– Ну, хорошо, – буркнул он, возвращая Сашке златорыск.
Сашка отдала Тобиасу фонарик и шла следом за ним, сверяясь с горным компасом. В подземном лабиринте то и дело возникали разветвления, тупики, закольцованные переходы, а сам тоннель то сужался, так что они касались головами его свода, то вновь раздавался в стороны. Они продвигались, полагаясь только на златорыск, пока, выбившись из сил, не вышли к подземной реке.
– Все, давай отдохнем, – умоляющим голосом сказала Сашка, скидывая обувь и опуская ноги в ледяные струи воды.
– Да, скорее всего, там, на земле, уже ночь, – ответил Тобиас. – Жаль, что костер нельзя развести.
Сашка достала из рюкзака хлеб, сыр и теплый плед, который ей дали альвы. Наскоро перекусив, она завернулась в него с головой, словно в кокон, и сразу провалилась в сон.
Проснувшись, привычно подумала: "Темно – значит, еще ночь, можно спать до утра", но вспомнила, что они под землей, и включила фонарик. Тобиас спал, примостившись на голых камнях, и чуть не стучал зубами от холода в промозглом подземелье. Сашка, устыдившись, укрыла его пледом и села рядом.
Тобиас спал беспокойно, ворочался и бормотал во сне что-то неразборчивое. Сашка осторожно достала из рюкзака зеркальце, которое ей подарили мермейды, и чуть дыша поднесла его к лицу Тобиаса. Сначала в нем отразился только он, но стоило ей чуть изменить угол наклона, как стекло помутнело, и Сашка увидела высокую темноволосую девушку с тонкими чертами лица, неуловимо похожую на Тобиаса. Затравленно озираясь, незнакомка стояла в окружении черных стражников с длинными пиками. Солдафоны дико гоготали, наслаждаясь растерянностью жертвы.
– Что, ведьма, угодила в ловушку? – глумливо спросил один из них, приподняв пикой край ее платья. Девушка оттолкнула пику с содроганием, словно та была ядовитой змеей, чем вызвала новый приступ хохота мучителей. И вдруг в круг ворвался мальчишка – худой как жердь, с горящими от бешенства глазами. Он встал, заслонив старшую сестру, хотя едва доставал ей до плеча.
– Уйди с дороги, щенок. Я второй раз повторять не буду, – процедил предводитель стражи.
– Иди, иди домой, – мягко подтолкнула его в спину сестра. – Все будет хорошо.
Она протянула руки вперед, и один из стражников туго скрутил ей запястья веревкой, закрепив ее конец у своего седла. Мальчик с побелевшим лицом, сжав кулаки, переводил взгляд то на мать, то на отца, которые молча стояли, понурив голову.
Сашка увидела, как из глаза спящего Тобиаса скатилась к виску одинокая слеза, и поспешно спрятала зеркальце в карман. Она уже жалела, что тайком заглянула в самые сокровенные его воспоминания, увидев то, что он больше всего на свете желал и в то же время боялся забыть.
Издав судорожный вздох, ее спутник проснулся.
– Ты чего здесь сидишь? – подозрительно спросил он.
– Да так… Ты так громко клацал зубами от холода, что я проснулась, – улыбнулась Сашка.
– Вот еще, – фыркнул Тобиас, скидывая плед. – Поднимайся, надо идти дальше.
И вновь они побрели по темным запутанным катакомбам, следуя указаниям стрелки на златорыске. В какой-то момент Сашка ясно осознала: им не выбраться обратно. Прибор был настроен на поиск единорога, но как заставить его показать обратный путь? Что положить внутрь? Глоток свежего воздуха? Солнечный зайчик? Шелест листвы? От сознания, что она обрекла друга на верную смерть, у нее запершило в горле, но она так и не решилась поделиться с ним своей догадкой. А сами они вряд ли смогут вернуться даже к месту последней стоянки… Кстати, когда она была? Час назад, а то и все полтора. Хорошо, что в фонарике пока хватало заряда батарей.
Вдруг Тобиас остановился. Путь им преграждала груда камней – видимо, осыпались во время оползня. Тобиас осветил завал фонариком: сверху виднелся небольшой просвет.
– Придется лезть, – сказал он, окинув Сашку скептическим взглядом.
Она хмыкнула и стала ловко взбираться по валунам. Камни были замшелые и удивительно теплые, словно нагретые солнцем. Добравшись до вершины, она издала победный клич, повторенный многоголосым эхом, и помахала Тобиасу рукой. Вдруг камни под ее ногами стали раскачиваться и грохотать. Чтобы не слететь кубарем вниз, Сашка плашмя упала на валун и облепила его руками и ногами, как морская звезда. Камни шевелились, вращались и вдруг сложились в огромного великана. Сашка, мечтая стать невидимой, яркой заплаткой висела на его бедре.
