Степан Осипович Макаров - один из самых замечательных наших моряков. Когда "Ермак" уже сходил в Арктику, а потом спас уйму судов в Ревеле и броненосец "Генерал-адмирал Апраксин" и когда имя Макарова уже гремело на весь свет, он издал приказ "О приготовлении щей". От века цинга среди матросов и солдат в Кронштадте была обыкновенным делом. Так вот, Макаров командировал на Черноморский флот врача-гигиениста, а оттуда выписал аса-кока. Кроме того, он приказал периодически взвешивать всех матросов, чтобы командиры кораблей всегда знали: худеют их "меньшие братья" (такое выражение было принято о рядовых в "интеллигентской среде") или толстеют.
На памятнике Макарову выбита эпитафия. Автора не знаю.
Спи, северный рыцарь, спи, честный боец,
Безвременно взятый кончиной.
На лавры победы терновый венец
Ты принял с бесстрашной дружиной…
Твой гроб - броненосец,
Могила твоя - холодная глубь океана.
И верных матросов родная семья -
Твоя вековая охрана.
Делившие лавры, отныне с тобой
Они разделяют и вечный покой…
Ревнивое море не выдаст земле
Любившего море героя…
И тучи, нахмурясь, последний салют
Громов громыханьем ему отдадут…
Ведь вроде простые скова, да еще и компиляция: и "Вещим Олегом" пахнет, и лермонтовские строчки сквозят, но как все это вместе бьет по сердцу! Как будто слышишь все наши старые морские песни и обоих "Варягов": "Чайки, несите в Россию…" и "Наверх вы, товарищи". И морские песни последней воины: "Заветный камень" и ""Гремящий" уходит в поход…".
И видишь огромный "Петропавловск", который в одну минуту перевернулся, показав над волнами обросшее водорослями и ракушками днище, - горестное и жуткое зрелище.
Пользуясь тем, что площадь пустынна и никто моей сентиментальности не увидит, я встал на колено и помянул адмирала, и Верещагина, и матросов "Петропавловска", и всех матросов Цусимы, которые семь десятков лет тому назад снялись из Кронштадта на помощь адмиралу и своим порт-артурским братцам.
Потом по древнему подвесному мосту перешел Петровский овраг, любуясь чистотой и буйной силой зелени на острове. Вообще, приморские парки, леса, луга особенно зелены: влажные ветры и частые дожди промывают траву и листву. И стволы приморских деревьев по той же причине особенно черны. И контраст первозданной зелени с чернотой стволов заставляет взглянуть на обыкновенное дерево с каким-то даже удивлением.
Ах, как нужна моряку, ступившему на землю после долгого плавания, зелень дерев и трав! Какое чувство братства испытываешь к придорожной ромашке или старому клену! Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен, тот самый, что натянул нос Куку, открыв Антарктиду, хорошо понимал это. И много сделал, чтобы при вступлении на "служебный", то есть казенный, остров моряки "были бы порадованы тенью дерев и зеленью". Вероятно, некоторым штатным озеленителям наших городов полезно было бы побывать в Антарктиде хотя бы месяцок.
В Средней гавани кормой к причалу стоял мощный паром, опустив апорель. Нынче Котлин связан с материком регулярными паромными рейсами в любое время года. Впервые за всю историю островные жители могут добраться на Большую землю точно по расписанию.
Матросы на пароме окатывали палубу и заодно друг друга из шлангов, они были совсем мальчишки, полуголые и беззаботные. Беззаботность их выглядела даже вызывающе на фоне крейсера "Киров". На крейсере играли "Большой сбор", белые робы выстраивались на баке и спардеке крейсера плечом к плечу, крепко скованные строгой крейсерской дисциплиной: на крейсерах служба всегда строже, нежели на других кораблях.
За крейсером видны были просторы кронштадтских рейдов, верхушки Кроншлота, угадывался Чумной форт.
