Конечно, можно отыскать другую сказку, дневную, и перекантоваться в ней – спать-то пока не хочется.
Со временем мне показалось, что я начинаю различать границы, разделяющие разные сказки. Иногда заметить их было нетрудно: скажем, на одних деревьях листва только еще начинает распускаться, а на других она уже большая. Но самыми интересными контрастами были, конечно, соседствующие времена года: на одной яблоне только цветы распускаются, на другой зеленая завязь зреет, а на третьей – спелые да румяные яблоки ветви оттягивают. И все это почти что рядом!
Главное, что я открыл к концу своего первого дня пребывания в сказках – что они дискретны. То есть каждая имеет более или менее очерченные границы, зону влияния, за пределы которых герои выходить не могут. А если и выходят, то с ними, вне пределов их сказки, ничего произойти не может; и в чужих сказках они исполняют, самое большее, роль статистов – толпу за сценой, как в театре.
Раньше я ничего подобного не замечал, но раньше я и не был столько времени в сказках, тем более в разных сказках. Так: один раз с шефом – чисто ознакомительная поездка, я даже не помню, по какому вопросу он меня таскал, – и один с Сидорчуком, разбирали какой-то конфликт со Змеем Горынычем. Я, помнится, тогда не стал вникать в суть вопроса: мое присутствие свелось лишь к тому, что я поставил свою подпись на какой-то бумаге, вернее, пергаменте, с зеленой восковой печатью. Да и подпись-то я мог поставить в Конторе: привез бы Сидорчук бумагу, я бы и подписал. Я ему так тогда и сказал. А он ответил, что вопрос хоть и не очень важный, однако решать его необходимо строго комиссионно, комиссией минимум из двух человек, для чего он меня и взял, а если привозить бумагу на подпись в Контору ради одной моей подписи, то ему, Сидорчуку, пришлось бы все равно мотаться в сказки дважды, а это ему вовсе не с руки, да и экономии командировочных средств не было бы и нас бы не поняли, тем более что в этом случае затягивалось бы решение вопроса во времени. "И ничего с тобой не случилось – прогулялся", – добавил он. Настроение у него тогда было отвратительным, у меня почему-то – тоже, так что мы едва не поругались, но потом, по возвращении, он приходил с бутылкой вина и мы распили мировую. Я поставил свою, признал, что был не прав в первую очередь, просто личные обстоятельства так складывались, что ехать не хотелось. Правда, в целом поездка получилась удачной: обернулись одним днем, хотя командировку выписывали на три.
Из этой поездки мне запомнилось, что я выяснял, но так и не выяснил, почему Змея Горыныча называют Змеем Горынычем? Не помню только, у кого: у Сидорчука, у самого Змея Горыныча или у кого-то еще? Если у Сидорчука – то в сказке или по возвращении? Впрочем, неважно. И вообще может быть так, что я все же выяснил, но позабыл: то ли Змей Горыныч – потому что живет на горе, то ли потому что огонь в нем горит, он его изрыгает, то ли по какой третьей причине.
Нет, не так я представлял себе здешние места. То ли дело у нас в Анекдотии – хоть про начальника с секретаршей анекдоты и ходят, однако командировки они отмечают исправно. А тут кого искать? Кто в сказках самый главный – царь?
Какой-то резон в этом был. Я даже остановился, чтобы обдумать такое предложение. Царь предполагает наличие царства, а царство-государство есть упорядоченная система, организованная структура. Решено: иду к царю. Правды искать. С питанием у меня все в порядке: вдобавок ко всему прочему в сумке оказались еще и бутерброды с балыком из Золотой Рыбки. А я и забыл, что положил их. А надоест такое однообразие – по пути чего-нибудь перехвачу. Словом, не пропаду.
И я решительно зашагал по дороге, вдоль которой через каждый пятьдесят метров стоял верстовой столб.
Данный поступок был моей самой первой – и самой маленькой – оплошностью. Впрочем, нет: первой был отказ от услуг Серого Волка, хотя, если он действительно подрабатывает разбойником, то я был не так уж и не прав… А если так, то оплошность моя была не такой и маленькой – он бы доставил меня, куда надо. Но очень уж у него был свирепый вид. Да и потом – задним умом всякий крепок. А тогда я поступил именно так, как, мне казалось, и следовало поступить.
