Утро было отличным. Под вишнями, на вкопанном в землю столе, стоял накрытый марлей завтрак, с краю – прижатая камешком записка. Зевая и потирая глаза, Глеб прочитал ее. На работе… Сестер накормить, вишни обобрать, восемь грядок прополоть, поросят (чтоб их разорвало!!!) накормить раньше, чем сестер и вычистить. Потом свободен. Глеб вспомнил, как Сергей занимался работой по хозяйству. Он умел ухаживать за скотиной – и очень здорово, мать Глеба удивлялась и значительно посматривала на сына. А Глеб тогда подумал, что Сергей все-таки загадка: отлично говорит по-английски, ездит верхом и боксирует, как учат в специальных платных школах – и очень умело ворочает навоз лопатой, окучивает грядки и задает корм живности.
Есть не очень хотелось, Глеб решил подождать Сергея, а пока зашел в дом с черного хода. Нинка с Ольгой спали вовсю, в комнатах было тихо и гулко-пусто, зато на переднем крыльце сидел Серб – вытянув босые ноги на перила (кеды стояли тут же), он читал газету.
– Добрейшее вам утречко, – Мирослав вляпал ладонь в ладонь Глеба. – Иди умойся, чучело.
– Умоюсь, – буркнул Глеб, запрыгивая на перила. Улица была пустынна, только куры под бдительным оком петуха возились в пыли. – Ты что это с утра макулатуру читаешь?
– Областное издание, а не макулатура, – Серб с видом подслеповатого отставил серые листы подальше и с выражением прочитал: – "Группа боевиков была задержана прямо возле тайника с оружием, боеприпасами, снаряжением и наркотиками. Этот успех в борьбе с международным терроризмом, протянувшим свои щупальца в Чечню и на Кавказ в целом, стал возможен благодаря тщательной, хорошо подготовленной и блестяще проведенной представителями силовых структур спецоперации…"
Глеб захохотал, болтая ногами. Спросил Мирослава, задумчиво разрывавшего газету на туалетные "четвертушки":
– Есть хочешь? – тот кивнул. – Тогда я пойду умываться, а ты буди Бокса. И учти: у нас еще дел по хозяйству полно.
– У меня тоже, – признался Мирослав. – Отец сказал, что, если я крышу сегодня под краску не зачищу, он с меня шкуру спустит. Я ему говори: давай купим "хаммерайт", прямо на ржавое положим!
– А он? – Глеб приостановился с интересом. Мирослав вздохнул:
– По шее дал…
– Ладно, сперва у меня сделаем, а потом пойдем к тебе крышу чистить, – великодушно предложил Глеб. – Э, а где Джигит с Суховым? У них что, тоже дела?
– Летом у всех дела, – сказал Мирослав, вставая и сунув ноги в кеды. – А детство бывает один раз. Противоречие, Глебыч, а?..
…– Любка идет, 3апольская, – сказал Мирослав.
Они впятером сидели на краю крыши – в тени чердачной надстройки – свесив ноги вниз, и задумчиво отряхивались от ржавчины и хлопьев старой краски. Было уже очень жарко, с крыши открывался великолепный вид – до самого центра, где поднималась трехглавая церковь, блестевшая куполами.
Любка в самом деле шла – причем гола уже по тропинке к дому Микичей. Глеб смотрел на нее задумчиво. "Постоянных" девочек ни у кого из их четверки не было. Прыгать на дискотеке или целоваться можно с какой угодно, тут они все одинаковые. Но Любка Глебу нравилась. Именно как-то… не так, по-другому. И не сказать, то она красивая, и ругаться умеет так, что ой, и стреляет как бы не лучше Глеба, и плавает лучше всех в школе – короче, не идеал красавицы-принцессы. Но вот нравилась – и все. Правда, он ей был, кажется, по фигу. Но она зачастила к Семагам, когда у них поселился Сергей…
– Она кувшин прет, – Володька приставил ладони шалашиком к бровям. – О, гадом буду, ваххабитом и Децлом, она нам квас прет?!?
