Нора позвонила бабушке Инге и повторила ей ту же историю, про найденные вещи.
– Моя мама наверняка скажет тебе, чьи они. Память у нее уникальная.
К сожалению, самой бабушке Инге нужно отлучиться из города, причем довольно надолго. И сейчас она никак не сумеет составить Норе компанию.
– Но ты можешь и одна съездить, верно? Старушка будет в восторге. И автобусы туда ходят. Добраться несложно.
Нора записала адрес и на другой же день отправилась в Скугадаль. Красивая дорога, чудесный день.
Две приземистые тетки пронзительными голосами перекликались между собой на весь автобус. Им было что обсудить, только обе почему-то не догадывались сесть рядом и не надрывать глотку. А может, не хотели. Может, у каждой было в автобусе свое привычное место, как раньше в церкви.
Скугадаль располагался в трех с половиной милях от города, однако Нора вышла остановкой раньше, чтобы немного пройтись пешком и собраться с мыслями. В автобусе это было невозможно из-за горластых теток.
Первым делом ее взгляд упал на пригорок, сплошь усыпанный подснежниками, словно осеннее небо звездами. Разве тут устоишь – рука сама тянется сорвать! Она вовсе не принадлежала к числу тех, кто свято верит, будто всё в природе существует исключительно для них, но небольшой букетик для Лениной старенькой прабабушки собрать можно.
Букет вышел довольно солидный. Подснежники быстро вянут, и Нора бодро зашагала к Скугадальскому приюту. Спросить ей надо г-жу Перссон.
Как выяснилось, Нору ждали. Бабушка Инга предупредила их по телефону. И приехала она очень удачно – пора пить кофе. Начальница, встретившая Нору, искренне радовалась за "душечку Хульду".
Душечка Хульда, то бишь г-жа Перссон, в приюте самая веселая и жизнерадостная, сообщила начальница. Сказать по правде, слишком бодрая и прыткая для такого заведения. Они даже колебались, стоит ли ее принимать. Но, с другой стороны, человек вроде душечки Хульды в приюте необходим, чтобы растормошить других стариков. Поэтому они очень старались отыскать у Хульды хоть какие-нибудь недомогания. И в конце концов выяснили, что у нее плоховато со зрением и руки совершенно ослабели, а стало быть, можно ее принять. Об этом они ни разу не пожалели. Хульда была неиссякаемым источником веселья и радости. Хоть и старше всех в приюте – ей уже сравнялось девяносто шесть, – она, не в пример остальным, всегда пребывала в великолепном расположении духа.
Хульда Перссон…
У Норы ёкнуло сердце. А вдруг это та самая Хульда, не раз упомянутая в записках из вазы? Нет. Вряд ли…
Сейчас душечка Хульда на застекленной веранде. Вышивает. Начальница проводит к ней Нору. Это рядом со столовой, где с минуты на минуту подадут кофе. По дороге Нора получила и вазочку для цветов. Красота – букет выглядел как шар из подснежников.
Хульда Перссон сидела у окна, на солнышке. Крохотное, хрупкое создание, этакая птичка-невеличка, седые волосики собраны на макушке в маленький пучок, на плечах изящная белая шаль. Глаза живые, любознательные, на щеках – легкий румянец. Все ее существо лучилось энергией и жизнерадостностью. Не верится, что ей без малого сто лет. Она и сама в это не верила. По крайней мере, никогда на свои годы не ссылалась и поблажек себе не вымогала, заметила начальница. Наоборот, Хульда частенько забывала о своем возрасте.
Увидев Нору, она сразу сообразила, кто это.
– Ты подружка Лены. Рада познакомиться.
Нора вручила ей цветы; старушка долго смотрела на них блестящими глазами, потом поставила вазочку на стол.
– Спасибо, детка, очень мило с твоей стороны. – Она устремила взгляд на Нору, долго, как и на подснежники, смотрела на нее, потом слегка улыбнулась и сказала: – Значит, ты живешь в моем старом доме!
Вот так они сразу же заговорили о главном.
