Геббельс мог позволить себе подобный шаг, поскольку занимал прочные позиции как на правительственном, так и на партийном уровне. Потуги Бормана перетянуть на себя одеяло, воспользовавшись полномочиями штабсляйтера бюро Гесса, лишь забавляли министра пропаганды.
Поначалу рейхсляйтеры не имели оснований для недовольства Борманом. Он принимался за решение проблем, привлекших внимание Гитлера, гораздо расторопнее Гесса, которого всегда отличали рассеянность и медлительность. Гессу полагалось присутствовать на всех совещаниях Гитлера с партийными лидерами, но вскоре он переложил эти обязанности на Бормана. С тех пор - находился ли Гитлер в Берлине, Мюнхене или Оберзальцберге - без Бормана не обходилось ни одно совещание. Он держался как добрый и абсолютно бескорыстный товарищ, который лишь скрупулезно выполнял поручения двух высших руководителей партии. Все именно так и выглядело до тех пор, пока не стало ясно, насколько он опасен на самом деле.
Попав в плен после окончания войны, эксперт НСДАП по сельскому хозяйству, рейхсминистр продовольствия и глава германского объединения крестьян Рихард Вальтер Дарре составил характеристики [145] на лидеров наци. Вот что он отметил, когда писал о Бормане:
"Эта личность представляла собой невообразимую смесь личных амбиций, жажды власти, прагматизма в организационных и административных вопросах, включая управление финансами, и комплекса угнетения, возникшего вследствие того, что мечтавший о власти энергичный деятель всегда оказывался в положении подчиненного. Хладнокровие искушенного игрока ставит его в один ряд со Сталиным: осознавая преимущества жесткого партийного диктата, он систематически строил свою партийную игру соответствующим образом. Гитлер - вот "альфа" и "омега" его деятельности. Создавая временные альянсы лишь ради достижения отдельных целей, Борман не нуждался в чьей-либо постоянной поддержке".
Впрочем, Дарре не упомянул, что сам он тоже вступил в альянс с Борманом, когда занимался созданием департамента полиции "расового регулирования" в соответствии с лозунгом, провозгласившим немецкое крестьянство национальной сокровищницей расовой силы. Этот шаг задевал область, на которую распространялись интересы рейхсфюрера СС Гиммлера. Потерпев фиаско в деле коммерческого разведения кур, Гиммлер переключился на вопросы размножения человеческих существ, взявшись решать эту проблему по собственному разумению. Дарре, как и всякому, кому было что сказать о крестьянстве (все-таки министр сельского хозяйства!), присвоили почетное звание офицера СС. Сначала ему это понравилось, но вскоре он стал неуютно себя чувствовать в черной униформе. Зная, что отношения между Гиммлером и Борманом неожиданно ухудшились, Дарре обратился к последнему за помощью. Борман был заядлым курильщиком, и на память об их союзе Дарре подарил ему портсигар. В конце марта 1935 года после долгого приватного разговора [146] с рейхсминистром сельского хозяйства Борман "пришел домой в том приподнятом настроении, которое - видит Бог - возникает только после доверительной беседы между искренними национал-социалистами".
Проявлением этого сотрудничества стал шаг Дарре, сделанный 7 сентября 1935 года, - назначение "рейхсляйтера НСДАП Мартина Бормана пожизненным членом германского крестьянского совета". Впрочем, ничего, кроме почетного значка и права присутствовать на торжественных церемониях, сей титул не сулил. Поэтому Дарре подсластил его занесением имени Бормана на скрижали Зала Славы. В конце 1935 года рейхсминистр "осознал, что все нити политических интриг находятся в руках Бормана и что именно он является безусловным политическим лидером в Берлине".
Борман и Гиммлер никогда не питали особых симпатий друг к другу, но постепенно пришли к выводу, что могут быть взаимно полезными. Гесс - по наущению своего штабсляйтера - издал приказ, согласно которому партийным комитетам запрещалось вести шпионскую деятельность и заводить на граждан личные дела. Работа такого рода полностью перешла в ведение СД{27}, представлявшей собой секретную службу СС. Но многие гауляйтеры игнорировали это распоряжение, а иные даже приказали своим подчиненным наладить сотрудничество с СД, желая контролировать работу местных отделений СС, справедливо полагая, что там могут собирать сведения и о партийных лидерах, включая самих гауляйтеров. Инструкция Бормана, датированная серединой февраля 1935 года, предписывала партийным организациям "отказаться от всякого недоверия по отношению к СД" и явно подливала воду на мельницу Гиммлера. [147]
Указание гласило:
"Поскольку работа СД соответствует целям партии, следует исключить всякие препятствия в деятельности этой организации и обеспечить ей всемерное содействие".
