– Вот, – продолжал гном свой внезапный рассказ, – а потом зимой мы снова пошли куда подальше, и ещё с великанами познакомились. Только другими. А наших всех в пещеру подземную угнали. Там гномов было видимо-невидимо, столько, оказывается, разных деревень есть на свете. И с феями там тоже познакомились. Ну, а потом вывели всех оттуда. А потом сидеть дома надоело, вот, отправились в путешествие. Ездила когда-нибудь по железной дороге?
– Нет. Никогда. Я на самолётах летала, – про самолёты она прошептала так, чтобы гном не услышал.
– Ну да, откуда тебе на поездах ездить.
Толстый с видом превосходства облизал зефирину. Янка вспомнила, как станционный смотритель назвал гномов деревенщиной.
– Подожди, а что за феи? Ты сейчас сказал, что вы с феями познакомились.
– Феи, – пожал плечами гном, – обычные. Такие, с крыльями, вон, как у него. – Толстый показал пальцем на пролетающего фея постельного белья. – Они нас тоже летать научили. Малыш вообще лучше феев летает. У них город на деревьях.
– И что, они дикие? – Янка решила проверить информацию на всякий случай.
– Почему дикие? – удивился Толстый.
– Ну, там, они страдают? От этих, невзгод?
– Почему страдают? Ничего не страдают. Летают себе.
– А погода? – Янка помахала рукой, изображая погоду.
– А что погода? Нормальная погода.
– Ну да. Ясно.
Янка подумала, что в этой квартире сказок рассказывают многовато даже для фей.
– О, мои идут. Эй!
Толстый замахал рукой. Подошли три гнома, и Янка познакомилась с Белочкой, Профессором и Малышом. Поговорить не получилось, поезд уже отправлялся, и станционный смотритель снова позвонил в колокол.
– Ну, пока, звоните, если что, – сказала Янка по привычке.
– А? Во что звоните, зачем звоните?
Толстый непонимающе посмотрел на вокзальный колокол, звон которого ещё не затих.
– Ничего, это я так, – смутилась Янка. – Извини.
– А. Ладно, пока, может, увидимся. Если будешь в наших краях, мы с Профессором в Старой деревне живём, а Белочка с Малышом – в Новой. Ты это, заходи.
Гномы, с которыми она познакомилась, и все прочие погрузились в пассажирские вагоны. В товарные вагоны грузчики закатили последнюю катушку ниток. Паровоз загудел, станционный смотритель ещё раз ударил в колокол, и состав тронулся.
Янка помахала рукой уходящему поезду. Ей показалось, так будет правильно. Подумала, не взять ли себе сухой зефир на палочке, но не знала, тут он бесплатный, как прочая еда для фей, или только на обмен. Вспомнила, что ждёт её ночью: за болтовнёй с гномом по имени Толстый она успела забыть про свои планы. Вздохнула, и пошла домой. Полетела бы, находилась уже, но щётку, отправляясь гулять, не взяла, чтобы не таскать на плече.
За огромным окном темнело. Она шла и думала о темноте. И её колени начали чуть подрагивать. Чтобы успокоиться, Янка принялась вспоминать свои игрушки, оставшиеся дома, какие они милые и хорошие.
Стало ещё хуже.
* * *
– А это куда?
Яна пыталась просунуть руку в крыло пингвина. Находясь внутри пингвина. Демьян суетился рядом.
– Давай, я подержу. Сильнее. Сильнее. Толкай. А теперь голову. Сюда. Давай.
В голову пингвина, в её верхнюю часть, была напихана вата, так что клюв оказался на уровне её лба. А под клювом обнаружилась дырка, занавешенная сеткой из старых чёрных капроновых колготок.
Янка попыталась поправить голову пингвина, тяжело давившую на её собственную, но не смогла поднять руки, вставленные в крылья, достаточно высоко. Тогда она покрутила головой, устраивая её поудобнее. Но, похоже, удобного положения внутри пингвиньей головы не существовало.
– Не видно же ничего! – крикнула она Демьяну.
Из пингвина голос Янки звучал как из-под одеяла, придавленного подушками.
– Да, это несколько неудобно, но нельзя, чтобы тебя заметили. Заметили, что ты внутри, – терпеливо объяснял Демьян.
Внутри пингвина воняло потом. Неудивительно: Янка ещё шага не сделала, а уже вспотела. Она решила, что всегда будет жалеть актёров, которые в примерно таких же куклах развлекают детей на праздниках и рекламируют что-нибудь на улицах. Но издалека, близко к ростовым куклам она больше не подойдёт.
Стараться изображать неуклюжую походку оживших игрушек не пришлось, она сама изобразилась. Ноги внутри пингвиньих лап двигались максимум на четверть шага. Янка подумала, что если понадобится бежать за кем-то или от кого-то, она не сможет. Да какое там бежать, у неё ходить-то не получается. Что под ногами, куда наступаешь, из пингвина вообще не видно. Янка представила, как она спотыкается, падает, а это всё видят зомби-игрушки. Янка вспотела ещё больше. И решила, что на улице, то есть в квартире, может быть прохладнее, чем в её домике. Да и вообще уже пора.
– Ну всё, я пошла! – крикнула Янка.
– Что? – не расслышал Демьян.
– Пошла я!
– А?
Янка вытащила правую руку из крыла и откинула сетку, прикрывавшую лицо.
– Пошла, – сказала она в дырку.
– Удачи тебе. – Демьян положил руки на то место, где у пингвина могли бы быть плечи. В глазах у него блестели слёзы. – Береги себя. Возвращайся. Обязательно. Я буду ждать.
Подъездный фей всхлипнул.
– Угу. Постараюсь.
* * *
Силы на разговоры Янка решила не тратить, всё равно не слышно, что она говорит. Шагнула за порог. Сделала два шага, привыкая к жизни внутри пингвина. И замерла. Попыталась в ужасе оглянуться, но это было возможно только мелко переступая ногами и поворачиваясь вокруг своей оси.
Вроде никого не видно. Это ей очень повезло. Если бы кто-то из оживших игрушек заметил, как она выходит из домика, прогулка бы тут же кончилась. А могли бы подумать об этом они с Демьяном, и посмотреть в окна перед выходом.
Янка тяжело дышала, сердце колотилось. А воздуха внутри пингвина и так не хватало. Даже голова закружилась. Всё, надо успокоиться. Потихоньку пошла. Топ-топ. Топ-топ. Бум. Что это? Пробовала пощупать. Ага, крылом. Много так нащупаешь. Вроде, забор. Ничегошеньки не видно. Мало того, что через колготки смотрит, ещё и в квартире темно, свет-то погасили. Ладно, вот это точно дорожка.
Янка шла, стараясь не споткнуться. Заранее решила: если упадёт, пытаться встать не будет, всё равно не получится, лучше полежит до утра. Прикинется мёртвой игрушкой. То есть, не мёртвой, нормальной. Не живой. Ах, ты, забыла, она же завывать должна для маскировки. Янка подошла к ближайшему домику и потыкала крылом в дверь.
– Двай пыграем! Двай пыграем!
* * *
– Двай пыграем! Ну, и хватит. Вроде похоже получается, – решила Янка.
Она пошла на ощупь, в темноту, уже жалея, что придумала себе это приключение. Пока всех приключений – жуть, мрак и духота внутри пингвина. Задула бы дома свечку и сидела там, потея в этой шкуре, так же было бы противно, и так же полезно – ругала она себя.
Отрывать полностью лапы от земли не получалось, она шоркала ими по дорожке. Янка шла, переваливаясь с боку на бок, получалось вполне натурально, по-пингвиньи. По крайней мере, ей так казалось. Наклонилась влево, шаг, наклонилась вправо, шаг, влево, вправо, вле…
Кто-то пихнул Янку в бок и она чуть не опрокинулась. И это ещё ладно. Она чуть не заорала: "Куда прёшь!"
Пока Янка восстанавливала равновесие, мимо прошагало что-то тёмное, на голову выше её. Вернее, выше на голову её пингвина, а её выше раза в полтора. Ага, медвежонок. Идёт, раскачивается, помахивает лапками. Передними. Котенку легче, он на четырёх лапах. Но тоже переваливается: лапы не сгибаются в коленях.