– Нам? – хмыкнул Мирослав, пихнув Сергея, задумчиво отряхивавшего руки, локтем. – Нет, Джигит. Садысь на рэзвого коня и мотай ви гори. Это не "нам".
– Хочешь научиться летать за три секунды? – спросил Сергей. А Глеб подумал, что закурит, как только вернутся домой и он залезет в нычку. Ну их всех на фик.
Любка разговаривала с матерью Мирослава, стоя возле крыльца. Ага – Светлана Костовна улыбнулась, показала на дом… Любка благодарит… Глеб лег на спину, хотя металл обжег лопатки, и стал смотреть в небо.
Ну их всех на фик. На фик.
– Мальчишки! Квасу хотите?
– Не, не хотим! – ответил воплем на вопль Мирослав. – Мы не хотим, а Сергей хочет, подымайся!
Любка, держа на плече здоровенный запотевший кувшин из дымчатого отекла, подняла загорелое лицо и презрительно сдула со лба прядь волос, обведя медленным взглядом четыре веселых физиономии и пять пар рыжих от ржавчины пяток. Хмыкнула и "без рук" взлетела по приставной лестнице.
– О, – сказал Мирослав.
– У, – сказал Петька.
– Эх… – вздохнул Володька.
– Сергей, хотите квасу? – поинтересовалась Любка.
– А? – хлопнул глазами Сергей, обводя взглядом товарищей, отвернувшихся во все стороны. – А, да, спасибо… конечно… Но и остальные тоже?
– Куда же их девать, – пожала плечами Любка, глядя, как Сергей пьет и передает кувшин Мирославу (Глеб сделал вид, что задремал). – Пойдете сегодня на дискотеку в парк?
– Пойдем! – оживился Мирослав, сунув кувшин Володьке (квас плеснул ему на коленки, и он удовлетворенно заурчал). Любка наградила его испепеляющим взглядом:
– Тебя кто звал?
– Ну, ты же сказала "пойдете", – "растерялся" Мирослав. – Ой, это ты так Бокса – во "множественном монархическом?! Прости, не догадался! Простите, Ваше Высочество! – серб гулко ткнулся лбом в железо. – Ручькю разрешите поцеловать? – он начал ловить ладонь Сергея.
– Заткнись ради Христа, ~ попросил Глеб, не открывая глаз.
– Придурки, – вздохнула Любка, отобрала у Петьки кувшин и спорхнула вниз крикнув: – Сергей, в восемь у входа в парк!
– Обязательно! – гаркнул Мирослав, опасно наклоняясь вниз. – Ой! – в лоб ему угодила галька, брошенная Любкой.
– Хватит дурковать, – Глеб сел. – Дочищаем и пошли мыться. Нам что, весь день на крыше куковать?
– Ку-ку, – согласился Серб, подхватывая щетку…
…В армии Югославии отец Мирослава, Драгутин, был инженером – и тут работал в станичном акционерно-кооперативном обществе инженером, а главное – дома устроил множество мелких приспособлений, облегчавших жизнь. Бели честно, Глеб побаивался Драгутина Микича. Он был высокий, худой, словно опаленный огнем, молчаливый и суровый. Потерять дом, страну, двух детей, Знать, что жена больше никогда не сможет родить – это вам не шутки… Как-то Серб во время откровенного ночного разговора сказал, что мать пытали хорваты. Она осталась жива, ее даже спасли – но рожать детей Светлана Костовна Микич больше не могла. "Понимаешь, – шептал Серб тогда, – у них было трое. А остался я – один…" Глеб понимал, но Драгутин его все равно пугал даже сейчас, когда Глеб вырос. А вот душ был отличный. Воду в нет не надо было таскать ведрами или даже тянуть шланг от колонки – стоял ручной насос, система труб; поработал минут пять, и бак полный. Мальчишки потратили весь бак, накачали новый, и Мирослав, пробравшись к выходу, открыл вентиль на всю, после чего из душевой послышались вопли и угрозы…
…– Ты на дискотеку пойдешь? – спросил Глеба Сергей. Они пообедали и поджидали остальных на веранде летнего кафе, поедая мороженое. Глеб помотал головой: – Глебыч, брось. Я не виноват, что ей нравлюсь. Мне она – нет, девчонка и девчонка…
– Ну и дурак, – Глеб с досады вылизал чашечку под изумленным взглядом официантки. – Не пойду я на дискотеку, не хочу… – и, чтобы не обижать Сергея, сказал: – Правда – не хочу. Я в школу пойду, наш трудовик с ребятами планер заканчивают, а я не был ни разу… почти.