Польский лайнер "Стефан Баторий" медленно скользил по заливу, нацеливаясь в пролив между Кроншлотом и аванпортом Купеческой гавани. Я знал, что поляки сейчас держат триста пятнадцать градусов, а через пару минут лягут на двести восемьдесят девять. Я сотни раз прошел этим путем в море и обратно в Ленинград. И было немного странно сидеть на берегу и глядеть на проходящее судно со стороны, с тверди Кронштадта. Торговых моряков редко заносит сюда. Здесь царство Марса и - ныне - еще Софии, ибо в Кронштадте базируется флот Академии наук.
Полускрытый от меня паромом, тяжело ворочался в гавани огромный новый "Ермак", потом он с грохотом обрушил в воду правый якорь и начал подаваться кормой к причалу. Он проделывал этот маневр без буксиров, очень уверенно и даже несколько надменно. И три густых гудка прокатились по гаваням, рейдам и по Якорной площади и, верно, отдались глубинным, глухим звоном и гулом в бронзе адмиральского памятника и в бронзе всех других памятников Кронштадта.
С парома раздался ленивый и добродушный голос вахтенного штурмана, усиленный верхней трансляцией: "Эй! Самоубийцы! Поторопитесь! Больше ждать не могу! Опаздываем!"
Двое парней возились с мотоциклом на пристани - он у них заглох в самый неподходящий момент. "Самоубийцы" перестали мучить свой драндулет и вручную, со смехом и гиканьем затащили его на паром.
Все очень мирно было, по-домашнему. И вовсе не пахло историей. Хотя камни аванпорта помнили легкую тень от парусов "Надежды" Крузенштерна и "Невы" Лисянского, "Востока" Беллинсгаузена, "Мирного" Лазарева и "Камчатки" Головнина…
С командиром Головниным уходил волонтером в свое первое отчаянное плавание мальчишка-лицеист Федя Матюшкин. Если Пушкин кому завидовал на этом свете, то ему.
Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный.
И вечный лед полуночных морей?
Счастливый путь! С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О, волн и бурь любимое дитя!..
"Ермак" подал кормовые концы на пирс-дамбу Петровского канала-дока. Все связано на этом свете. Когда-то Главным строителем канала и всего Кронштадта был арап Петра, прадед Пушкина, генерал-майор Ганнибал. Сам Александр Сергеевич в мае 1828 года приплыл сюда на пароходе в компании Грибоедова и Вяземского. На пароходе уже! Они осматривали корабли, уходящие в поход под командованием адмирала Синявина… И уж наверное, помянули Бестужевых и других друзей-декабристов. Кронштадский рейд хранит и их память. Сюда привезли всех декабристов-моряков из Петропавловской крепости. Они были при полной форме, орденах и оружии. На адмиральском корабле "Князь Владимир" ударила одинокая пушка, и тяжело поднялся на стеньге черный флаг. По этому сигналу на флагман съехались представители со всех кораблей эскадры. "По обряду морской службы" под барабанный бой с осужденных сорвали эполеты, ордена, переломили над головами подпиленные загодя сабли и швырнули за борт. Отсюда начался путь в сибирскую каторгу у братьев Бестужевых, Завалишина, Торсона. Их увозили под навзрыдный плач матросов и офицеров, присутствовавших на экзекуции. Рыдали, не таясь.
Необычайно трагична судьба капитан-лейтенанта Торсона. Восемнадцати лет он участвует в сражении у острова Пальво. Затем совершает кругосветное плавание на "Востоке", во время которого была открыта Антарктида. В честь своего молодого лейтенанта Беллинсгаузен называет один из Южных Сандвичевых островов его именем. К моменту восстания на Сенатской площади Торсон на высокой должности главного адъютанта морского министра. Его уважает флот, а впереди - блестящая карьера. Вместо этого - девять лет каторги: Чита, Петровский завод, Нерчинские рудники. Здесь он узнает, что по приказу царя Беллинсгаузен переименовывает остров Торсона в остров Высокий. Тяжко было адмиралу, да куда денешься? И сегодня на всех морских картах мира есть только остров Высокий. После каторги и до самой смерти
Торсон ссыльнопоселенец. Он живет в дремучем Забайкалье, на границе с Монголией, - до самой смерти, шестнадцать лет! У Брокгауза и Ефрона сказано: "Занятия тамошних жителей - бахчеводство и табаководство, которым научили их проживавшие здесь декабристы Бестужевы и Торсон". Откуда флотским офицерам было известно бахчеводство, неясно, но, как говорится, беда всему научит. В заключение мажорный аккорд:
"Торсона, мыс. Антарктида, 66'46" ю. ш. 90'03" в. д. Открыт и нанесен на карту Советской антарктической экспедицией в 1956 году. Назван в честь капитан-лейтенанта Константина Петровича Торсона".
