Папа обладал серьёзным политическим влиянием, о чём я узнал, когда стал прогуливать школу, затесавшись в компанию соседской шпаны. Ребятишки не были членами банды или чего-нибудь вроде того - ни во что серьёзное они не впутывались; просто дети из неблагополучных семей, пытавшиеся привлечь чьё-нибудь внимание - пусть даже инспектора по надзору за малолетними преступниками. Может быть, как раз потому-то я с ними и связался… Наверно, мне и самому не хватало внимания. Я хотел, чтобы мои родители сошлись, и сейчас мне смутно кажется, что тогда я хулиганил в надежде, будто это может стать общей проблемой, способной заставить их воссоединиться.
В роли малолетнего преступника я не слишком преуспел. Большую часть времени, воруя сладости и пробираясь в кино без билета, я просто чувствовал себя очень глупо. Я был куда более зрелым, чем приятели - не только по уму, но и по росту. В пятнадцать лет я был полностью физически развит - метр восемьдесят девять и семьдесят пять килограмм - и, полагаю, большая часть наших проделок сходила с рук, потому что окружающие считали, будто я учитель, пасущий компанию учеников, или старший брат, присматривающий за малолетками. Порой я и сам воспринимал себя точь-в-точь так же, нередко сетуя на их детские выходки.
Более всего меня волновало отсутствие в нашей жизни стиля, класса, шика. Я очень рано понял, что изысками восторгаются все без исключения. Едва ли не к любому проступку, греху или преступлению относятся более снисходительно, если таковое совершено стильно.
А эти клоуны не сумели даже машину угнать красиво. Нарезав первые же колеса, они заехали за мной, но не успели мы проехать и пару километров от моего дома, как нас тормознула патрульная машина. Сопляки увели автомобиль из-под носа владельца, поливавшего газон. В результате мы все угодили в Хилтон для малолеток.
Папа не только вытащил меня оттуда, но и позаботился, чтобы ни в одном протоколе моё имя даже не упоминалось. В будущем эти политические чудеса для массы легавых обернулись изрядной головной болью - даже слона выследить гораздо легче, если с самого начала охоты напасть на нужный след.
Пилить меня папа не стал.
- Все мы совершаем ошибки, сынок, - промолвил он. - Я знаю, что ты пытался сделать, но так не годится. По закону ты всё ещё ребенок, но выглядишь, как мужчина. Наверно, тебе пора и мыслить, как мужчине.
Я бросил своих прежних приятелей, снова начал регулярно ходить в школу и устроился на неполный рабочий день клерком в отдел доставки одного бронксвилльского универмага. Папу это порадовало, и настолько сильно, что он купил мне подержанный Форд, с моей легкой руки превратившийся в настоящую ловушку для девочек.
Если кто и виноват в моих грядущих нечестивых поступках, то этот самый Форд.
Автомобиль лишил девственности мою совесть. Он познакомил меня с девушками, и прийти в себя я не мог целых шесть лет, шесть восхитительных лет.
Несомненно, в жизни мужчины бывают и другие периоды, когда либидо затмевает ему разум, но ничто так не подавляет лобные доли, как период созревания, когда мысли разбегаются, и всякая встречная аппетитная крошка только усугубляет помешательство. Разумеется, в пятнадцать лет я кое-что знал о девочках: они устроены не так, как мальчики, но не понимал почему, пока однажды не остановился на красный свет, только забрав Форд после косметического ремонта, и увидел, что на меня и мой автомобиль смотрит девушка. Заметив мой взгляд, она сделала глазами нечто эдакое, тряхнула тем, что спереди, и повертела тем, что сзади, - и вдруг собственные мысли захлестнули меня с головой; она пробила брешь в плотине. Не помню, как она села в машину и куда мы поехали, зато помню, что вся она была шёлковая, мягкая, нежная, тёплая, ароматная и абсолютно восхитительная, и я понял, что нашёл контактный спорт, который мне впервые и на самом деле пришёлся по душе. Она вытворяла со мной такое, от чего колибри позабыл бы о гибискусе, а бульдог сорвался с цепи.
