– Ни чему, а Вальке твоей. Хороши рога она тебе сделала.
– Иди проспись.
Когда машина заехала в лес и начало светать, кто-то спросил:
– А кто этот гражданский. Раньше его не видели.
– Кажется, председатель райисполкома. И не задавай больше вопросов тебя не касающихся.
– Да я так просто.
Подъехали к дому егеря. Вышел высокий человек в полушубке, валенках и шапке-ушанке с опущенными клапанами. Сел к командиру в машину и поехали дальше.
Минут через пятнадцать остановились, отобрали несколько человек загонщиков, которые вместе с егерем пошли в лес. Через минут десять опять остановились, и все вышли из машины. Командир и Максимов распределили охотников по номерам, ещё раз напомнив о правилах стрельбы. Все стали на указанные места полукольцом, обхватив большую площадь. Стояли на редколесье. Перед охотниками была по сути громадная поляна на которой росли тоненькие разрозненные деревца и мелкий кустарник. Сзади был густой лес. Командир поставил Отяна рядом с собой у толстого дерева. Старшина Шейко стоял в метрах семидесяти справа, а слева на таком же примерно расстоянии стоял гражданский. Снег в лесу был глубокий, и пришлось вытаптывать себе площадку. Командир приказал Отяну подготовить автомат к стрельбе на одиночные выстрелы и доставить патрон в патронник, но самому не стрелять, а передать по команде автомат ему. Стояли долго. Отяну было тепло, только автомат перекладывал из одной руки в другую.
Первоначальные мысли о том, что он будет героем охоты отпала, и он себя чувствовал не то вторым номером у пулемёта, приготовленного к бою, не то оруженосцем Санчо Пансо у рыцаря печального образа Дон Кихота.
Но, постояв немного, подумал, что больше похож на помощника грабителя банка, подающему тому инструмент для взлома. Когда часам к десяти, а может и позже, уже надоело стоять, фантазировать, захотелось есть, стал слышаться какой-то далёкий выстрел и шум, с правой стороны показался метрах в трёхстах лось. Он шёл, а может и бежал, быстрым размашистым шагом или, как говорят, рысью и издалека казалось, что он плывёт по снегу, вернее летит над ним. У Анатолия в теле появилось напряжение и.ожидание какого-то действия. Так, наверное, себя чувствует хищник перед решающим прыжком. Командир протянул руку, взял автомат, приложил к плечу и повёл стволом в сторону лося, но не стрелял. Раздался выстрел со стороны старшины, и лось, сменив немного направление, нагнув голову и не разбирая дороги, пошёл на него. Старшина ещё раз стрельнул. Лось шёл сейчас боком к командиру и казался таким большим, что закрывал за собой всё пространство. Командир стрельнул, лось споткнулся, но продолжал бежать на старшину, еще ниже опустив рога. Тот, видя, что не успеет перезарядить ружьё, рванулся к лесу. Командир ещё раз стрельнул, потом ещё. Лось споткнулся и упал на передние ноги. Он пытался встать, но только толкал перед собой снег и сунулся вперёд. Потом вдруг замер и медленно повалился наземь. Командир дал команду разрядить автомат и спрятать его в машине. Юра, водитель спрашивал:
– Ну что, завалили?
– Завалили, запрячь, – и пошёл посмотреть на лося.
Толпа охотников обсуждала чьи пули попали в лося, так как ран было несколько, а Анатолий стоял у павшего в неравном и несправедливом бою красавца сохатого, лесного исполина и думал о том, что сейчас был соучастником какой-то гадости, а может быть и преступления.
Потом была разделка туши, приготовление свежей лосятины, её еда, пьянка, в которой Анатолий не участвовал, стрельба по пустым бутылкам, езда в сельский магазин за водкой, которой всегда мало.
Когда ехали назад, охотники сначала орали песни, а когда выехали на шоссе и стало меньше трясти, уснули.
В части кто-то пытался спросить за охоту, но Анатолий прерывал спрашивающих резким ответом:
– Не был я ни на какой охоте!
Это была первая и последняя охота с соучастием в убийстве в его жизни.
В средине января эскадрилья должна была вылететь в Рязань для выброски тамошнего полка. Командировка предстояла на несколько дней, может на неделю или больше. Всё зависело от погоды, которая может преподносить различные сюрпризы. Утром Анатолий выдал экипажам парашюты и пошёл со всеми на аэродром помогать сорвать самолёты со стоянки. Самолёты Ан-2 зимой ставят на лыжи, и они от длительной стоянки плотно прилипают к снегу, и что хуже, во время оттепели с последующим морозом примерзают так плотно, что их приходится вырубывать изо льда. Сейчас самолёты просто прилипли, но требовалось много народу, чтобы их оторвать. Бывает, что десантники уже сели в самолёт, а он не может тронуться с места. Тогда они выходят из самолёта и раскачивают в стороны фюзеляж. Самолёт начинает двигаться, а они на ходу неуклюже залезают в него. Когда все самолёты оторвали от снега, что было в этот раз несложно, произошёл забавный случай, о котором потом долго вспоминали.
