В постановлении о создании ПГУ особо подчеркивалось: "Никакие организации, учреждения и лица без особого разрешения ГОКО не имеют права вмешиваться в административно-хозяйственную и оперативную деятельность Первого Управления, его предприятий и учреждений или требовать справок о его работе или работах, выполняемых по заказам Первого Главного Управления. Вся отчетность по указанным работам направляется только Специальному Комитету при ГОКО".
Главой Первого Главного Управления Берия рекомендовал тогдашнего наркома боеприпасов генерал-полковника Б.Л. Ванникова, арестованного, как мы помним, в 1941-м по "делу авиаторов". Борис Львович во всем признался, хотя ни в чем и не был виноват. Но в отличие от Штерна, Смушкевича, Локтионова и других генералов, которых ждала пуля в куйбышевском подвале, Ванников уцелел. Сталин решил, что такой ценный специалист еще пригодится. Ванникова выпустили, и он успешно трудился всю войну на посту заместителя наркома вооружений, а потом - наркома боеприпасов. Генерал понимал, что малейшая оплошность может привести к последствиям гораздо худшим, чем в 1941-м, и требованиям Лаврентия Павловича, сначала как члена ГКО, а потом как главы Спецкомитета, подчинялся беспрекословно. Правда, по возможности старался переложить ответственность на других. По воспоминаниям участников атомного проекта, Борис Львович часто заболевал перед важными испытаниями. А уж интриговать против своего благодетеля Лаврентия Павловича, в свое время вытащившего его из тюрьмы, у Ванникова и мысли не было. Что-что, а кадры подбирать Берия умел.
По воспоминаниям Ванникова, Сталин предложил именно его кандидатуру на пост председателя Технического совета при Спецкомитете, куда вошли известные ученые-ядерщики. Иосиф Виссарионович так мотивировал это предложение: "Давайте назначим председателем Ученого совета тов. Ванникова, у него получится хорошо, его будут слушаться и Иоффе, и Капица, а если не будут - у него рука крепкая; к тому же он известен в нашей стране, его знают специалисты промышленности и военные".
Однако тут приключилось непредвиденное. Гордый и независимый Петр Леонидович Капица, лучший ученик и друг великого Резерфорда, не захотел слушаться ни Ванникова, ни самого Берию. 3 октября 1945 года он написал жалобу Сталину: "Товарища Берия мало заботит репутация наших ученых (твое, дескать, дело изобретать, исследовать, а зачем тебе репутация). Теперь, столкнувшись с тов. Берия по Особому комитету (Спецкомитету. - Б. С.), я особенно ясно почувствовал недопустимость его отношения к ученым… Уже пора товарищам типа тов. Берия начинать учиться уважению к ученым. Все это заставляет меня ясно почувствовать, что пока еще не настало время в нашей стране для тесного и плодотворного сотрудничества политических сил с учеными".
А 25 ноября 1945 года последовало новое, еще более резкое послание Капицы Сталину, в котором он просил освободить его "от участия в Особом комитете и Техническом Совете". Академик следующим образом мотивировал свою просьбу: "Товарищи Берия, Маленков, Вознесенский ведут себя в Особом Комитете как сверхчеловеки. В особенности тов. Берия… У тов. Берия основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берия слабо… Товарищ Ванников и другие из Техсовета мне напоминают того гражданина из анекдота, который, не веря врачам, пил в Ессентуках все минеральные воды подряд в надежде, что одна из них поможет".
Капица подверг деятельность Спецкомитета резкой критике: "В организации работы по атомной бомбе, мне кажется, есть много ненормального. Во всяком случае, то, что делается сейчас, не есть кратчайший и наиболее дешевый путь к ее созданию… Но если стремиться к быстрому успеху, то всегда путь к победе будет связан с риском и с концентрацией удара главных сил по весьма ограниченному и хорошо выбранному направлению. По этому вопросу у меня нет согласия с товарищами… Единственный путь тут - единоличное решение, как у главнокомандующего, и более узкий военный совет".