Меня не впечатляют нынешние труды о правах женщин в спальне. Когда Генри Форд изобрел "Модель Т", женщины сбросили свои рейтузы и выпустили секс на большую дорогу.
Женщины стали моим единственным пороком. Я упивался ими, мне было вечно их мало, я просыпался с мыслью о девушках и отходил ко сну с мыслью о них - очаровательных, длинноногих, головокружительных, фантастических и дивных. Я отправлялся на охоту на рассвете, выезжал за ними по ночам и искал их с фонарём. По сравнению со мной Дон-Жуан страдал лишь лёгкой формой любовной горячки, я же был одержим до безумия.
После нескольких феерических встреч я тоже стал малым не промах. Девушки не обязательно и не всегда обходятся дорого, но даже самая честная, чистая, непритязательная и невинная Fräulein время от времени рассчитывает развести тебя, как минимум, на гамбургер и колу - хотя бы для поддержания спортивной формы. Я же попросту зарабатывал не так много на хлеб, чтобы платить за пирожные. В общем, мне нужно было каким-то образом изыскать средства.
Тогда я и попытался искать помощи у отца, отнюдь не пребывавшего в неведении по поводу моего открытия существования в природе девушек и сопутствующих радостей.
- Папа, просто здорово, что ты подарил мне машину, и мне жутко неудобно просить тебя о новом одолжении, но у меня с этой машиной проблемы, - взмолился я. - Мне нужна кредитная карточка на бензин. Мне платят лишь раз в месяц, а тратясь на школьные завтраки, билеты на футбол, свидания и всё такое, я не всегда могу заплатить за бензин. Я буду стараться оплачивать счета самостоятельно и обещаю не злоупотреблять твоей щедростью, если ты позволишь мне завести кредитную карточку.
Я был речист, как цыган, торгующий лошадьми, к тому же ещё и искренен, как поп на исповеди. Поразмыслив над просьбой пару секунд, папа кивнул.
- Ладно, Фрэнк, я тебе верю, - с этими словами он извлёк из бумажника кредитную карту Mobil. - Бери эту карточку и пользуйся. Я теперь ничего с Mobil брать не буду. Это теперь твоя карточка, и расплачиваться по счёту ежемесячно придётся тебе. Я не стану расстраиваться, если ты немного воспользуешься моей добротой.
А следовало бы. В первый месяц всё прошло по уговору. Пришёл счёт от Mobil, я принес нужную сумму и перевёл её в нефтяную компанию. Но платёж оставил меня без гроша, снова поставив преграду в моей неутомимой гонке за девушками. Я начал потихоньку отчаиваться. В конце концов, погоня за счастьем - неотъемлемая американская привилегия, не так ли? Но мне казалось, что меня лишили конституционного права.
Однажды кто-то сказал, что честных людей не бывает - бывают те, у кого нет возможности украсть. Наверное, он был мошенником: это любимая отговорка аферистов. Полагаю, немало людей воображает себя суперпреступниками, международными похитителями бриллиантов или кем-нибудь в том же роде, но ограничивают свои кражи мечтаниями. Думаю, многие время от времени испытывают искушение совершить реальное преступление, особенно если оно сулит приличную наживу, а они надеются, что их не вычислят. Такие люди искушению обычно не поддаются, повинуясь впитанному с молоком матери представлению о добре и зле, и здравый смысл побеждает.
Но есть и такие, у кого дух соперничества берёт верх над разумом. Ситуация бросает им вызов точь-в-точь так же, как бросает вызов альпинисту неприступный пик - одним своим существованием. Мораль и закон не в счёт, равно как и последствия. Подобные люди считают преступление игрой, и цель её - не одна лишь нажива; главное здесь - успех. Конечно, если куш недурён, это тоже плюс.
Эти люди - гроссмейстеры криминалитета. Как правило, они отмечены печатью пения, а их интеллектуальные слоны и ладьи всё время атакуют. О возможности подвергнуться мату они даже и не помышляют. Их всякий раз ошеломляет, когда коп с посредственным интеллектом ставит им шах, а копов всякий раз ошеломляют их мотивы. Преступление как вызов? Твою мать!