– Кто это тут расшумелся? – пророкотал громоподобный бас. Великан отодрал Сашку и, осторожно придерживая за шкирку двумя пальцами, как шкодливого котенка, поднес к глазам. Крохотные буравящие взглядом глазки скрывались в бугристых изломах каменного лица.
Снизу раздались отчаянные боевые вопли и скрежет металла – это Тобиас пытался напасть на каменного тролльда, рискуя сломать чудесный меч, выкованный дварфами.
– О, да ты не одна! – довольно прогремел великан, подхватывая и его. Весело напевая и находясь в прекрасном расположении духа, тролльд направился вглубь катакомб, сжимая их с Тобиасом в каменном кулачище. Златорыск тревожно пиликнул, предупреждая о том, что они сбились с курса, и Сашка затолкала его поглубже в карман, чтобы не привлекать внимание великана.
Он приволок их в огромную пещеру, ярко освещенную пламенем большого костра. В углу пещеры стояло несколько коров и баранов, которые, завидев тролль-да, испуганно сбились в кучу, жалобно заблеяли и замычали. Великан довольно хмыкнул и опустил Сашку и Тобиаса в сплетенную из медных прутьев клетку, подвешенную у очага. Затем он подкинул в костер несколько сухих стволов и помешал варево, булькавшее в закопченном котле. Поужинав, с хрустом потянулся и увалился рядом с медленно тлеющими поленьями, вновь превратившись в бесформенную груду камней.
– Ну, и что теперь делать?! – прошипел Тобиас. – Сидим тут, как два певчих щегла…
– Да уж, точно, – невесело усмехнулась Сашка. – Ой, смотри, вон там, в углу, куча старых шкур навалена. Одиссей, оказавшись в пещере великана-циклопа, выколол ему единственный глаз, накинул овечью шкуру и проскочил у него между ног, когда он утром выпускал стадо на пастбище.
– Твой приятель, конечно, молодец и смельчак, да только прежде чем выколоть глаз тролльду, нужно придумать, как выбраться из клетки, – буркнул Тобиас.
Прошло еще несколько томительных часов. Наконец великан заворочался и с глухим ворчанием проснулся.
– Послушайте, уважаемый тролльд! Я, к сожалению, не знаю вашего имени, – бодро затараторила Сашка.
– Громопёрд, – обескураженный ее напором, пророкотал великан.
– Так вот, глубоко уважаемый Громопёрд, – обратилась Сашка, стараясь не думать о том, за что ему дали столь странное прозвище, и сохранять серьезный вид. – Я приношу самые искренние извинения, что своим громким криком нарушила ваш сон и вызвала совершенно справедливый гнев. Простите нас и отпустите, мы идем по крайне важному и неотложному делу.
Великан раскатисто расхохотался, придерживая себя за бока.
– Ах, муха, ну и насмешила же ты меня! А ты умеешь петь?
– Не так уж чтобы очень, – сказала Сашка.
– А танцевать? – с надеждой спросил тролльд.
– Нет. Ну то есть совсем нет.
– А твой приятель?
Сашка бросила быстрый взгляд на Тобиаса, который сидел в углу, мрачно нахохлившись, как сова.
– Да он вообще нелюдим, – язвительно ответила она.
– Ну что ж, тогда я вас просто сварю и съем, – скучающе зевнув, ответил великан.
– Да какой с нас навар, сами поглядите – кожа да кости, – стараясь унять дрожь в голосе, попыталась переубедить его Сашка.
– Да я не гурман, – махнул рукой тролльд и повернулся было на другой бок, чтобы вновь захрапеть, как вдруг вспомнил что-то и оживился. – Если отгадаешь загадку, так и быть, отпущу обоих, – пообещал он.
Решив, что все равно ничем не рискует, Сашка согласно кивнула. Загадки она любила и, когда была совсем маленькой, часто упрашивала Анну Петровну придумать загадку посложнее. И вот что заметила: надо как бы отвлечься, не ломать голову – тогда ответ придет сам собой.
"Стоит дуб,
На дубу двенадцать гнезд,
В каждом гнезде
По четыре синицы,
У каждой синицы
По четырнадцать яиц:
Семь беленьких
Да семь черненьких.
Что это?"
Сашка задумалась. "Двенадцать гнезд, четыре синицы в каждом, семь белых яиц и семь черных…" – мысленно прокручивала она загадку.
– Да, непростая задача, только кажется мне, что дуб – это год, гнезда – месяцы, синицы – недели, а их яички – ночи и дни, – сказала она.