Норе вовсе не понадобилось ломать голову над тем, как начать. Хульда времени зря не теряла, тотчас брала быка за рога. И отлично знала, чего хочет.
Во-первых, она не собиралась пить кофе в столовой, вместе с остальными.
– Нам с тобой надо потолковать спокойно, без помех. Дела у нас серьезные. А там житья не будет от этих старых перечниц. У некоторых совсем плохо с головой, слова разумного не добьешься.
Нора улыбнулась. Кое-кто из "старых перечниц" наверняка лет на двадцать моложе Хульды.
– Мы с тобой побудем тут, на веранде. Они сюда носа не кажут, вечно им сквозняки мерещатся. Потому я тут и сижу. Единственное место, где можно побыть в одиночестве. Иной раз это необходимо.
Нора помогла Хульде принести кофейные чашки и накрыть столик на веранде. Старики с любопытством глазели на нее, а Хульда явно гордилась, что у нее гости, наложила на тарелку целую гору печенья и унесла с собой на веранду.
– Вот так! Теперь можно и кофейку выпить. В свое удовольствие. Все будет замечательно!
Так оно и вышло. День оказался на редкость насыщенным. После кофе они погуляли под весенним солнышком, а потом Нору пригласили пообедать. И все время Хульда рассказывала о доме и его обитателях. Норе даже расспрашивать не пришлось. Она и так постепенно узнала все, что нужно.
Хульда была не из тех, кто знай себе рассуждает, не обращая внимания на собеседника. Она рассказывала, если можно так выразиться, на удивление чутко. Будто угадывала, о чем Нора думает и что хочет узнать. В результате у них получилась настоящая беседа, а не куча вопросов и ответов, – беседа, которая обеим доставила удовольствие.
Время от времени Нора вдруг вспоминала Лену. Хотя разница в возрасте между Леной и ее прабабушкой составляла более восьмидесяти лет, кое в чем они были очень похожи.
Удивительно. На миг в лице Хульды неожиданно проступали черты Лены, ее взгляд, и Нора могла угадать, какой Хульда была в молодости. И какой в старости будет Лена. Странное ощущение, прямо голова кругом идет.
Глядя на Хульду, Нора поняла, почему Лена вызывает у нее такую симпатию. Все лучшие Ленины качества были у Хульды как бы дочиста промыты и сияли словно золото. Лена еще не отшлифовалась и не умела пока вести разговор деликатно и чутко, но и Хульда, наверно, не всегда это умела. Теперь, когда познакомилась с Хульдой, Нора убедилась, какие замечательные возможности кроются в Лене. Эти две одной породы, одной крови. И обеим свойственна невероятная радость жизни.
Хорошо все-таки, что у нее есть Лена. Надо ее беречь, подумалось Норе.
– О чем ты думаешь? – спросила Хульда.
– О Лене.
– Я рада, что у Лены есть ты.
Да, Хульда Перссон – необыкновенный человек.
Она действительно оказалась той самой Хульдой, чье имя упоминалось в записках. И бабушка Инга не преувеличивала: память у Хульды была совершенно уникальная. И сохранила много чего. Начала Хульда с рассказа о себе.
Она не только жила вместе с мужем в дворовом флигеле и родила там свою дочку, но и сама родилась в том же дворе. В маленькой красной сторожке, на месте которой позднее выстроили флигель. Сперва-то и главного дома, выходящего прямо на улицу, не было в помине. Была усадьба, вроде как за городом, с картофельными и овощными грядками, с ягодными кустами и яблонями. Она как-то и не задумывалась, что все это расположено в черте города.
Потом сторожка сгорела.
Однажды Хульда с мамой пошли на реку стирать лоскутные половики, а когда вернулись, дом стоял в огне. Отчего возник пожар, выяснить так и не удалось. Хульде было тогда одиннадцать лет.
На время, пока строились новые дома – и тот, что выходил на улицу (в нем сейчас жила Нора), и дворовый флигель, – они поселились за городом, у родственников.
А когда дома отстроили, Хульда с родителями вернулась в город. Теперь они въехали в каменный дом. Все изменилось. Ничего не узнать. Впрочем, стало заметно, что живут они в городе. Особенно благодаря большому дому с башенками, каменными лестницами и высокими окнами, который отгораживал флигель от улицы.