Сталин тотчас ознакомил с письмом Капицы от 26 ноября Берию. И Лаврентий Павлович тотчас позвонил строптивому академику, очевидно, получив от Сталина указание постараться наладить с ним отношения. Вот как передает со слов Капицы содержание этого разговора его друг - выдающийся режиссер Юрий Петрович Любимов: "Когда Петр Леонидович сказал Берии по телефону: "Если вам надо поговорить со мной, то вы и приезжайте…" - он знал, что рискует, сильно рискует, но зато он не будет связан с бандитом".
Любимов так прокомментировал этот поступок академика: "Я уже тогда, когда он рассказал мне о своем разговоре с Берией, понял, что то была вовсе не отчаянная, безумная храбрость, которая ничего не дает - кроме ареста. Он все рассчитал, включая и письма свои к Сталину, в которых он писал, что Берия - дирижер, не умеющий читать партитуру. Все рассчитал и пришел к выводу, что он это должен сделать. Зато ему потом будет гораздо спокойнее. Не будет грызть совесть. И ему не придется работать с Берией. Вместе с ним создавать советскую атомную бомбу…"
Такой наглости, разумеется, ни Лаврентий Павлович, ни Иосиф Виссарионович стерпеть, естественно, не смогли. Уже 21 декабря 1945 года Капицу вывели из состава Технического Совета и Спецкомитета.
Судя по всему, Петр Леонидович специально спровоцировал конфликт с Берией и другими членами Спецкомитета, чтобы создать благовидный предлог и отказаться от работы над ядерным оружием. Очевидно, академик считал безнравственным работать над бомбой, которая могла поставить под угрозу существование всего человечества. Можно предположить также, что Капица не хотел давать такое сверхоружие в руки коммунистического режима и конкретно Сталина, в связи с чем риск его применения многократно возрастал, по крайней мере, до тех пор, пока ядерных и термоядерных боеприпасов с обеих сторон было накоплено столько, что их применение стало бессмысленным: в термоядерной войне погиб бы весь земной шар. Применение же первых маломощных атомных бомб, вроде тех, что американцы сбросили на Хиросиму и Нагасаки, было вполне возможно, и Капица, вероятно, не был убежден, что Сталин не соблазнится испытать новое оружие не только на полигоне. Насчет Советской власти, в свое время обманом затащившей его на родину, а потом не выпустившей обратно в Англию к другу Резерфорду, сделав его невыездным, Петр Леонидович никаких иллюзий не питал, и делать для "них" чудо-бомбу не собирался. И прямо говорил своему другу Ю.П. Любимову, когда власти начали травлю академика А.Д. Сахарова: "Что же делать, Юрий Петрович? Они даже не понимают, какого уровня этот ученый. И второе: они совершенно не понимают, что у него комплекс вины. Я ведь не стал делать бомбу для них, а Андрей Дмитриевич - стал…"
Но Капица прекрасно понимал, что прямо заявить о своем отказе работать над созданием атомной бомбы - значит подписать себе смертный приговор. Тут арестом и "шарашкой" не отделаешься. Да и арестовывать всемирно известного академика, чтобы потом тихо расстрелять без суда, по приговору Особого совещания, вряд ли бы стали. Все-таки само исчезновение Петра Леонидовича наделало бы шуму на весь мир и неизбежно вызвало бы к жизни слухи о его аресте и убийстве. Более вероятно, что Капице устроили бы "естественную" смерть от инфаркта с помощью ядов, разрабатываемых в тайной лаборатории НКВД профессора Г.М. Майрановского, подчинявшейся непосредственно Берии и выполнявшей заказы Политбюро. И пышный некролог в газетах опубликовали бы. Но Петр Леонидович некролога в 51 год не хотел, а хотел жить долго. Вот и сделал хитрый ход, возведя напраслину на Лаврентия Павловича и постаравшись убедить Сталина, что с Берией ему никак невозможно работать.
Сталин Капице не поверил и оставил Берию во главе атомного проекта. В конце концов, среди членов и кандидатов в члены Политбюро узких специалистов по ядерной физике вообще не было. Незаконченное высшее техническое образование, кроме Берии, было еще у Маленкова и Молотова. Однако опыт руководства Вячеславом Михайловичем урановым проектом оказался неудачным, а Георгий Максимилианович был специалистом больше по аппаратно-партийным делам, а вовсе не по реализации конкретных технических проектов. Разразившийся вскоре скандал в подведомственной ему авиационной отрасли, связанный с принятием на вооружение бракованных истребителей, это лишний раз подтвердил. Так что другой кандидатуры, кроме Берии, заработавшего за производство вооружений в войну звание Героя Социалистического Труда и маршальский чин, у Иосифа Виссарионовича просто не было. На атомный проект теперь выделялась львиная доля ресурсов страны, и возглавить это предприятие должен был один из членов высшего политического руководства. Что же касается ядерной партитуры, то Берия со временем ее освоил, с помощью академиков, хотя бы в той мере, чтобы оценить шансы на успех того или иного решения, предлагавшегося специалистами. И с последними лишний раз не гнушался проконсультироваться. Заместитель наркома вооружений В.Н. Новиков вспоминал, как во время войны решался вопрос о том, за какой срок можно вдвое увеличить ежедневное производство винтовок на Ижевском заводе. Хотя Сталин требовал уложиться в три месяца, и к этому склонялись большинство членов госплановской комиссии, Берия в конце концов прислушался к мнению специалиста - Новикова и поставил указанный им реальный срок - семь месяцев, хотя это явно не обрадовало Сталина. Новиков объяснил подобное решение тем, что гораздо хуже было не пойти против сталинского мнения, а обмануть Иосифа Виссарионовича. Если потом окажется, что потребовалось не три месяца на увеличение производства, а семь месяцев, виновные в обмане могли не сносить головы. А за атомный проект Сталин спрашивал строже, чем за любой другой. Поэтому, прежде чем доложить ему, Берия должен был трижды проверить, и здесь без советов с академиками и инженерами было никак не обойтись.
Да, Лаврентий Павлович порой кричал на светил науки и иной раз относился к ним не с подобающим почтением (хотя Капица, подозреваю, намеренно сгустил краски). Но это тоже объяснимо. Уж он-то отлично сознавал, что в случае, если "изделие" не взорвется, академиков, наверное, арестуют и распихают по "шарашкам", а его, Берию, уж точно объявят американским шпионом и расстреляют за то, что сорвал выполнение такого задания, от которого в буквальном смысле слова зависит жизнь и смерть коммунистической власти. Тогда бы он Сталину перестал быть нужен, а знал слишком много, чтобы оставлять его в живых.
И, в отличие от Капицы, у Берии никаких опасений насчет будущего комплекса вины не было. Это для Петра Леонидовича коммунистическое государство было чужим и опасным. Для Лаврентия Павловича оно было пусть не идеальным, но своим. В будущем он думал его улучшить, сделать конкурентоспособным в мировом масштабе. Но атомное оружие для Советской страны считал жизненно необходимым. Если бы не его организаторский талант и достижения разведки, советская атомная бомба могла бы появиться не в 1949 году, а лет на пять-десять позднее. За это время СССР мог и проиграть в "холодной войне". Это могло произойти, например, в случае, если бы восстали народы Восточной Европы, и далеко не факт, что в условиях ядерной и термоядерной монополии США Сталин и его преемники рискнули бы вооруженной силой подавлять восстания в Восточной Германии и Венгрии. А затем сработал бы, наверное, принцип домино: от СССР откололись бы Прибалтика, Западная Украина… Крах коммунизма в этом случае наступил бы не в 1991-м, а, быть может, еще в конце 50-х годов.
Так что Лаврентий Павлович, вполне возможно, помог товарищам по партии удержаться у власти несколько лишних десятилетий. Но они этот подвиг не оценили и безжалостно вывели в расход в 1953-м подлинного отца советского ядерного и термоядерного оружия. Подлинного, ибо без Лаврентия Павловича все открытия Харитона и Сахарова (их обычно именуют отцами, соответственно, советской атомной и водородной бомб) вряд ли бы воплотились в действующие "изделия".
Несколько иначе виделись мотивы поступка Капицы генералу Судоплатову, утверждающему, что никаких столкновений у Петра Леонидовича с Берией вначале не было: "Участвуя в заседаниях Спецкомитета, я впервые осознал, какое значение имели личные отношения членов правительства, их амбиции в принятии важных государственных решений. Наркомы, члены этого комитета, стремились во что бы то ни стало утвердить свое положение и позиции. Очень часто возникали жаркие споры и нелицеприятные объяснения. Берия выступал в качестве арбитра и добивался безусловного неукоснительного выполнения всех директив руководства.
Я поддерживал дружеские отношения и с Иоффе, и с Капицей. По предложению Берия я подарил Капице охотничье ружье. Капица как-то посетовал, что у него сохранился в плохом состоянии лишь один экземпляр книги о русских инженерах, написанный его тестем - академиком Крыловым, крупнейшим инженером-кораблестроителем. Я прибег к услугам специальной правительственной типографии - книгу напечатали в двух экземплярах на отличной бумаге. Капица послал один экземпляр Сталину, надеясь попасть к нему на прием.
Мне пришлось наблюдать растущее соперничество между Капицей и Курчатовым на заседаниях Спецкомитета. Капица был выдающейся личностью, прекрасным тактиком и стратегом, крупнейшим организатором науки. Часто научные выступления он комментировал с большим чувством юмора. Я помню, что одно заседание Спецкомитета в 1945 году проходило в часы трансляции из Лондона футбольного матча между нашей командой и английской. Члены Политбюро и правительства были шокированы, когда Капица предложил прервать заседание и послушать матч. Возникла неловкая пауза, но Берия, ценивший юмор (и бывший к тому же заядлым футбольным болельщиком. - Б. С.), к всеобщему изумлению, объявил перерыв. Напряжение спало. А затем настроение присутствующих поднялось, поскольку наша команда победила.
Капица, сыгравший важную роль в инициировании наших работ по атомной проблеме и установлении контактов с западными учеными, в частности Терлецкого с Бором (эта встреча состоялась осенью 1945 года и, вопреки мнению Судоплатова, не внесла сколько-нибудь значительного вклада в советский атомный проект; к тому же Нильс Бор поставил в известность датскую контрразведку о содержании своей беседы с советскими физиками. - Б. С.), естественно, претендовал на самостоятельное, руководящее положение в реализации атомного проекта. Но вскоре отношения между Капицей, Берия и Вознесенским испортились. Капица предложил, чтобы Курчатов консультировался с ним по оценке результатов работ и выводов, прежде чем докладывать на заседаниях Спецкомитета. Первухин поддержал Капицу, но Берия и Вознесенский не согласились. Берия потребовал, чтобы Капица и Курчатов вносили в правительство альтернативные предложения. Более того, Берия предложил Капице на базе своего института продублировать ряд экспериментов Курчатова (Лаврентий Павлович справедливо полагал, что на подготовительной, экспериментальной стадии проекта, которая еще не требовала больших затрат, здоровая конкуренция ученых, своего рода творческое соревнование и взаимный контроль полученных результатов только помогут делу и позволят убедиться, что советский атомный проект - на верном пути. - Б. С.). Капица был возмущен и утверждал, что такая переориентация его института будет означать фактическое свертывание работ по теоретической физике в Советском Союзе (Петр Леонидович, как опытный организатор науки, не мог не сознавать, что Лаврентий Павлович, в сущности, прав. Однако Капица, по-видимому, в тот момент уже принял для себя окончательное решение не участвовать более в советском атомном проекте и искал только повода, чтобы из него выйти. Он прекрасно понимал, что за этим последуют суровые санкции и свой институт он наверняка потеряет. - Б. С.).