Как утешается душа, когда торжествует справедливость!
Я поднялся к Петровскому парку, раздумывая о том, как много мрачного и тяжелого помнят здешние камни.
Чудесные липы и чудесные клены шелестели в парке - благородные деревья. С ними рядом не насуешь тополей. Они требуют уважительного внимания и забот.
Сквозь мачты боевых кораблей виднелся "заштатный форт Александра Первого", который давно уже называется Чумным фортом.
Тяжел Кронштадт, тяжелы форты. И мрачны. Но особенно мрачен Чумной. Хотя по идее его черные камни должны были бы по ночам светиться - столько на форту проявилось человеческой мужественной доброты и самопожертвования. И любви к страдающему ближнему, к ближнему, которого бьет озноб, который горит смертным огнем, корчится от боли, покрывается синими пятнами и умирает - чума. И вот врач берет и сам прививает себе чуму. Вот здесь это было. И много раз. И здесь родилась первая противочумная сыворотка. В самом центре военного, крепостного, уставного, безжалостного быта, среди пушек, казематов и пороховых погребов.
…Матросы промаршировали мимо за чугунной оградой парка, в белых робах, на левых нагрудных карманах черные боевые номера, - значит, не береговые матросы - с кораблей. Им сейчас и в строю радость идти, потому что по земле топают рядом с зелеными деревьями. Интересно, знают ли они, что на месте этого прекрасного парка раньше была площадь для плац-парадов и экзекуций? Человек, голый до пояса, привязанный к двум ружьям, и две бесконечные шеренги без лиц. И моченные для прочности, жесткости и упругости шпицрутены… "Кронштадтского кузнеца Григория Замораева гонять шпицрутенами через артиллерийских служителей 1000 человек два раза". Две тысячи ударов! Царствие тебе небесное, Григорий Замораев! Смерть на кресте, пожалуй, легче выходила… Ведь до полной нормы били: ткнет в глаза пальцем казенный лекарь, отольют водой - и опять!
…Соединение муз с громом пушек - такое в Кронштадте встретишь на каждом шагу. Здесь на клипере "Алмаз" лейтенант Николай Андреевич Римский-Корсаков задумывал "Псковитянку". И наверное, не будь он моряком, так и не сочинил бы "Садко". Здесь жил политический ссыльный Короленко, писал стихи подпоручик Надсон, мичман Даль подслушивал матросские ядреные словечки; выстрадывал будущие книги молодой Станюкович. Отсюда "Паллада" понесла в океаны Гончарова…
На подводном камне с рейда Штандарт я, пожалуй, нашел бы местечко хотя бы для имени Верещагина. Ведь в том, что художник гибнет вместе с адмиралом на мостике и делит с ним гроб-броненосец и могилу-океан, есть символ и что-то жутко прекрасное.
Помяну память и Новикова-Прибоя. И сделаю это "при помощи" министра юстиции Российской империи. Самому царю докладывал министр о простом матросе: "В артиллерийском отряде Кронштадта выдающееся значение приобрел баталер 1-й статьи Алексей Новиков… Означенный Новиков представляется заметно развитым человеком среди своих товарищей и настолько начитан, что в беседах толково рассуждал по философии Канта". А ведь Силыч пришел на службу в Кронштадт, по его собственному выражению, "сущим дикарем" и готов был не только набить морду, но и вообще уничтожить человека, который бы при нем сказал нехорошее про царя. Вот какая школа свободомыслия и свободолюбия был этот каторжный остров, этот матросский Сахалин.