Они считали свой новый дом большим и замечательным. По сравнению с маленькой красной сторожкой он и вправду выглядел шикарно. Но с главным домом соперничать никак не мог. Тот в глазах Хульды был сущим дворцом. И ребенком она прямо-таки благоговела перед его обитателями. А когда выросла и стала убирать тамошние квартиры, решила, что работа у нее весьма престижная.
В дворовом флигеле Хульда поселилась в 1898 году. Ее отец служил в этих двух домах дворником – до самой своей кончины двенадцать лет спустя. Потом наняли нового дворника и название ему придумали поблагороднее – консьерж.
Консьерж стал ухаживать за Хульдой, он был намного старше ее, но выглядел молодцом. В общем, все шло как полагается в таких случаях. Через несколько лет они поженились, и консьерж переехал к ним во флигель. Раньше он жил где-то в городе. А Хульда с мамой так и оставались во флигеле, хотя отец умер.
Замуж Хульда вышла в 1916-м. Ее мама поначалу жила с ними, но отношения складывались неважно, с консьержем она не ладила и через некоторое время решила уехать. Перебралась за город, к родне. Наверно, и к лучшему.
– С ней случались приступы старческой злости, и тогда нам всем было не до смеху. Боже упаси попасться ей под горячую руку. А он, бедняга, нет-нет да и попадался, скрыться-то невозможно.
Хульда слегка улыбнулась воспоминанию. Потом вздохнула.
К сожалению, молодцеватый консьерж состариться не успел. В браке они прожили всего четыре года. Хульда только-только родила дочку – и осталась одна. Было это в 1920-м. Даты Хульда помнила прекрасно.
Смерть мужа нанесла Хульде тяжелый удар. Но она выстояла. Квартира осталась за ней, а на жизнь она зарабатывала, помогая по хозяйству в окрестных домах. Все шло хорошо, люди относились к ней по-доброму.
– Н-да, эти годы, когда я жила вдвоем с маленькой Ингой и была сама себе хозяйка, во многом самое для меня счастливое время.
А потом она взяла и снова вышла замуж.
Решила, что маленькой Инге, которая как раз собиралась в школу, лучше иметь нормальную семью – отца и мать. Новый муж был вдовец с двумя детьми – девочкой и мальчиком, в Ингиных же годах. Казалось бы, все будет хорошо.
– В некотором смысле все правда шло хорошо…
Дети были воспитанные, послушные, да и у мужа особых недостатков не имелось, кроме жуткой приземленности. Он чинил велосипеды, круглые сутки в них копался, и ничто другое его не интересовало. Хотя ездить на велосипеде он совершенно не умел! Хульда слегка улыбнулась.
– Я не виновата, но это ужасно действовало мне на нервы. Ведь такова была, что называется, суть его натуры. Сама я, понятно, на велосипеде ездить умела, хотя вообще-то велосипеды меня не интересовали. Вот в чем заключалось различие между нами. Понимаешь, о чем я?
Нора прекрасно понимала. Она легко следила за ходом Хульдиных размышлений, голова у старушки работала бодрее и резвее, чем у многих молодых. На лице Хульды вдруг отразилось огорчение. Она покачала головой. Вздохнула.
Самая большая ее ошибка в том, что поддалась на уговоры и согласилась съехать из флигеля. Оставить двор с яблоней и стаями галок. Дело в том, что мужу – его звали Эдвин – предложили задешево купить дом, где находилась его велосипедная мастерская. Кто же тут устоит – жилье и мастерская в одном доме.
– Разве остановишь мужика? Ничего я поделать не смогла.
Словом, из квартиры с обоями в голубой цветочек и с латунными дверками на изразцовой печи в большой комнате они переехали в дурацкий новый прямоугольный домишко и разместились на втором этаже, в четырех дурацких прямоугольных комнатах. Окнами на улицу.
– Комнаты всегда прямоугольные. И дома тоже, – засмеялась Нора.
Хульда посмотрела на нее, в глазах искрились смешинки.
