Слушай, Вилли, у меня есть одна идея. Сначала я расскажу тебе об одной женщине, некой баронессе Элизабет фон Грозигк. Эта Грозигк - одна из влиятельнейших берлинских дам, очень богатая, род не менее древний, чем у Гогенцоллернов В ее доме бывает весь берлинский высший свет, она - из немногих аристократок, поддерживающих нацистскую партию. Кстати, именно эта Грозигк и спасла меня в тюрьме: не будь ее, я бы никогда не выпутался бы из этой истории.
Он замолчал, ожидая реакции Вилли, но тот молчал. Тогда Эрнст продолжил:
- И знаешь, когда она первый раз пришла ко мне в тюрьму, меня сразу же осенило: "Эта куколка прямо для Вилли!" Представь себе картину, сижу я в тюрьме, дело идет о моей жизни и смерти. И вот сейчас придет человек, о котором мне сказали: это твой последний шанс. Если и тут не выгорит, тогда тебе крышка. Стою я за решеткой в ожидании посетителя и вдруг вижу: это женщина. Теперь все зависит от меня, как я буду с ней говорить, какое смогу произвести на нее впечатление! Представляешь? Как только я ее увидел - аристократка, шикарная особа, хороша собой, черты лица тонкие, чуть резкие, волосы рыжеватые… Как только я ее увидел, особенно ее глаза, эти беспокойные, манящие глаза, мне тут же пришло в голову: "А ведь она клюнет на Вилли!" Клянусь тебе, господь бог ее прямо-таки создал для тебя.
Вилли сидел не шелохнувшись. Он думал, что Эрнст преподнесет ему какой-нибудь деловой проект, позволяющий подработать на стороне, а он, оказывается, всего-навсего предлагает этот вздор, мелет о какой-то аристократке.
С трудом сдерживаясь, Вилли вежливо ответил:
- Очень любезно, приятель, с твоей стороны, что даже в тюрьме ты вспомнил обо мне. И ты, конечно, предлагаешь мне этот план из самых лучших побуждений. Я видишь ли, не понимаю - прости за откровенность - как я могу подойти женщине, потомственной аристократке, с мыслью о том, как и сколько я смогу из нее выжать. Уж ты как хочешь!
Эрнст с улыбкой выслушал друга, потом спросил:
- Ты никогда не задумывался, насколько ты похож на своего отца? Он тоже любил разглагольствовать и также высокопарно. И тем не менее, покойный учитель женился на твоей матери только потому, что у нее было приличное приданное, были деньги. Ладно, - вдруг решительно прервал он себя. - Хватит об этом.
Казалось, еще секунда и Вилли сорвется, ответит ему сочным морским словцом, но он сдержал себя, и через секунду вполне миролюбиво предложил:
- Ну ладно, давай выкладывай.
Эрнст улыбнулся и приступил к подробному изложению плана. Сначала он описал Элизабет фон Грозигк, эту сверхэлегантную даму, ее светло-рыжие волосы, живые подвижные черты лица и откровенный взгляд. Она очень деятельна, что-то сейчас у нее новое увлечение: оказывать содействие партии. Описав ее дом, где запросто бывают многие нацистские бонзы, и не только они, но и другие влиятельные люди, Эрнст замолчал.
- А почему ты думаешь, что твоя Грозигк, или как там ее, не только пообещает, но и действительно что-то сделает? - прервал затянувшуюся паузу Вилли.
- Да она непременно попадется в твои сети, голову даю на отсечение, - воскликнул Эрнст. - Уж это я в женщине сразу чувствую, не мальчик, опыт имею. Я наплел ей про тебя, про твои морские скитания, посещение экзотических стран… Тебе ничего особенно не надо делать. Ты больше многозначительно молчи.
- Ты окажешь мне большое одолжение, - с ледяной вежливостью прервал его Вилли, - если прекратишь свои дурацкие шутки. Скажи мне ясно и понятно, что мне нужно делать с твоей Грозигк.
Эрнст с мечтательным видом вынул новую рубашку из стоявшей на столе коробки, погладил рукой шелковую ткань и положил обратно.