…Я притомился и от всяких воспоминаний, и от старания проявлять наблюдательность, да и просто от долгой пешей прогулки. И устроился перекурить в жидкой тени молоденьких тополей возле палисадника обыкновенного жилого дома. Кто-то играл на втором этаже на пианино. А так очень тихо было и опять пустынно вокруг. Только на противоположной стороне улицы пожилая женщина в лиловой юбке и красной кофте осторожно бродила по газону и собирала лечебную ромашку. И я решил, что памятников хватит. И что я заговорю наконец с живыми людьми. С тем человеком, который вдруг придет и сядет рядом со мной на эту лавочку. И приготовился сидеть долго, но уже через пять минут все случилось, как я хотел.
Пожилой мужчина перешел улицу и сел на мою лавочку.
- У вас есть время, отец? - спросил я.
- Ну?
- Я приезжий. Журналист. А вы здешний?
- Ну.
- И родились тут?
- Нет. Дед с Житомира. Колонист.
- Войну здесь были?
- Ну.
- А по специальности кто?
- Рабочий. По воде.
Я проклял свою бездарность - органически не могу и не умею потрошить людей. Мне надо с ними жить и работать, чтобы что-то в них узнать. Все-таки удалось его разговорить.
Мать была белошвейка, отец - техник на Морском заводе. Сам с 26-го года рабочий на насосной станции. Потом закончил какие-то курсы и работал мастером по водоснабжению. Сейчас на пенсии, но работает по прежнему профилю - и не так скучно жить, и опыт у него большой, а с водой в Кронштадте всегда было самое сложное дело. Жуткое даже было дело с водой. Все питерские нечистоты Нева выносила сюда, а воду брали прямо из Обводного канала - сплошная холера и брюшной тиф. Это бедные люди. А кто побогаче - из водовода, который протянут был по дну залива, но за эту воду надо было платить. При западных ветрах все пили соленую воду. Все это еще отец застал, да и он немного помнит. Теперь мощные фильтры, отстойные емкости и т. д. В войну Ленинград перестал давать энергию насосной станции. Наладили свои дизель-генераторы. А топлива не было. Нашли в гавани полузатопленную старенькую подводную лодку, лазили в нее - мороз, все застывшее, тьма, - ведрами вычерпали соляр из топливных танков. Всю зиму 1941–42 года воду Кронштадту давали - до второго этажа хватало напора. На предприятиях приспосабливали свои центробежные насосики или качали помпами вручную, чтобы поднять воду выше и не дать замерзнуть. Матросы, конечно, помогали. Но 21 сентября 1941 года немцы угодили бомбой в центральную водную магистраль. Насосная станция цела, а магистраль - вдребезги - фонтан. Очень много прямых попаданий в водные магистрали было и потом. Но не в этом самое страшное, а в том, что хлора для дезинфекции воды не хватало. Порцию для пяти тысяч тонн приходилось употреблять для тридцати пяти тысяч. 27 декабря 1941 не смог встать со стула - свалился. (Так точно помнят даты ранений фронтовые солдаты.) Положили в стационар. Брат, рождения 1908 года, погиб на Синявинских болотах…
- А семья ваша здесь была?
- Ну.
Тут из ворот напротив выехал "газик", шофер притормозил, крикнул:
- Рыбкин!
- Ну? - невозмутимо откликнулся мой собеседник.
- Вот те и "ну"! Трубу гну! Поехали!
- Ну?
- Авария!
- А! - Собеседник мой поднялся, кивнул мне, затрусил к "газику" и укатил.
Женщина в лиловой юбке и красной кофте набрала целый передник ромашки и тоже ушла. Опять пустынно стало и тихо. Только в доме на втором этаже кто-то продолжал играть на пианино.
Я отправился дальше, то есть куда глаза глядят.