Шел я и думал. "Отправляясь к царю, не становлюсь ли я автоматически участником всех подобных сказок, а следовательно, и их главным героем? Впрочем, последнее необязательно".
Громкое, как мне показалось, ауканье отвлекло меня от важных мыслей. Государственных мыслей.
Я прислушался.
ГОЛОД И ЖАЖДА
Из-за лесочка доносились громкие крики. Я бы даже сказал, истошные вопли. Повторялась одна короткая фраза, но вот что кричали конкретно, разобрать я не мог: далеко.
Я пошел на голос.
Спустя некоторое время звуки смолкли, но через пару минут раздались снова. Теперь они напоминали старую заезженную пластинку с ее скрипами и хрипами.
"Но все же – живой человек там", – подумал я, ускоряя шаг. Пусть даже он сидит и слушает старую пластинку. Граммофон, наверное, или патефон? Или, как его, фонограф? Вот и посмотрю на этакую редкость, а то все CD, CD…
Кстати, "сидюк" – не оттого ли назвали, что человек сидит сиднем рядом с ним?
Выйдя из леса, я увидел на премилой зеленой полянке небольшого плюгавого мужичонку. Он сидел на земле спиной ко мне, разбросав ноги по сторонам, и время от времени вскрикивал: "Есть хочу!", "Есть хочу!".
Услышав мои шаги, он замолк и обернулся, а, завидев меня, обрадовался и вновь принялся выкрикивать, более оживленно и быстро, почти радостно:
– Есть хочу! Есть хочу!
Я подошел поближе, в то же время опасаясь, как бы он не набросился на меня. Так сильно хотеть есть…
И, однако же, если бы он действительно давно не ел, то должен ослабеть от голода, а он во как вопит.
"Терпения у него просто нет, вот что", – решил я и сказал:
– Чего ты кричишь?
– Ох, и не спрашивай, – неожиданно слабым голосом отвечал мужичонка. – Очень есть хочется…
Как будто у него имелось два голоса: один для дали, другой для близи. Вроде бифокальных очков или фар дальнего и ближнего света. Что ж, это очень удобно и разумно: чтобы не оглушить собеседника "дальним" громким голосом, он включает тихий "ближний".
– А чего ж тебе есть нечего? – я решил выяснить все до конца. – Или ты не заработал?
Я ожидал, что он начнет плакаться, что хозяин обидел, не заплатил заработанное, или неурожай напал на посевы, или погорелец он… Но он, быстро вскочив – я отшатнулся в сторону – и картинно подбоченясь, высокомерно произнес:
– Вот еще! Чтобы я – да работал? Сроду такого не будет!
Я несколько опешил от такого напора, но все же решил попенять ему:
– Ну а если бы меня не было, кому бы ты кричал?
– Кому-нибудь да кричал бы. Кто-нибудь все равно откликнулся бы, – ответил мужичонка и глаза его хитро заблестели. – Жалостливых людей полно!
– Ну, давай поедим, – усмехнулся я, – мне тоже пора подкрепиться, время к обеду.
– Только ты учти: я очень хочу есть, – сразу предупредил мужичонка.
– Да ничего, – успокоил я его, – думаю, у меня на всех хватит.
– Думай-думай, – сощурился мужичонка.
Чем-то он мне не понравился. Что-то он, похоже, затевал. Ну да ничего: поест – подобреет. Во всяком случае, я на это надеялся.
Я достал из рюкзака-сумки свою снедь: кружок колбасы и буханку хлеба и принялся вытряхивать из баночки консервы на одноразовую тарелку.
Банка консервов "Емелина щука в томате", по-моему, представляла собой аналог Рога Изобилия, но настроенного на производство монопродукта, в данном случае – щуки.
Глаза у мужичонки разгорелись, что у того кота, и он принялся уписывать рыбу за обе щеки едва ли не с той же скоростью, с какой я вытряхивал консервы, а то и с большей.
Я почувствовал, что мой оптимизм накормить его тает на глазах, вместе с поглощаемой им пищей.
Скоро тарелка опустела.