Но меня на первую махинацию толкнул как раз этот самый вызов. Деньги мне были нужны, никто здесь и не спорит. Всякий, у кого тяга к женскому полу перешла в хроническую форму, нуждается в деньгах, как в воздухе, как во втором пришествии. Однако нехватка средств не так уж меня и терзала в момент, когда я однажды вечером, остановившись на заправке Mobil, вдруг заметил большой рекламный щит с выставленными возле него шинами, гласивший: "Возьмите комплект, а мы поставим его на вашу машину бесплатно".
Вот тут меня впервые и осенило, что по карточке Mobil можно разжиться не только бензином и маслом. Вообще-то шины мне были и даром не нужны, но разглядывая постер, я вдруг придумал четырёхходовую комбинацию. "Чёрт возьми, - подумал я, - а ведь это может и сработать!"
Выбравшись из машины, я подошёл к заправщику и владельцу заправки в одном лице. Мы с ним поддерживали шапочное знакомство благодаря множеству моих пит-стопов на этой заправке, расположенной отнюдь не на самом бойком месте. "Я бы заработал куда больше, просто имея несколько заправок, чем работая на одной", - пожаловался он мне как-то раз.
- Во что мне обойдётся комплект "Whitewalls"? - осведомился я.
- Для такой машины - сто шестьдесят зелёных, но у тебя и так недурные протекторы, - он поглядел на меня, я понял, что он верхним чутьём уловил наклёвывающееся предложение.
- Да шины мне вообще-то не нужны, - согласился я, - зато я круто на мели. Знаешь, что бы я сделал? Я бы купил комплект этих шин, оплатив их кредиткой. Вот только забирать бы их не стал, а взял бы вместо них сотню баксов. Шины останутся у тебя, а когда отец заплатит за них Mobil, ты ещё огребёшь комиссионные. Но у тебя ведь фора с самого начала, а продав шины, ты заработаешь все сто шестьдесят. Как тебе такой расклад? Слушай, да ты отгрызешь кусок, как дракон!
Он внимательно поглядел на меня - во взгляде его заплясали чёртики алчности - и осторожно поинтересовался:
- А как насчёт родителя?
- Он даже не смотрит на мою машину, - пожал я плечами. - Я сказал, что мне нужны новые шины, и он велел их купить.
Но заправщик всё не сдавался.
- Дай мне глянуть на твои права? Может, карточка краденая? - Я вручил ему юношеские права с той же фамилией, что и на карточке. - Тебе всего пятнадцать? Выглядишь лет на десять старше, - заметил он, возвращая права.
- Я намотал немало миль, - улыбнулся я.
- Мне нужно позвонить в Mobil, чтобы одобрить сделку, - предупредил он. - Так положено при всякой большой покупке.
С заправки я выехал с пятью двадцатками в бумажнике.
Голова моя кружилась от счастья. Алкоголя я ещё не пробовал, поэтому не мог сравнить свои чувства, скажем, с элегантным опьянением от шампанского, но ещё ни разу я не испытывал столь восхитительного чувства на переднем сиденье автомобиля.
Правду говоря, собственная смекалка меня потрясла. Если это удалось однажды, то почему бы не удасться и дважды?
И удалось. В ближайшие месяц-полтора это удавалось столько раз, что я и счёт потерял. Уже не помню, сколько я купил на эту кредитку комплектов шин, аккумуляторов и прочих запчастей, а после вернул по бросовой цене. Я отметился на каждой заправке Mobil в Бронксе. Иногда просто подбивал заправщика дать мне десятку, а сам подписывал счёт на бензин и масло на двадцать долларов. Я беспредельно мошенничал, затерев карточку чуть ли не до дыр.
И, естественно, ухнул всё на девчонок. Поначалу я рассуждал так: раз уж Mobil обеспечивает мне удовольствия, то и начхать. А потом в почтовом ящике оказался счёт за первый месяц. Конверт едва не лопался от дубликатов квитанций, как рождественский гусь от яблок. Поглядев на итог, я даже стал прикидывать, не податься ли мне в монастырь, потому что вдруг понял: Mobil явно надеется, что счёт оплатит папа. До сих пор я как-то не осознавал, что козлом отпущения в этой игре сделал собственного отца.
