К станции подошли молча. На душе смутно, неспокойно. Жалко бедолагу Сашка, и все привязывается неотступная мысль, та поразившая ее в милиции: "Почему часы и какой-то статуй? И что за статуй такой? "В виде лягушки, что ли", - сказала Люся-паспортистка.
Не выдержав, Сашок спросил:
- Что ж ты так и не спросишь, куда еду?
- А мне что? Твое дело!
Сашок уже догадался, что Надя в плохом настроении, а ему хочется расстаться мирным путем.
- Погоди! Я пришел попрощаться, а ты надулась, как клещ.
- Что же ты раньше никуда не собирался, а тут вмиг и всполошился?
- Ехать мне надо. Нельзя мне здесь оставаться, понимаешь? - горячо зашептал Сашок в самое Надино ухо.
- Вот оно что! Понимаю, как не понять! Убегаешь значит? От кого? - Она попыталась заглянуть ему в глаза. Не шутит ли?
Но ему, видно, не до шуток. На всегда самоуверенно-нагловатом его лице растерянность и тревога. Куда девалась презрительная усмешка? Смятение и испуг почувствовала Надя.
- Послушай, - начал он, - я хотел тебя попросить, если
В этот момент от станции с ревом тронулась электричка, и он замолк. Но именно в эту секунду Надя решилась сказать ему все, чем мучилась весь день.
- Что ж, нашкодил, надо сматываться?
- Что? Что ты сказала?
- А то сказала! Ты это со своими дружками Нюрку убил, некому больше!
- Ты что, очумела? - Ей видно в неверном свете платформы, как он испуганно дернулся.
- Ты, ты, только ты мог знать про часы и лягушку. Это я тебе о них сказала, - уже не бегу бросила ему Надя. В подземном переходе им встретились люди, и она вынуждена была замолчать, но, вынырнув на улицу, тут же продолжила:
- Не бреши, только ты мог знать, что Нюра была одна, вы подсмотрели, как я возвращалась без Дины Васильевны.
- Заткнись, дура! Говорю тебе, не убивал! - злобно зашипел Сашок и с силой тряхнул ее за плечи, стараясь заставить замолчать. Его перекошенное гневом лицо страшно. Но Надю уже не остановить. Ее уже "обуял бес", как говорила тетя Маня. В припадке ярости она теряла рассудок, не зная страха.
- Тварь! Подлая тварь! - завопила она, вырываясь от него.
- Пусти меня сейчас же!
Хорошо еще, что поблизости никого не было, хотя сцены "семейной драмы" малаховцам не в диковину. Их не удивишь.
- Правильно говорили: "свои это, свои сделали!" - на ходу выкрикивала она. Слезы обиды и гнева застилали ей глаза. Быстрыми шагами она припустилась к дому.
- Я-то, дура стоеросовая, зачем, зачем рассказала про часы, про лягушку? Чужим добром хвасталась, думала, человеку…
- Постой, Надя! - догнал ее Сашок. - Не блажи, послушай меня! Я правду говорю, отцом-матерью клянусь, не убивал я!
Надя замедлила шаги, она была готова выслушать Сашка. "А вдруг ошиблась? Дело ведь какое страшное. Отцом-матерью клянется! Может, зря оговорила?" Она и рада ошибиться бы.
- Верно говорю, с места мне не сойти, чем хочешь поклянусь! Не убивал! Не способен я на такое, я и куру забить не могу, не то чтоб этакое сотворить.
"Верно, верно, не такой он", - с облегчением подумала Надя, она уже почти поверила ему.
- Я и знать не знал, что она дома, разве я пошел бы на такое… Я только часы хотел взять, про которые ты говорила.
- Часы? Взять часы! - с горестным упреком воскликнула Надя.
- Антиквар в Москве посулил за них полторы тысячи. Думал тебе колечко с камушком подарить.
- Значит, ты все-таки залез туда, паскудник!
- Подожди! Понимаешь, только, значит, я часы-то схватил, а она тут! И откуда взялась, курва, и ну вопить на весь дом. Я еще лягушку ту на рояле заприметил впотьмах и тоже в карман сунул, все одно отвечать… и к окну. А она в меня вцепилась, как кошка бешеная, и орать дурманом! Тут я ее и пихнул. Она шмякнулась и затихла. Ну, а я в окно выскочил и давай Бог ноги. Вот! А потом, разве я мог?
Они уже подошли к Надиному дому, и, озираясь по сторонам, чтоб опять не вынырнула откуда-нибудь тетя Маня, все еще с сомненьем Надя сказала:
- Это ты сейчас выдумал, ты ее… чтоб не кричала!
- Нет! - дернул на себе рубаху Сашок. Говорю тебе, не я! Ну что мне сделать, чтоб ты поверила? Хочешь, под электричку сигану? Говори!
Надя верила, что в такой момент, когда "бес обуял" человека, от него можно ожидать всего. Но сейчас он был ей мерзок и жалок, и она с горьким презреньем проговорила:
- Пошел вон, гадина! Испоганил все. Я-то думала, ты человек, заступалась… А ты мразь, мразь, негодяй!
- Что, в милицию побежишь, да? Валяй, торопись! Он напугался и уже сожалел о своей откровенности.
"Не надо было, ах, не надо говорить! Молчать, молчать надо было! Поздно! Слово не воробей, вылетит, не поймаешь". Надя настежь распахнула калитку.
- Беги, беги, не опоздай! - вслед ей закричал Сашок, но вдруг, передумав, догнал и, больно дернув за руку, брызгая слюной, злобно крикнул ей в лицо: - Ты виновата! Ты! Зачем рассказывала? Подзадоривала, подуськивала? Чтоб понял я все, где что лежит, а без тебя бы я знал? И знать бы не знал! у
Что-то еще хрипло выкрикивал Сашок, но Надя уже не слышала. Как нарочно, откуда-то брызнул дождь. Шлепая по лужам, не щадя новых туфель, она взбежала на крыльцо и рванула на себя дверь. На ночь еще не запирались, ее ждали, и она, постояв в сенях, чтобы успокоилось бешено клокотавшее сердце, задвинула засов и открыла дверь в комнату. Тут только заметила, что ее порядочно замочило. И хорошо, не так заметны слезы на щеках.
Мать не бранилась, только головой покачала:
Гуляешь допоздна, дочка, страшно ведь, вон что творится!
Надя разделась и, не ужинав, едва ополоснув лицо холодной водой, залезла под одеяло.
- Что ж ты, Надюша, хоть чайку бы выпила, озябла! - ласково сказала Зинаида Федоровна, поправив ее подушку.
- Не, мам, не хочу! - Ее трясла лихорадка, зуб на зуб не попадал. "Что мне делать? Не пойду же я в милицию, в самом деле. Так-то я отблагодарила свою дорогую учительницу. Стыд, срам какой! Пропал Сашок! Сволочь этот антиквар, деньгами соблазнил, парня погубил только. Дурак, дурак, и зачем ему столько денег, куда девать их? Прав Сашок, я это, я во всем виновата, зачем хвасталась? Зачем рассказывала, обалдуевна".
Обвиняя и ругая сама себя, Надя незаметно задремала.
Утром она уже четко знала, что в милицию ей идти не след. Поверив Сашку, она представила себе все то, что произошло, как он рассказал, и вся ее неприязнь переметнулась на бедную Нюру:
"И зачем она вцепилась в Сашка! Зачем ей было стеречь, как собаке, хозяйское добро! Сидела бы тихо в своем углу, и ничего такого бы не случилось. Сама себе погибель искала. Жадность заела, хозяйское добро тащат! Пропади они пропадом - и часы и лягушка!"
С этой ночи Сашок пропал, и Надя старалась не думать и не вспоминать о нем. Она окончательно поверила ему, зная его незлобливый нрав, и уже не сомневалась в том, что произошел так называемый несчастный случай.
Вскоре вернулась из больницы Дина Васильевна, но на даче жить не пожелала. Теперь она приглашала свою ученицу в московскую квартиру и часто оставляла ее ночевать. Гибель несчастной Нюры так напугала ее, что она не могла оставаться одна по ночам - ей всюду мерещились грабители. Часы свои она иногда вспоминала и жалела.
- Уникальные часы были, я их все в музей намеревалась отдать, других таких нет, делал их (тут она опять называла мастера, иностранное имя которого Надя запомнить никак не могла). Лягушку из малахита я не любила, уж очень реалистично выполнена, даже неприятно, хотя тоже в своем роде уникальна.
В такие минуты Надя готова была расплакаться и признаться в своей ужасной тайне, покаяться, просить прощения и высказать свое сожаление о ненамеренной, но все же причастности к этому делу. Уж лучше бы Сашок не говорил ей ничего, носил бы свою тайну, как жернов на шее, сам. Но кто мог поручиться, как отнеслась бы к такому признанию сама Дина Васильевна? Возможно, отдалилась бы душой от Нади, не поняла, не простила. И не стало бы в ее жизни самого главного, прекратились бы занятия тогда, когда сделаны такие успехи, а до приемных экзаменов рукой подать. Теперь уже, год спустя, она не пойдет к Гнесиным бедной родственницей, как раньше. Она уже почти певица! И все это благодаря доброй и строгой, снисходительной и очень требовательной Дине Васильевне, так удивительно счастливо оказавшейся тут, рядом, под боком, в Малаховке. Нет и нет! Ничего она не должна знать, пусть пребывает в неведении, так лучше для нее, спокойнее. Как говорила тетя Маня: "Негоже сук рубить, на котором сидишь".
Август, такой долгожданный, наконец, наступил. И в один прекрасный день Надя надела свое "американское" платье и, прихватив ноты и документы, отправилась на Собачью площадку - средоточие всех ее чаяний и надежд. Мать, строгая и серьезная, и ворчливая тетя Маня провожали ее почти до станции. Тетя Маня все поправляла бант на затылке Нади, чем очень раздражала ее, и все твердила, что косу лучше вокруг головы положить или сзади пучочком, так приличнее. И уже у самой платформы перекрестила быстрыми, маленькими крестиками и, когда Надя засмеялась, пришла в негодование:
- А ты смейся! Веками люди жили, в Бога веровали, не глупее тебя, милка, были. Ишь, нашлись ученые, ни Бога, ни черта! Погоди, познаешь на себе его святую волю!
Мать поцеловала сухими, горячими губами:
- Ну, ни пуха, ни пера!
Что за день был! Тепло, солнечно, один из тех, что помнится особенно хорошо. Собачья площадка нашлась без труда. У дверей училища собралось множество народу, все больше молодые и, как показалось Наде, красивые девушки. Женщина в канцелярии пробежала глазами заявление и аттестат, и улыбка чуть тронула ее полные губы:
- Придешь на экзамен пятнадцатого августа, в десять утра. Отбор будет в три тура - пятнадцатого, двадцатого и двадцать пятого, поняла? Не забудь захватить ноты, что будешь исполнять.
Ей очень хотелось потолкаться в коридоре, поговорить с девушками. Но не посмела. Ее выручила высокая тоненькая девушка с гладкой прической на прямой пробор.
- Вы тоже на вокал?
- Да, - с готовностью ответила Надя.
- Пятнадцатого в комиссии сама Елена Фабиановна, она совсем не строгая, только я вам посоветую, никаких завитых волос, она терпеть не может ненатуральности.
Надя уже раскрыла рот сказать, что у нее свои, не завитые…
- А вы к какому педагогу хотели попасть? - продолжала щебетать ее собеседница.
- Я не знаю, мне все равно, лишь бы попасть.
- Как все равно? - изумилась она. - Какой у вас голос? Ах, да что мы говорим! На сегодняшний день почти двести заявлений, а возьмут не больше двадцати пяти человек.
Сердце Нади покатилось вниз, куда-то в ноги, в горле стало сухо, не проглотить. Двести человек, и еще будут. Шутка ли? Но ведь мне обещали, та, высокая, Вербова, прямо сказала: "Приходи на следующий год, возьмем". Теперь я подготовлена, у меня репертуар, три вещи на выбор: Чайковский, Римский-Корсаков и Даргомыжский. Дина Васильевна сказала, что Даргомыжский у меня звучит очень недурно".
В полном душевном смятении вернулась Надя домой. А дома ждал неприятный сюрприз.
- Филимон Матвеевич заходил. Про тебя спрашивал. Вот повестку оставил. Что ты там еще натворила? - жалобным голосом спросила мать.
В повестке значилось: явиться в милицию в 10.30, в случае неявки…
"Вот оно, начинается!" - холодея, подумала Надя.
- Ничего мам, не натворила, это в связи с кражей у Дины Васильевны, - стараясь говорить, как можно спокойнее, ответила она.
- Я тоже так подумала, очень уж он все рассматривал. Все на фотографии глядел, спрашивал: "А это кто, да кто?"
Поутру Надя отправилась в милицию, гадая по дороге, каков будет у нее разговор с Филей. "Может, вещи нашлись, так меня для опознания зовут, хозяйка-то в Москве, или спросить хочет, не знаю ли, где Сашок, куда подевался. Кого, мол, подозреваю? Только от меня шиш, что узнаешь!"
Позади себя она услышала протяжный вой электрички и загадала: если раньше до столба дойду, чем эта электричка, все будет хорошо. Прибавив шагу, она подошла к столбу первой. Электричка с ревом пронеслась мимо нее, минуя платформу.
"Раменская, идет без остановок, а я ее все же обогнала, значит, все будет хорошо".
В милиции паспортистка Люся кивнула ей.
- Ты чего?
- По вызову. Вот повестка.
- А, следователь там у него, из Люберец.
Надя закусила губу: "Вот неожиданность!"
Дежурный милиционер, он же и заместитель Фили, тоже из демобилизованных, прыщавый, долговязый парень, взял у нее повестку.
- Посиди минутку, сейчас доложу. - И тут же вынырнул снова, проводив Надю до двери с надписью, обильно засиженной мухами: "Зам. нач-ка милиции. Фомин Ф. М.".
- Садитесь, Михайлова, - предложил Филя, как только она переступила порог.
Следователь, еще не старый и, как показалось ей, даже не злой, молча, с любопытством уставился на Надю.
- Как успехи, артистка? - спросил Филя.
- Пока хорошо, а дальше видно будет.
- Ну, давай-давай, пой! Она у нас на артистку учиться идет, кто слышал, говорят голос - прямо в Большой театр можно, - пояснил Филя следователю.
"Эко хватил!" - усмехнулась про себя Надя. Следователь чуть улыбнулся, самыми уголками рта, откинул пятерней волосы со лба и заглянув в папку с бумагами, спросил:
- Вы ведь у Крыловой занимались, так? И долго?
- Около года. Да, точно, год!
- Ты рот что, скажи нам, Михайлова, - вмешался в разговор Филя. - Ты ведь с Гуськовым любовь крутила.
- Чего, чего? - ощетинилась Надя. - Ни с кем я любовь не крутила!
- Стой, не горячись, спокойно! Все же встречалась?
- Не знаю никаких Гуськовых, - отрезала она, всем видом своим желая показать, что никого и ничего не боится.
- А вот парень, что жил у Ячменевой, племянник ее, тоже тебе не знаком?
Дальше запираться нельзя было. Филя не один раз видел их вдвоем.
- Сашок, что ли? - как можно небрежнее спросила она.
- Сашок-посошок, он самый, - в тон ей ответил Филя. - Где он сейчас?
- Не знаю, мне не доложился.
- Прошу вас, - обратился к ней следователь, - вспомните, пожалуйста, когда вы видели его в последний раз?
"Культурный! Прошу, пожалуйста, а просьба звучит как скрытая угроза, попробуй только не ответить!"-Где-то в конце июля.
- А точнее?
- А точнее не помню, кажется, двадцатого июля.
- Расскажите подробнее, как и при каких обстоятельствах, продолжал он, подбадривая Надю улыбкой.
"Настырный, как оса". - Мне нечего рассказывать, прошлись по улице до станции - и обратно, по домам. Дождь был. Да, точно, вечером двадцатого.
- Значит, на следующий день после убийства? Не был ли он взволнован происшествием?
- А чего ему волноваться?
Хитрый этот Филя! Сразу сообразил, что молодой, неопытный следователь быстро зайдет в тупик при таком допросе.
- Смотрю на тебя, Михайлова, и диву даюсь.
Но ее не проведешь, она ждала подвоха, настороже! И готова отразить атаку.
- Да… - продолжал вздыхая, Филя, покуда следователь строчил в своей папке. - Собой ты девушка "на ять". Номер первый в Малаховке, в артистки собираешься, а с такой шпаной, понимаешь ли, с босотвой, можно сказать, путаешься…
- То есть дружбу водит, - поправил его следователь. Он явно не желал преждевременно без надобности обострять отношения. Но взрыв все-таки произошел. "Бес" крепко обуял Надю, лицо ее покрылось малиновыми пятнами.
