Если заблудились, – возвращайтесь назад и начинайте сначала. Поднимайтесь вверх, вбок, снижайтесь немножко, пока не распутаете всё хитрое переплетение ходов и не попадёте в самое сердце их, куда остриём травки показывают сами хитроумные Жуки-Типографы.
Следующим номером выступают… Слоники-Вертолисты. Усы-на-Носу. Они принесли с собой целых три берёзовых листа и будут решать на них труднейшую задачу по высшей математике.
На учёном языке она называется так головоломно, что и мне не выговорить: "Построить эво-люту на данной эволь-венте". Не поняли? Я тоже. А слоники на глазах у всего стадиона преспокойно надрезают своими крепкими носами с усами все три листа таким образом, что можно свернуть их в одну трубочку. Скатывают их в одну трубочку. Залезают в неё и, под восторженное жужжанье всего стадиона, закупоривают берёзовую трубку.
Последним номером программы выступает Жук-Бомбардир-артиллерия.
Чтобы поближе взглянуть на палубу, хлебный Жук-Кузька спрятался за мишень. Вот чудак! Ведь это же опасно!..
Бомбардир становится в позу: он изображает из себя пушку.
Прицеливается… Огонь!.. Виноват, перепутал: вода!.. Струйка едкой жидкости пробивает мишень – бац! – и Кузька, бедный Кузька, летит кверху тормашками! Шум, треск, скрип на стадионе. Все встают со своих мест. Сейчас объявят, кому присуждён первый приз…
Но стойте, стойте, – что там такое?.. Никак это?..
Так и есть! Жук-Щелкун пожаловал. Стоймя летит…
Поздненько, поздненько! Всё уже кончилось.
Приземлился – и кувырк! Эх, какой неловкий! Упал навзничь. Растянулся на земле во весь свой длинненький рост… А ножки-то коротенькие, не достать ему до земли, не перевернуться. Кружится на спине.
Вот замер. И ножки к брюшку прижал. Из сил, видать, выбился.
Вдруг – щёлк! – как даст головой об пол! Удар!..
Подскочил. Опять упал на спину… Ещё удар! Подбросил себя головой в воздух, перевернулся – и пал на все свои шесть ножек!
Вот так ловкач! Жук-Медляк от удивления даже с головы на ноги стал.
А Щелкун – слушайте, слушайте! – говорит:
– Тут тебе головой работать надо! Видал, как моя сработала?!
И – подумайте только! – сколько тут ни было жуков, все единогласно присудили Щелкуну первый приз.
Вот как у жуков, головы работают!
На этом мы заканчиваем наш репортаж.
Передача была организована "Лесной газетой". Оператор-художник Елена Нецкая. Вёл передачу Виталий Бианки.
МУРАВЕЙ И СТРЕКОЗА
– Здравствуй, красавица Стрекоза!
– Здравствуй, Мурашка-тормашка. Всё работаешь, тормошишься?
– А как кино? Брёвна таскаем, город Муравейград строим. А ты куда собралась?
– Да вот деток своих надумала проведать. С тех пор их не видала, как они из яичек вышли. Хочешь прокачу? Поглядишь, как наши шестиножки-насекомыши живут, какие у меня красавчики, какие милые детки растут. Попутешествуешь, страну поглядишь.
– А далеко ли лететь?
– До пруда. Третья всего остановка. Живо домчу.
– Коли недолго, так почему не прокатиться, на белый свет не поглядеть. Подставляй спину.
Взвились, полетели.
Летели, летели…
– Стоп! – говорит Стрекоза. – Первая Остановка Бабочкин Луг.
Сошёл Мураш, а Стрекоза умчалась мух, комаров ловить. Поймает, разорвёт и тут же на лету съест.
Видит Мураш, много над лугом бабочек порхает.
– Бабочки-красавицы, – спрашивает, – в какую игру играете?
– А в такую, – отвечают бабочки, – что – рраз! – и нет нас! От птиц прячемся. Вот гляди.
Сели бабочки на цветы, крылья сложили над спиной и в тот же миг исчезли из глаз.
– Ловко! – удивился Мураш.
Вдруг слышит, что-то жутко зажужжало, зажужжало: мчится пчелиный рой, гонит огромную пёструю бабочку. На спине у бабочки человечий череп и кости нарисованы. Отбивается бабочка от пчёл сильными крыльями. А пчёлы жужжат:
– Кража! Грабёж! Жу-жу-жу-жульё!