- Небольшую сенсацию придется, конечно, придумать. Как ты смотришь на идею создания тайного детективного бюро в интересах партии. Это для начала, а там посмотрим…
- Я не могу на это пойти, - после некоторого раздумья заметил Вилли. - Если все вскроется, у меня будут неприятности по службе.
Эрнст понимал колебания друга и поэтому воздерживался от иронических замечаний.
- Я не хочу уговаривать тебя делать то, что тебе не по нутру, - сказал он. - Но ты пойми, второй такой случай, как эта Грозигк, едва ли представится. Да и на деле, ведь никакого бюро не будет.
Вилли не зря раздумывал. Для его отца, скромного учителя, знакомство с именитыми людьми вроде бургомистра или богатого хлеботорговца было пределом желаний. Сам Леман в период войны и Веймарской республики, испытывал удовольствие, когда по своим полицейским вопросам, имел дело с человеком, которого можно было назвать "барон" или "ваше сиятельство". Конечно, он сознавал, что титулы - одна видимость, главное деньги. Все же это была приятная видимость.
Из задумчивости его вывел вкрадчивый голос Эрнста:
- Видишь ли, мой друг, толпе ничего не втолкуешь без рекламы, без обмана. Люди противятся всему, что отклоняется от обычной нормы. Даже фюрер и тот не пробился бы без пышных слов, без того, что ты сейчас назвал обманом. Прочти внимательно, что он говорил в своей книге о необходимости пропаганды, лжи, обмана. Сколько клятвопреступлений он взял на себя, как унижался! Превозмоги и ты себя, Вилли!
Леману было приятно слушать эти речи. Эрнст верил в то, что говорил и не притворялся. А разве он не прав? Да, нужно себя пересилить, совратить эту аристократку, переспать с ней и сделать это так, как могут делать это опытные моряки, чтобы взамен она была готова на все, что от нее потребуется.
- А какая выгода тебе, приятель, если я займусь этой баронессой? - спросил Вилли и пристально посмотрел другу в глаза. Эрнст выдержал его взгляд.
- Ты совершенно прав, - спокойно сказал он. - Я делаю тебе это предложение не только из-за нашей дружбы. Я сильно надеюсь, что если мы это дело провернем, то и мне кое-что перепадет. И я убежден, - продолжил он с теплыми в голосе, - что объединившись, мы достигнем большего, чем будем действовать порознь.
- Постой, - остановил его Вилли, - пока твои берлинские планы что-нибудь дадут, пройдет немало времени. А я, к сожалению, сижу на мели. Кончились деньги, особенно после этой поездки в Мюнхен.
- Ах ты, дуралей! - ласково отозвался Эрнст. - Деньги у меня есть, а значит они будут и у тебя!
- Ну и тянул же ты с ответом! - воскликнул Леман.
- Не скоро до тебя доходит. Значит, решено, завтра выезжаем в Берлин и я представлю тебя этой Грозигк. - Он опять взялся за коробку и стал перекладывать из нее белье в чемодан.
- Ну нет, так дело не пойдет, - решительно заявил Вилли. - Бегать за твоей Грозигк? Это меня не устраивает, я уже говорил тебе. Не буду я предлагать себя твоей аристократке, - он стоял перед другом с воинственным видом. - Результат будет тогда, когда она сама явится ко мне!
Эрнст прекратил укладывать белье и уставился на Вилли.
- Тебе не кажется, что это слишком?
Однако Вилли стоял на своем.
- Если это ее заинтересует, как ты утверждаешь, - продолжал он упрямо, - то она явится. А нет, то и жалеть нечего.
"Впрочем, если хорошенько разобраться, - подумал Эрнст, - то в решении Вилли ждать, пока эта Грозигк явится к нему сама, есть смысл. Если играть, то по крупному. Ведь и фюрер добился успеха только потому, что действовал просто и нагло".
Размышляя над этим, Эрнст все не мог придумать, каким способом заманить баронессу в какой-нибудь берлинский отель. Он сегодня же напишет ей, и расскажет о встрече с Гитлером, прибавит о впечатлении, которое они с другом произвели на фюрера. Это ей наверняка должно понравится.