Мужичонка взглянул на колбасу и поморщился:
– И это все? – и, не успел я опомниться, как он разом заглотал колбасу и откусил полбуханки хлеба.
– Погоди! – я выхватил у него хлеб. – Спрашивать надо!
– Я есть хочу… – неуверенно сказал мужичонка, прислушиваясь к происходящим внутри себя процессам. А я и сам не знал, что может произойти, если мгновенно регенерирующую колбасу проглотить целиком? С хлебом-то все ясно: буханка в моих руках вновь стала целой, а вот что происходит с колбасой? Хорошо, что у меня еще кружок есть, да и щука…
На всякий случай я натряс ему еще одну тарелку, убрал банку, отодвинулся от него подальше – чтобы он снова не схватил хлеб – и принялся нарезать ломтями.
– Есть хочу… – снова неуверенно протянул мужичонка, косясь на рыбу.
– Ешь, – я отрезал ему с десяток ломтей хлеба.
Мужичонка принялся подбирать рыбу с тарелки ломтем хлеба, но как-то заторможенно.
– Что ж ты так есть хочешь? – снова спросил я его. – Кто ты таков?
– Голод я, – скромно произнес мужичонка.
– Голод? – изумился я.
– Голод – не тетка, – важно протянул мужичок.
– Да вижу, что дядька, – отмахнулся я и непроизвольно пробормотал, цитируя Некрасова: – "В мире есть царь, этот царь беспощаден, Голод названье (или прозванье?) ему".
– Вот-вот, – согласился мужичонка, – это я и есть. Царь-Голод.
– Царь? – я задумался. Может быть, дать ему командировку отметить? Царь ведь все же… Да ну! – рассердился я сам на себя. – Еще сожрет командировку, что я делать буду?
– А коли ты царь, чего ж ты голодный? – напустился я на него. – Что это за страна, в которой цари голодают?
– Ну… – Голод растерялся. Мысль об этом, видимо, не приходила ему в голову. А я подумал: может, взять его в провожатые? Он наверняка про все знает.
Потом Голод что-то придумал, или вспомнил.
– Я – обратно царствующий, – нерешительно произнес он. – Когда ничего нет…
– А куда же оно делось? – продолжил я цикл вопросов. – Вон и реки есть, и озера, и поля, и леса… Работать, что ли, некому?
Мужичонка заморгал:
– Я-то все одно работать не буду. А остальные… Мне до них дела нету.
– Ладно, – смилостивился я. В конце концов, если он действительно Голод, это не его функция: следить за тем, чтобы все было. Скорее наоборот.
Я снова натряс ему полную тарелку рыбы, видя, что с той он помаленьку справился, продолжая прикидывать: брать его собой или не брать? По идее, главный герой сказки всегда брал с собой попутчиков. Да, но я-то не главный герой. Или как?
Мужичонка продолжил еду, но явно нехотя, скорее по инерции. Судя по постепенно замедляющимся его движениям и раздувающемуся брюху, он начал наедаться. Очевидно, колбаса успешно сопротивлялась попыткам его желудка переварить ее. Еще немного – и процесс будет успешно завершен. А я никогда и не сомневался в том, что цивилизация способна накормить всех голодных!
Но маленький червячок сомнения требовал своей доли: все же он – Голод! Победишь раз, другой, третий, а потом?… А вдруг Рог Изобилия… то бишь Банка Консервов, сломается? Ну, мало ли: заклинит что-нибудь внутри, и начнет она гнать одну томатную жижу или, в лучшем случае, со щукиными костями. Голоду-то, может, и они за счастье: пропаренные в автоклаве, мягкие, а вот за цивилизацию обидно – опозорится. Да и… вдруг захочет он меня съесть? Такого в напарниках иметь – накладно, если не опасно.
И я решил схитрить: со словами "А попробуйте-ка еще вот этой божьей милости…", ясно сознавая, что безбожно перевираю чью-то цитату, я достал из рюкзака-сумки Колобка, но, подавая Голоду, якобы запнулся и выпустил его из рук. Колобок, не будь дурак, почуял опасность и инстинктивно шарахнулся в сторону. Он перекатился через обочину и запылил по дороге, издавая специфический запах свежего хлеба – Колобки всегда так пахнут в минуты опасности.