Так, ещё и котёнок здесь.
Янка поняла, что идёт не одна. Ой. Совсем не одна. Её окружает целая стая оживших игрушек, и, стоит ей чуть помедлить со следующим шагом, кто-то тут же толкает её в спину. Ночная демонстрация зомби. А глаза, горят у них глаза? Ну вот, всех кого видит, она видит со спины. Остановиться, развернуться, посмотреть на тех, кто пихается сзади, нельзя – повалят. Шарканье нескольких десятков плюшевых лап мелким песком засыпало темноту спящей квартиры.
Янка почувствовала, что куда-то поворачивает, вернее её поворачивают.
Несколько игрушек отделились от тёмной переваливающейся массы и увлекли её за собой. Ага, к домику подходим. Надо же, какой-то идиот свечку на ночь не погасил! Они теперь знают, что в домике кто-то есть.
Игрушки встали перед крыльцом. Несколько минут попереваливались на одном месте. Первым к двери подошёл щенок. Потыкался в неё мордой, и завыл: "Двай пыграем! Двай пыграем! Двай пыграем!" Говорит, будто рот ватой набит. А, ну да, так и есть, рот набит ватой. Щенок вернулся к топчущимся игрушкам, к двери пошёл жираф.
Янка чуть не вскрикнула.
Глаза у щенка не горели. Они светились. Тускло светились, так что днём не заметить. Светились зелёным светом.
– Зелёный, – шёпотом сказала Янка.
Почему-то ей это понравилось. Если бы глаза оживших игрушек оставались обыкновенными, она бы разочаровалась. Жирафа сменил котёнок. Потом – не пойми что, какой-то колобок.
– Двай пыграем! Двай пыграем! Двай пыграем!
Колобок отвыл своё и вернулся к игрушкам, стоявшим полукругом у двери. Ну и что они топчутся? А, ну да, теперь её очередь! Янка, старательно переваливаясь, подошла к двери и ткнулась в неё клювом. Зря она так сделала. Мокрая от пота кожа Янки похолодела, но это был не лучший способ остыть: голова пингвина, набитая ватой, от удара дверь чуть не откинулась назад. Янка дёрнулась назад, голова удержалась, но она дёрнулась слишком резко для медленных игрушек. Исполнив положенную арию, Янка повернулась, навстречу ей уже шёл щенок. Нет, не к ней, идёт к двери. Уфф, не заметили. Она вернулась в строй. И что, вот это веселье на всю ночь? Но в домике задули свечку и, сделав ещё по два захода, игрушки двинулись дальше.
* * *
Перед прорезью в пингвиньей голове раскачивался набитый синтепоном хвост котёнка. Видимо, с проволокой внутри. Янка ковыляла за ним, пытаясь понять: куда они вообще идут? Из пингвина можно смотреть только вперёд. Она попробовала оглядеться, поворачивая всю тушку, но чуть не упала. С боков её припёрли. Толпа оживших игрушек стала плотнее. И шоркали по паркету они как-то в ногу. Практически, маршировали. Плюшевая армия разом поднималась и опускалась, двигаясь вперёд. Большие куклы раскачивались как башни. Маленький синий мышонок сидел на голове у белого бычка. Плюшевый дельфин полз как гусеница. Над отрядом висело зелёное свечение, как над гнилушкой ночью в лесу.
Янка пару раз сбилась с шага, и ей почудилось, что идущие рядом создания посмотрели на неё с нехорошим интересом.
– Раз-два, раз-два, – тихонько шептала она ритм, двигая ногами.
Увлёкшись счётом, Янка не заметила, как игрушки остановились, и ткнулась в попу вставшего перед ней впереди слонёнка. Голова пингвина дёрнулась, но удержалась. А-яй! На неё внимательно посмотрела стоявшая справа кукла в костюме пастушки. У неё-то голова поворачивалась. Янка задержала дыхание. Кукла медленно отвернулась. Теперь все игрушки смотрели в одну строну, подняв, насколько могли, свои пушистые мордочки и пластмассовые личики. Чёрт! А её-то голова вообще не поднимается. Пингвинья, то есть. Съехала на бок, клювом вниз. Как будто пингвин смотрит на пол. Янка, стараясь, чтобы шкурка не колыхалась, вытащила руку из крыла, и изнутри приподняла набитую ватой голову. Только так ничего не видно. Она поёрзала, натягивая голову поглубже. Получилось. Теперь она смотрела туда же, куда все игрушки. На королевский дворец. Дворец? Ничего себе! Янка и не думала, что они свои концерты перед королевой устраивают.
