- Ах, вряд ли тут все так плохо, - сказал Гораций, который был убежден, что "прошлое" джинна состоит, главным образом, из маленьких грешков. Во всяком случае, я уверен, что профессор охотно согласится помолчать, и, так как вы, наверное, уже отобрали крышку…
- Нет, печать все еще у него, и для меня нет заботы, где бы она сейчас ни пребывала, ибо единственный человек, разгадавший ее, стал безгласным животным.
- Не совсем так, - сказал Гораций, - у него сеть несколько друзей, которые могут расшифровать эту надпись так же легко, как и он.
- Правда ли это? - сказал: джинн с видимой тревогой.
- Безусловно, - сказал Гораций. - За последнюю четверть века археология сделала большие успехи. Наши ученые умеют теперь читать по вавилонским кирпичам и халдейским таблицам так же легко, как рекламы на железных вывесках. Вы, может быть, полагаете, что сделали ловкую штуку, превративши профессора в животное, а скоро увидите, что впали в новую ошибку.
- Как так? - спросил Факраш.
- Да, - сказал Гораций, видя свое преимущество и целенаправленно им пользуясь, - в вашей безграничной мудрости вы, обратив его в мула, лишили его возможности владеть собственностью. Все его вещи пойдут в распродажу, и ваша печать, подобно многим другим его древностям и редкостям, будет куплена Британским музеем, где ее рассмотрят и опишут все европейские ориенталисты. Обдумали, вы все это?
- О, юноша необычайной проницательности, - сказал джинн. - Поистине я упустил из вида эти обстоятельства, и ты вовремя открыл мне глаза. Я предстану перед этим человеком-мулом и закляну его открыть мне, где находится печать, чтоб я мог взять се.
- Он не может этого исполнить, пока остается мулом.
- Я одарю его речью для этой цели.
- Позвольте мне доложить вам, - сказал Гораций, - что он теперь сильно не в духе. Это вполне естественно, и вы ничего не добьетесь от него, пока не вернете ему человеческий образ. Если вы это сделаете, он согласится на все.
- Верну или нет - это зависит не от меня, а от его дочери, на который ты обещал жениться. Прежде всего я должен поговорить с ней.
- Если мне можно присутствовать при вашем свидании и вы никаких глупостей себе не позволите, то я ничего не имею против этого, - сказал Гораций. - Я верю, что вы, увидев ее и услышав ее мольбу за бедного отца, не в состоянии будете отказать ей. Но вы должны мне дать слово, что будете себя вести хорошо.
- Я обещаю тебе это, - ответил джинн, - и желаю видеть ее только ради тебя.
- Отлично, - согласился Гораций, - но я не могу привести вас в этой чалме, она испугается. Нельзя ли вам одеться хоть раз в обыкновенное английское платье, чтоб не привлекать всеобщего внимания.
- Доволен ли ты этим? - спросил джинн, когда его зеленая чалма и широкая одежда внезапно сменились обыкновенным цилиндром, фраком и брюками - признаками современной цивилизации.
Он стал неприятно похож на тех стариков, которых выпускают на арену цирка, чтобы над ними проказничали клоуны, но в эту минуту Горацию было не до критики.
- Так лучше, - сказал он поощрительно, - много лучше. Теперь, - прибавил он, направляясь в прихожую, где надел шляпу и пальто, - теперь выйдем, найдем извозчика и через двадцать минут будем в Кенсингтоне.
- Мы будем там через двадцать секунд, - сказал джинн, схватив его за руку выше локтя. Гораций вдруг почувствовал, что летит, и, разинув рот от удивления и необходимости отдышаться, увидел перед собой подъезд Фютвоя.
- Я должен заметить, - сказал он, как только пришел в себя, - что если нас видели, то мы произвели сенсацию. Жители Лондона не привыкли видеть людей, носящихся над трубами, как вороны.
- Не беспокойся об этом, - сказал Факраш, - ни один человек не в состоянии уследить за нашим полетом.
- Я надеюсь на это, - сказал Гораций, - иначе моя репутация погибнет окончательно. Я думаю, - прибавил он, - лучше я войду один и сначала предупрежу их, если вы согласны здесь подождать. Я подойду к окошку и взмахну платком, когда они будут готовы. Да, пожалуйста, войдите в двери, как обыкновенный человек, и спросите горничную, можно ли меня видеть.
- Я буду помнить, - ответил джинн, проваливаясь сквозь мостовую или, может быть, это так только показалось.
Гораций позвонил, ему отворили и попросили в гостиную, куда тотчас вышла к нему Сильвия. Она была миловидна, как всегда, несмотря на бледность от бессонницы и тревоги.
- Как вы добры, что пришли навестить, - сказала она, подавляя слезы. - С папой все то же. Ночь он провел довольно спокойно и даже скушал морковку вместо завтрака; но я боюсь, что он сейчас вспомнил, что сегодня вечером ему предстояло читать о "Восточном оккультизме" в Азиатском обществе п что ото его тревожит. О, Гораций, - воскликнула она неожиданно, - как все это ужасно! Как можно это перенести?
- Не падай духом, дорогая! - сказал Гораций. - Недолго уже осталось терпеть.
- Все это очень хорошо, Гораций, но если тотчас же не будут приняты меры, то окажется уже поздно. Нельзя долее держать мула в кабинете без того, чтоб не возбудить подозрений прислуги, а куда же нам деть бедного милого папочку? Страшно подумать о том, чтоб отослать его в приют для увечных лошадей… А все-таки что же с ним делать? Зачем вы пришли, если не можете помочь?
- Я не пришел бы, если бы не принес доброй вести. Помните, что я вам рассказывал про джинна?
- Помню, - ответила Сильвия. - Как же я могла забыть! Неужели он на самом деле вернулся, Гораций?
- Да. Я, кажется привел его к сознанию, что он сделал глупую ошибку, заколдовав вашего несчастного отца, и он согласен ее исправить на известных условиях. Он здесь, недалеко и явится, как только я подам ему сигнал. Но он желает сначала поговорить с вами.
- Со мной? О, нет, Гораций! - воскликнула Сильвия, отступая. - Лучше не надо. Я не люблю существ, вышедших из медных бутылок. Я не знаю, что говорить, и это меня очень смущает.
- Будьте храброй, дорогая! - сказал Гораций. - Помните, что от вас зависит, будет ли профессору оказана помощь или нет. Факраша пугаться нечего. Я его заставил надеть обыкновенное платье, и в нем он, право, не так плох. Он очень милый, кроткий старый простофиля и сделает все, что угодно, только бы гладить его по шерсти. Вы повидаетесь с ним ради вашего отца, не правда ли?
- Если это необходимо, - сказала Сильвия, вздрагивая, - я буду с ним как можно любезнее.
Гораций подошел к окну и сделал условленный знак, хотя никого не было видно. Однако сигнал был замечен, так как тотчас же раздался сильный удар по входной двери и несколько минут спустя горничная Джесси доложила: "Г. Фатрашер Лармаш желает видеть г-на Вентимора". Джинн вошел важной походкой в высокой шляпе на голове.
- Вы, вероятно, не знаете, сударь, - сказал Гораций, - что здесь в обычае снимать шляпу в присутствии дамы.
Джинн снял шляпу обеми руками и продолжал стоять молча.
- Позвольте мне представить вас девице Сильвии Фютвой, - продолжал Вентимор, - барышне, о которой вы уже слышали.
В странных, вкось поставленных глазах Факраша мелькнул мгновенный странный блеск. Он ничем не реагировал на рекомендацию Горация.
- Девица не без миловидности, - заметил он Горацию, - но бывают много красивее.
- Я не прошу вас о критике и о сравнениях, - резко сказал Вентимор. - На мой взгляд, нет никого в мире, кто мог бы равняться с девицей Фютвой, и потрудитесь это запомнить. Она очень огорчена (как всякая любящая дочь) вашей жестокой и бессмысленной шуткой над ее отцом и просит вас загладить ее сейчас же. Не так ли, Сильвия?
- Да, разумеется, - сказала Сильвия почти шепотом, - если это вас не слишком затруднит.
- Я обдумал твои слова, - сказал Факраш Горацию, все еще игнорируя Сильвию, - и убедился, что ты прав. Если бы содержание надписи стало известно всем людям, они не подняли бы крика из-за дела, которое их не касается. Поэтому мне все равно, в чьи руки попадет печать. Не согласен ли ты со мной?
- Разумеется, согласен, - сказал Гораций. - И отсюда, естественно, следует…
- Естественно следует, как ты говоришь, - сказал джинн с притворным равнодушием, - что мне не будет пользы от получения печати и поэтому мне незачем возвращать отцу этой барышни его прежний вид. По мне, пусть остается мулом навеки, разве только ты согласишься подчиниться моим условиям.
- Условия? - воскликнул Гораций, не ожидавший такого оборота. - Чего вы хотите от меня? Объясните. Я согласен сделать, что возможно!
- Я требую, чтоб ты отказался от руки этой девицы.
- Это безумие, - сказал Гораций, - и вам это известно. Я никогда от нее не откажусь, пока она сама мне не откажет.
- Девица, - сказал джинн, обращаясь в первый раз к Сильвии, - дело зависит от тебя. Хочешь ли ты освободить от данного слова моего сына, так как ты для него - неподходящая жена.
- Как могу я, - со слезами в голосе вскричала Сильвия, - когда я люблю его и он любит меня? Какой же вы злой старый тиран если требуете этого от меня! Я не могу его покинуть.
- Ты отдала бы только то, что никогда не будет твоим, - сказал Факраш. - И не тревожься о нем, я его вознагражу и утешу с лихвой за разлуку с тобой. Пройдет мало времени, и он уже забудет о тебе.
- Не верь ему, дорогая, - сказал Гораций, - ты знаешь меня лучше.
- Помни, - сказал джинн, - отказом ты обрекаешь твоего родителя пробыть мулом до конца его дней. Разве ты такая бездушная, жестокосердная дочь, чтобы так поступить?
- О, не могу! - вскричала Сильвия. - Я не могу оставить бедного отца мулом на всю жизнь, когда одно слово… и что же мне делать? Гораций, что мнае сказать! Посоветуй мне… Посоветуй мне!..
- Да поможет нам Господь! - простонал Вентимор. - Если б я только знал, что делать! Послушайте, г. Факраш, - прибавил он, - это требует размышлений. Не оставите ли вы нас на короткое время, пока мы его обсудим?
- Охотно, - любезно сказал джинн и в мгновенье ока исчез.
- Теперь, дорогая, - начал Гораций, когда тот удалился, - если этот нестерпимый старый негодяй говорит серьезно, то нельзя отрицать, что мы поставлены в очень тягостное положение. Но я не могу допустить, чтоб он был искренен и, думаю, что он только испытывает нас. Я об одном только попрошу вас: не принимать во внимание моих интересов в данном случае.
- Как же мне этого не делать? - сказала бедная Сильвия. - Гораций, вы, вы… не хотите освободиться?
- Я? - сказал Гораций. - Когда, кроме вас, у меня ничего нет на свете! Вот так придумали, Сильвия! Но мы вынуждены смотреть действительности в лицо. Если бы даже этого не случилось, ваши родные воспротивились бы нашему союзу, так как моя карьера опять разладилась, дорогая. Мое положение теперь хуже, чем было, когда мы встретились впервые. Джинну заблагорассудилось лишить меня моего первого и единственного клиента, уничтожить единственное добро, которое он мне сделал.
И он рассказал ей о волшебном дворце и об отказе г-на Вакербаса.
- Так что видите, дорогая, - заключил он, - я даже не имею дома, который мог бы предложить вам, и если б я его имел, он был бы полон неудобств для вас, так как этот старик беспрерывно мешал бы нам, особенно, если он почувствовал, как мне кажется, безотчетную антипатию к вам.
- Но вы, конечно, можете его разубедить, - сказала Сильвия. - Вы сказали, что с ним можно сделать что угодно.
- Я прихожу к заключению, что им не так легко управлять, как мне казалось. И в настоящее время, - прибавил он с грустью, - если мы хотим спасти профессора, боюсь, что нужно покориться старому Факрашу.