Счёт я швырнул в мусорную корзину. Повторное уведомление, доставленное пару недель спустя, отправилось вслед за первым. Я подумывал, что следовало бы явиться к отцу с чистосердечным признанием, но так и не собрался с духом, хотя и понимал, что рано или поздно всё выплывет на поверхность. Уж лучше пусть ему скажет об этом кто-нибудь другой.
Удивительное дело, но в ожидании встречи в верхах между отцом и Mobil я ничуть не угомонился, продолжая жульничать с кредиткой и спуская добычу на очаровательных дам, хотя и осознавал, что надуваю собственного отца. Распалённая похоть заглушает голос совести.
В конце концов следователь Mobil явился к отцу в магазин.
- Мистер Абигнейл, вы владеете нашей картой уже пятнадцать лет, и мы очень ценим вас как клиента. Вы получили высший кредитный рейтинг, вы никогда не задерживали платежи, и я пришёл вовсе не за тем, чтобы досаждать вам по поводу счёта, - извиняющимся тоном сказал агент озадаченному отцу. - Мы недоумеваем, сэр, и хотели бы узнать одну вещь: как, чёрт возьми, вам всего за три месяца удалось так накрутить счёт за бензин, масло, аккумуляторы и шины для единственного Форда 1952 года выпуска? За последние шестьдесят дней вы поставили на него четырнадцать комплектов шин, за последние девяносто дней купили двадцать два аккумулятора, а десять литров бензина он сжигает меньше чем за семь километров. У нас складывается впечатление, что в нём даже нет крышки картера и поддона… Вам не приходило в голову поменять этот автомобиль на новый, мистер Абигнейл?
Отца как холодной водой окатили.
- Да я даже не пользовался своей картой Mobil, она у сына, - проговорил он, опомнившись. - Наверно, тут какая-то ошибка.
И тогда следователь выложил ему на обозрение не одну сотню квитанций Mobil - и на каждой красовалась моя подпись.
- Да как он мог?! И зачем?! - воскликнул папа.
- Не знаю, - отвечал агент. - Не спросить ли его самого?
Так они и поступили. Я начал было отпираться, но не убедил ни того, ни другого. Думал, папа будет вне себя, но он больше недоумевал, чем гневался.
- Послушай, Фрэнк, - предложил он, - если скажешь, как ты это сделал и зачем, мы обо всём забудем. Наказывать тебя я не стану, а счета оплачу.
Отца я всегда считал своим парнем, за всю жизнь он не солгал мне ни разу, и я тотчас же покаялся:
- Это всё девушки, - вздохнул я. - Они творят со мной что-то странное, даже не могу объяснить.
Папа со следователем понимающе кивнули, и папа ласково положил руку мне на плечо.
- Не огорчайся. Это не в силах объяснить сам Эйнштейн.
Но если отец меня простил, то мама решила мне ничего не спускать. Инцидент её искренне огорчил, а всю вину за мои преступления она взвалила на папу. А поскольку официально я по-прежнему находился под её опекой, мать решила избавить меня от пагубного влияния отца. И что хуже, по совету одного из святых отцов из Католического благотворительного общества, к которому она всегда принадлежала, мать упекла меня в частную школу для трудных подростков в Порт-Честере, штат Нью-Йорк, при католическом монастыре.
В качестве колонии для малолетних преступников эта школа не выдерживала никакой критики, смахивая более на шикарный летний лагерь бойскаутов, чем на исправительное заведение. Я жил в опрятном коттедже в компании ещё шестерых парнишек, и не считая того, что нам не позволяли покидать территорию городка и неусыпно за нами присматривали, никаких лишений мы не испытывали.
