На следующий день Сашка заходила в конюшню на подгибающихся от волнения ногах: конечно, вчера ей благодаря чертовскому везению удалось присмирить строптивого коня, но в каком-то настроении он пребывает сегодня? Как даст породистым копытом под дых – все звезды на небе пересчитаешь. Беспечно насвистывая для виду, она подошла к деннику, где стоял Гордость Андалузии, окликнула его и, как ни в чем не бывало, сказала "Прими!". Конь, с интересом наблюдавший за ней, поразмыслив пару секунд, посторонился, давая ей возможность пройти в денник. Войдя, Сашка похлопала его по шее, ласково называя по имени, и угостила морковкой. И, продолжая оглаживать крутую шею, зашептала: "Ты – самый красивый конь в этой конюшне. Да что там – в этом захолустном городишке. Тебе здесь не место. Ты достоин гораздо большего, ты рожден вызывать восхищение и восторг, гарцевать под аплодисменты и вспышки камер. Скоро аукцион, и ты должен показать себя с лучшей стороны. Доверься мне, я твой друг". Конь, казалось, внимательно слушал ее, а затем добродушно всхрапнул.
Теперь оставалось самое сложное – накинуть недоуздок. Сашка старалась провернуть это так, словно это было самым обыденным делом – без резких движений, легко и уверенно, не давая коню возможности проявить характер и вырвать голову. Привязав жеребца к кольцу над воротцами денника, она приступила к чистке: сначала осторожно прошлась щеткой ото лба к носу, а затем жесткой скребницей вычистила шею, плечи, круп и – особенно осторожно – ноги. Челку, гриву и хвост она сначала терпеливо разобрала пальцами, а затем расчесала гребнем с редкими зубцами. Напоследок протерла жеребца влажной суконкой, отошла на шаг – и сама залюбовалась: шерсть благородно залоснилась, выгодно подчеркивая сильные мускулы.
На конюшне Сашка молча бралась за любую работу. И день за днем терпеливо стремилась завоевать доверие норовистого жеребца, исподволь подбирая ключик к его сердцу.
"Запомни, дочка, лошадь – умное и гордое создание, никогда не унижай его и не пытайся силой добиться выполнения приказов – конь этого не прощает и обязательно при первом удобном случае припомнит, – наставлял ее в свое время старый Айрат. – Терпение и настойчивость. Но при этом не забывай – лошадь должна видеть в тебе вожака, лидера. Она должна осознавать, что именно ты, а не она, выбираешь путь и задаешь темп. Лишь в этом случае она будет счастлива служить тебе – не по принуждению, а из уважения".
И первым шагом на этом долгом пути было приучить Гордость Андалузии, которому, похоже, крепко досталось от прошлых хозяев, взбешенных его неукротимым нравом, доверять человеку и не ждать подвоха. От резкого звука конь мог запросто взвиться на дыбы.
В первые дни на новом месте вороной лишь Сашке позволял приближаться к деннику. Старательно расчищая жеребца, она мягко и осторожно оглаживала его сильную шею, бока, постепенно приучая его спокойно относиться к прикосновениям. Затем, когда касания уже не вызывали непроизвольного подрагивания кожи, она, стремясь закрепить успех, стала то нарочно громко шуршать пакетом, прибираясь в деннике, то напевать или хлопать в ладоши, приучая его не бояться новых звуков. Когда установился прочный контакт, Сашка решилась вывести его на воздух: и тут ни в коем случае нельзя было воздействовать тычком – только мягким движением повода, и лишь до того момента, пока жеребец не поймет, что от него требуется, и не уступит хотя бы на йоту. И даже самая маленькая победа заставляла сердце Сашки ликовать от восторга, она улыбалась и оглаживала умного красавца. Постепенно он привык к прогулкам на корде и послушно отправлялся в аллюр от легкого взмаха ее руки. Садиться в седло после той скачки на Сером Сашка уже не решалась – и дело даже не в запрете врача. Кости на сломанной руке срослись, а травма спины никак себя не выдавала. Но она обещала маме. Хотя ее так и подмывало вскочить в седло и шенкелем отправить коня в бешеный галоп. Она завистливым взглядом провожала Серегу или его напарника, которые по очереди выезжали вороного. Им доставался восторг быстрой скачки, ей – метла и щетки.