- А с кем я, извините, по-вашему, дружбу должна водить? Где они, наши "хорошие" парни? Где? Нет их! Какие и были, так на войне погибли. Вон из десятых классов из всех ребят один вернулся целый, а другой без руки. Вы там, на фронте, что ж не уберегли их для нас, что не прикрыли собой "хороших" парней? Сами-то целые вернулись, а "хорошие" погибли или калеками остались!
- Это ты зря так, - примирительно сказал Филя. Не по тому руслу течет допрос.
Следователь молча потер подбородок. Конечно же, она по-своему права. Обездолила война целое поколение. С этим нельзя не согласиться.
Между тем Филя упорно гнул свою линию. Он был уверен, ему удастся выведать у Нади все, что им нужно. Слишком несдержанна, горяча эта особа. Где-то да сорвется. Главное у таких - самолюбие, и по нему-то надо бить.
- Да! - продолжал он, вроде как бы сочувствуя, а может, и в самом деле жалея ее. - Ты вот что, Михайлова, сама подумай! Отец твой герой, пал смертью храбрых. Героя на фронте получить непросто, по себе знаю. Брат тоже добровольцем, чуть старше тебя, ушел на фронт. Жизни своей молодой не пощадил. А эта пакость, понимаешь ли, со старухой воюет. Старуху убил, герой, а?
Расчет Фили верный. Надя не выдержала:
- Не убивал он ее! - выкрикнула она.
Филя, не давая опомниться, сразу подхватил:
- Не убивал? А что же, сама она себя по затылку треснула, аж дух вон?
- Сама, сама она виновата. Вцепилась в него, хозяйское добро вместо пса цепного охраняла. Чего ей было лезть на рожон!
Не просчитался Филя, не выдержала, она, расплакалась и все как на духу рассказала. Казалось ей, что слова ее спасут Сашка от неминуемой кары. Не звери же они, эти люди, не могут не посочувствовать сироте. И все, что от Сашка слышала о его детстве, о страшной ночной бомбежке эшелона с эвакуированными, где он ехал с родными, и как выбежав в поле, один скитался по деревням и воровал в огородах репу и морковь, потому что никто ему куска не подал, а только гнали и травили собаками пока не дотащился до единственной тетки в Малаховке. Притих следователь, что-то про себя обдумывает, видно, что подействовал на него Надин рассказ.
- Тебе бы в адвокаты податься, - получается. Убеждать можешь. Однако на-ко вот, прочитай! - Филя достал из папки у следователя бумагу и протянул Наде.
- Читай!
- Что это?
- Протокол допроса твоего дружка-приятеля.
- Не буду я читать. Мало ли чего вы там настряпаете.
- Тогда слушай, сам прочту…
И узнала Надя, что уже взяли Сашка, когда он в поезд садился. Выдал его антиквар, испугался, понял, что не простое, краденое покупает. И из всего этого получалось так: - во всем виновата одна она - Надежда Михайлова. Она наводчица, она его подучила, рассказала, что за вещи такие, и цену назвала, и день сказала, когда хозяйки не будет. А про Нюрку-прислугу он и знать не знал. Деньги те хотели разделить с ней поровну. Не поверила Надя ни единому слову.
- Быть этого не может, чтоб Сашок так бессовестно оболгал. Вранье, вранье какое-то, - растерянно повторяла она.
- Подойди сюда, к столу. Подпись видишь? Узнаешь его почерк?
Подпись-то стоит, а чья? Она Сашковой подписи в жизни не видела.
- Вот ведь как получается. Адвокатствуешь ты тут, выгораживаешь дролю своего, спасаешь, а он тебя топит. Тянет тебя в соучастницы, а ты, дуреха, заступаешься за него!
Толковал ей что-то Филя, убеждал в чем-то, а что? Она не могла сообразить, видела только, что глаза у него сердитые, осуждающие.
- Да ведь это неправда!
- Доказывай теперь - правда-неправда…
- Нет, почему же, все правильно, - вмешался следователь.
- Михайлова дает правдивые показания. Подпишитесь вот здесь! - ткнул пальцем в бумагу, где надпись: "Протокол". - Вот видите, стоит слово "подпись".