Продолжаем нашу программу. Весь вечеру на ковре Петька-Пара. Он ставит рекорд сверхвизговой скорости
И задумал Петька убежать из дому.
Мысль эта забралась ему в голову совершенно неожиданно, как говорится, без всякой предварительной подготовки.
Шла, видимо, шла, наткнулась на Петькину голову, места свободного там много, вот мысль туда и забралась. А уж если она туда забралась, он вам её не отпустит: не так уж часто его мысли посещают.
Уловив эту мысль, Петька радостно сплюнул. Ему даже показалось, что он очень умный человек.
А вы должны знать, что стоит человеку поверить в то, что он умный, как он тут же начинает делать глупости.
Петька одному лишь удивился: почему же раньше он не замечал, что является очень умным?
Всё сразу показалось простым.
И, сидя в ванной комнате, куда его закрыли за то, что он ходил в магазин целых полтора часа и вместо масла купил сыр, Петька обдумывал план побега.
Во-первых, куда бежать?
Во-вторых, когда бежать?
В-третьих, как?
Когда – это ясно. Сегодня.
Куда? Тоже ясно. Сначала в Москву, а там видно будет.
Как? А как придётся. Лишь бы в поезд забраться. Всю дорогу он преспокойненько проспит, не привыкать спать подолгу, а проснётся уже в Москве.
Вот бы денег достать!
Тоже просто: надо продать учебники. Карандаши продать, ручки, перья, тетради…
Поступит он на работу и заживёт, как люди живут. Эх, выпустили бы только!
– Живой? – спросил за дверью отец.
– Замёрз, – ответил сын, – выпустите. Пора уж.
Из ванной он вышел такой сияющий, что отец удовлетворённо сказал:
– Видать, подействовало. Учтём. Поди поешь.
За столом Петька набил полные карманы кусками хлеба и сахара.
Он тихонечко вынес в коридор портфель, куда сложил учебники и прочие вещи для продажи.
– Я бегать, – сказал он.
– Валяй, – отозвался отец, – только не до полночи.
На лестнице Петька остановился, вздрогнув, словно кто-то его резко окликнул.
"Попадёт, – пронеслось в голове, – так попадёт, что…"
Он сел на ступеньку.
И опять вздрогнул, словно опять кто-то его резко окликнул.
"Да смеёшься ты, что ли? – мысленно сказал он себе. – Через два месяца в школу! А в Москве ты к этому времени собственную благоустроенную отдельную квартиру будешь иметь. И зарплату. В кино каждый день ходить будешь. Телевизор купишь".
И он помчался по лестнице.
Выскочив на улицу, Петька увидел Сусанну.
Скромно опустив глазки, в нарядном платьице, с огромным бантом в волосах, с чёлкой, прикрывающей шишку на лбу, она стояла, как кукла из магазина "Детский мир".
Все малыши, игравшие до её появления во дворе, разбежались врассыпную.
Бабушки, сидевшие с вязаньем в руках, настороженно следили за каждым её шагом.
А Сусанна посматривала по сторонам.
Выбирала жертву.
Интересной жертвы пока не было.
Одним прыжком Петька подскочил к Сусанне Кольчиковой.
Вдарил портфелем.
И – ног не видно – побежал, набирая скорость.
Он мчался так быстро, что даже Сусаннин визг не смог его догнать.
Значит – сверхвизговая скорость.
Рекорд!
До железнодорожного вокзала Петька добрался без всяких приключений, и, хотя временами его охватывал страх, о возвращении домой он не думал.
На запасных путях мальчишка разыскал состав, на каждом вагоне которого было написано, что он идёт в Москву.
Петька радостно плюнул.
Все вагоны были закрыты, но в конце состава оказалось несколько товарных вагонов с открытыми дверями.
"А какая мне разница? – решил Петька. – Я могу и в товарном. Даже лучше".
Он забрался в вагон, на четвереньках прополз в угол, лёг, подсунув под голову портфель, плюнул и стал ждать, когда состав переведут на главный путь, сделают посадку и ту-ту-у-у.