Тролльд удивленно крякнул – он явно не ожидал правильного ответа, да еще так быстро.
– Ну что ж, тогда вот еще одна загадка. "Родился слепым, как подрос – прозрел. В ночь уходит на четырех лапах, а возвращается с восемью". Кто таков?
Сашка зажмурилась, сосредоточенно повторяя загадку и пытаясь найти хоть какую-то зацепку. Тролльд, расплывшись в довольной улыбке, наблюдал за ней, а потом хлопнул в ладоши.
– Даю тебе времени два часа. Не придумаешь отгадки – первой в супе сварю!
И великан, с трудом переставляя огромные ноги, вышел из пещеры.
– Ну, какие есть предложения? – усмехнулся Тобиас.
– Я хотя бы что-то пытаюсь предпринять, – огрызнулась Сашка. – А ты вечно всем вокруг недоволен. Сидишь и бурчишь тут, как старый филин.
– Я, между прочим, пока ты тут ему зубы заговаривала, прут пытался подпилить, – сказал Тобиас, отодвигаясь. И действительно, Сашка заметила, что один из нижних прутьев наполовину подпилен.
– Нас сварят в супе раньше, чем тебе удастся выпилить отверстие, через которое можно ускользнуть, – грустно ответила она.
– Ты думай, думай, а я пока пилить буду, – сказал он.
Сашка отвернулась и стала смотреть на коров и овец, которые деловито тянули из кормушки сено. "Интересно, откуда он сено берет в этом подземелье? – рассеянно подумала Сашка. – Да какая разница! Не о том думать надо! Слепой родился – прозрел, то четыре лапы, то восемь…"
При попытке представить существо с восемью лапами в воображении тут же возник огромный паук, покрытый черными жесткими волосками, плотоядно шевелящий сочащимися ядом клычками-хелицерами. Сашка содрогнулась от омерзения. Больше, чем пауков, она не выносила, пожалуй, только змей, при виде которых просто впадала в столбняк от ужаса. Однажды мальчишки во дворе бросили ей под ноги дохлого ужа. От неожиданности она громко заверещала, из кустов у тротуара раздалось довольное ржание. Она бросилась к подъезду, а вдогонку, по-ковбойски размахивая дохлой змеей над головой и издевательски улюлюкая, неслась ватага мальчишек. Сашка одним махом взвилась на третий этаж и чуть не сломала звонок, вдавливая кнопку побелевшими пальцами, пока перепуганная Анна Петровна не отворила двери.
Милая Анна Петровна, как же не хватало ее мудрости и спокойствия… Сашка, закрыв глаза, мысленно перенеслась в ее комнату: кружевные салфетки, шкаф с книгами, круглый столик, кровать с круглыми набалдашниками. И запах – такой домашний, уютный. И тихо бубнящее радио, и постукивание вязальных спиц, и сытое мурлыканье кота. Кто бы мог подумать, что этот раскормленный, лоснящийся ленивец был найден слепым заморышем в пакете у помойки! А ведь однажды он, гурман и привереда, приволок откуда-то придушенную мышку и гордо выложил добычу прямо на середину комнаты… Стоп! Сашка резко распахнула глаза.
– Кошка! – завопила она. – Это кошка!
Тобиас смотрел на нее непонимающим взглядом.
– Ну как же! – волновалась Сашка. – Это же просто, котята слепыми рождаются, а когда с ночной охоты возвращаются, то несут мышь в зубах – вот и восемь лап!
Теперь загадка казалась ей до обидного простой, очевидной.
Когда тролльд вернулся, Сашка со скучающим видом заявила:
– Я отгадала твою загадку. Это кошка! Отпусти нас.
– Хм-м-м, а ты и вправду мастерица отгадывать загадки. Тогда вот следующая… – словно не слыша ее последней фразы, сказал великан.
– Мы так не договаривались, – завопила Сашка. – Теперь моя очередь загадывать! Не отгадаешь – точно нас отпустишь, без обмана!
– Хорошо, – нехотя согласился тролльд.
Сашка задумалась. В голове вертелись только детские "Два конца, два кольца…" и "Висит груша, нельзя скушать". "Думай, думай!", – приказала она себе.
– "Идёт по снегу – не хрусти. Идёт по воде – не тонет. Идёт по огню – не горит", – сказала она.
Тролльд уселся перед костром и глубоко задумался. Затем вскочил и стал метаться по пещере, завывая и круша все на своем пути. Сашка испуганно вжалась в угол клетки.
– Какая отгадка? – проревел тролльд.
– Выпусти нас, как обещал, тогда скажу, – пролепетала Сашка.
– Ах ты, маленькая ведьма! Одурачить меня решила?! – тролльд распахнул клетку и сгреб их обоих в кулак. – Говори сейчас же, иначе прихлопну как мух!
– Раздавишь – никогда не узнаешь отгадки, так и будешь всю жизнь мучиться, – прохрипела Сашка.
– А-а-а-а! – страшно заревел тролльд, швырнул их на кучу старых шкур и бессильно опустился на пол.
Тобиас и Сашка быстро вскочили и бросились вон из пещеры. Когда они уже отбежали на достаточно большое расстояние, Сашка остановилась на минуту, обернулась назад и, сложив ладошки рупором, крикнула: "Это те-е-е-ень!" В ответ раздался лишь разъяренный звериный рык, и они припустили во всю прыть.
– Ну и рожа была у этого тролльда, когда ты сказала: "Это кошка!", – Тобиас взглянул на нее и расхохотался. И так это вышло заразительно, что Сашка, сама не зная почему, тоже стала улыбаться, а потом рассмеялась. Неудержимый гомерический хохот буквально согнул их пополам. Не в силах больше смеяться, они повалились на землю и стали кататься как безумные.
– О-о-ох, – простонал Тобиас, держась за живот. – А ты башковитая, тебе палец в рот не клади.
– Да уж, после истории с Серым, который оказался человеком, я вообще вряд ли смогу есть мясо, – ответила Сашка, и они вновь закатились хохотом, похрюкивая и утирая слезы.
Отсмеявшись, искатели перекусили остатками хлеба и сыра и пошли дальше, прокладывая дорогу по златорыску.
– Заночуем здесь, – сказал Тобиас, оглядывая большую пещеру.
Вдруг Сашка заметила, что ее кольцо излучает едва заметное изумрудное сияние, которое становится ярче по мере того, как в ее груди растет смутная тревога. В дальнем углу раздалось утробное рычание и зажглись два желтых огонька. Медленно, по-кошачьи мягко ступая, из тьмы выступило чудовище: огромная косматая голова с оскаленной пастью чем-то напоминала человечью, мощное львиное тело, сморщенные крылья летучей мыши и загнутый, как у скорпиона, хвост.
– Это мантикора, – чуть слышно прошептал Тобиас. – Она парализует жертву взглядом, отравляет ядом из шипа на конце хвоста и разрывает на части. На счет "три" я отвлеку ее, а ты бежишь отсюда со всех ног. Раз, два… три!
Тобиас шагнул вперед, выхватил из-за пояса походный топорик, который ему дал Двалин, и метнул в мантикору. Топор с глухим стуком отлетел в сторону, словно ударившись о каменную стену.
Тобиас вынул из ножен меч. Он готовился дорого продать свою жизнь, но сначала кинул быстрый взгляд, чтобы убедиться, что Сашка в безопасности.
– Ты почему до сих пор здесь? – заорал он, видя, что она так и стоит столбом, словно завороженная. И дело было не в глупом безрассудстве. Она в самом деле не в силах была пошевелиться. Желтые кошачьи глаза мантикоры будто парализовали ее, подчинили, лишили воли. Не сводя немигающего светящегося взгляда с кольца на шее у девочки, мантикора крадучись приближалась, словно вовсе не замечая Тобиаса. Каким-то шестым чувством Сашка поняла, что этот хитрый и жестокий зверь ни разу в жизни не упускал добычи и не встречал соперника, равного ему в силе и изворотливости. Посланник смерти, яростный и безжалостный, способный лишь ломать кости, рвать плоть, пожирать. Сашка чувствовала, как с каждой секундой слабеет, обмякает. Их разделяло всего несколько метров, и девочка уже слышала клокочущее дыхание зверя, в азарте хлеставшего себя по бокам жестким хвостом, заученным движением неизменно разворачивая боковыми гранями жало, напоминающее хорошо заточенное копье. Не в силах больше выносить этот убийственный взгляд, Сашка неимоверным усилием воли сомкнула веки. Мантикора, готовясь к смертоносному прыжку, припала на передние лапы и раскрыла пасть, издав победный громоподобный рык.
В эти секунды Тобиас, воспользовавшись тем, что внимание мантикоры всецело приковано к Сашке, зашел слева и бросился, пытаясь пронзить ее клинком. Уловив его выпад боковым зрением, чудовище успело в последнюю секунду отпрянуть в сторону, и клинок оставил лишь легкую царапину на непробиваемой шкуре. Зашипев, словно разъяренная кошка, мантикора приподняла уродливые кожистые крылья и, обнажив в оскале три ряда острых зубов, развернулась к мальчишке, которого она до этого не принимала за добычу, достойную внимания. Взмах длинного хвоста смел его с ног, а следующий удар жала со страшным ядом стал бы последним, если бы Тобиас не откатился в сторону.