День за днем по шажочку завоевывая доверие вороного, Сашка ни на минуту не забывала о Сером, у которого и грива теперь была волосок к волоску, и копыта вычищены, и глаз озорно сверкал. Облезлый доходяга, каким его все привыкли видеть, словно разом молодел, когда приходила Сашка, и безумно ревновал ее к красавцу-вороному. Задерживаясь на конюшне допоздна, Сашка вела с Серым долгие задушевные беседы. Рассказывала о Питере, маме, Анне Петровне, конной школе и заветной мечте – наступит лето, и она наконец улетит к маме за океан. На этом месте Сашка спотыкалась и прикусывала язык, потому что в глазах Серого явственно читался вопрос: "А как же я? Ты меня бросишь?" И Сашка поспешно начинала рассказывать о том, что было сегодня в школе и какой же все-таки придурок этот несносный Хусаинов.
"Не загадывай наперед, жизнь сама все расставит по местам", – часто приговаривала Анна Петровна, когда Сашка делилась своими переживаниями и страхами. И в сотый раз оказывалась права.
Как-то раз, в начале февраля, прибираясь в деннике Серого, Сашка случайно услышала разговор:
– Седьмой и пятый денник скоро освободятся. Вчера закупщик с Нагайбака приезжал, Кощея и Изабеллу сторговал, – сплюнув, сказал Серега.
– Так вроде Кощея же Барон Сашке обещал. Девка из сил выбивается… – возразил ему другой конюх.
– Ты как будто не знаешь – ему никто не указ. Вороной уже присмирел, так что ему соблюдать договор выгоды нет – погонит Сашку с конюшни и еще пинка на добрую память отвесит, – сказал Сергей.
Сашка стиснула зубы, но из глаз все равно брызнули жгучие злые слезы. Она бросила лопату и быстро проскочила мимо примолкших конюхов.
Сашка ворвалась к Дамиру как океанский ураган.
– Мразь, он все-таки продал Серого на мясо! – она в бешенстве металась по комнате, не находя себе места. Дамир все понял без лишних слов.
– В полицию идти бесполезно. Для них лошадь – не живая душа, а имущество: как хочешь, так и распоряжайся, хоть "покатушки" устраивай, хоть на колбасу, – продолжала буйствовать Сашка.
Она бросилась на старенький диван, который лишь затравленно скрипнул. Дамир молчал, напряженно обдумывая что-то, и кусал губы.
– Ну хорошо, давай просто уведем и спрячем его, раз не осталось иного варианта, – наконец произнес он.
От неожиданности – услышать такое от тихони-отличника! – Сашка резко села и пристально вгляделась в его лицо, пытаясь понять – не шутит ли? Уже через пару мгновений они горячо обсуждали детали ночной операции.
– Мама послезавтра дежурит в ночь, отец на вахте, так что я смогу тихонько улизнуть на пару часов, когда малышня угомонится, – сказал Дамир. – Я стукну, ты тихо в окно вылезешь – главное, не проспи!
Какой уж тут сон! Сашке казалось, что в эти два дня время ползло медленно, как мохнатая гусеница по листу лопуха. Она позвонила на конюшню и хриплым голосом сообщила, что простудилась и лежит с высоченной температурой, так что в ближайшую неделю работник из нее никакой.
В среду после наспех проглоченного ужина Сашка ушла в свою комнату, битый час просидела над учебником по физике, раз за разом пробегая невидящим взглядом главу о силе сопротивления. А потом махнула рукой и завалилась на диван с книжкой. Она то и дело поднимала глаза на часы, но стрелка словно прилипла к циферблату.
Наконец Вера Георгиевна тяжело прошаркала по коридору, и все стихло. Сашка погасила свет, оставив только настольную лампу, и по углам комнаты залегли глубокие тени.
Когда в окно мелко поскреблись, ее сердце бешено заколотилось. Стараясь не шуметь, она растворила старую двойную раму, и в комнату ворвался студеный воздух.
– Давай скорее! – сдавленно прошипел Дамир.
Сашка достала из-под дивана спрятанные с вечера пуховик и сапоги, быстро оделась и спрыгнула в мягкий сугроб.