Армия оживших игрушек начала хором повторять свой девиз. Совсем тихонечко.
– Двай пыграем! Двай пыграем! Двай пыграем!
Ага, тихонечко. Тихо, но все разом. От хорового исполнения "Двай пыграем" у Янки по спине забегали мурашки, поскальзываясь на каплях пота, а сама она задрожала. Голова стоявшего у левого крыла пластмассового ёжика начала медленно поворачиваться в её сторону. Она забылась и молчала! Янка тут старательно забубнила: "Двай пыграем". В одном из окон дворца, на втором этаже, зажегся свет. Распахнулась дверь, на балкон вышел – Янка с трудом его узнала в длинной белой ночной рубашке и смешном колпаке – вышел Марк. Игрушки тут же замолчали.
– Пошли прочь, – сказал он тихо и зло.
Игрушки молчали.
– Вон.
– Пыграем? – робко спросил кто-то в толпе.
– Вон! – заорал Марк.
– Пыграем? – сказали уже два голоса.
– Вы! Тупые твари! Зачем вы приходите сюда каждую ночь!?
"Ага, вот откуда у Марка тёмные круги под глазами, – подумала про себя Янка, – не высыпается", – подумала она без всякого сочувствия.
– Пыграем? – повторили все игрушки хором.
На её взгляд, получилось очень убедительно. Но Марк не поддался.
– Нет! Не пыг… Чёрт! – взвизгнул он. – Не поиграем! Убирайтесь! Как вдолбить в ваши головы? Ещё рано! Рано! Прочь! Прочь!
– Как же рано? – удивилась Янка. – Наоборот, поздно, ночь на дворе.
Игрушки молча переваливались с ноги на ногу. Синхронно. Янке не пришлось стараться, её раскачивали соседи.
– Убирайтесь, – слабым голосом повторил Марк. – Ещё рано.
Он зевнул, повернулся и хлопнул за собой балконной дверью.
Ещё минут пятнадцать игрушки молча стояли, задрав головы, видимо, с надеждой. Затем, издав что-то вроде коллективного вздоха, хотя они и не дышали, начали расходиться.
Янка оказалась в компании большого пупса, знакомого медвежонка, страуса на длинных проволочных ногах и черепахи. Они уже подходили к домику, возле которого, как поняла Янка, ей предстоит пробыть до утра, когда в носу у неё засвербело. Странно, что только сейчас – внутри пингвина пыли, как в пылесосе. Черепаха первой отправилась тереться о дверь. Янка подвигала носом. Страус пошёл. Янка снова вытащила руку из крыла и потёрла нос пальцами. Вернулся медвежонок. Пупс толкнул Янку в спину, значит, ей сейчас идти. Нос почти перестал чесаться. Но стоило ей начать произносить букву Д, как:
– Ах, ах, ах! Пчхи!
Янка оглушительно чихнула. Голова пингвина откинулась назад. И на неё бросились ожившие игрушки.
* * *
Ну, как бросились… Медленно пошли. Чем-чем, а резвостью они не отличались. Янка спокойно могла от них убежать. Даже уйти. При желании – уползти. Но не внутри пингвина. Началась самая медленная в истории этой квартиры погоня.
Янка быстро-быстро шоркала пингвиньими лапами по полу, за одно движение продвигаясь на четверть обычного шага, даже меньше. За ней, переваливаясь с лапы на лапу, следовали игрушки. Это было почти смешно. Янка бы смеялась, не светись у них глаза зелёным, и не гнусавь они "двай пыграем". А так – повизгивала от страха, оглядываясь назад. Хоть оглядываться она теперь могла.