Резкое сближение дуэта Борман - Гиммлер произошло во время триумфальной поездки Гитлера по Саару, который в результате плебисцита в марте 1935 года вернулся в состав рейха. Теперь пришел черед Гиммлера демонстрировать знаки "дружеского расположения" (все, что касается отношений между этими двумя великими лицемерами, необходимо заключать в кавычки). Он пригласил Бормана посетить стратегические эсэсовские центры империи. Первая остановка - Верден. Как гласила история, Карл Великий, прозванный "убийцей саксонцев", вырезал в этих местах несколько тысяч германских дворян, охваченных бунтарскими настроениями, и в память о жестокости древних времен рейхсфюрер СС приказал возвести здесь величественный мемориал.
На следующий день Гиммлер знакомил Бормана с кошмаром современности: они посетили подготовленный эсэсовцами концентрационный лагерь в Эстервегене, где велись разработки в области "технологии обезлюживания". Кульминацией поездки стал визит в Вевельсбург (к югу от Падерборна), где рейхсфюрер планировал создать исследовательский центр истории германских племен. В сентябре Борман ответил на этот жест Гиммлера директивой, предписывавшей обеспечить широкое сотрудничество масс с СС, чтобы люди сообщали в гестапо обо всех, кто посмел критиковать действия партии: "дерзких наглецов" следовало отправлять в концентрационные лагеря. В мае следующего года накануне совещания в Мюнхене Борман предложил рейхсляйтерам и гауляйтерам совершить небольшую ознакомительную поездку под руководством рейхсфюрера СС. Гиммлер привез всех - отвертеться не удалось даже [148] высшим партийным чинам - в Дахау. "Тогда в Дахау все было на отменном уровне: заключенных хорошо кормили, хорошо одевали, обеспечивали сносные условия содержания", - вспоминал впоследствии Рудольф Гесс - тот самый Гесс, который был сообщником Бормана еще по делу в Пархиме и взял тогда вину на себя. Отсидев несколько лет в тюрьме, он вышел на свободу по амнистии и стал связистом в дивизии СС "Мертвая голова". В тот день у него состоялась сердечная, доброжелательная беседа с рейхсляйтером и рейхсфюрером, и вскоре, благодаря теплым отзывам Бормана, он заполучил третью звездочку, свидетельствовавшую о производстве в унтер-штурмфюреры СС (соответствует званию армейского младшего лейтенанта).
Дарре, с тревогой наблюдавший за укреплением альянса Борман - Гиммлер, предупредил казначея Ксавье Шварца об угрожающем потенциале Бормана, но тот высмеял его опасения. Возможно, главный финансист страны не поверил предупреждению, поскольку поддерживал с Борманом хорошие отношения. Однако Ганс Франк, рейхсляйтер партийного департамента юстиции и глава "Лиги защиты юстиции", объединившей судей, адвокатов, прокуроров и нотариусов, которым уже промыли мозги в духе национал-социализма, отмечал, что в 1935 году Шварц в доверительной беседе с ним откровенно заявил: "Борман - наиболее пагубный для движения интриган и ярый враг старых членов партии. Не удивлюсь, если последних поголовно истребят буквально в один день - а-ля Сталин".
Впрочем, следует иметь в виду, что Франка нельзя считать непредвзятым свидетелем: Борман допекал законоведа долгие годы и в конце концов полностью его скомпрометировал. Франк, высший юрист страны и советник Гитлера, некогда опрометчиво не обратил внимания на партийного клерка, тихо копавшегося [149] в каких-то незначительных внутрипартийных делах. Впоследствии он признал: "Борман ненавидел меня всем своим существом, и мне пришлось пройти через неописуемые испытания".
Весной 1935 года Борман прибрал к рукам любимый проект фюрера - Оберзальцберг. Гитлер мечтал возвести в баварских горах роскошную личную резиденцию, и для разработки и осуществления сногсшибательного проекта требовался энергичный и предприимчивый управляющий. Изначально имение Бергхоф состояло из прилегавшего к дому поля и маленькой рощицы. Борман сразу переоформил имение на свое имя (дабы образ фюрера, как бескорыстного "борца за идею", не подвергался сомнению) и прикупил к нему участок площадью десять квадратных километров, в основном поросший лесом, и около восьмидесяти гектаров сельскохозяйственных угодий.