– Конечно, только этого вроде как не замечаешь. А там все углы бросались в глаза. Ненормальная какая-то прямоугольность, неотвязная. Понимаешь, о чем я?
В общем, Хульда тосковала по флигелю, пусть даже там у них было всего две комнаты. И по крайней мере, хотела, как раньше, помогать хозяйкам в старом квартале, но тут муж вдруг стал на дыбы. Незачем ей этим заниматься. У них же свой дом есть. Она теперь сама хозяйка и будет помогать ему в мастерской. Хульда вздохнула.
– Сортировать гайки, мыть велосипеды. И пачкаться смазкой. За компанию с мужиком, который даже ездить на велосипеде не умеет! Это я-то с моей престижной работой!
Однако хочешь не хочешь она подчинилась, в те годы иначе было нельзя, и жизнь пошла дальше. Скучная, унылая. Хульда замолчала. А потом улыбнулась, вернее просияла, глядя на Нору.
– Ну, вот и всё про меня. Я подумала, будет лучше, если ты немножко узнаешь обо мне, прежде чем я начну рассказывать обо всех других, а именно к этому мы сейчас и перейдем. Ты ведь должна иметь представление о рассказчике. Иначе не сможешь оценить мои слова. Понимаешь, о чем я?
– Конечно, понимаю, – улыбнулась Нора. Хульда быстро взглянула на нее.
– Я часто так говорю?
– Да, часто.
– Ну и хорошо. А знаешь почему?
– Не-ет.
Нора помотала головой, а Хульда с заговорщицким видом объявила, что говорит так, только когда чувствует, что ее вправду понимают. Иначе и задавать этот вопрос бессмысленно. Но, увы, так бывает нечасто, пониманием ее не избаловали. Она посмотрела на Нору.
– Ты тоже считаешь, что понимания добиться трудно?
– Иногда, пожалуй… даже очень часто.
– Верно, для большинства так оно и есть. Но пытаться все равно надо. И ведь получается! Хотя бы в расчете на то, что сам себя поймешь. А если и этого нет, дело плохо. Вовсе никуда не годится.
Хульда весело рассмеялась над собственными словами. Она-то себя понимала, вне всякого сомнения.
– Ладно, хватит об этом, давай-ка перейдем к тому, что, собственно, тебя сюда привело. К обитателям твоего дома.
Нора чуть не забыла про свою задачу. Так интересно было слушать, как Хульда рассказывает о себе и о своей жизни.
Хульда удивленно взглянула на нее, покачала головой.
– Знаешь, дружок, начни я всерьез рассказывать о себе, мы бы никогда не закончили. Пора тебе услышать то, зачем ты приехала!
Хульда встала. Самое время прогуляться.
На улице задувал свежий ветерок. Нора опасалась, не холодновато ли для Хульды, и направилась было туда, где потише. Но Хульда воспротивилась. Она хотела гулять на ветру. Где с воздухом что-то происходит. Просторное ее пальто обвивалось вокруг ног, платок, того и гляди, сорвет с головы. Маленькая, хрупкая – кажется, дунь ветер посильнее, и унесет ее, но она упрямо, решительно шагала вперед. Даже не позволила Норе взять ее под руку. Но немного погодя сама ухватила Нору за локоть.
– Не из-за ветра, просто так уютнее…
Они прошли несколько шагов, и Хульда продолжила рассказ.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Хульда вышла за своего велосипедного мастера и съехала из флигеля в 1925 году. К тому времени она прожила там четыре десятка лет, ведь и родилась на том же месте в 1885-м.
В 1898-м были построены новые дома. Историю Норина дома с 1898-го по 1925-й Хульда знала как свои пять пальцев. Точно помнила, кто жил в доме, какие квартиры и как долго занимал и что за это время произошло. Имела она и кой-какие сведения о судьбах разных семей – до их переезда в этот дом, а отчасти и после отъезда. Старалась не потерять их из виду, чтобы послать цветы и поздравить с праздниками.
Но кто же тогда жил в Нориной квартире?
Первым там поселился старый полковник. И прожил семь лет, с женой, маленьким сыном и дочками-подростками. Потом они выстроили себе особняк и съехали. А в квартире обосновался врач, холостяк, но через год-другой он женился на учительнице музыки, и у них родились двое сыновей. Учительница давала частные уроки игры на фортепиано, а один из мальчиков играл на скрипке, так что при них из квартиры всегда слышалась музыка.
– И долго они там прожили?
Хульда задумалась, посчитала на пальцах.
– Позднее они переехали в Кальмар, врач получил там должность заведующего отделением. Но это случилось уже не при мне. При мне они никуда не съезжали.
Странно. Норе вспомнились ленточки с записками. Последняя была датирована 1920 годом. То бишь когда квартиру занимал врач. Стало быть, вазочка принадлежала его семье. Как, наверное, и большинство прочих вещей. У них было два сына.
Выходит, автор записок – мальчик?
А она думала, девочка.
Хотя, возможно, это было предвзятое мнение, подкрепленное рассказом бабушки Инги о девочке, которая танцевала в квартире. Значит, девочка просто случайная гостья? Нора спросила Хульду о девочке.
Да нет, вовсе не гостья. Эта девочка жила в соседней квартире. Врач с семьей занимал большую квартиру, ту самую, где прежде жил полковник. Но рядом была еще одна, трехкомнатная. Там и жила девочка-танцовщица.
– Ты-то живешь в большой квартире?
Нора изумленно воззрилась на Хульду. О чем это она? Там же только одна квартира! Восемь комнат, целый этаж. Никакой трехкомнатной квартиры рядом нет.
Ах, вот в чем дело! Хульда вспомнила. Она слышала, что в начале 30-х квартиры соединили в одну. Но сама уже съехала оттуда, оттого толком и не запомнила.
Действительно, какой-то полоумный адвокат, собираясь переехать в этот дом, решил часть этажа оборудовать под контору. Занялся модернизацией, много чего изменил, переделал по-своему – одни стены сломал, другие перенес. Все верно. Но Хульда там не бывала, только слышала от других.
– Не иначе как он и заклеил обоями все старые стенные шкафы. – Нора рассказала про шкафы, которые Андерс отыскал в ходе ремонта.
Хульда тряхнула головой. Да, наверняка. Этот малахольный здорово там поорудовал. Дай ему волю, весь дом бы перестроил, от подвала до крыши. Никак не мог угомониться. Но когда ремонт закончили, он заскучал и переехал в другое место, где мог начать все сызнова. Такой уж уродился – жить не мог без переездов и ремонтов.
– Чудные бывают люди, знаешь ли.
– Он, видать, еще и спешил, – заметила Нора. – Шкафы заколотил, даже не проверив, пустые они или нет. Мы там столько разных вещей нашли!
Хульда рассмеялась.
– Да, этот тип здорово порол горячку!
Ясно, ему было недосуг заглядывать в шкафы – дел-то по горло, заколотить все поскорей, и баста! Вечно мотался по городу как неприкаянный.
– Ну а те люди, что жили там до адвоката, – почему они оставили так много? Вещи-то хорошие!
– Может, в ту пору считали иначе…
Хульда полагала, что люди, у которых так много всякого добра, просто упомнить не могли, что у них есть.
– Они что же, никогда не убирались?
Хульда взглянула на Нору, с трудом сдерживая смех. Почему? Конечно же убирались. Ей ли не знать.
– Я сама там и убиралась. И должна тебе сказать, что из-за этих глубоченных шкафов никто особо не напрягался. Обычно их вообще не трогали. На верхотуру толком не доберешься. Иногда, конечно, и там чистили. Но не слишком часто.
Большей частью наверх отправляли вещи сломанные или ненужные, которыми почти не пользовались. Выбрасывать их не выбрасывали, но при переезде забывали.
Хульда считала, что вообще не стоит придавать этому значение. После людей всегда остаются всякие вещи. Забытый старый хлам. Время идет, и в один прекрасный день хлам становится антиквариатом и опять возвращается в гостиные. Хульда засмеялась. За свою долгую жизнь она много такого перевидала, и, на ее взгляд, все это довольно глупо.