Страус на длинных ногах обогнал пупса и медвежонка. Черепаха вообще только разворачивалась. Янка тяжело дышала, нитки в шкурке пингвина трещали при каждом шаге, она старалась шагать пошире. А ещё ей сильно мешала голова. Не своя, своя помешала спокойно жить раньше, когда придумала выйти ночью из дома, а сейчас мешала пингвинья. Большая, тяжёлая, набитая ватой, она болталась за спиной из стороны в сторону, раскачивая Янку. Эту голову и зацепил клювом страус, скрипнув проволочной шеей. Янка начала беспомощно заваливаться назад. Даже взмахнуть руками, как это делают падающие на спину люди, она не могла: руки были упрятаны в крылья. Она уже увидела на фоне потолка перевёрнутую морду страуса, чьи глаза горели злобной радостью. Так ей показалось.
Но её спина не успела коснуться паркета. На Янку набросились белая тень. Она двигалась в разы быстрее игрушек. Она схватила Янку и поволокла в темноту.
Янка понимала, что кричать нельзя, лучше от этого не станет, и тихо поскуливала на каждом повороте. Её волокли лицом вверх, крепко взяв под крылья. Ноги внутри лап волочились по полу, клюв цеплялся за щели между паркетинами. Поворачивая голову, Янка могла видеть белую фигуру непонятной формы.
"Наверное, это особо злобная игрушка, умеющая быстро бегать, – подумала она. – Перехватила добычу у медленных".
Сверху надвинулось что-то тёмное. Это они забежали за шкаф. Белый монстр, едва видимый в темноте, бросил её на пол. Но рвать на клочки, или перегрызать горло не стал. Он рухнул рядом. Белая тварь рычала. Нет, не рычала: хрипела, хрипло дышала. Как будто у неё два горла. Монстр поднял одну из лап. Янка напряглась. Монстр оторвал себе голову.
"Оригинально", – подумала Янка.
И даже не оторвал, а сорвал с головы белую шкуру. Тёмный череп угадывался на фоне светлых обоев.
– Я сейчас сдохну, – прохрипел череп чудовища.
Что? Неужели это…
– Машка? – воскликнула Янка, боясь ошибиться.
– Гымы.
Машка утвердительно кивнула черепом. То есть, своей головой. Она запыхалась так, что говорить не могла.
– А? – Янка повернула голову в сторону хрипящего белого кома.
– Гымы.
Машка ещё раз кивнула.
– А?
– Я это, – с трудом сказал из-под белой шкуры Степан.
На какой-то миг Янка подумала, что Машка со Степаном и есть самые главные ночные монстры, днём срывающие свою злодейскую сущность в облике её друзей. И рвать на клочки её сегодня ночью всё-таки будут.
– Вы? – Янка не знала, что спросить.
– Мы, – подтвердила Машка, – за тобой.
– За мной? – слегка испугалась Янка.
– Ага. Следили.
Машка с трудом дышала, говорить предложениями длиннее одного слова у неё не получалось.
– Фу-ух, – Степан стянул шкуру с головы и вытер ею лицо. – До чего ж страшно-то. И я, фуух, не боюсь в этом признаться. Никогда так не боялся.
Он с кряхтеньем встал на колени, скомкал шкуру и бросил на пол.
– Простыня, – объяснил Степан. – Мне твой приятель из подъезда рассказал, что ты пойдёшь сегодня ночью. Ну и мы с Машкой тоже решили. То есть, мы раньше решили, но не знали, когда.
– Ох, думали, не успеем, – простонала Машка, лёжа на спине и сгибая ноги в коленях. – У меня мышцы болят.
– У всех болят, – успокоил её Степан.
– А что же вы мне не сказали?
Янка ёрзала внутри пингвина, соображая, как из него вылезти.
– А ты бы согласилась, чтобы мы все вместе пошли?
– Ну… Нет.
– Ну, вот и потому и не сказали.
Янка помолчала.
– Это получается, вы меня спасли? – наконец, сказала она.
– Да, ерунда, – судя по движению воздуха, Степан махнул рукой.
– Спасибо.
Янка попыталась нащупать руку Степана, чтобы её пожать, но рука была в крыле.
– А вы мне ещё не поможете? – сказала она после ещё одной паузы. Янка почему-то стеснялась об этом попросить.
– Чего?
– Ну, вот из этого вылезти.