– Ну ладно… – Сергей пожал плечами. Он не увидел ничего странного в желании Глеба отправиться в школу в конце июня – там круглый год работали с дюжину кружков и секций, там же располагался штаб Отдельной Учебной Сотни, где постоянно кто-то отирался по делу и без дела. Функционировал молодежный театр, ансамбль казачьей песни и пляски, и вообще школа соперничала с Домом Культуры, располагавшимся в парке. Сергей это знал. – Ну а на пруды ты пойдешь? Вон Серб и остальные идут.
– На пруды пойду, – кивнул Глеб. И, помедлив, осторожно спросил: – Бокс… ты не помнишь, что тебе снится?
– Нет, – Сергей покачал головой. – Я, наверное, ору во сне?
Глеб промолчал.
2.
Планер еще не заканчивали, конечно. Расставив прямые крылья, он лежал посреди школьного двора, и возле него деловито суетился Анатолий Палыыч, школьный трудовик, в окружении ватаги добровольных помощников. Вся школа знала, что "Опалыч" мечтал стать летчиком, но не стал по причине чего-то там со здоровьем. Во времена СССР он вел занятия в планерном клубе где-то в Ставрополе, и вот уже год возрождал планерный спорт в станице. Он признавался открыто, что "содрал" чертежи планера с германских "хортен-4" "летающих крыльев", выпускавшихся еще до Второй Мировой. Предполагалось, что, если планер полетит нормально, то будут созданы еще полдесятка, и планерный клуб оформится официально. Желающих помочь (с эгоистичной перспективой потом "полетать") хватало – вот и сейчас при свете прожектора, уже начинало слегка темнеть, на площадке были заняты делом два десятка человек. Глеб почувствовал себя глупо: он не был тут не "почти" ни разу, а просто – ни разу, да и планерный спорт его не увлекал. По этому он просто присел на какой-то ящик возле спуска в котельную и стал наблюдать. До площадки долетала музыка из парка, с танцплощадки – что-то развеселое и нераспознаваемое .
Глеб не помнил, сколько он так просидел, думая ни о чем. Настроение было… нет, его вообще не было, а наблюдение за рабочей суетой успокаивало. Он даже не сразу сообразил, что на площадке началась какая-то "не такая" суета… и очнулся только когда увидел, как почти все мальчишки бегут к воротам. Кто-то кричал: "Напрямки, напрямки, через забор!" Глеб крикнул, вскакивая:
– Э, чего такое?!
– Драка в парке! – крикнул Костька Бряндин. – Глебыч, наших бьют!..
…Первое, что бросилось в глаза Глебу – два автобуса на боковой аллее. Они стояли в темноте, и только в кабинах вспыхивали огоньки сигарет; фары потушены, в салонах огней нет. Но задуматься над этим мальчишка не успел. Музыка все еще гремела рваным пульсом, но ее заглушали визг девчонок, крики и мат. Вот прорвалось хоровое визгливое: "Аллаааакбааарр!!!" – и буквально под ноги Глебу выкатился казачонок, не поймешь, кто. Лицо и руки мальчишки, которыми он закрывался, были в крови, трое ребят в одинаковых рубашках, джинсах и кроссовках, что-то выхаркивая, били его ногами.