С одной стороны, покупатель не скупился. С другой стороны, многие из прежних владельцев были рады сорвать хороший куш за свою собственность. Тех, кто отказывался продавать землю (например, не желая расставаться с родовым имением), Борман убеждал в том, что "народному" канцлеру для полноценного отдыха просто необходим именно этот мирный и тихий уголок. Наиболее упрямым грозили насильственным выселением, а соперничать с мощью набравшего большие обороты национал-социалистского движения люди не осмеливались и капитулировали.
Чтобы осуществить величественные планы, доставить наверх рабочих и технику, пришлось улучшить прежнюю дорогу из Берхтесгадена, круто взбиравшуюся в горы, и проложить новую через Оберау. Борман [150] быстро распрощался с архитектором Дельгадо, заявив, что тот способен произвести реконструкцию маленького здания почты в захолустном городке (именно такой заказ выполнил Дельгадо перед приглашением в Оберзальцберг), но не в силах справиться с работами большого масштаба. Его заменил профессор архитектуры из Мюнхена Родерик Фик. На огромной площади, расчищенной под строительство, вскоре трудились сотни, а затем и тысячи рабочих, для которых поставили просторные бараки. Своей резиденцией Борман избрал дом, из окон которого мог наблюдать за рабочими и следить, чтобы они не бездельничали. Он вникал во все аспекты строительства и, заслышав грохот отбойного молотка, неизменно шел выяснять причину шума.
Жители Берхтесгадена считали Бормана варваром: его безудержная строительная деятельность нарушила прекрасный горный ландшафт окрестностей. Впрочем, ответственность за содеянное лежала не только на нем. Его хозяин, лично оценивавший дизайн нелепых огромных строений и эскизы проектов, призванных изменить облик больших городов, в строительстве Оберзальцберга дал полную свободу действий человеку, лишенному всякого художественного чутья. Фюрер не сомневался в расторопности и исполнительности своего верного помощника. Борман же взвалил на себя всю работу потому, что обеспечивал финансирование проекта и мог контролировать ситуацию, находясь в Мюнхене.
Параллельно Борман занимался реализацией и других идей Гитлера. Так, посетив в 1935 году городской театр Аугсбурга и застав его в весьма плачевном состоянии, фюрер пообещал местному гауляйтеру Валю: "Мы отремонтируем здание, и театр станет лучше, чем прежде. Расходы я беру на себя". Расходы составили несколько миллионов марок, и Борман - как всегда, безропотно - их оплатил. [151]
* * *
В конце ноября 1935 года Борман и Бух вылетели в Кенигсберг. Гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох довел деспотизм и коррупцию до таких пределов, что верховный судья НСДАП не мог не возбудить расследование. Однако Гитлер не имел ничего против того, чтобы главы округов набивали свои карманы. Жестокость и энергичность Коха фюрер ценил выше "чистенькой" биографии и поручил Борману сдержать рвение тестя. В итоге дело против гауляйтера Восточной Пруссии вроде бы заглохло, а Борман и Кох даже стали друзьями. Однако Бух не бросил расследование, что, как вскоре выяснилось, серьезно повредило ему самому.
Позднее Борман писал Герде: "Если бы в 1935–1936 годах твой отец следовал моим советам, то уберег бы всех нас от многих неприятностей". Бух не сомневался в честности и справедливости фюрера и отказался поверить в то, что Гитлер нанес ему удар в спину. Обвинив Бормана во лжи, он вплотную занялся Кохом.
Гитлеру пришлось вызвать Буха к себе. Только фюрер принимал окончательное решение о ведении судебных расследований в отношении высших нацистских чинов; партийному арбитру было просто объявлено о прекращении процесса Коха. В знак протеста Бух в тот же день бросил все дела и на несколько недель отправился в поездку по Соединенным Штатам Америки, наивно полагая, что его незаменимость сразу станет для всех очевидной. Однако Гитлер рад был хоть на время освободиться от надоевшего моралиста, которого с удовольствием использовал бы в качестве козла отпущения, стоило кому-нибудь пожаловаться на несправедливость партийного суда.
Бух надеялся, что после возвращения фюрер [152] развяжет ему руки для исполнения им своих обязанностей. По наущению Бормана партийный судья представил Гитлеру пухлое досье компрометирующих документов на погрязшего в коррупции шефа организационного отдела Роберта Лея и потребовал изгнания виновного с высокого поста. Гитлер накричал на Буха и выгнал его вон. Мартин "проморгал" важную деталь: незадолго до этого Лей вновь женился, и его второй женой оказалась миловидная молодая женщина, совершенно вскружившая голову фюреру.