Пронеслись.
Стали пчёлки одна за другой возвращаться. Мураш и спрашивает:
– Что это вы все на одну бабочку ополчились?
А пчёлка ему:
– Как что? Да ведь это Мёртвая Голова! Уж-жасная воровка.
И рассказала Мурашу:
– Была ночь. Пчёлки все крепко спали в своём Ульеграде. Только у ворот дежурили караульные. Вдруг слышат: жужжит-свистит кто-то. А песенка знакомая: так поёт пчелиная царица-мать, и под эту её колыбельную песенку засыпают все пчёлки. Заснули и караульные у входа. Стало светать. Проснулись пчёлки. Видят, какое-то чудовище в улье. Распустило длинный хобот, сосёт из сот драгоценный мёд. Загудели пчёлки, выгнали Мёртвую Голову из улья, прогнали далеко-далеко. Это она усыпила сторожей колыбельной песенкой и пробралась в Ульеград.
Улетела пчёлка. Прилетела Стрекоза.
– Ну, поехали дальше.
Вот летит Мураш на Стрекозе и видит всё, что творится под ними.
Там паук спрятался в засаде и ждёт, когда глупая муха попадёт ему в сети. Там зелёная жужелица напала на толстую гусеницу. Там лёгкая оса-наездница ударила своим жалом-кинжалом жука; оцепенел жук, и наездница потащила его в свою норку.
Глядел Мураш, глядел и говорит:
– Прямо удивляюсь, как это меня ещё никто не съел?
– А это потому, – отвечает Стрекоза, – что вы – муравьи – кислые. Вас только тронь – получишь заряд едкой муравьиной кислоты.
– Ну, я опять проголодалась, – говорит Стрекоза. – Слезай. Остановка вторая. Одуванчикова.
Сидит Мураш. Стрекозу дожидается. Подсел к нему долгоногий-долгоногий комар Карамара.
– Ты Страшилки тут не видал? – спрашивает. А у самого от страха глаза на лоб вылезли.
– Никого не видел, – говорит Мураш. – Никого тут нет.
– А мне-то показалось… Ну, будь здоров! Лечу дальше. Только поднялся, полетел над самой травой, вдруг из травы как выскочат ноги с клешнями, хвать комара за пятку.
– Караул! – запищал комар. Он вырвался, оставил в клешне полноги, а сам улетел. Спасся.
Тут только разглядел Мураш, что рядом с ним на траве сидит шестиногий Страшилка.
Туловище зелёное, как листик, к нему четыре ноги прикреплены; сам рогатый, шея длинная, на ней ещё две ноги с шипами, трёхколенные, цвета гнилой соломы и с клешнями на концах. Мураш с перепугу чуть с одуванчика не кувырнулся. Хорошо, тут Стрекоза прилетела, взяла его на спину.
Дальше полетели.
Летели, летели, видят – тростник растёт, меж ним трава блестит.
– Деткин пруд, – говорит Стрекоза. – Прилетели.
Видит Мураш, в воде серые чудища плавают, лупоглазые, в масках.
– А что это за уроды? – спрашивает.
– Что ты, что ты?! – говорит Стрекоза. – Какие уроды? Это детки мои – красавчики. Выросли-то как!
Посадила Мураша на тростинку, сама рядом села, спину выгнула.
Серые чудища увидели их, на тростник полезли, паучьими лапами перебирают, карабкаются. А одно как выплюнет свой подбородок с зубами, чуть-чуть Мураша за живот не сцапало.
– Летим! – кричит Стрекоза. – Они глупые, они и меня, свою маму, сейчас съедят.
Умчались.
Одним духом домчала Стрекоза домой Мураша.
Поблагодарил её Мураш. Потом собрал всю свою братву – муравьёв – и говорит им:
– Попутешествовал я по стране шестиножек. Видел, сколько страшного ждёт нас там на каждом шагу. Чересчур здорово умеют все шестиножки прятаться и всюду подстерегают свою добычу.
Хорошо ещё, что мы – муравьи – кислые, не всякий нас ест. Ну, да ведь и то скажешь, не все про это знают, да и есть любители кисленького. Разорвут тебя пополам да и бросят; вот тогда доказывай, что ты несъедобный. Меня чуть стрекозиные детки не сцапали. Если б нас много было, разве посмели бы?