Святые братья, заправлявшие школой, отличались благодушием, ведя практически такой же образ жизни, что и их подопечные. Ели мы все в общей столовой; кормили нас вкусно и вволю. Там был кинотеатр, телевизионный зал, комната отдыха, бассейн и спортзал. Я даже толком не знаю, сколько ещё сооружений для отдыха и спорта имелось к нашим услугам. Учились мы с восьми утра до трех часов дня с понедельника по пятницу, а в остальное время были предоставлены самим себе. Монахи не распекали нас за злодеяния и не донимали душеспасительными разглагольствованиями, а чтобы напроситься на наказание - обычно выливавшееся в домашний арест в коттедже на пару дней - следовало учинить настоящий погром. Я ни разу не видел ничего подобного этой школе, пока не угодил в американскую тюрьму, и потом часто гадал, не заправляет ли тайком Католическое Благотворительное Общество федеральной пенитенциарной системой.
Несмотря ни на что монашеская жизнь меня достала, хотя и казалась вполне сносной. Своё заточение в стенах школы я воспринимал как наказание, к тому же незаслуженное. В конце концов, папа меня простил, а он-то и был единственной жертвой моих преступлений. "Так какого же чёрта я тут торчу?!" - вопрошал я себя. Но больше всего меня бесило в школе отсутствие девушек. Вход женщинам туда строго возбранялся, и даже увиденная издали монашка могла бы повергнуть меня в совершенный экстаз.
Но узнай я, что стряслось с папой во время моей отсидки, я бы расстроился гораздо больше. В подробности отец не вдавался, но пока я был в школе, он столкнулся с какими-то финансовыми проблемами и лишился своего дела.
Его раздели буквальна догола. Ему пришлось продать дом, два больших Кадиллака и всё остальное, что представляло какую-то материальную ценность. За каких-то пару месяцев от образа жизни миллионера он перешёл к тусклому прозябанию и жалкому существованию почтового клерка.
Именно им он и был, приехав забирать меня, когда я отбыл в школе год, - почтовым служащим. Смягчившись, мама снова позволила мне жить с отцом. Перемена его положения потрясла меня, а совесть грызла неустанно. Но винить себя папа мне не позволил, заверив, что причиной краха послужили отнюдь не похищенные мной три тысячи четыреста долларов.
- Даже не думай об этом, парень, - жизнерадостно заявил он мне. - Это была лишь капля в море.
Его самого внезапная утрата положения и средств вроде бы не тревожила, но я - другое дело. Беспокоился я не за себя, а за отца. Он ведь был на самой вершине, в кругу воротил бизнеса - и вдруг работает на кого-то за минимальную зарплату. Я попытался вытянуть из него причины краха.
- А что твои друзья, папа? - осведомился я. - Помнится, ты всегда выручал их, когда прижмёт. Неужели никто из них не предложил помочь?
Папа лишь криво усмехнулся.
- Ты ещё узнаешь, Фрэнк, что когда ты на коне, в друзья к тебе набиваются сотни. Но стоит тебе упасть, и считай, что повезло, если хотя бы один из них угостит тебя чашкой кофе. Если бы мне довелось начать всё с нуля, я выбирал бы друзей более осмотрительно. У меня есть пара хороших друзей. Они небогаты, но один из них добыл мне работу на почте.
Он не желал замыкаться на своих невзгодах или подолгу обсуждать их, но меня они терзали, особенно когда я садился с ним в машину, заметно уступавшую моему Форду, который папа продал и положил деньги в банк на моё имя. Сам же он ездил на потрёпанном стареньком Шеви.
- Пап, неужто тебя ни капли не волнует, что ты ездишь на этой развалюхе? - полюбопытствовал я однажды. - В смысле, после Кадиллака это жуткий шаг назад, ведь правда?
- Ты смотришь на это дело не с той точки зрения, Фрэнк, - рассмеялся папа. - Важно не то, что у человека есть, а то, что он за человек. Меня эта машина вполне устраивает. На ней я могу доехать куда вздумается. Я знаю кто я такой и чего стою, а остальное ерунда; пусть люди думают обо мне что хотят. Мне кажется, я честный человек, а это куда важнее, чем обладание автомобилем… Пока человек знает себе цену, он будет на высоте.
Беда лишь в том, что тогда я не понимал ни чего стою, ни кто я такой.
Ответ я обрёл всего за три быстро пролетевших года.