В феврале 1936 года Борман выдвинул обвинение в неуважении к партии против Отто Мейсснера, шефа канцелярии президента (одна из высших должностей в правительстве). Обвинение было особенно серьезным еще и потому, что по своему положению Мейсснер имел право производить назначения на ряд государственных должностей. При этом Борман ничем не рисковал, ибо Мейсснер находился на упомянутой должности еще при Гинденбурге и Эберте и, по общему мнению, находился в оппозиции к НСДАП. Его ведомство составило списки чиновников, которых он планировал назначить на важные государственные посты. Борману удалось выяснить, что "представителям нацистской партии... в этой классификации отведено такое место, которое может нанести ущерб авторитету НСДАП в обществе".
Изложив свои соображения в письме с грифом "совершенно секретно", Борман вручил последнее лично Вильгельму Фрику, руководившему аппаратом администрации. Копии документа он разослал тем партийным лидерам, которые, по его мнению, могли бы поддержать начатую кампанию и образовать достаточно мощный фронт оскорбленных нацистских бонз. Однако многие из них отреагировали на этот призыв достаточно прохладно, ибо не желали [153] давать Борману козыри в борьбе за влияние. Другие же постарались использовать ситуацию в своих интересах. Например, рейхсляйтеру и шефу немецкого трудового фронта Роберту Лею развитие интриги было на руку, и он энергично откликнулся на письмо, объявил список Мейсснера "провокацией и подготовкой удара по НСДАП" и просил Бормана вмешаться со всей "необходимой решительностью и твердостью". Он также предложил вообще освободить некоторых рейхсляйтеров от этого титула в связи с несоответствием их положения чести высшего партийного звания: их ведомства утратили прежнее значение.
Самый короткий и содержательный отклик пришел от Геббельса, который информировал "дорогого товарища по партии" о том, что партийное управление пропаганды и германское министерство общественного просвещения и пропаганды тоже давно занимаются подбором талантливых людей из числа членов партии, достойных назначения на "ответственные посты вплоть до должностей рейхсляйтеров и рейхсминистров, чтобы обеспечить преемственность проводимой политики", и располагают собственным списком подобного рода. И хотя Геббельс выразил "чрезвычайную заинтересованность в скорейшем наведении порядка в данном вопросе", в его ответе не было ни слова осуждения в адрес Мейсснера, ни поддержки идеи общего протеста. В глазах рейхсминистра пропаганды Борман оставался примитивным мелким партийным бюрократом, сотрудничать с которым любой деятель с высокой репутацией посчитал бы ниже своего достоинства. Действительно, события развивались так, как и предвидел Геббельс: Мейсснер изменил свой список в соответствии с новыми веяниями и остался на прежнем посту, а год спустя даже получил от Гитлера должность рейхсминистра. [154]
* * *
Опасаясь чрезмерного усиления позиций государственного аппарата, которое могло бы привести к потере партийными структурами недавно полученного влияния, Борман произвел на свет циркуляр объемом в девятнадцать страниц под названием "Об учреждении и статусе Германских летно-спортивных корпусов и объединения "Государственная молодежь". С одной стороны, он объявил, что "в соответствии с прямыми указаниями партийного руководства (читай - бюро Гесса) представители НСДАП уже давно не отдают распоряжений каким бы то ни было государственным служащим, поскольку последние зачастую умышленно избегают сотрудничества с партией". С другой стороны, отмечал, что "национал-социалистское движение фактически лишено возможности вести просветительную работу и руководить германским народом, поскольку государственные чиновники постоянно вторгаются в те сферы, которые являются прерогативой партии".
Далее в типичном немецком канцелярском стиле он изложил, что было у него на уме. Если верить его словам, под угрозой оказалось само существование НСДАП: правительственные структуры лишали партию молодых талантов! "Поскольку немец - с рождения солдат", лучших парней призывали в армию, а прочих для прохождения альтернативной службы направляли в министерство труда, укомплектовывая таким образом железнодорожную полицию, охрану почтовых грузов, подразделения таможни, союз германской противовоздушной обороны и пр. После увольнения за многими сохранялись служебные обязанности в структурах подобных ведомств и обществ; иные же были так заняты в сферах спорта или культуры, что у них не оставалось времени для партии. [155]
Вдобавок ко всему, германское ведомство труда сохраняло власть даже над теми, у кого срок обязательной службы истек. Как армия переводила уволенных в разряд резервистов сухопутных войск, а военно-морской флот - в морской резерв, так и это ведомство зачисляло их в трудовые резервы. "Положение о добровольческом характере подобных организаций существует лишь на бумаге. Каждый, кто не желает иметь плохую репутацию и стремится к повышению", обязан подчиняться подобным структурам.