Однажды, после многих дней пути, совершенно обессилевший, я добрался до небольшого селения, расположенного в стороне от дороги, возле леса. Постучался в один из домов и был удивлен, когда вместо женщины или старика, дверь открыл сравнительно молодой, крепкий мужчина. Недоброе предчувствие охватило меня. "Уж не староста ли?" Но повернуться и уйти было неразумно и вызвало бы подозрение. Я поздоровался и попросил разрешения отдохнуть. Сказал, что возвращаюсь с рытья окопов. Хозяин пригласил к столу и приказал жене хорошенько накормить меня. Пока я ел, он задавал много разных вопросов. Не забывал при этом подливать мне в кружку медовуху, очень приятную на вкус, но не такую безобидную, как показалось вначале. Я изрядно захмелел, забыл о своем недобром предчувствии и искренне благодарил хозяина за гостеприимство и доброту. Он как бы невзначай похвалил меня за удачную выдумку, объясняющую появление в этих краях. В затуманенном мозгу снова мелькнуло подозрение, но так сильно начало клонить ко сну, что я был не в состоянии что-либо предпринять. Хозяин показал на сарай из жердей, что стоял в конце усадьбы на краю оврага и сказал, что там, на сене, мне никто не помешает выспаться. Не в силах больше противиться сну, я отправился в сарай.
Проснулся то ли от шороха крадущихся шагов, то ли от ощущения опасности. Стал всматриваться сквозь жерди. Солнце уже клонилось к западу. От деревьев падали длинные тени. И тут я увидел гитлеровцев. Пригнувшись, они подкрадывались к сараю. Времени на размышления не оставалось. Одним рывком раздвинул жерди со стороны оврага, заросшего густой крапивой, и нырнул вниз, как в воду. Густая крапива и руки, вытянутые вперед, смягчили удар о землю. Несколько метров я скользил по жирной и влажной земле откоса. Потом вскочил на ноги и устремился дальше в чащу кустарника. Сзади раздались выстрелы. Несколько пуль просвистело над головой. Затем все смолкло. Хорошо еще, что у карателей не оказалось собаки.
И снова дорога, дорога... Ноги не слушались, в голове шумело, а я все шел и шел, не разбирая пути, уже почти автоматически, изредка прислушиваясь и озираясь.
В ранних солнечных лучах засветились беленькие хатки небольшого селения. Начиналась украинская земля. Я укрылся в густой траве и стал наблюдать. Немцев не было. Я выбрал выбеленную известью хатку, чуть в стороне от остальных. Молодая женщина встретила приветливой улыбкой. Еще весной ей удалось засеять просом небольшой участок земли и теперь нужен был помощник, чтобы убрать урожай. Она обрадовалась, когда узнала, что я немного умею косить. Попросила остаться хотя бы дня на два. Вдвоем с ней мы трудились дотемна. Я так намахался косой, что с непривычки едва передвигал ноги.
Вечером за ужином, чуть смущаясь, она сказала, что не отказалась бы иметь такого "чоловика" и что, если меня хорошо "погодувать з мисяц", получился бы вполне справный мужик. После ужина разобрала постель с горкой подушек. Пришлось сказать, что пойду спать на сеновал. Она только слегка пожала плечами. Не было в моем распоряжении времени "з мисяц", и "годували" меня от случая к случаю. И сил у меня не было... Никаких.
Поднялся засветло, решил не беспокоить хозяйку, хотелось успеть побольше пройти. Но она была уже на ногах. Приготовила завтрак и завернула узелок в дорогу. Когда прощался с нею, мне показалось, что она хочет что-то сказать, но так и не решилась сделать это. Только молча улыбалась доброй и немного грустной улыбкой. Мне ох как не хотелось уходить... Я обнял ее, крепко поцеловал и, не оборачиваясь, быстро зашагал по дороге. До Сум оставалось уже совсем немного.