- Так вы мне предлагаете порвать с вами? - воскликнула она. - Я никогда не думала, что так будет.
- Для вашего же блага, - сказал Гораций, - и ради вашего отца. Если вы этого не сделаете, тогда сделать это обязан я! Но вы меня избавите от этого? Мы оба должны согласиться на разлуку и верить, что когда-нибудь сойдемся вновь.
- Не пытайтесь обмануть меня или себя, Гораций, - сказала она. - Если мы теперь расстанемся, то уж навсегда.
У него было тяжелое предчувствие, что она права.
- Мы должны надеяться на лучшее, - сказал он мрачно. - У Факраша может быть какая-нибудь причина, которой мы и не подозреваем. Или он смягчится. Но в настоящий момент мы должны расстаться.
- Хорошо, - сказала она. - Если он поможет отцу, я от тебя откажусь. Но не иначе.
- Решила ли девица? - спросил джинн, внезапно появляясь опять. - Ибо срок для размышлений миновал.
- Девица Фютвой и я, - отвечал за нее Гораций, - согласны прервать наши отношения, пока вы не одобрите их возобновления, но под условием, чтоб мы сейчас расколдовали ее отца.
- Согласен! - сказал Факраш. - Ведите меня к нему, и мы устроим это дело не откладывая.
В коридоре они встретили г-жу Фютвой, которая шла от мужа.
- Вы здесь, Гораций? - воскликнула она. - Кто этот господин?
- Это… гм! гм! - сказал Гораций. - Это виновник несчастья с профессором, и он пришел сюда по моей просьбе, чтобы поправить дело.
- Это было бы так любезно с его стороны! - воскликнула опечаленная женщина, которая была уже за пределами удивления или злопамятства. - Я убеждена, если бы он знал, что мы все испытали… - И она повела всех в комнату мужа.
Как только отворилась дверь, профессор как будто узнал своего мучителя, несмотря на перемену одежды, и так сильно взволновался, что зашатался на всех четырех ногах и принял самый плачевный вид.
- О, человек необычайных дарований, - начал джинн, - которого я заставил, по причинам тебе известным, принять браз мула! Говори, заклинаю тебя, и скажи мне, куда ты спрятал надпись на печати, которою ты владеешь?
Профессор заговорил, и впечатление внятной речи, исходившей изо рта, который, казалось, принадлежал обыкновенному мулу, до того было странно, что не поддается описанию:
- Сначала пусть тебя черт возьмет, - сказал он сердито. - Ты не можешь сделать мне больше зла, чем уже сделал.
- Как хочешь, - сказал Факраш, - но если я не получу обратно надпись, то не верну тебе прежнего вида.
- Если так, - с бешенством сказал мул. - то вы найдете ее в верхнем правом ящике моего письменного стола, ключ - в диоритовой чаше, на камине.
Джини отпер ящик и вынул металлическую крышку, которую и положил во внутренний карман своего несуразного фрака.
- Так, - сказал он. - Теперь отдай мне истолкование, которое ты написал и поклянись хранить в глубокой тайне его содержание.
- Знаете ли вы, о чем просите, сударь? - сказал мул, злобно прижимая уши. - Думаете ли вы, что я, для вашего удовольствия, уничтожу самое замечательное открытие во всей моей научной деятельности? Никогда, сударь, никогда!
- Раз ты мне отказываешь, я тебя опять лишу речи и оставлю тебя мулом гнусного вида, каков ты теперь, - сказал джинн. - К чему тебе открытие, о котором ты не можешь никому сообщить? Однако можешь выбирать!
Мул закатил свой единственный глаз, оскалил все зубы и злобно заскрежетал ими.
- Вы стали моим истязателем, - сказал он, - и я вынужден уступить. Вон, в бюваре, лежит единственная копия, которую я сделал.
Факраш отыскал бумагу, которую растер между ладоней до полного исчезновения, как мог бы сделать всякий обыкновенный заклинатель.
- Теперь подыми твою переднюю правую ногу, - сказал он, - и клянись всем для тебя святым, что ты никогда не обнародуешь того, что узнал.
Профессор произнес клятву крайне неохотно и нетерпеливо.
- Хорошо, - сказал джинн с угрюмой усмешкой. - Теперь прикажи одной из твоих женщин принести мне чашку чистой воды.
Сильвия вышла и вернулась с чашкой воды.
- Она профильтрована, - сказала Сильвия с беспокойством, - я не знаю, годится ли?
- Этого достаточно, - сказал Факраш. - Пусть обе женщины удалятся.
- Вы, конечно, не думаете удалить из комнаты его жену и дочь в такой момент? - запротестовала г-жа Фютвой. - Мы будем сидеть тихо и можем даже помочь, если понадобится.
- Делайте, как приказано, моя милая, - рявкнул неблагодарный мул, - делайте, как приказано! Вы только будете мешать. Не думаете ли вы, что он не знает своего свинского ремесла?
Они вышли. После этого Факраш взял чашку - обыкновенную бульонную чашку с бледно-голубым греческим узором по краям - и, обливая мула водою, воскликнул: "Покинь твой теперешний образ и прими свой прежний!"
Прошел жуткий момент, когда казалось, что слова не производят никакого действия: животное только стояло и вздрагивало. Вентимор почувствовал мучительное сомнение, не забыл ли, действительно, Факраш, как совершается именно это колдовское действие.
Вдруг мул попятился и начал бешено бить по воздуху передними ногами, после чего тяжело упал в ближайшее кресло, которое, к счастью, было прочно и просторно, и бессильно свесил передние ноги по бокам, наподобие человека. Тут произошли непродолжительные судороги, и затем начался какой-то особый, невыразимо-потрясающий для зрителя процесс, в течение которого человек как бы вылупливался из мула, а мул как бы растворялся в человеке. Наконец перед ними в кресле оказался еле дышащий и дрожащий профессор Фютвой в своем подлинном образе и одеянии.
14. ТАК КАК ИСХОДА НЕТ, ТО ПОЦЕЛУЕМСЯ ДА И РАССТАНЕМСЯ
Как только профессор овладел собой, Гораций отворил дверь и позвал Сильвию с матерью, которые были, как и следовало ожидать, вне себя от радости, увидав главу семейства избавленным от унизительного состояния четвероногого.
- Ну, - сказал профессор, принимая их объятия и бессвязные поздравления, - ну, не из-за чего поднимать такой шум! Я таков же, каким был, как видите. И, - прибавил он с неосновательным взрывом досады, - если б у кого-нибудь из вас хватило здравого смысла, чтобы сразу вспомнить о таком простом средстве, как обрызгивание холодной водой, я был бы избавлен от множества ненужных неудобств. Но это всегда так бывает с женщинами: они теряют голову, когда что-нибудь не в порядке. Если я сам не сохранил хладнокровия…
- Было очень, очень глупо с нашей стороны не подумать об этом, - сказала Сильвия, деликатно игнорируя тот факт, что в комнате решительно все было перепорчено, - впрочем, знаешь, если бы ту же воду разбрызгали мы, она, пожалуй, не оказала бы такого действия.
- Теперь я не расположен спорить, - сказал отец. - Но вы не побеспокоились испробовать, так не о чем и толковать!
- Не о чем и толковать! - воскликнул Факраш. - О, ты, чудовище неблагодарное! Ты не находить слов признательности тому, кто тебя избавил от твоей кары?
- Я уж и так очень обязан вам, сударь, - сказал профессор, - за целые сутки самой острой угнетающей тоски и нестерпимой физической муки, причиненной без желания воспользоваться тайными силами. Поэтому признательность, какую я мог бы вам выразить, была бы весьма сомнительного свойства. Что же касается вас, Вентимор, - прибавил он, обращаясь к Горацию, - я не знаю… я могу только догадываться… о роли, которую вы сыграли в этом деле, во всяком случае, поймите раз и навсегда, что все сношения между нами должны прекратиться.
- Папа, - сказала Сильвия дрожащим голосом, - Гораций и я уже решили разойтись.
- По моему настоянию, - объяснил Факраш, - так как такой союз совершенно не соответствует его достоинству и положению.
Эта откровенность окончательно разозлила профессора, характер которого далеко не улучшился, хоть он и подвергся недавним испытаниям.