Лицо Дамира до самых глаз было замотано шарфом.
– Ты что, в ниндзя решил поиграть? – не удержалась от улыбки Сашка.
Но Дамиру, похоже, было не до шуток.
– Не хочешь щеки и нос отморозить – тоже п-прячь: на велике придется г-гнать, – деловито произнес он.
К счастью, заснеженные улицы были пусты, и вскоре вконец окоченевшая Сашка и взмокший от быстрой гонки Дамир затормозили в переулке у конюшни.
Сегодня в ночную смену был Серега – обычно он, выпроводив всех и заперев двери, уходил в подсобку и смотрел боевики на полную громкость, так что попасть на глаза сторожу Сашка не особенно опасалась. Заслышав осторожные шаги, из-под железных ворот вылез Дунай – мохнатый увалень-алабай, которого на ночь спускали с привязи. Он узнал Сашку, которая еще с ужина припасла для него ароматную котлету, и приветливо лизнул в лицо, помахивая куцым обрубком хвоста. Сашка по-пластунски пролезла под воротами и тихо отомкнула засов железных ворот, но распахивать их не стала, чтобы не привлечь внимания случайных ночных прохожих.
Дамир остался на улице, готовый в случае опасности пронзительно засвистеть. План был прост: тихо пробраться в конюшню, увести Серого, не наделав шума, и укрыться в надежном месте. Осенью, гуляя в городском парке, Сашка случайно набрела на заброшенную сторожку – на первое время спрятать коня можно там.
Едва Сашка приотворила дверь конюшни и пробралась в теплый, пахнущий сеном и навозом сумрак, как услышала приветственное ржание. Вороной, почуяв знакомый запах, всхрапнул и со всей силы ударил копытом в деревянную перегородку. На шум из подсобки выглянул заспанный Серега – Сашка едва успела укрыться за ларем с отрубями.
Сергей обвел денники хмурым взглядом, зло сплюнул и снова убрался. Сашка гусиным шагом просеменила к деннику Серого и тихо приподняла щеколду. Сняла с гвоздика упряжь.
– Обойдемся сегодня без седла, Серый, некогда тут рассупониваться.
Руки ее сноровисто надевали упряжь, а в голове уже прокручивался план побега.
Она потянула Серого к двери, но тут вороной, оскорбленный столь явным пренебрежением к его высокородной особе, громко заржал и со злости так лягнул перегородку, что едва не разнес ее в щепы. Сашка, поняв, что через секунду сторож будет здесь и прятаться уже бесполезно, птицей взлетела на Серого и пустила его в галоп. Времени, чтобы спешиться и распахнуть во дворе тяжелые железные ворота, уже не оставалось. Она лихорадочно искала спасительную лазейку: двор окружал забор едва ли не в два метра высотой – Дмитрий Сергеевич не жаловал любопытных взглядов соседей, – но в дальнем углу, за сараем, как помнила Сашка, была куча слежавшегося щебня.
Времени на раздумья уже не было, она дернула левый повод и завела коня на круг. "Давай, милый, выручай, это наш последний шанс", – шепнула она в ухо Серому, склонившись до самой гривы. Конь, словно разгадав ее сумасшедший замысел, оттолкнулся от щебня, взметнулся ввысь – и завис в воздухе, перелетая забор. Ошеломленная Сашка, упершись коленями и вся подавшись вперед, к вытянутой в струнку сильной шее, почувствовала, как он мягко приземлился и поскакал, не снижая темпа, по темной улице. Сашка упивалась безумием скачки – погони уже можно было не опасаться.
Кружными путями они добрались к окраине старого парка и с трудом разыскали сторожку, почти до окон занесенную снегом. Хлипкая хибара, собранная из битого кирпича и завалявшихся досок, скорее, напоминала деревенский туалет. Сашка разгребла, поминутно дуя на коченеющие пальцы, снег, заваливший дверь, и завела Серого.
– Это ничего, что холодно, сейчас надышим, – успокаивала она то ли его, то ли себя.