В одном месте на перекрестке дорог к столбу был приклеен приказ немецкого коменданта. В нем говорилось о заброске в район города Сумы группы советских парашютистов-диверсантов и что двое уже добровольно явились в комендатуру и этим сохранили свои жизни... Далее говорилось, что в случае неявки, остальных ожидает смертная казнь через повешение, а население за невыдачу или укрытие - расстрел. Запрещалось также следование по дорогам без пропусков. Я не поверил, что двое явились с повинной. Конечно, это было уловкой. Таких в тыл к немцам не посылают. Вероятно, двоим не повезло...
Значит, заброска разведгруппы все же состоялась, хотя и со значительным смещением срока и, конечно, в новом составе. Это подтверждало, что база Центра продолжала функционировать, и решение идти в Сумы было правильным. В то же время приказ коменданта еще более осложнял мое положение и увеличивал опасность.
Весь день я просидел в укрытии и только с наступлением темноты отправился снова в путь. Вскоре появилась луна и осветила дорогу неярким серебристым светом. Мое внимание привлек листок бумаги, придавленный сверху небольшим камешком, чтобы не унесло ветром. Это оказался аусвайс, выданный немецкой комендатурой, фамилия, местожительство и пункт следования были вписаны от руки по-немецки. В конце документа стояла подпись коменданта и печать в виде орла со свастикой. Взыскательный читатель поморщится и скажет: "Опять удача?!" - Неправдоподобно!
Но что поделаешь если это было именно так, и не однажды, возможно, даже слишком много раз, в ущерб общепринятой достоверности. Но ведь если бы хоть один, только один раз это было иначе, и удача не сопутствовала мне, то не было бы и меня. Не было бы этих записок.
Конечно же, это могла быть простая случайность, но в ней проявилась известная российская сердобольность и сопереживание тому, кто мог оказаться в беде. А может быть, кто-то хотел помочь нашим парашютистам?..
Между тем пункт следования, указанный в аусвайсе, не совпадал с тем, который был нужен мне. Хотел было выбросить его, но странное ощущение того, что он оставлен не зря, заставило засунуть его под подкладку картуза. А вдруг пригодится...
По дороге мне пришла в голову мысль: вместо названия села, указанного в пропуске, вписать город Сумы. Но это оказалось не так просто. После встречи с карателями ничего не держал при себе, а заходить в села днем стало опасно. Всю ночь я шел, день снова провел в укрытии возле какого-то селения и только с наступлением темноты постучался в намеченную еще засветло и взятую под наблюдение хату. Хозяйка, хотя и впустила в дом, но очень боялась, что меня кто-нибудь увидит. К счастью, в доме нашелся огрызок химического карандаша. При свете коптилки я принялся за работу. Вместо резинки использовал собственный ноготь, а когда стал вписывать слово "Сумы" немецкими буквами, с досадой обнаружил, что не знал, какую букву поставить на конце, ведь в немецком алфавите нет буквы "ы". Поставил на конце что-то среднее между "і" и "у", слегка затер окончание. В общем, получилось плохо и показывать такой пропуск было более чем рискованно. Пожалел, что напрасно потратил время. Однако запрятал аусвайс подальше за подкладку картуза и решил воспользоваться им только в самом крайнем случае.
Продвижение вперед снова замедлилось. Приходилось не только обходить стороной селения, но и избегать встречных людей. Однажды еле ушел от облавы, несколько раз чуть не попался в руки полицаев. Много времени был вынужден проводить в укрытии. Пришлось полностью перейти на "подножный корм". Хорошо еще, что на огородах уже поспели овощи. Но, увы, такое питание плохо способствовало восстановлению сил.
И вот настал наконец день заключительного броска в этом, замедленном многими препятствиями, продвижении к цели. День провел в укрытии, а к вечеру решил привести себя в порядок перед последним переходом. Рядом протекала небольшая речушка. Кругом не было ни души. Я спустился к воде, вымылся и постирал одежду. Вода освежила меня, а мокрая рубашка приятно холодила тело. По пути попался огород. Вырвал несколько морковок. Но едва перелез через плетень, как оказался в руках двух полицаев.