Глеб с ходу заехал одному пинком между ног, добавил коленом в смуглое, оскаленное лицо, вдогон врезал ногой в плечо и уклонился от удара второго – на пальцах у того смутно блеснула рамка кастета… Серб, выскочивший откуда-то сбоку, кинул третьего в забор, Глеб снова уклонился от кастета и повыше заломил, захватив, руку, ощутив, как хрустнул сустав. А дальше понеслась круговерть. Дралась на танцплощадке и в аллее рядом. Слышались злые выкрики: "Аллах акбар!" и "Русских мочи!" Нападавшие были крепкими ребятами лет но 14-16, их было много и они действовали со звериной спайкой и жестокостью, но, едва исчез численный перевес двое-трое на одного (казачата продолжали подбегать – вызванные кем-то или просто привлеченные шумом, у многих в руках были нагайки, палки, арматурные прутья), как запал у них исчез; они начали разбегаться, просачиваясь в сторону темноту аллеи, где внезапно вспыхнули лучи мощных фар, заурчали моторы. Уже выли сирены милицейских машин, кто-то запустил камнем в стекло выруливающего из аллеи автобуса; кто-то жалобно кричал: "А-а, брат, брат, не надо-о!", – а в ответ слышались матерные выкрики… Глеб столкнулся с Сергеем – тот смеялся, хотя лицо было в крови из двух хар-роших ссадин. Рядом с ним держалась Любка, вооруженная стойкой от микрофона.
– Потанцевал? – спросил Глеб. Сергей кивнул:
– Вовремя вы… Я гляжу - какие-то чужие просачиваются, больше, больше… Я у Димки спрашиваю:"А это кто такие?!" А он и ответить не успел – понеслось…
– Их на автобусах привезли, две штуки в аллее стояли, – Глеб оглядывался: – Дрюнич, ты чего?!
Андрюшку Гомеля поддерживали двое, он зажимал левый бок и кривился:
– Ножом полоснули…
– Ножом?! Кто?! – Глеб сжал разбитые кулаки.
– Вон валяется… ойа, больно, куда лезешь?!
Около эстрады лежал, слабо копошась и сжимая разбитую голову, один из нападавших. Неизвестно, что учудили бы казачата (по закоулкам продолжали азартно охаживать чем попадя отставших налетчиков), но на площадку начали проникать милиционеры. Впереди офицер орал на сержанта, растерянно разводившего руками:
– Ты дежурный, или… – междометья и многоточья. – Ты должен был тут порядок обеспечить, а ты где был?! Спал?!
– Да не спал я, товарищ капитан, уж я точно говорю, не спал… – оправдывался сержант. Капитан гаркнул:
– Как не спал, у тебя на лбу написано!
Начавшие отходить от драки казачата, потихоньку стягивавшиеся на свет к площадке, сдержанно загыгыкали: лоб у сержанта украшал вдавленный багровый значок – с баранки, на которой он дрых, удобно устроив голову. Услышав смех, капитан (Глеб только сейчас понял, что не знает его) обратил внимание на публику и скомандовал подчиненным:
– Этих всех задержать, подогнать автобус…
– Да погоди, погоди, командир, – вперед вышел казачий урядник; ага, из совместного патруля! – Ты чего это расшумелся? То наши мальчишки, ты вон по канавам пособирай, тут много матерьялу валяется…
– Не мешать мне!.. – начал капитан, но в грудь ему уперлась нагайка, и урядник (Глеб узнал старшего брата Костьки) добродушно сказал:
– Да не шуми ты… Давай вон лучше, сообщи, чтобы автобусы задержали… И арестовывать тут тебе никто никого не даст, так что…
Капитан оглянулся на своих. Две трети милиционеров тоже были местными и сейчас переминались с ноги на ногу, пряча глаза. Еще пятеро казаков с улыбками встали между развоевавшимся капитаном и пацанами. Урядник через плечо сказал:
– А вы давайте по домам, танцы закрыты… Андрей, ты как там?