Заметив, что коня трясет крупной дрожью, она мысленно чертыхнулась, стянула с шеи длинный вязаный шарф и стала быстро обтирать им разгоряченные от быстрого бега бока. Холодина в сторожке была несусветная, но, по крайней мере, не задувал ветер и была крыша над головой. На улице повалил снег – вот и хорошо, следы заметет, промелькнуло в голове Сашки.
Вернувшись домой, Сашка тихонько прокралась на кухню и вскипятила чайник. Она обхватила дымящуюся чашку озябшими ладонями и блаженно зажмурилась, почувствовав, как разливается по телу благодатное тепло. Ее переполняла неуемная радость – невероятно, но ей все же это удалось! Операция по спасению прошла небезупречно, и был момент, когда ей казалось, что все безнадежно пропало – но сейчас все страхи и опасения казались надуманными. Серый спасен, свободен! Нужно только передать его в добрые и заботливые руки. Оставить его хотя бы еще на пару дней в хлипкой сторожке в парке было бы просто бесчеловечно, поэтому, как бы ни хотелось Саше видеться с ним каждый день, все же придется расстаться. Как быть, она уже придумала: в Челябинске есть ветеринар, известный зоозащитник – пару лет назад он спас искалеченного тигренка из передвижного цирка. В зубах тигренка застрял острый обломок кости, десна кровоточила и воспалилась, несчастный страдалец отощал до крайней степени. Ветеринар не только провел сложнейшую операцию, но и долгие месяцы терпеливо выхаживал тигренка, который бегал за ним как ручной. А сегодня возмужавший Жорик живет в одном из заповедников где-то на Дальнем Востоке. Конечно, обыкновенный конь – амурскому тигру не чета, но Сашка не сомневалась: ей удастся убедить ветеринара, что Серый – совершенно особенный. Но это все потом, потом, сил уже не осталось.
Сашка повалилась на расправленный диван и блаженно потерлась щекой о прохладную подушку. И вдруг она резко села, пораженная внезапной мыслью: Дамир, наверное, не видел, как она перемахнула забор на противоположной стороне двора и скрылась в темном проулке. Он так и остался ждать ее у ворот. Она несколько раз набрала его номер, но бездушный металлический голос сообщил: "Аппарат абонента выключен".
"Да нет, не может же он просидеть в сугробе всю ночь! Конечно, он догадался, что план… пришлось чуть-чуть изменить, – попыталась успокоить себя Сашка. – Но сама-то хороша! Забыть про единственного друга, который ради меня не побоялся пойти на риск!"
Сашка в отчаянии бухнулась на диван, пружины истерично взвизгнули в ночной тишине, и за стеной раздался глухой кашель Веры Георгиевны. Сашка поспешно натянула одеяло до самых глаз. Дверь тихо приотворилась, и в ее комнату бесшумно вошла Вера Георгиевна.
Сашка, старательно изображавшая глубокий сон, затаила дыхание. После нескольких томительных минут полной тишины она почувствовала, как Вера Георгиевна присела на край дивана.
– Бедная девка, умаялась за день, – тихо проговорила Вера Георгиевна. – Носится как угорелая, а спросишь – отмалчивается. Вся в мать…
Сашка заворочалась, надеясь, что это заставит Веру Георгиевну прекратить нежданные излияния. Но та, видимо, настроилась выговорить все, что скопилось на сердце за прошедшие месяцы, когда в ее размеренную жизнь, как камень в заросший ряской пруд, свалилась эта чужая непонятная девочка.
– Ворочается – неужто кошмары снятся? Разве расскажет? И мудрено ли – отца не знала, мать на целый год за океан упорхнула, только хвостом махнула на прощанье, птица перелетная… Прости Господи грешную, сто раз твердила себе – ни в чем ребенок не виноват, а как взглянет на меня глазами своими кошачьими, ведьминскими – аж сердце захолонет: та же кровь в ней, бродяжья… Не встретилась бы она на его пути, все иначе бы сложилось, жив был бы мой Сашенька.
Вера Георгиевна сдавленно всхлипнула. Ни разу до этого она не упоминала о Сашкином отце, а старые альбомы с его детскими, еще черно-белыми фотографиями, на которые Сашка случайно наткнулась в пропахшем лавандовым мылом шкафу, тут же забрала и, не проронив ни слова, унесла в свою комнату. Сашка затаила дыхание.