Нет, уж лучше давайте не будем путешествовать в одиночку. Куда один, туда за ним и вся наша сила.
На этом и согласились.
Сам попробуй увидь одного мураша, без товарища. Никогда не увидишь.
Где один, там и войско.
А с целым войском их поди-ка сразись!
Как начнут палить, и ты убежишь.
ЗИМНЕЕ ЛЕТЕЧКО
Вы, верно, знаете первоклассницу Майку? Она с вами в одной школе учится. Ну вот, мы про неё и расскажем, как она нынче Новый год встречала у деда и бабушки в лесу. Дед у неё – лесничий.
Вспомнив своё детство, старики постарались устроить внучке как можно лучше праздник. Вечером усадили девочку в тёмной комнате и велели подождать. Майка ждала, ждала и уж соскучилась, как вдруг заиграло радио, дверь в соседнюю комнату распахнулась – и из неё хлынул такой ослепительный свет, что Майка даже зажмурилась. Там стояла большая – под самый потолок – ёлка, вся в разноцветных лампочках, в маленьких игрушках и блестящем пухлом снеге. Под ёлкой стоял дед-мороз ростом с Майку. На спине у него был туго набитый мешок, а в руке – высокий посох.
Бабушка обняла Майку, поцеловала и сказала растроганным голосом:
– Вот, деточка, дед-мороз принёс тебе подарки за то, что ты хорошо училась первое полугодие и была примерного поведения.
А Майка-то терпеть не может, когда её называют "деточкой". Да и – вы сами знаете – она совсем не так уж хорошо вела себя и не так уж хорошо училась, чтобы ей за это подарки делать.
Вот она рассердилась и говорит бабушке:
– Что я – маленькая?! Дед-мороз – это глупости. Я знаю: он из ваты сделан.
– Ах-ах-ах! – ужаснулась бабушка. – Слышишь, Иван Гервасьич? Вот они какие – наши внучата! Ни во что не верят. Ах-ах, какой ужас!
Майка ей:
– А ты думаешь, мы глупенькие? Нам в классе учительница Октябрина Серафимовна чешскую сказку читала, "Двенадцать месяцев" называется. Там одна девочка зимой все месяцы сразу видела. А потом Октябрина Серафимовна объяснила нам, что всё это глупости и лето никогда с зимой не встречается. И вообще школьницам стыдно верить сказкам про всякое такое и про деда-мороза.
Бабушка чуть совсем не расплакалась.
– Ахти, вот горе мне! Как же теперь без сказки-то жить будете? Слышь, Гервасьич, совсем сказка потерялась!
Дед рассмеялся.
– Сказка-то потерялась? Никак! Разве что у ихней Октябрины у Серафимовны. А мы с внучкой в одночасье её найдём, сказку. Утром же, внученька, и сходим с тобой за ней.
– Всё равно не поверю, – храбрилась Майка.
– Своими глазами увидишь. Утро-то вечера мудренее…
– Не-ет! – сказала Майка.
Весёлая новогодняя ёлка не удалась. Расстроенная бабушка весь вечер то и дело прикладывала к глазам кружевной платочек. Дед Иван Гервасьевич задумчиво курил из старой, длинной-длинной трубки.
Майка еле дождалась, когда, наконец, с ватного деда-мороза сняли мешок, а из мешка вынули куклу с закрывающимися глазами, кукольный сервиз, лото с картинками из сказок, красную шапочку, маленького мишку из золотистого плюша – и всё это подарили ей. Потом Майка поблагодарила деда с бабушкой, простилась с ними и отправилась спать.
– Вставай, внученька, вставай! – будил дед. – Встречай первое утро года. "Мороз и солнце – день чудесный!"
– Я не маленькая, – спросонья бубнит Майка. – Чудес всё равно не бывает…
– Конечно, ты большая, – соглашается дед. – Да ведь большим чудеса ещё больше надобны, чем детям. Вставай-ка, вставай! Куда я тебя поведу-то!..
– А куда, дедушка?
– Пойдём мы с тобой к лешачку в гости. А живёт он не за горами, не за долами – рядом с нами: там, где лето с зимой встретились, – в зимнем, значит, летечке.
– Глупости какие!.. – говорит Майка. – А он очень страшный?
– Лешачок-то мой? – смеётся дед. – Да он росточком не больше сосновой шишки. А сторож леса что надо! Первый мне помощник.