Он ещё раз плюнул.
И уснул.
Представление продолжается. Но перед началом следующего номера автор ненадолго просит слова
Вот мы и движемся потихоньку вперёд.
Стопка бумаги (исписанной) слева от меня растёт.
А стопка чистой бумаги справа – тает.
Уже вторая осень за окном, с тех пор как я сел писать эту повесть.
А закончу я её зимой, не раньше.
А надо вам сказать (может быть, вы этого не знаете), что рукопись книги – всё равно что родной ребёнок. Иногда его (то есть её) хочется или приласкать, или отшлёпать, или похвалить, или в угол поставить (точнее говоря, положить).
Каждый родитель мечтает, чтобы его ребёнок вырос хорошим, добрым, полезным людям.
Но как иногда дети бывают плохими, так и с книгами это случается.
И как родителей вызывают в школу, когда их дети ведут себя неважно, так и нас, авторов, призывают к ответу.
Мне кажется, что нам с вами надо потолковать о том, почему я стараюсь писать весело.
Думаю, что вы меня поймёте. Я очень хорошо помню, как я сам был маленьким. До того помню, что понимаю вас даже тогда, когда вы творите глупости.
А если я пишу смешные книжки, то это вовсе не значит, что меня с утра до вечера распирает смех.
Тем более это не значит, что от всех вас я всегда в восторге и не понимаю, что иногда из-за вас не смеяться, а плакать надо.
И всё-таки я посмеиваюсь над своими героями и не ставлю их в угол.
Почему?
Основная ваша ошибка заключается в том, что вы совершенно напрасно думаете, что взрослые вас не понимают.
Будто они оттого запрещают вам кое-что выделывать, что до них, до взрослых, не доходит прелесть этого кое-чего.
Например, если вам не дают бегать до двенадцати часов ночи, то лишь потому, что не представляют, как это здорово.
Да не так всё это, не так!
Уж если вы решили, что взрослые не всегда вас понимают, то что делать взрослым, если вы их редко понимаете?
Вам надоело слушать, как вас учат, а взрослым учить вас надоедает.
Отсюда и неприятности.
И вам плохо.
И взрослым не лучше.
Вот из-за этого я и решил схитрить, когда понял, что моя судьба – писать книжки для детей.
Никуда мне от этого не спрятаться.
Если я буду вас учить уму-разуму, втолковывать вам, что дважды два четыре, ничего из этого может и не получиться. Зевнёте, отложите мою книжку в сторону и что-нибудь про шпионов читать будете (или бегать убежите).
Вот я и решил стать юмористическим писателем. А это значит: научился я быть весёлым, как бы грустно мне ни было.
Ведь каждой книжке хочется стать для вас умным другом.
А весёлый друг – он ещё обязательно и добр, и терпелив. Учит он незаметно.
Так и смешная книжка: смех-то смехом, а за ним – всё серьёзно.
Но заметит это только неглупый человек. На него я и рассчитываю.
Недаром говорят: смех – дело очень серьёзное.
А теперь…
Продолжаем нашу программу!
Из цирка Головешка вышел расстроенным. Не радовало его даже приглашение прийти на открытие шапито.
Особенно расстроила мальчишку наездница Эмма, которую он сначала обозвал куколкой.
Посмотрел на неё, и стало ему завидно.
"На лошади скачет, видите ли! – рассуждал Головешка сам с собой. – А мне всю жизнь только в трамваи вскакивать, да? Прыг-скок? Скок-прыг – всю жизнь? Да если бы меня учили, да лошадь бы дали, да от школы освободили, да кормили бы… да я бы тогда…"
И, ещё более раздосадованный, он решил с кем-нибудь подраться, чтобы успокоиться. Он всегда дрался, когда у него было плохое настроение. Надаёт кому-нибудь – и сразу успокоится, будто доброе дело сделает.
Конечно, возникает вопрос: если он нападает на человека, значит, он, Головешка, смелый?
Значит, не боится?
Не смелый, а наглый.