- Ты прав, - признал он, наконец. - Она должна приехать сама.
На следующее утро друзья прибыли в Берлин. Вилли, не заходя к себе на Кармен-Сильверштрассе, отправился на работу в полицай-президиум.
Потом недели пошли одна за другой. Изредка встречаясь с Эрнстом, Вилли, как бы невзначай, спрашивал:
- Получил что-нибудь от этой Грозигк?
- Пока нет, бросал тот мимоходом и куда-то исчезал с озабоченным видом.
Вилли уже начал терять надежду. Но как-то утром, едва проснувшись, он услышал пронзительную трель звонка телефонного аппарата. Звонил Эрнст.
- Баронесса Грозигк хочет тебя видеть и как можно скорее!
- Что сейчас? - не разобравшись спросонья брякнул Вилли.
- Вечером, дурак! Кто сейчас встречается!
Вилли вздрогнул от сладкого предчувствия. Вот судьба, кажется, и вознаграждает его за терпение. "Она ждет твоего звонка. Осторожно! Цель так близка, что сейчас никакая ошибка не допустима. С самого начала этой штучке надо показать, кто кому должен подчиняться!"
- Ты слышишь? - нетерпеливо переспросил Эрнст. - Она ждет твоего звонка.
- Слышу, слышу, не шуми! - пробурчал Вилли. - Только боюсь, что ей придется обождать! - Некоторое время он молчал, потом добавил: - Если этой даме что-нибудь от меня угодно, пусть сама пожалует ко мне, точнее куда-нибудь в отель, Эрнст, потому что не могу же я ее принимать в присутствии Маргарет.
Наступила короткая пауза, а потом Эрнста прорвало:
- Идиот, скотина, в какое положение ты меня ставишь!
Вилли молча положил трубку, но уже через две минуты Эрнст позвонил опять:
- Послушай, Вилли, не валяй дурака. Нельзя же требовать от такой дамы, чтобы она посещала мою конуру.
- А я этого и не требую, - сказал Вилли. - Но ты подумай обо мне. Если я так мало значу для твоей Грозигк, что она даже не хочет потрудиться прийти ко мне в номер отеля, то и вся наша затея ломанного гроша не стоит. Тогда мы остаемся при своих интересах.
Он снова повесил трубку и пошел в спальню за одеждой.
- Кто звонил? - сонным голосом спросила Маргарет и уткнулась головой в подушку.
Вечером, к нему на квартиру опять позвонил Эрнст.
- Она придет, - буркнул, с раздражением. - Завтра пораньше сними номер в нашем отеле и приведи там все в порядок.
На следующий день, в начале двенадцатого, баронесса Элизабет фон Грозигк в сопровождении Эрнста впорхнула в его номер. Вилли, одетый в свободную темную куртку, сдержанно ее приветствовал. Элизабет оказалась элегантной рыжеватой дамой лет тридцати пяти, с вздернутым носиком, ярко накрашенными тонкими губами и светлыми, бегающими глазками.
С непринужденной любезностью Вилли поднялся из своего кресла навстречу баронессе.
- Я счастлива видеть вас, - произнесла баронесса. Голос у нее был громкий, с резким северогерманским акцентом. - Господин Эрнст так много о вас рассказывал…
Ее светлые глаза уже осмотрели номер, перепрыгивая с предмета на предмет и нигде долго не задерживаясь.
- Мне очень повезло, что я имею возможность сравнивать мои представления с оригиналом, - продолжала она. - Надеюсь вас не смущает, что я так бесцеремонно все тут разглядываю?
- Вы спасли моего друга, - со сдержанной вежливостью ответил Вилли, - и я вам за это глубоко признателен.
- Значит, вы меня терпите здесь только ради вашего друга? - кокетливо отозвалась она, видимо, ожидая какой-нибудь галантности. Но Вилли промолчал и пауза затягивалась.
- Я понимаю, - первой не выдержала баронесса. - По тому, что мне рассказывал Эрнст, я могу себе составить некоторое представление о вашем миросозерцании. Я подготовлена к этому также идеологией национал-социалистической партии. В вашем присутствии я испытываю то же чувство, что и в присутствии фюрера. - Она замолчала.