– Ну, ладно! – соглашается Майка.
Быстренько оделась, чаю напилась, и они с дедушкой пошли. Солнце зашло за тучки. С неба начали медленно-медленно опускаться, порхая, большие снежинки. Вошли в лес. Остановились. Дед вынул из кармана платок.
– Ну, внучка, теперь я завяжу тебе глаза. Сказка любит, чтобы с ней в жмурки играли. Вот так, – сказал дед, завязав платок у внучки на затылке. – Только по-честному: не подглядывать! Давай лапку, я тебя поведу.
Долго ли, коротко ли шли дед с Майкой, усадил её дед на какую-то лавочку и спрашивает:
– Слышишь ли?
– Слышу, дедушка.
– Что слышишь?
– Вроде как водичка плещется.
– Она и есть.
– Это ты нарочно так делаешь… Зимой лёд.
– А тут – летечко! Мы уже пришли. Снимай повязку.
Майка стянула с головы платок и ахнула.
Они с дедом сидят в беседке среди леса, с крыши свисают сосульки, а внизу под ними весело бежит речка в зелёных берегах. С неба летят снежинки, но долетают только до половины большой ели – и исчезают, тают на лету… На зелёных лапах ели нет снега. И речка плещется, как летом. На дне её зелёные длинные травы колышутся, колышутся – косы русалкины! По берегам – изумрудная травка-муравка. Вот подорожник. И вереск в лиловых цветочках.
– Деда! – шепчет Майка. – А кто это там, на ветке, над речкой?
– Птичка-то? – так же шёпотом спрашивает дед. – С толстой головой и длинным носом?
– Птичка?! Это – ёлочная? Никогда не видела таких красивых! Ай!.. Она кинулась вниз головой! Она утопилась?
– Что ты, что ты, внученька! Это зимородок, водяной воробей. Вон вынырнул! И рыбка в клюве. Семицветная птичка из сказки.
– Правда? – всё шёпотом спрашивает Майка.
– Конечно же! Эта сказка – чистая правда. А ты под ёлку-то под ёлку глянь! Видишь пенёк под ней? Он был пустой внутри, а мой лешачок в нём домик себе устроил. Видишь крылечко-колечко из тонких еловых веточек?
– Вижу, дедушка, вижу! Ой! Кто это из пенька выскочил? Не то мышка, не то птичка! Коричневенькая! И хвостик торчком.
– А это и есть мой помощничек-лешачок. Подкоренничок-птах. Ещё задери-хвостом прозывают. Он боевой. Вишь, вишь – на елушку вспорхнул. Солнышко, гляди, вышло. Сейчас, значит, запоёт.
Вот – слышишь?
Я храбрый подкоренничок.
Под ёлкой домик мой.
Живу я в этом домике
И летом и зимой.
Живу – не тужу,
Наш лес сторожу.
Я маленький, удаленький,
И песенки люблю.
Чуть солнышко покажется,
Я громко запою:
Весны дождались,
Так пой-веселись!
А если люди хищные
В наш лес придут с пилой, -
Я высмотрю, я выскочу,
Я закричу: – Долой!
Лесничий идёт,
Вас в плен заберёт!
Они за мной, а я – от них.
И на весь лес кричу:
– Тэррррр!
Лесничий к ним с ружьём спешит,
А я в свой домик мчу.
Под ёлку скачком -
И хвостик торчком!
Смолкла песенка.
– И лешачок куда-то пропал, – говорит Майка. – И волшебный ныряльщик куда-то исчез. Дедушка, а они были?
– А как же, внученька! Ты что же, своим глазам не веришь? Видишь: кругом зима, а речка бежит, бежит… Зелёная травка на берегах.
– А я думала – это всё нарочно… Никогда таких птичек не видела. Никогда не знала, что лето зимой бывает…
– Вот ты и расскажи своей Октябрине Серафимовне, какое оно, зимнее летечко, бывает. Придётся и ей в несказки-сказки поверить, во всамделишные сказки, без обмана. А теперь пошли домой. Мороз ведь. Вон у тебя уж носишко побелел – потри-ка, потри лапками!
– Скоро как… – вздохнула Майка. – Ну, завязывай глаза.
– Зачем завязывать? – удивился дед. – Я тебе только что открыл глаза на сказку, зачем же я их закрывать буду? Гляди: уж вот он – наш дом. Всего-то ничего мы от него отошли, а в сказке побывали. Вон и бабушка на крыльце.