– Единственный сын. Поздний, долгожданный. Умный, талантливый – все схватывал на лету, все ему давалось играючи. Мы с отцом мечтали: закончит школу, поступит в институт, в люди выбьется. А эта детдомовская девочка… Как репей. И пропал парень. Как заговорила она его, заворожила зелеными своими глазищами. А ведь и смотреть-то не на что – худая, нескладная…
Сашка засопела – что-что, а она не позволит так говорить о матери.
– И ведь сколько я упрашивала – одумайся, на что жизнь размениваешь? Ушел из дома, забросил учебу, устроился на завод. Мне люди говорили – ютятся в общежитии, как голь перекатная, из мебели – только гвоздь в стене. А потом… их бригада грузила трубы. Один из тросов не выдержал, и вся пирамида раскатилась, подмяв под себя тех, кто не успел отскочить в сторону… И ведь она даже не пришла на похороны, не проводила его в последний путь по-людски. Просто исчезла, как и не было ее. Ни единого письма, ни звонка за одиннадцать лет. Ни слова о том, что кровиночка моя растет.
Сашка почувствовала, как на лоб опустилась сухая теплая ладонь, заботливо убирая непослушную прядь волос.
– Спи, милая, не держи зла на старуху. Совсем из ума выжила от горя.
Вера Георгиевна со вздохом поднялась, и последнее, что Сашка услышала перед тем, как провалиться в тревожный сон, был ее сухой кашель за стеной.
Будильник звонил уже в третий раз. "Еще чуть-чуть, обойдусь без завтрака и долгих сборов", – малодушно тянула время Сашка. Ей казалось, что она закрыла глаза лишь на пару секунд, а когда открыла, на часах было уже без пятнадцати восемь. Проклиная все на свете, она откинула одеяло и стала натягивать джинсы, но запуталась в штанине и с размаху грохнулась на пол. Вскочив как ошпаренная, она схватила портфель и пулей вылетела из подъезда, на ходу пытаясь попасть в рукава пуховика. Хорошо, что школа была совсем рядом, минут десять прогулочным шагом, а в экстренных случаях и за две можно добежать.
В кабинет биологии она влетела со звонком, встрепанная со сна, как мартовский воробей, и не сразу заметила царившее в классе странное оживление. Учительница задерживалась, и по кабинету летали записочки; девчонки перешептывались и глупо хихикали. А вечный двоечник Хусаинов малевал на доске огромное сердце, навылет проколотое стрелой, как насекомые в наглядных пособиях на стенах. "Сегодня же День Святого Валентина!" – вспомнила Сашка.
Отойдя на шаг и с видом признанного гения полюбовавшись на свое творение, Хусаинов начал крупно выводить: "Иноземцева…". Весь класс с интересом ждал продолжения, некоторые поглядывали на Дамира, который медленно покрывался красными пятнами. Но вместо нехитрого арифметического действия с именами влюбленных Хусаинов закончил дежурным "дура!". Дамир с побелевшими от злости губами подскочил и саданул ему практически наугад, по чистой случайности угодив прямо в переносицу. Хлынула кровь. Хусаинов, который был практически на голову выше, оттер ее ладонью.
– Ну все, хана тебе, паскуда! – тихо, но внятно процедил он.
Девчонки с упоением завизжали, а мальчики тут же образовали плотное кольцо вокруг вцепившихся друг в друга одноклассников.
– Что тут происходит? – фактически в ультразвуковых волнах заверещала биологичка, влетевшая в кабинет с видом фурии. – Хусаинов, Нигматуллин, дневники на стол – и оба к директору, живо!
Оба драчуна понурившись вышли из класса, и порядок был восстановлен. Когда прозвенел звонок с урока, Сашка собрала учебники Дамира, которые так и остались на парте, и вышла в коридор, провожаемая насмешливыми взглядами и шепотками.
Дамира она разыскала в дальнем крыле, у кабинета химии. Он сидел на подоконнике и насупившись смотрел в окно. Сашка протянула ему забытые учебники и молча села рядом.
– Зря ты вмешался. Хусаинов – дебил, это все знают. Ну, поржали бы и через минуту уже забыли. А сейчас на неделю разговоров хватит. И ты – как с таким синяком дома покажешься?