– На ногах держусь, – с бледной улыбкой отозвался Гомель.
– Счас "скорая" подкатит… Сообщай, сообщай, капитан, делом займись. А то арестовывать он тут пацанов собрался… Не в Москве.
– Все уходим, – не очень громко, но отчетливо подал команду Глеб. Серб попятился и увидел за оградой в полутьме стоящего Скибу. Тот поднял и опустил брови…
…В УАЗике кроме Скибы, усевшегося на место шофера, на заднем сиденье, куда вскочил, повинуясь приказывающему жесту, Глеб, сидел Гаркало Павел Петрович, атаман станицы. Не глядя на мальчишку, он спросил:
– Автобусы видел?
– Видел, – кивнул Глеб. – Сразу увидел, но внимания не больно обратил, там все сразу закрутилось… Их специально привез ли, Павел Петрович, точно говорю.
– Номера не запомнил?
– Нет… Я ребят поспрашиваю, но темно было.
– Номеров могло не быть, – вмешался Скиба, барабанивший по рулю пальцами. – И всё равно никто их не задержит. Да и так ясно все. С молодежи всегда и начинается.
– Глеб, – атаман отвернулся от окна, посмотрел на мальчика, – завтра же предупреди своих: за пределы станицы по одному не выходить, младших и девушек не отпускать, куда идете – говорить как можно большему количеству людей… С собой носите нагайки и ножи. Будьте предельно внимательны.
– Понял, есть, – кивнул Глеб. – Павел Петрович, они кричали "алллах акбар" и еще про русских всякое…
– Знаю, – шевельнул щекой атаман.
– Павел Петрович, ведь можно же узнать, откуда они… Мы бы им устроили праздник святого Иоргена пополам с крестовым походом…
– И думать забудь, – отрезал атаман. – Их, может, посадят… а может – и нет. А вам впаяют по десять-пятнадцать лет.
Скиба за рулем вполголоса выругался, потом спросил:
– Этот… человек в сером с погонами, он кто?
– Новый зам по оперативной работе, позавчера прислали, – сообщил атаман. – Может, усердный не по уму, а может – прикормленный… Ты чего сидишь?! – он покосился на Глеба: – Марш домой!
Глеб выскочил наружу и пропал в темноте, откуда раздалось хоровое:
– Эх, казаки, ух, казаки -
Завтра будем рубить царские полки! – и удаляющиеся многоголосый смех.
– Тебе самому не хочется поехать и навести порядок? – Скиба убрал руки с баранки. Атаман неопределенно хмыкнул. – А завтра они станицу подожгут?
– Не девяносто пятый, – отозвался Гаркало.
– Именно, – непонятно отозвался Скиба…
…– Хорошо подрались,- сказал Сергей и, устраиваясь на сене, замурлыкал:
– Отдадут тебя замуж
Да в деревню большую,
Да в деревню большую,
В деревню чужую…
Мужики-то там бьются,
Топорами секутся…
Я сперва-то, знаешь, Глебыч, не лез, там же Любка со мной была… А как услышал это – "бей русских!", так я не знаю, затмение нашло. Но и она молодец – схватила штатив… – Сергей засмеялся. – Но родители у тебя классные. Ни слова не сказали…
– А что говорить? – Глеб вытянулся на простыне. – Мы казаки. У нас тут жизнь такая всегда была. Когда лучше, когда хуже, но всегда. Конечно, можно уехать… Но ведь Родина.
– Много она вам дает, – вздохнул Сергей. Глеб покачал головой:
– А Родина дает только жизнь, и все. Остальное – это государство, правительство… Они могут быть хорошими, плохими, всякими. А Родина – это как мать. Мать плохой не бывает.
– Да, конечно, – сказал Сергей. И зашуршал сеном, отворачиваясь к стене.