Подножкой мне удалось свалить одного из них, но другой навалился всем телом и подмял под себя. Удар по голове оглушил меня... Очнулся на каменном полу какого-то подвала. Руки связаны за спиной. Болела голова. Сверху доносился разговор. Я услышал фразу:
- Лазутчика поймали, бежать пытался. Завтра утром его вешать будут!...
От этих слов мурашки забегали по коже. Так глупо попасться у самого финиша, преодолев столько препятствий и невзгод. Тут я увидел на полу свой картуз и вспомнил про документ. Терять уже было нечего. Я стал стучать ногой в дверь и требовать начальника. Вскоре дверь открылась, в подвал вошли уже знакомый мне полицай и мужчина средних лет с лысиной. На вопрос: "Чего стучал?" - я объяснил, что иду в Сумы к родственникам, на что имею разрешение немецкой комендатуры. Мне развязали руки, я достал из картуза аусвайс и протянул его мужчине с лысиной. Он повертел его в руках, видимо, не очень разбирался в немецком языке. Расспросил, кто я, откуда и куда иду. Полицай зло спросил:
- Какого ж биса пытался тикать, коли имел пропуск?
Я ответил, что принял их за хозяев огорода и решил, что меня хотят поколотить за морковь. Едва ли они этому поверили. Оставили взаперти. А документ забрали. Сказали, что повезут его к коменданту. Эти слова прозвучали еще одним смертным приговором. Подделка безусловно обнаружится. Меня примут за одного из разыскиваемых парашютистов-диверсантов, и виселицы теперь уже не избежать. Пользуясь тем, что руки остались не связанными, прощупал каждый сантиметр стен и пола в поисках возможности выбраться из подвала, но все было тщетно. Оставалось одно - когда поведут вешать, попытаться вырвать оружие у конвоира. А если не удастся, то все же лучше быть застреленным, чем задохнуться в петле. Другого выхода не было. Оставалось заставить себя не думать о том, что меня ожидает, и постараться заснуть, чтобы сберечь силы. В конце концов это удалось.
Разбудил меня скрип открываемой двери. Сразу вспомнил о принятом решении и приготовился действовать. В подвал вошел только один из вчерашних полицаев. В руках он держал мой аусвайс. В сознании затеплилась надежда. Полицай еще раз спросил фамилию и куда иду. Я снова назвал фамилию и пункт следования, обозначенные в пропуске. Со словами: "Повезло тебе, парень, а то висел бы на перекладине", - полицай отдал мне аусвайс. Еще не веря, что это не сон, я спросил:
- Что же сказал комендант?
- А мы его не застали, он в город уехал, а пропуск твой мы переводчице показали, она и перевела...
Ну, как здесь не поверить, что родился под счастливой звездой!
Я вышел из подвала и зашагал по дороге в город, очертания которого уже виднелись вдали.
8. Заветный город Сумы
За время не длинного, но долгого и опасного пути все мои мысли были подчинены лишь одной цели: - дойти! - Теперь же, когда эта цель наконец была достигнута, возникла новая, не менее сложная задача.
Как ни мал был город Сумы, но искать в нем конспиративную квартиру, не зная ни адреса, ни явок, было делом, по всей видимости, безнадежным. Только теперь осознал я всю сложность своего положения. Идти дальше было некуда. Оставаться в чужом, незнакомом городе без документов, без денег и без пристанища, а главное, без всякой надежды установить связь с разведцентром, значило попусту тратить время, ежечасно подвергаясь смертельному риску.