Майка кинулась на крыльцо, раскинула ручонки.
– Бабуся, дедушка мне всамделишную сказку показал – зимнее летечко!
– Да, желанная ты моя, – растроганным голосом заговорила бабушка, обнимая счастливую Майку. – Умница моя! Куда это ты, Иван Гервасьич, водил её? Уж не в беседку ли над речкой, над Горячими ключами?
– На ключи, матушка, на Горячие. Теперь знает, какие в жизни настоящие-то сказки бывают.
НЕВИДИМКИ
Весной Майка перешла во второй класс и поехала в лес к дедушке и бабушке на всё лето.
Дед Иван Гервасьевич каждый-каждый день, как ляжет Майка в кровать, рассказывал ей разные сказки про зверей и птиц. Недаром же он был лесничим и так хорошо знал свой лес.
Под конец лета Майка и говорит:
– Теперь-то я всех наших зверей и зверюшек хорошо знаю.
– Ой ли? – улыбнулся дед. – Ну-ка, вот расскажу тебе про одну зверюшку, – скажи, как ей имя-прозваньице!
– Очень просто догадаюсь.
– Ну-ну! – больше дед ничего не сказал. Подоткнул под Майку одеяло и начал.
Был октябрьский вечер. В нашем саду начало уже темнеть.
Бесшумно, как сова, пронёсся над самой землёй ястреб, вдруг взмыл и сел на ветку дуба. Уселся на ней поудобнее, у самого ствола. Дуб ждал зимы, но не скинул с себя ещё ни одного своего разрезного листа. Сидевший на ветке у самого его ствола был хорошо скрыт от всех глаз. Славное местечко для спокойной ночёвки! Да и для засады очень неплохо…
Пригнув плоскую голову, ястреб заглянул в окошечко между листьями. Увидел потемневший от дождей ствол другого дуба и в нём – небольшое круглое дупло. Ястребу вдруг показалось, что в дупле на миг показался чей-то розовый носик.
Холодные жёлтые глаза хищника вспыхнули. Ястреб стал дожидаться, когда зверёк вылезет. Тут он выскочит из своей засады – скогтит добычу. Но розовый носик больше не показывался. Ястреб был сыт: только что плотно поужинал отбившимся от стаи скворцом. Глаза его сами закрывались: пора спать! Раз этот зверёк тут живёт, в дупле, значит, утром ястреб сумеет его поймать себе на завтрак.
Ястреб вытянулся на своих высоких ножках, плотно закрыл веки и заснул.
Только он заснул, из дупла высунулась розовоносенькая острая мордочка, показались усы, чёрная полоска на глазах, глаза большущие, ушки, тоже крупные, розовые. Мордочка внимательно осмотрелась – и зверёк весь выскочил наружу. Примечай-ка: сверху он жёлтенький, снизу белый, прямой хвостик чуть не во всё тельце…
– Знаю! Знаю! – закричала Майка. – Это белочка! Она…
– Стоп, стоп, стоп! – остановил дед. – Не отгадала. Зверюшка эта почти вдвое меньше белки. Не рыжая, жёлтенькая. На глазах – чёрная перевязка. Хвостик прямой. А ты говоришь – белочка!
– Тогда, значит, заморский какой зверь. Наших я всех знаю: заяц, белка, мышь, медведь, волк…
– Ай-ай, хвастунишка какая! – прервал дед. – Сама целое лето с этими зверьками в одном саду прожила, ни разу их не видела. Слушай, что было дальше, может, узнаешь их?
Этот зверёк ловко побежал вниз головой по стволу дуба, пробежал по траве до ближней яблони, так же ловко взобрался на неё, цепляясь за кору острыми коготками… Конечно, знай он, что на соседнем дереве сидит в засаде ястреб, он не решился бы выскочить из своего убежища и пробежать по земле такое расстояние. Хорошо, что ястреб уже крепко спал, ничего не видел и ничего не слышал.
Он не проснулся даже, когда жёлтенький зверёк уселся на ветке яблони и громко засвистел, запел по-своему. Это была очень приятная на наш человеческий слух, но совершенно непонятная нам песенка. Длинная-длинная прерывчатая песенка всё на одной и той же высокой-высокой ноте: "Си-сии-си-сии-сиии!"
А значило это на зверьковом языке вот что: