько могли, катили дальше, а потом бросали и принимались за новый "снежок".
Давно все вымокли до нитки, даже из-за голенищ выжималась вода. Но это было терпимо. Вот если бы не мерзли руки… На двадцать три человека - одна пара варежек, у Вити Пенкина: положила в рюкзак предусмотрительная бабушка. Но ни Витя, никто другой ими пока не пользовались. Хорошо тем, у кого рукава длинные: вобрал руки поглубже и маши, как ластами.
Ребята толкали "снежки" локтями, коленками, а кто и плечом. Потому не особенно охотно расставались с большими тяжелыми комьями - маленький локтем не покатишь.
Все чаще, гуще ложились на луг зеленые дорожки, перекрещивались, переплетались и сходились у снежного барьера внизу поляны. Там был "отвал".
Хоть и трудно, а никто не жаловался на усталость. Разве Гриша-старший… Да не до него было. Нина между делом подтрунивала над мальчишками, над теми, которые больше других натягивали губы, возражая против участия в походе девочек.
- Может, помочь тебе, Пенкин? - с усмешкой предлагала Нина. - А то как бы не надломился…
Из-под мокрого чуба Витя метал на Нину горячий обидчивый взгляд и, широко раскинув руки, грудью налегал на ком.
- А ты, Петя, поменьше топчи своими бахилами траву, - незлобно придиралась Наташа, то и дело поправляя негнущимися пальцами выбившиеся из-под шапочки кудряшки. - Кто после твоих ног траву есть будет?
На ногах у Пети были растоптанные бродни. Они намокли, почернели и только тем и держались, что подвязаны были на щиколотках ремешками.
Петя сам их сшил. Он вообще оказался на все руки мастером. Никто лучше Пети не мог выстругать весла для лодки, отремонтировать электрический утюг, а уж как дело доходило до колхозной техники - равного Пете среди ребят не было. Он умел управлять трактором, грузовиком, летом работал на сенокосилке, подручным комбайнера. И за это его уважали не только ребята…
Вольно с Петей обращалась лишь Наташа. Подсмеивалась по всякому поводу и без повода. И Петя перед ней был бессилен. Почти испуганно смотрел на Наташу, когда та, лукаво поблескивая серыми глазами, затевала что-то против него. А почему объектом этих шутливых нападок был именно Петя, не знала, наверно, и сама Наташа.
А может быть, знала… Она давно пришла к убеждению, что самая красивая в школе, и тщательно следила за своей внешностью. Не только дома - здесь. Вся выглядела чистенькой, гладенькой, не похожей на других: брюки еще не утратили следов утюжения, рукава модной кофточки аккуратно подобраны под обшлага куртки. Наверно, потому в прошлую ночь сонной Наташе ребята подкрасили углем брови.
И опять - ведь не кому-то другому, а Пете! - кричала Наташа: "Кто после твоих ног траву есть будет?"
Шутки шутками, а дело делом. После минутного расслабления ребята как бы спохватывались, с яростным ожесточением начинали лепить новые комья и катать их. Работали неистово, без передыху, а Василий Терентьевич все торопил: "Давай, ребятки, поднажме-ом!" Нельзя ребятам останавливаться - остынут.
И вот уже "дорожек" на лугу стало так много, что не видно было промежутков между ними, и очищенное от снега место походило на проталину. Василий Терентьевич выпустил из сарая телят. Они опрометью бросились к зеленому островку. Отталкивали друг дружку, жадно хватали траву…
Прибежали и кони. Веселый буланый жеребчик раз хватил квелой сладкой травы, два хватил и, вскинув голову и оскалив длинные желтые зубы с засевшими между ними травинками, звонко, дребезжаще заржал. На лошадином языке это, вероятно, означало: "Ничего, проживем!"
Валя долго выискивала среди телят Белку и не нашла.
- Опять, наверно, не встала, - сообщила девочкам и побежала к сараю.
Но не встала не только Белка, не встало семь телят. Василий Терентьевич, как и в тот раз, в лесу, ощупывал ввалившиеся бока, смотрел языки. Глядя на учителя, и девочки делали то же самое - прощупывали бока у телят, с силой растягивали им губы, нимало не задумываясь, зачем это делают. При осмотре телята не сопротивлялись и даже сами услужливо вытягивали грязные ноги.
Василий Терентьевич сказал, что телята ослабли от большой дороги и недоедания. Холод доконал их.
Ясно, надо кормить животных. А вот чем?
- Можно, мы им пойла горячего из сухарей заведем? - попросила Нина.
Еще вчера, когда они остались на вырубе, Нина хотела сделать Белке пойло из сухарей. Но вспомнила, что сухари увезли ребята…
Василий Терентьевич словно ждал такого предложения, круто повернулся, посмотрел на девочек внимательно.
- Пожалуй, можно, - раздумчиво произнес. - Это все, что в наших силах. А сами что есть будете?
- А мы… поменьше… Хоть по сухарю в день - и то ладно! - бойко блеснула глазами Наташа.
- И ребята все согласятся! - поддержали Наташу Нина и Валя. - У нас еще крупа есть, консервы.
- Добре! - улыбнулся учитель. - Так и сделаем. Ступайте, топите печь и грейте воду. Эту работу поручаю вам.
Василий Терентьевич вышел из сарая и уже за воротами крикнул девочкам:
- Сухарную крошку сперва заваривайте, по котелку на ведро!
До позднего вечера катали ребята с Василием Терентьевичем на лугу "снежки". Умаялись. А телята не отставали ни на шаг, мешали работать. Не успеешь своротить ком с места - они тут как тут! Суют жадные морды под ноги и хватают, хватают траву.
Мокрая трава покрылась крупинками льда и похрустывала на зубах у животных. А они все не могли насытиться. Много, слишком много было на лугу телят, а "снежки" - тяжелые. К тому же теперь они катались плохо, рассыпались, резали руки…
Ребята загнали орущих, недовольных телят в сарай. Молча направились к дому. В сапогах хлюпало, с рукавов капало. У крыльца Витя уперся руками в стену, вытянулся.
- Ну-ка, отожми с меня малость, - попросил Мишу.
Миша Калач долго пыхтел за его спиной, а затем отступился и сказал виновато:
- Не могу. Руки ровно не мои…
Они ввалились в жарко натопленную избушку с холодом, с сыростью, и все легли на полу.
- А ужинать? - спросила Нина, снимая с печки ведро с кашей.
Молчали ребята.
- А ужинать кто будет, я спрашиваю? - повторила Нина.
Спали ребята…
А утром повторилось все сначала: кружка теплого чаю, сухарик на закуску - и друг за другом в двери, гуськом, на луг, добывать корм телятам.
Не сдавался "Белый шаман", добавлял снегу. От вчерашнего зеленого островка не осталось и следа. И ребята снова принялись за "снежки". Опять расчищали "проталину", опять за ними ходили телята и опять громко ревели, требуя больше травы.
Так прошло трое суток. Снег не таял. Его навалило выше колен, и катать комья становилось все труднее. Да и работники уже не те - утомились, изрезали о наст руки. Вспухшие израненные пальцы не держали вечером ложку.
Вот уже второе утро ребята не могли сами проснуться вовремя, а Василий Терентьевич почему-то не будил их, один угонял телят на луг. Жалел, что ли? Или не мог добудиться? И сегодня проспали бы все неизвестно до какой поры, да хорошо - Нине бабочка приснилась…
4
Отдыхают ребята после адова дня. Сегодня они совсем мало расчистили луг. А телята орут, бунтуют. От сарая доносится топот, треск - это животные крушат дощатые перегородки.
Василий Терентьевич несколько раз уходил и возвращался расстроенный.
- Вовсе сбесились, - не скрывая тревоги, сообщал он и садился за стол. - Стены не разнесут - бревенчатые, но ведь затопчут малышей! - рассуждал вслух, подперев заросший подбородок жилистым кулаком. - Бедняги и так еле живы…
Нина не могла слышать этого плача животных, не находила в избе места. Закрыла ладошками уши. Но и сквозь ладони слышно было глухое жалобное мычание.
Валя, худенькая, большеглазая, с круто выгнутыми бровями, такими выгнутыми, что кажется, будто всегда чем-то удивлена, сидела на чурбаке поодаль, безучастная. И тоже прислушивалась к тревожному мычанию. Ну чего они расстонались? Лежали бы, отдыхали. Вся душа из-за них выболела. И как не болеть! В школе, в кружке юных животноводов, Валя вместе с другими девочками ухаживала за телятами. Изучила их привычки, повадки, всех узнавала по голосу. И телята знали ее, отличали от многих и, когда она приходила, ласково мычали и тыкались тупыми мордочками в ее теплые руки.
И вот теперь этот плач…
- Василь Терентьевич! - отчаянно повернулась Нина к учителю. - Что еще можно сделать?!
Учитель поднял блестевшие в отсветах свечи глаза.
- Есть еще один выход. Только опять работа веселая будет. Прямо сейчас. Утром может быть поздно… Пойдем на Цепёл рубить рябину.
- Правильно, ведь они же здорово ее жрут! - вспомнил Витя Пенкин и торопливо начал натягивать сапоги.
Заплясал на одной ноге, надевая на другую сырой обмякший бродень, Петя, засуетилась Наташа, незаметно и бережно взбивая по краям шапочки завитушки волос.
Синяя северная ночь, синие снега. Призрачный полумрак мягко оттеняет голубые полосы на снегу. Из долины Цепёла тянет сыростью. Мокрый слоистый снег кругляшами сдвигается под ногами, прилипает к плоскостопным подошвам Петиных бродней.
Идут ребята друг за другом цепочкой, как партизаны на боевое задание, стараются угадать в один след. Все подпоясаны - кто ремешком, кто веревочкой, а кто шарфом, как кушачком. Смотрят на пятки впереди идущего, помалкивают. Нет настроения разговаривать.
Без слов прошли и возле скотника. Голодный рев телят больно отзывался в сердце. Чувствуя себя виноватыми, ребята ниже склонили головы, зашагали быстрее.
На снегу лежали, будто рассыпанные по скатерти, желтые шарики свернувшихся купальниц. Они плотно соединили лепестки и, задетые ногами, позванивали, как стеклянные. Там и тут сквозь толщу снега пробивались высокие, с коронистыми шапками облетевших соцветий, трубчатые стебли борщевика.
Тихо было кругом. Лишь снег скрипел под ногами да вдали приглушенно мычали телята.
Вот и Цепёл. Недовольно ропщет студеная быстрина, скрытая зарослями осинника, рябины, вербняка.
Василий Терентьевич затянул потуже ремень, заправил под него, чтобы не болтался, пустой рукав.
- Я буду рубить, а вы таскать к сараю, - сказал и размашисто ударил по первому деревцу.
"У-ак!" - голосисто откликнулось по долине. "Тах, тах, тах!" - раздавались удары. "У-ак, у-ак, у-ак!" - вторило эхо.