Служил в эскадрилье лётчик по фамилии Лавренёв (фамилия изменена). Лётчик он был замечательный. Самолёт у него был под номером 06. Его закрепили за командой, так как лучше его никто не производил расчёт и выброску парашютистов. Было ему за сорок, высокого роста, чуть сутулившийся, он больше походил на бухгалтера, чем на классного лётчика, особенно когда с чёрным служебным портфелем шёл, чуть раскачиваясь в стороны, к самолёту.
Его уважали за хорошую работу и мягкий характер, но некоторые завидовали, что, летая с командой, он имел больше всех часов налёта, за которые платили деньги.
Он снимал квартиру у частника во флигеле, вход в который был с улицы.
Лавренёв женился на красивой, полногрудой девушке с пышными формами, но к этому времени красота её несколько поблекла, и она пыталась компенсировать их косметикой.
Она не обладала вкусом и чувством меры и была похожа на матрёшку со своими ярко накрашенными губами, чёлкой и томными глазами. Над её видом посмеивались, и это даже слышал Лавренёв, но в силу своего незлобивого характера не обращал на подначки внимания. Но до Лавренёва стали доходить слухи, что она ему не верна. Даже не слухи, а один из офицеров сказал ему, что его жена изменяет ему с солдатом из соседней дивизии. Но тот только отмахнулся. Наверное, он умел просто сдерживать себя от эмоциональных поступков. Сам же, по всей вероятности, переживал, но вида не показывал. Детей у них не было, она не работала, а от безделья и постоянного ожидания мужа томилась от страсти её обуревавшей.
В один прекрасный день или вечер Лавренёв застал её в доме вместе с солдатом. Солдата он спокойно выпроводил, а ей сказал, что подаст на развод.
Потерять мужа с его приличной зарплатой ей не хотелось, она падала на колени, просила прощения, говорила, что его любит, а это её бес попутал. Лавренёв же её действительно любил и простил ей вселенский грех.
Но отведав запретный плод один раз, невозможно от него вообще отказаться и… солдат по-прежнему приходил в отсутствие мужа к жаждущей любви индюшке.
Может быть и терпел бы любящий муж такую ситуацию, но к его несчастью солдат оказался болтлив, хвастлив и, мягко говоря, не совсем порядочен.
Лавренёву стали в глаза говорить, чтобы он не позорился, как будто бы защитники нравственности беспокоились о нём. Им было важно посмотреть на его реакцию. И он решился. Решился, наверное, не до конца, а только припугнуть свою любимую курочку.
Он сказал своей супруге, что перелетает навсегда жить в Рязань, уложил два чемодана со своими вещами и принёс их утром в свой самолёт.
Любительница поспать прозевала уход мужа из дома, проснулась, понежилась в постели, думая о наступающем вечере без мужа и своём солдате воробышке. Её тело уже сейчас страдало от неукротимого желания любви. Но вдруг она заметила отсутствие мужниных вещей, схватилась с кровати и побежала в воинскую часть, даже не умывшись и не причесавшись. На ходу застёгивая дорогую шубу надетую, прямо на ночную сорочку, и нисколько не заботясь о свой внешности, бежала она, иногда переходя на шаг, оттого, что заходилось сердце. Давно ей не приходилось так бежать. Обычно она носила себя. как пава, упиваясь сама собой, любимой.
Но сейчас её грудь и бёдра, которыми она гордилась, подпрыгивали с каждым её шагом, мешали бежать, пот заливал глаза. Она услышала звук работающих самолётных двигателей, сняла платок, взявши его в руку, расстегнула шубу, забыв о том, что она без платья и в валенках на босую ногу. Главное, не дать мужу улететь с вещами.
В таком виде она прибежала на аэродром. Часовой попытался её остановить, но она, видя, что сейчас самолёт N 06 начнёт выруливать на старт, подбежала к нему, открыла дверь и стала залазить в него.
Но так как подножка была снята, а порог двери находится на высоте сантиметров семьдесят, она поставила на него сначала одну ногу, затем вторую и в этот момент её шуба задралась вместе с ночной сорочкой и все стоящие на земле увидели…
Что они увидели писать неудобно, но те, кто стоял, или согнулись от хохота или упали на снег и колотили ногами. Сержант Корзун произнёс, смакуя каждую букву:
– Ну и гинекология, на всю эскадрилью хватит.
Потом полное экзотическое видение нырнуло во чрево самолёта и оттуда один за другим вылетели два чемодана. От удара о землю они раскрылись и капитанские вещи, подхваченные вихрем от пропеллера, полетели за границу аэродрома в дренажный ров. Потом в дверях показалась растерзанная мадам, села на порог и вывалилась на снег.
Она стала бежать за вещами, наклонятся и опять показывать любопытным солдатикам свои достоинства.
Вылет в Рязань был сорван. Когда с помощью ребят были собраны все вещи, к ней подошёл замполит Бояршинов и стал ей что-то выговаривать.