Побродив по улицам, не зная, что же предпринять, я очутился на базаре, где по случаю воскресенья было много народу. Прислушивался к разговорам, но ни слова о подпольщиках или партизанах не услышал. Мысли неизбежно возвращались к еде, мешали сосредоточиться на чем-либо другом. Попросить кусок хлеба не решался, воровство презирал, а из-за своего подозрительного вида не мог найти даже временной работы.
Совершенно обессиленный, добрался до сквера и, чтобы не упасть, опустился на скамейку. Девушка, сидевшая на той же скамейке, поднялась и пересела на другую скамейку, как только попытался с нею заговорить. Не знаю сколько времени просидел в сквере, пока вечерняя прохлада не напомнила о том, что надо подумать о ночлеге.
На окраине города нашел пустое заброшенное здание. В нем и устроился на ночлег. Постель соорудил из старых досок. А поужинал яблоками-дичками из заброшенного сада.
Следующий день прошел также бесплодно. Я начинал осознавать безнадежность своих поисков, но все еще надеялся на невозможное.
В городе было довольно много военных. Офицеры и солдаты вермахта и фельджандармерии вечерами прогуливались по городским улицам и скверам. Сначала я избегал встреч с ними, но подумал о возможности узнать что-либо из их разговоров и стал держаться поближе к ним, особенно к военным в форме фельджандармерии.
Рискованность такого поведения была очевидна, но ничего лучшего в голову не приходило. Напрасно вслушивался в их разговоры, чего-либо существенного узнать не удалось. Судя по всему, в этом районе оккупантам пока еще жилось спокойно. Сначала я предположил, что база переведена в другой район, но, поразмыслив, пришел к иному выводу. Поскольку группа выполняла функции перевалочной базы для разведгрупп, направляемых в глубокий тыл противника, какие-либо активные действия в этом районе могли помешать выполнению более важных заданий. Получалось, что город Сумы в этот период был районом относительного затишья.
Как и следовало ожидать, хождение по пятам за жандармами не осталось незамеченным. Я ходил за ними, а они начали следить за мной.
На четвертый день пребывания в городе, при выходе утром из своего пристанища, я был схвачен, брошен в закрытый фургон и через несколько минут стоял перед гауптманом в его кабинете на втором этаже фельджандармерии.
Допрос начался необычно. Вместо вопросов: кто такой, откуда и т. п., гуаптман спросил по-немецки: сколько мне лет? Я сделал вид, что не понял вопроса. Тогда он повторил его по-русски, внимательно наблюдая за мной сквозь слегка прикрытые густые рыжие ресницы. Я уменьшил свой возраст на три года.
- Значит, ты имеет десять классов, - не то утверждая, не то спрашивая, произнес он. - О тогда ты есть образованный человек и должен понимать по-немецки. У вас ведь в городских школах учили немецкий язык, а ты, как я вижу, есть городской житель, - продолжал он в том же духе. - Мне как раз нужен образованный русский молодой человек. Ты, вероятно, голоден? - снова по-немецки произнес он и, не дожидаясь ответа, вынул из стола бутерброд и протянул мне. Отказываться не имело смысла, и я с жадностью принялся уничтожать его.
В этот момент в кабинет вошел посетитель. Он представился как бывший репрессированный Советской властью. Покосился на меня и передал жандарму листок бумаги, но тут же понял, что пришел не вовремя, попятился назад со словами: "Зайду потом", - вышел из кабинета. Гауптман повертел листок и протянул его мне.
- Посмотри, что он там пишет?
С первых же строк стало ясно, что это донос на подпольщиков, случайно обнаруженных этим добровольным сыщиком. Хотя донос был написан по-украински, я успел разобрать адрес явочной квартиры.
От волнения у меня перехватило дыхание, и я не мог вымолвить ни слова. Это не ускользнуло от внимания жандарма.
- Что там написано? Отвечай! - Кое-как я унял волнение и ответил, что не понял содержания, сослался на незнание украинского языка и на неразборчивость почерка. Но жандарм был неглуп. Его добродушие мгновенно улетучилось. Он отобрал листок и сунул его в ящик стола. Смерив меня злобным взглядом, он подошел вплотную... "Сейчас ударит", - подумал я. Но в этот момент пронзительно зазвонил телефон.