Молчали Вилли, продолжая смотреть на нее твердым, не мигающим взглядом. В сущности это был не его тип женщины, но она была неплохо сложена и мысль о том, что она. Баронесса фон Грозигк, родовита и занимает высокое положение в обществе, тешила его самолюбие. В остальном он в себе не сомневался.
Баронесса смущалась под его взглядом, волновалась и явно чувствовала себя не в своей тарелке.
- Вы правы, - наконец заговорил Вилли. - Нужно понять друг друга. А для этого и та, и другая сторона должна проявить к этому готовность.
- В готовности с моей стороны вы можете не сомневаться, - живо отозвалась баронесса. - У меня она появилась с первой минуты, как только я вас увидела.
Все развивалось по намеченному плану, и когда под конец баронесса робко и кокетливо осведомилась, сможет ли опять она увидеться с Вилли, он, сохраняя достоинство и выдержку ответил ей "да".
Они любезно попрощались и вместе с Эрнстом вышли.
Под вечер Эрнст вновь встретился с Вилли, чтобы обсудить, как действовать дальше. По мнению Вилли держался недурно.
- Ты должен довести баронессу до того, чтобы она сама заговорила с тобой о деньгах, - рассуждал Эрнст. - А когда она заговорит, ты делай вид, что в деньгах ты сущий профан и посоветуй ей обратиться ко мне. Главное, чтобы не ты поднял вопрос о деньгах, а она. И тогда дело будет в шляпе.
Два дня спустя Вилли ужинал с баронессой в ресторане гостиницы. Грозигк щебетала о схожести образов Вилли и фюрера. Она говорила о великой задаче, которая ожидает партию. Она говорила и говорила… За фруктами и сыром Вилли признался, что никогда еще призыв верно служить партии не звучал так искренне, как из уст госпожи Элизабет. При этом он смотрел ей в глаза пристальным, настойчивым взглядом.
Решающая минута настала, когда они перешли в салон пить кофе. Вилли продолжал настойчиво смотреть ей в глаза, а в голове все крутилась одна и та же мысль: "Когда же эта дура наконец заговорит о деньгах!
И, наконец, она заговорила.
- Я понимаю, - сказала она, - если вы решитесь открыть в Берлине то предприятие, о котором мне столько говорил Эрнст, это будет связано с материальными трудностями. Может быть, вы позволите в этом деле немного помочь вам? Я была бы счастлива это сделать.
Следуя наказам Эрнста, Вилли ответил уклончиво:
- Меня не интересует финансовая сторона дела. Для меня существует единственная область: профессиональная деятельность, в которой я как криминалист знаю толк.
- Да, да, я знаю, - смешалась баронесса и покраснела как девушка. - Мне не следовало и заговаривать с вами об этом. Мы все обсудим с Эрнстом! - добавила она с улыбкой.
Румянец был ей к лицу, и Вилли решил несколько разрядить ситуацию.
- Вероятно, это не случайность, - задумчиво произнес он, - что интересы партии и ваши нас объединяют. Таковы все немцы! Идеал для них, как говорит фюрер, воплощен в женском образе.
Она была совершенно счастлива, и он чувствовал, что прикоснись он к ней сейчас и она растает. И он не против был бы это сделать, но это в данный момент было бы неразумным. Нужно было еще немного ее разжечь. Поэтому Вилли довольствовался лишь тем, что целуя ей на прощанье руку, опять проникновенно посмотрел ей в глаза. А потом он отправился к Флорентине…
Через несколько дней Вилли решил, что время для того, чтобы скрепить союз с партией и ее представительницей Элизабет фон Грозигк настало. Во время следующей встречи проходившей в номере гостиницы, его взор недвусмысленно скользил по округлым формам баронессы. Наконец он нежно взял ее за руку и медленно провел ладонью до плеча. Элизабет почувствовала дрожь во всем теле и попросилась на минуту в ванную. Там она быстро привела себя в порядок и подождала, пока прекратиться дрожь в ногах.