Вытерпеть подобное Голод не смог: сверкнув голодными глазами, он вскочил и бросился вдогонку – насколько позволяло раздувшееся брюхо.
Я, на всякий случай, отправился в сторону, противоположную той, куда убежал Голод.
Но это мне не помогло: пройдя буквально несколько шагов, я увидел сидящего на берегу озеречки (как раз в том месте, где речка впадала в озеро) другого мужичонку, столь же плюгавого, который, однако же, не кричал, а хрипел:
– Пить хочу! Пить хочу!
– Ты кто? – строго спросил я, не без основания подозревая провокацию: что-то они косяком пошли, друг за другом.
– Я – Жажда! – хрипло заявил мужичонка.
– А почему не женского рода? – продолжал допрашивать я.
– Не знаю… – мужичонка растерялся.
– Выяснить надо сначала, а потом… – я не договорил и широкими шагами зашагал прочь от мужичонки. Да и все равно поить его мне было нечем: я как-то позабыл о питье. Понадеялся, что в сказках все экологически чисто – можно, как утверждал Сидорчук, пить прямо из рек и озер – и потому ничего с собой не взял. Вот и пусть он из озера пьет, не выделывается! Все не выпьет.
Отойдя, я оглянулся: мужичонка продолжал растерянно смотреть мне вслед. Должно быть, я поступил как-то не так, как должен был поступить на моем месте герой сказки. Но я-то не герой! Я – Генеральный Инспектор! А для инспектирования и так сойдет.
– Так, кое-что проверили, – потер я руки. – Здесь как будто все правильно: Голод – голодный, Жажда, – я замялся. Как правильно сказать-то? – Жаждная? Жаждущая? Жаждовая? Жаждючая?
М-да, тут наблюдался непорядок, но устранить его своими силами я не мог: требовались лингвисты.
Размышления мои прервались новой неожиданной встречей. Впрочем, что значит неожиданной? Для меня любая встреча оказывалась неожиданной: будь я крупным специалистом по сказкам, я бы заранее знал, чего ждать за тем лесочком, за этим поворотом… событий, а так… Просто идешь и ждешь чего-то неожиданного. А когда надоедает ждать – размышляешь. И до того увлечешься, что когда встретишь то, чего ждал так долго, что успел и позабыть о нем – тогда встреча и представляется неожиданной. Ну, не именно эта конкретная встреча, но чего-то же я ждал? И что с того, что встречаешь не то, чего ждешь? – так очень часто бывает, и не только в сказках, в самой обыденной жизни.
Вот и тут: сидел у дороги мужичок. Ну, как положено: бородатый, рубаха навыпуск, веревкой подпоясана. Сидел и подкреплялся – завтракал или обедал. Завидев меня, на мгновение прекратил жевать, оценивающе осмотрел: не лихой ли я человек, потом кивнул рядом с собой – присоединяйся, мол. Я в это время лихорадочно вспоминал, как себя следует вести в подобной ситуации: "Хлеб да соль", "Исполать (это из палат или с полатей?) тебе, добрый молодец" – нет, вроде не тянет. Так, кажись, красные девицы добрых молодцев приветствуют, "Приятного аппетита" (это что-то уж совсем современное), а то и вообще как бы не ляпнуть: "Хеллоу!". А еще я боялся, как бы по привычке не выдать автоматически чего-нибудь из подходящего анекдота. Но все же собрался и даже что-то вспомнил, хотя и не был стопроцентно уверен, что вспомнил именно то, что нужно:
– По здорову живать! – причем постарался так смягчить звук "и", чтобы он прозвучал как "е": "жевать" – сообразуясь с ситуацией.
– Благодарствуйте! – ответствовал мужичок и еще раз указал на траву рядом с собой: – Присаживайтесь, откушайте, чем бог послал. – Я не обратил особого внимания на нелепость формулировки, списав ее на некоторую растерянность от неожиданной встречи: "чем", а не "что". Но что-то я сильно придираюсь.