По тому, как жандарм вытянулся и побледнел, несколько раз повторил одну и ту же фразу: "Iawohl!", я понял, что он говорит с высоким начальством и случилось что-то из ряда вон выходящее.
Была объявлена тревога. Гауптман покрикивал, отдавал распоряжения. Обо мне временно забыли. Чувствовалось, что здесь жандармы успели привыкнуть к сытой, спокойной жизни вдали от фронта, и эта тревога застала их врасплох. Гауптман со словами: "А с тобой я поговорю по возвращении!" велел запереть меня в карцер. Им оказался обыкновенный чулан здесь же, на втором этаже, с маленьким зарешеченным окошком под самым потолком.
С улицы донесся шум моторов и вскоре все стихло. Нужно было что-то предпринимать, пока жандармы не вернулись.
Но вот в коридоре послышались шаги. Я подпрыгнул, ухватился за решетку окошка, подтянулся и увидел охранника. За ним шла уборщица с ведром и шваброй. Охранник подошел к кабинету начальника, отпер дверь и впустил туда женщину.
Сказал ей, чтобы позвала его, когда закончит уборку. Потом он подошел к двери карцера, подергал ее, убедился, что она заперта, и удалился, стуча каблуками кованых сапог по лестнице. Я тихонько окликнул женщину и попросил напиться. Она подставила скамейку, встала на нее и просунула между прутками решетки кружку с водой. Женщина оказалась словоохотливой. От нее я узнал, что все жандармы вместе с начальником на машине и мотоциклах уехали кого-то ловить, оставили только часового снаружи здания и дежурного унтер-офицера на первом этаже. Женщина принесла кусок хлеба с сыром. В ее действиях и словах чувствовалось желание помочь мне.
Я наскоро подкрепился и принялся расшатывать решетку. Женщина все еще громыхала своей шваброй. Окошко было высоко и действовать приходилось, повиснув на одной руке. После долгих усилий мне удалось оторвать крепление решетки. Надо было спешить, жандармы могли вернуться.
Пока я возился с решеткой, снизу дважды поднимался дежурный проверить, как идет уборка. О его появлении меня предупреждал звук его же шагов.
Сознание того, что теперь смогу найти товарищей, предупредить их о грозящей опасности и даже, может быть, связаться с разведцентром, придавало решимости. Я понимал, что донос, пока его еще не прочли, необходимо уничтожить, а еще лучше захватить с собой.
В тот момент, когда уборщица вышла из кабинета вылить из ведра воду, я ухватился за низ проема, подтянулся, просунул в окошко сначала ноги, потом корпус, прислушался и вылез в коридор. В голове только одна мысль: поскорее выбраться отсюда, пока не вернулся гауптман со своей командой. Каждую минуту снизу мог подняться дежурный унтер-офицер. Внизу у входа - часовой с автоматом. Еще во время допроса я заметил, что окно в кабинете начальника выходит во двор. Дверь в кабинет все еще оставалась открытой. Не мешкая, кинулся к заветному окну. Приоткрыл створку и глянул вниз. Во дворе никого. Под самым окном крыша небольшой пристройки. С нее до земли не более двух метров. Уже хотел занести ногу на подоконник, но вспомнил о доносе. Заставил себя вернуться к письменному столу. Ящик оказался незапертым. Знакомый мне листок лежал сверху. Схватил его, сунул под рубашку и вылез на крышу пристройки. Еще раз убедился, что двор пуст, и соскочил на землю.
Снова прислушался. Все тихо. Затем услышал звук закрываемого окна. Значит, все в порядке. Перелез в соседний двор и вышел на улицу. Смешался с прохожими, прошел еще несколько кварталов, прежде чем решился расспросить, как пройти на нужную улицу.