И не боится потому, что наглецам редко дают сдачи. Причём чем наглее наглец, тем меньше у него опасения получить сдачу. Поэтому Головешка, как правило, выбирал жертву длиннее себя.
И чем длиннее жертва, тем быстрее она улепётывала.
Да почему же?
Да потому, что многие уверены: если на тебя нападают, значит, сильнее тебя.
И с такими не связываются.
Улепётывают.
Этому приёму Головешку научили жулики. Так и сказали:
"Сам убежать всегда успеешь. Сначала попробуй, чтоб от тебя убежали. Силы нет – бери нахальством. Нахальства нет – трудной жизнью жить будешь".
Раз попробовал Головешка – получилось.
Два – получилось.
Три.
Четыре.
Пя… и не получилось. Головешка сам получил. (Если вы помните, это был случай с Виктором Мокроусовым, когда он учился побеждать.)
На некоторое время Головешка приутих.
Но вот сейчас, когда на душе было тяжело, он вспомнил, как можно улучшить настроение.
Впереди по скверу шёл мальчик.
Головешка бац ему по спине.
Мальчик обернулся, да не один. А вместе со своим кулаком. И попал Головешке в ухо. И спросил:
– Ещё надо?
– В милицию за такие дела надо, – ответил Головешка и крикнул: – Опять ты, да?
Виктор тоже узнал его, сказал:
– Опять я. А ты всё ещё на людей бросаешься?
– Иногда. С горя.
– А может, с глупости?
– Не-е. У меня мозговая система на полную мощность работает.
– А мощность у неё большая?
– Кто её знает? – Головешка пожал плечами. – А я в цирке был сейчас. Лошадь видел дрессированную. И ещё кое-кого. Меня туда работать берут. Фокусником.
А Виктор рассказал ему о том, как он побывал в цирке и в клетке со львом.
– Врёшь?! – с надеждой спросил Головешка.
– Зачем мне врать? А как ты в цирк попал?
Они присели на скамейку, и Головешка понемногу рассказал о себе всё. Разговорился. А потом даже разжаловался:
– В колонию меня собираются отправить. Как неподдающегося. А чему поддаваться-то? Учёбе? Нужна она мне. Как петуху тросточка. И мать мне бросать нельзя. Я – её единственная надежда.
– Никакая ты не надежда, – сказал Виктор, – а дурак.
– Почему? – искренне удивился Головешка.
– Да такого шампиньона, как ты…
– Шам… шпиона?
– Шампиньона. Гриб такой.
– Поганка?
– Нет. Едят. Маленькие такие грибочки, но на поганки чуть похожи.
– Так я и знал! – возмущённо воскликнул Головешка. – По уху съездят да ещё поганкой обзовут! Ты случайно не отличник?
– Угадал.
– Круглый?
– Абсолютно.
– Значит, ты круглый отличник, а я, выходит, круглый дурак?
– Хватит ругаться, – предложил Виктор. – Не мужское это дело. Пойдём лучше к цирку, посмотрим чего-нибудь.
Но до цирка они не дошли.
Рассказ об этом -
В следующем номере нашей программы ЛЁЛИШНА собирается ремонтировать Головешку!
Друзей у Головешки не было. Поэтому он аж подпрыгивал, идя с Виктором, и без умолку болтал:
– Эммой её зовут. Маленькая. А лошадь большая. Для неё эта девчонка будто муха. Бежит себе. А Эмма штучки разные выделывает. Законно! Мне бы дали такую конягу да из школы бы отпустили, я бы почище скакал да перекувырковывался.
– Девочка эта в школе учится, – сказал Виктор, – и жизнь у неё потяжелее, чем у нас с тобой. Вот у нас с тобой каникулы, а она работает. А зимой ещё и в школу ходить будет.
– Кто это тебе насочинял? – Головешка расхохотался. – Ну зачем ей в школу ходить? Семью семь учить? На лошади скачет, деньги получает, томатный сок хоть каждый день пьёт да ещё…
– Тебя как зовут? Меня Виктор. Мокроусов.
– А меня Головешка.
– А имя?
– Имя? – недоумённо переспросил Головешка, будто забыл. – Владик. Фамилия Краснов.
– Вот что, Владик. Если хочешь дружить, давай не будем на каждом шагу болтать глупости. Не люблю. Видать, мощность у твоей мозговой системы маленькая. А сам ты уже не маленький. Пора бы тебе поумнеть.
– А как?
– Об этом подумаем вместе. Представляю, как матери с тобой трудно. Лежит она, больная, и ждёт, что вот-вот тебя милиция домой доставит.
– Этого она как раз и не боится. Милиция у нас дома часто бывает. Мать даже радуется.
Шли они, как вы помните, в цирк, а пришли в милицию.
Случилось это так. Когда впереди уже показался купол шапито, Виктора окликнули.
Обернувшись, он увидел Лёлишну.
Она бежала к нему через улицу и кричала:
– Петя ночью дома не ночевал! Милиция его ищет! – Она подбежала и спросила Головешку: – А ты чего чумазый такой? Витя, где ты такого подобрал?
– Из мусорной машины выпал, – пробурчал Головешка.
– А ты куда бежала? – спросил Виктор.
– Не знаю. Как услышала о Пете, так с испугу и побежала. Вот ведь какой дурной! Ждали его вчера, ждали, а ночью в милицию заявлять пошли.
– Никуда не денется, – авторитетно сказал Головешка, – найдут. Не таких ловили.
– А ты кто такой? – спросила Лёлишна.
– Я? В общем, гражданин. Ну, обыкновенный человек.
– Вот что, обыкновенный человек, – проговорила Лёлишна, – надо тебя отремонтировать. Привести тебя в порядок надо. Но сначала зайдём в милицию.
Представление продолжается. Выступает, как вы догадались, уважаемые читатели, беглец Петька-Пара
Спал Петька крепко.
Но во сне он съел весь хлеб и сахар, которыми были у него набиты карманы.
Ещё сквозь сон он с удивлением почувствовал, что лежит не на раскладушке, а на жёстком полу, который стучит и подрагивает.
Открыл глаза – ничего не видно.
Туман?
Или пыль?
Заорал Петька нечеловеческим голосом.
А поезд набирал ход.
Пыль клубами вылетала в открытые двери вагона.
Петька орал и чихал.
Чихал и орал.
Глаза он от страха зажмурил.
Весь он пропитался цементной пылью. Даже во рту был её привкус.
Когда Петька открыл глаза, пыль уже выдуло.
Сердце мальчишкино стучало громче, чем колёса.
Он вспомнил, что сбежал из дому, и в ужасе перестал не только кричать, но и дышать.
Дышать-то он, конечно, через некоторое время начал, но молчал.
Поезд шёл мимо незнакомого города.
Петька смотрел, боясь подойти к дверям, но тут вспомнил своё правило: тратить время на что угодно, только не на раздумья.
И он прыгнул.
И уже в воздухе пожалел об этом. Плотным потоком встречного ветра его отбросило далеко назад.
Тут уже ничего не оставалось делать, разве что мысленно попрощаться с родными и знакомыми, пожелать им счастливой жизни, успехов в труде и учёбе и пожалеть о собственной глупости.
Но и этого не успел сделать Петька.
Приземлился.
Не доставайте носовые платки, чтобы вытереть слёзы жалости. Просто скажите:
– Вот везёт!
Насыпь вся была из галек, которые толстым слоем покрывали песчаное основание. И лишь в одном месте галек почти не было – только песок.
Вот именно на это место и приземлился Петька. Да ловко приземлился! Если и ушибся, то в данном случае это – пустяковые пустяки.
Лежал он лицом вниз, растянувшись, ничего не соображая.
И думать-то толком не мог: голову ему сильно встряхнуло.
Долго лежал, не мог поверить, что живой.
Затылок болел.
В ушах гудело.
Из носа текла кровь.
Но когда он увидел, что город совсем близко, вот тут, за неширокой полосой молодых берёзок, сразу сел.
Но сразу встать не решился: подумалось, что ноги не выдержат и подкосятся.
Но всё-таки уже не лежал, а сидел.
Окраина как окраина. Невысокие деревянные домики среди зелени. А вот дальше – большой город.
"Куда это меня занесло? – подумал Петька со страхом и восхищением. – Великий я путешественник!"
"Есть хочу!" – вдруг кто-то сказал громко и резко.
Петька оглянулся по сторонам: никого нет.
"Хочу есть!" – настойчиво и пронзительно повторил голос, и Петька понял, что это не голос, а требование голодного желудка, который привык в это время каждый день принимать немало пищи.
"Бедненький ты, бедненький, – весело ответил ему его владелец, – потерпи немножко, сейчас пойдём с тобой в город, продадим учебники вместе с портфелем…"
И вспомнил: портфель-то вместе с учебниками – ту-у-у-ту! – уехал. И кепка уехала.
Это было для Петьки ударом посильнее, чем тот, который он испытал, когда выпрыгнул из вагона.
Это был, если вы знаете бокс, – нокдаун!
Петька лёг.
И вытянул ноги.
И уснул.
Спал он примерно с час. Проснувшись, сначала опять ничего не понял. Почему – ни бабушки, ни раскладушки?
Весь он был в цементной пыли, а руки – в крови.
Захныкал Петька, кулаком кому-то погрозил.
Встал.
Хлопнул по себе ладошками – пыль полетела. Сообразил он, что в таком виде показываться в городе нельзя.
Пошёл Петька бродить среди берёзок, обливаясь горючими слезами.
Эх, домой бы сейчас, получить бы:
1) хорошую порку и
2) хороший обед!
Увидев ручей, Петька сразу стал раздеваться.
Куртка полетела в воду.
За ней – рубашка.
И он принялся стирать штаны. Собственно, он их не стирал – не умел, а просто опускал в воду, поднимал, снова опускал – полоскал, одним словом.
А выжать не догадался.
Так и повесил штаны на ветви.
Куртку и рубашку пришлось искать ниже по течению, потому что они уплыли и затонули.
Через некоторое время Петька грелся на солнышке, а одежда его висела в тени.
А он ещё удивлялся, чего это она и не собирается высыхать.
Голодный желудок пронзительными выкриками и стонами требовал у хозяина пищи.
Слюны было столько, что Петька ставил рекорд за рекордом по дальности плевков.
Ух, как есть хотелось!
И в голову проникала мысль: а почему бы тебе сей же час не пойти в город? Авось что-нибудь где-нибудь и получится?
Вдруг буханку хлеба найдёшь или ещё что-то?
Петька бегом побежал.
Вбежав в улицу, он понюхал воздух.
Уловил какие-то съестные запахи.
Свернул на них.
Бежал и нюхал.
Снова свернул.
Ещё раз свернул.
И вдруг заметил, что запахи
запахи запахи
запахи
запахи запахи
СО ВСЕХ СТОРОН ЗАПАХИ!
Хоть стой на одном месте, крутись и нюхай!
Ведь из каждого дома неслись запахи. А нюх у Петьки был до предела обострённый. Ведь впервые в жизни мальчишка, проснувшись, не поел!
За маленьким заборчиком увидел он невероятно толстого мальчика.
Тот сидел за вкопанным в землю столом и страдал.
А на столике перед ним – невероятно огромная миска и в ней суп.
Ух, суп!
Эх!
Запах супа прямо-таки притянул Петьку, перетащил его через заборчик и посадил за стол.
И Петька спросил:
– Съем?
– Ешь, – лениво ответил невероятно толстый мальчик, брезгливо пододвигая невероятно огромную миску.
Ложка в Петькиных руках превратилась в супомёт системы "ТНП" ("Только не подавись").
Проглотив суп, Петька спрятался в кусты.
Из дома вышла невероятно толстая тётя и воскликнула:
– Ты съел всё? О радость! Больше ты не будешь худеть и сохнуть на моих глазах! Ешь котлетки, я побежала за компотиком!