Я вспомнил, что так и не успел позавтракать – помешали то Голод, то Жажда, – присел рядом с мужичком, и достал из сумы все ту же баночку "Щуки в томатном соусе" (ИЧП "Емеля"), второй кружочек колбасы (я сильно подозреваю, что сделана она из одного из трех поросят), и… я не сумел удержать второго из Колобков, случайно заглянув в полиэтиленовый пакет с ними.
Колобок тут же укатился, пропищав: "Побегу, помогу другу!".
"Компанейские товарищи!" – растроганно подумал я, но остальных трех Колобков перепеленал потуже – каждого в отдельном полиэтиленовом пакете.
– Куда идешь-то, мил человек, – спросил мужик, без особого удивления встретив мою снедь.
– К царю, – со вздохом отвечал я, вспомнив о неотмеченной командировке.
– О! И я к царю. Ты зачем?
– Правды искать. А ты?
– А я несу ему золотую метелку.
– Чего?
– Золотую метелку. Пахал я, значит, поле и нашел золотую метелку. Ну куда я ее в своей хате дену? Полы мести? У меня для этого голик, веник есть. А для царских палат – в самый раз.
– А ну, покажи. Гм-м-м. Мне кажется, ею и палаты царские мести не получится. Конструкция какая-то странная… Может, ею министров-мздоимцев из кресел выметать надо? Так они и саму метелку уворуют.
– Ничего, царь разберется. На то он и царь.
– Это точно.
Перекусили. Я угостил его консервами и колбасой, он меня – солеными огурцами и салом. Выпить у него не имелось, мне иметь выпивку по штату было не положено.
После еды, придя в благодушное настроение, я рассказал мужичку о своих предыдущих встречах.
Мужичок, узнав, что я встречался с Голодом и Жаждой, всплеснул руками:
– Да что ж ты их с собой-то не взял! Дальше же обязательно испытание будет: царь – или кто другой по пути встренется – навалит полную гору съестного, выставит несколько бочек с вином или пивом – и заставит все это съесть. Вот тут бы Голод с Жаждой приголодились!
– Кто это навалит полную гору съестного? – нахмурился я. – Я им покажу, как добро разбазаривать! Сами съедят, в случае острой необходимости.
Мужичок опасливо покосился на меня, но ничего не сказал.
Я обрадовался, что нашел подходящего попутчика, да еще и проводника – он-то наверняка должен знать, где их царь находится. Но вот эта метелка… Что-то вроде я начал вспоминать, но… Не есть ли она какая-то аллегория? Все золотое – для царя? А вообще интересно, какая у них тут монархия – абсолютная или конституционная? Тьфу ты! Я же в русских сказках – какая тут может быть конституционная монархия? Самодержавная, конечно.
Видя, что мужичок примолк, я, для поднятия его духа, рассказал несколько соответствующих анекдотов, сообразуясь со временем и с местом, из чего он заключил, что я – отставной солдат… Я не стал его разочаровывать и мы, мило беседуя, добрались до перекрестка дорог.
Здесь нас – особенно меня – ждало новое испытание и разочарование: мы встретили подобных нам странников. Но, хотя их путь пересекался с нашим, я с удивлением узнал, что они все тоже идут к царю! При этом двое шли справа налево, двое – слева направо, а трое – нам навстречу! И все – к царю?
– Ребята, – спросил я несколько растерянно, – а вы ничего не путаете? Вы все точно идете к царю?
– Знамо дело, к кому же нам еще идти? – выкрикнул здоровенный парень, лицом немного похожий на Петрушку из кукольного театра.
– А как можно идти к царю, если вы все движетесь в разных направлениях? – поинтересовался я, что-то начиная подозревать.
– Дык смотря к какому царю идти, – продолжил седой рассудительный дедок из встречной партии, – тебе, милок, к какому надобно?
– А разве он не один здесь? – растерялся я.
Меня чуть ли не подняли на смех.
– Не-ет, милок, в каждой сказке – свой царь, – продолжал дедок, – я, к примеру, иду к Василию-царю, они, – он указал вроде бы на своих спутников, во всяком случае, двигались-то они в том же направлении, что и он! – идут к Царю Дадону, евти, – он махнул рукой направо, – к царю Салтану… А тебе к кому надо?
– Да я и сам не знаю, – почесал я затылок.