Саврасовский, пригородный пейзаж, но маленькая речушка называется грохотно - Амазонкой. А за Амазонкой я вскоре оказался на кладбище. Старые, мудрые и спокойные деревья, оставшиеся еще от диких котлинских лесов, разнотравные полянки: в сырых, тенистых уголках могучие папоротники и белые зонтичные цветы…
Царские офицеры и революционеры-подпольщики, Герои Советского Союза и подпоручики от инфантерии, штурмана и капитаны, обошедшие по нескольку раз вокруг света, и очень много безымянных могил.
Я бродил между могил, без дорожек, слепо надеялся: вдруг наткнусь на след Н. Е. Суханова. Когда-то хотел написать рассказ о нем. Друг Желябова, минный офицер, он изготовил те бомбы, которыми был убит Александр Второй. Его казнили где-то здесь. Тело бросили в яму и провели мимо взводы сводного батальона… Сколько лежит здесь погибших под шпицрутенами, померших от холеры и тифа, цинги и обыкновенной голодухи, расстрелянных, повешенных, надорвавших живот на нечеловеческой работе…
Ноги меня уже не держали. В обратный путь решил отправиться автобусом. Ожидал его в крытом автобусном павильончике, рассматривал надписи на стенах и даже потолке. Названия кораблей, инициалы, даты, и часто повторяются загадочные буквы "ДМБ", "ДМБ-76", "ДМБ-80"… Сокращенное название какого-нибудь нового корабля? Были, например, "БТЩ" - базовые тральщики, а что такое "ДМБ"?
Подошли два парня со спиннингами, уселись рядом ожидать автобус. Я спросил про загадочные буквы. Парни посмотрели подозрительно. Объяснили, что это "демобилизация" и год, когда она произойдет. Спросили, кто я такой, если не знаю таких обыкновенных вещей. Пришлось представиться.
- Вот, - сказал я парням. - Уже появились такие молодые люди, которые не знают про Кронштадт, про его подвиги и героическую историю. Напомнить им надо.
- Чепуха, - сказал один из парней. - Нет таких в России.
- А если есть, им лечиться надо, - сказал другой.
И оба утратили ко мне какой бы то ни было интерес.
Смена. 1978. № 23
Снова соленый лед
"Соленый лед", "Завтрашние заботы "Среди мифов и рифов", "Морские сны", "ЗА ДОБРОЙ НАДЕЖДОЙ" - знакомые и для многих любимые книги. Их автор штурман дальнего плавания ленинградский писатель Виктор Викторович Конецкий сейчас вновь собирается в плавание.
- Конечно, в Арктику. На лесовозе "Индига", на котором ходил последний раз в 1982 году. Рейс наш начнется из Мурманска, двинемся на восток. Ледовая навигация ожидается не менее трудной, чем в прошлом году.
Учитывая все сложности предстоящего испытания и свой уже немолодой возраст, решил проявить благоразумие и набраться сил на Рижском взморье.
- В эту дорогу вас, очевидно, позвали и творческие планы?
- Да, нужно закончить свой затянувшийся роман-странствие, который будет называться "Обратного пути у нас не отберешь". Хочу описать в нем свой первый арктический рейс 1953 года, о котором еще никогда и нигде не упоминал. Частично в книгу войдет и материал того рейса 1979 года из Мурманска на Певек, когда в районе Айонского ледяного массива мы получили пять пробоин.
- Завершив работу над очередным произведением, испытываете вы ощущение полной удачи?
- Бывает такое ощущение. Ставишь точку, и внутренний голос говорит: "Получилось". После этого, как правило, наступает психологический спад, порой на много дней. Мне кажется, что, в отличие от других, писательский труд не помогает накопленным опытом, а, наоборот, усложняет работу. Каждая новая вещь требует особых приемов. Даже уверенность в себе не увеличивается с годами. Все время чувствуешь, что стареешь. И можно предположить, что отстаешь от жизни.
- Книга рождает мнения подчас противоречивые, в том числе у критиков. Как вы относитесь к литературной критике?