Точно не помню, но, по-моему, месяц спустя, в октябре 1945 года, Капица обратился к Берия и Вознесенскому за объяснением, почему с ним не проконсультировались, когда принимали решение о создании новых учебных институтов по подготовке специалистов в области ядерной физики вне Академии наук - Инженерно-физического (МИФИ) и Физико-технического (МФТИ).
Капица написал Сталину, что Берия и Вознесенский не прислушиваются к мнению ученых, что только ученым можно доверить руководство атомным проектом. После неудачных попыток добиться от Сталина поддержки в этом конфликте Капица вскоре был выведен из состава Спецкомитета. Его оставили в покое, но лишили доступа к атомным разработкам".
Возможно, Павел Анатольевич искренне верил, что в случае с Капицей все дело было лишь в личных амбициях ученого. И, чтобы смягчить последствия конфликта, утверждал, что ученого будто бы "оставили в покое". В действительности Петр Леонидович достаточно хорошо знал советскую систему, чтобы понимать: требовать объяснений у членов высшего политического руководства, настаивать на том, чтобы важнейший военный проект, от которого во многом зависело политическое будущее коммунистического режима, отдать целиком в руки беспартийных ученых - это верный путь отлучения не только от атомного проекта, но и от какой-либо административно-научной деятельности вообще, если не прямой путь на тот свет. И Капицу, как мы знаем, отнюдь не оставили в покое, а изгнали практически из всех научных учреждений, отправив в почетную ссылку на собственную подмосковную дачу. Можно сказать, он еще легко отделался.
Что же касается участия Капицы на ранних стадиях советского атомного проекта в 1943–1945 годах, то оно также вполне объяснимо. Тогда не было уверенности, что атомную бомбу не заполучит Гитлер, создание в качестве противовеса ему советского ядерного оружия выглядело оправданным. Но в 1945-м Германия и Япония были повержены, а атомная бомба была уже сделана в США. Очевидно, в этих условиях Петр Леонидович посчитал аморальным трудиться во имя того, чтобы смертоносное сверхоружие получил режим с непредсказуемым поведением на международной арене, режим, мало отличающийся по своему поведению от нынешнего северокорейского.
Вскоре после отлучения Капицы от атомного проекта Сталин 25 января 1946 года созвал на совещание Берию, Молотова и Курчатова. Вот как проходила эта встреча, по записи Курчатова: "Беседа продолжалась приблизительно один час с 7.30 до 8.30 вечера…
Основные впечатления от беседы. Большая любовь т. Сталина к России и В.И. Ленину, о котором он говорил в связи с его большой надеждой на развитие науки в нашей стране…
Во взглядах на будущее развитие работ т. Сталин сказал, что не стоит заниматься мелкими работами, а необходимо вести их широко, с русским размахом, что в этом отношении будет оказана самая широкая всемерная помощь.
Т. Сталин сказал, что не нужно искать более дешевых путей, что не нужно (затягивать? - Б. С.) работу, что нужно вести работу быстро и в грубых основных формах…
По отношению к ученым т. Сталин был озабочен мыслью, как бы облегчить и помочь им в материально-бытовом положении. И в премиях за большие дела, например, за решение нашей проблемы. Он сказал, что наши ученые очень скромны, и они никогда не замечают, что живут плохо - это уже плохо, и хотя, он говорит, наше государство и сильно пострадало, но всегда можно обеспечить, чтобы (несколько тысяч? - Б. С.) человек жил на славу, свои дачи, чтобы человек мог отдохнуть, чтобы была машина.
О работе т. Сталин говорил - что надо идти решительно со вложением решительно всех средств, но по основным направлениям.
Надо также всемерно использовать Германию, в которой есть и люди, и оборудование, и опыт, и заводы. Т. Сталин интересовался работой немецких ученых и той пользой, которую они нам принесли.