Потом баронесса выключила свет и открыла дверь в комнату. Глаза ее какое-то время привыкали к темноте, потом она разглядела, что Вилли стоит у постели голый, спиною к ней. Не отходя от кровати, он медленно повернулся. Сначала она увидела его глаза и белые зубы в улыбке. Потом ее глаза опустились ниже и она почувствовала, как у нее опять задрожали ноги и пересохло во рту. Элизабет медленно подошла к нему не подымая глаз, завороженная его мужской силой.
Он нежно снял с плеч бретельки черной нижней сорочки и аккуратно положил Элизабет на постель. Она молчала, лишь мелкая дрожь пробегала по ее телу. Он начал нежно целовать ее в грудь, мягко поглаживая рукой между ногами. Потом, просунув руки под ее ягодицы, подтянул ее к себе и начал осторожно входить в нее.
- Я боюсь, - вдруг пролепетала она.
Он не отвечал и не торопился. Как только они напрягалась в ожидании боли, он возвращался назад, не прекращая медленные покачивания.
Она ожидала боли, ей казалось, что она не способна настолько раскрыться, чтобы принять его, но уже через какие-то мгновения почувствовала, что вобрала его целиком и что ее переполняют новые, необычные ощущения.
Теперь уже она сама, охватив Вилли руками, крепко прижалась к нему всем телом и ее бедра. Сначала осторожно, а потом все быстрее и быстрее, по мере того, как захватывала ее страсть, стали двигаться в такт с его телом…
Через несколько дней, на имя Эрнста Кура, в филиал Баварского союзного банка в Берлине, была переведена приличная сумма денег. Получив свою долю, Вилли приобрел за городом дачный домик и небольшую парусную лодку. Теперь, в свободное время, он мог путешествовать по озеру и впадающим в него рекам, с улыбкой вспоминая Элизабет.
Они встречались недолго. В начале 1928 года, из-за своего вздорного характера, Эрнст испортил свои отношения с Францем Пфеффером Заломоном. Этим воспользовались завистники из "Коричневого дома" - штаб-квартиры нацистов в Мюнхене, пустившие слух будто Эрнст выдает партийные секреты полиции. Позже, начальник службы безопасности партии Гайдрих найдет изменника. Им окажется криминал-секретарь городского отдела полиции Иозеф Майзингер, который потом долго будет отрабатывать свои грехи. Но это будет позже. А сейчас Эрнсту пришлось срочно прятаться, опасаясь мести фон Заломона. Его спасло то обстоятельство, что у самого начальника штаба штурмовиков возникли разногласия с Гитлером и ему пришлось покинуть свой пост.
К этому времени Вилли прервал свои отношения с Элизабет фон Грозигк, объяснив пылкой даме, что уезжает в командировку на границу с Польшей и свяжется с ней, когда вернется, чего он конечно не сделал.
Эрнст остался в Берлине без работы и без денег, и теперь Вилли приходилось его периодически субсидировать. Долго так продолжаться не могло и друзья мучительно искали выход из положения…
Первые контакты с советской разведкой
В дождливый мартовский день 1929 года Павел Корнель, оперативный сотрудник берлинской легальной резидентуры, после бессонной ночи, решил прилечь на кушетке в дежурной комнате консульского отдела, попросив коменданта разбудить его в шестнадцать ноль-ноль. Однако тот поднял Павла раньше: стрелки на светящемся циферблате его часов показывали без пяти минут три после полудня.
- Товарищ консул… а, товарищ консул! - Тут пришел один… Миронов приказал провести к вам…
- Зажги свет! - приказал Павел, мысленно выругавшись: могли бы разобраться и без него. Васильев зажег верхний свет и, повернувшись к Павлу, доложил:
- Пришел прямо к дежурному по посольству. Зачем - толком не говорит, требует встречи с руководством… У нас языка толком никто не знает, а он по-русски не говорит. Может прикидывается! Миронов приказал…
Павел, привстав, выпростал ноги из-под пледа, протирая глаза, уселся на кушетке. Васильев, рыжий детина, стоял перед ним, роняя капли вода с темного намокшего плаща. Быстро надев пиджак, наскоро причесавшись, Павел направился в комнату для приема иностранцев.