Наверное, он говорил о том, что она своими действиями подрывает боеспособность десантных войск, показывая свои интересные места разлагает советских солдат, заставляя их думать о вожделённом женском теле, отвлекая от боевой и политической подготовки, и в конце концов, своим нехорошим поведением она бросает тень на всех офицерских жён.
Лавренёв всё это время сидел в своём самолёте и заливался краской от стыда. Но сейчас о нём все позабыли и не думали о том, как в таком состоянии он будет лететь.
Даме подали машину и увезли домой вместе с чемоданами. Самолёты, поднимая снежную пыль, взлетели с аэродрома Мясново и взяли курс на Рязань. Никто из улетавших не знал тогда, что через несколько дней их ждёт испытание, поставившее всю эскадрилью на грань между жизнью и смертью.
Анатолий за эти дни два раза побывал в университете, ходил в караул и много читал.
В штабе говорили, что в Рязани работа идёт нормально и на следующей неделе эскадрилья вернётся в Тулу.
Длинный, сбежавший домой в Москву, ещё до Нового года приехал с матерью в часть. Она просила командира простить его, что не надо рассматривать его как дезертира. Она за него ручается: сделал по глупости и это больше не повторится.
Ей объяснили, что от командования эскадрильи ничего уже не зависит, все дела находятся в особом отделе и прокуратуре. И он не только сбежал домой, что является дезертирством, а обокрал киоск в соседней дивизии, и они тоже против него возбудили дело. Мать ходила из одной дивизии в другую, часами ожидая приёма на проходной, добилась приёма к военному прокурору.
Ей никто ничего не обещал, говоря о том, что ребята, призванные из Москвы, в основном, маменькины сыночки. На последних учениях трое из них после выброски десанта не стали выполнять боевую задачу, а прямо на лыжах, с оружием, (правда, с холостыми патронами) отправились домой в Москву. И таких случаев много.
– У меня полный шкаф таких дел, – сказал прокурор, показав для убедительности рукой на шкаф с папками, которые лежали и сверху на шкафу. Мать Длинного вздыхала, сочувствовала прокурору на его тяжёлую работу, но продолжала просить за сына и говорить, что он же без оружия уехал. Она каждый вечер приходила в эскадрилью и под Новый год уехала. Единственное, что она сумела сделать – оплатить стоимость шоколадок, украденных сыном.
Правда, буфетчица приплюсовала к шоколадкам килограмм апельсин и несколько пачек дорогих сигарет. Мать уверяла, что он сигарет и апельсины не брал, но уплатила за всё, что та требовала. И командир дивизии, предоставивший Анатолию отпуск за чистку Ленина, отозвал дело о краже.
Длинный пока остался при части и куховарил по-прежнему, ожидая решения свыше.
А сейчас, начальник штаба майор Бояров, вызвав Отяна к себе, сказал.
– Командование ВДВ решило не судить трибуналом всех москвичей – дезертиров. Все, кто добровольно вернулся в свою часть, переводят по дальним дивизиям. Завтра, в десять ноль-ноль ты должен его препроводить в штаб дивизии, оттуда их отправят в Псков.
Отян вспомнил, что это он, привезенным из лесу самогоном, способствовал тому, что Длинный дезертировал и улыбнулся.
– Ты чего улыбаешься? А, ну, конечно оттуда не сбегут, – понял его улыбку по-своему и добавил:
– Правда, я получил приказ из штаба ВДВ, что два бойца сообразили сбежать из Дальневосточной дивизии. Так их патруль ждал возле их дома. Даже маму не удалось увидеть, отправили назад.
– Ну и что, их судили?
– Да нет. Маргелов пожалел дураков.
Вечером Отян сказал Длинному о предстоящей его поездке, он несказанно обрадовался и предложил это дело обмыть.
– Ты чего? Сдурел. Я и так из-за одного дурака погорел.
– Ну я же тебя не впутал.
– И на том спасибо.
Отян смотрел на этого большого, неуклюжего парня с большим ртом и с грубыми чертами лица, как бы рублеными топором. Длинные худые руки с громадными ладонями упирались в торчащие колени Он походил на скульптуру мученика, которую Анатолий где-то видел. Через много лет в разных городах и странах он видел фигуру и лицо Длинного на картинах и скульптурах, отражающих и святых великомучеников древности и простых солдат в концлагерях.
На следующий день они приехали трамваем в штаб дивизии увидели там человек тридцать таких же как и Длинный "переселенцев".
– Ну, Длинный, будь здоров! Смотри опять не начуди.
– Длинный, Длинный. Ты хоть знаешь, как меня зовут? На вот тебе мой домашний телефон, будешь в Москве – звони.
– Извини, Серёжа, но если бы ты те откликался на кличку, тебя все называли бы по имени.
– А я и не обижаюсь. Меня и в школе и на работе Длинным называли.
Сергеев много, а Длинный я один.
Попрощались.
Через восемь лет, в1969 году, Анатолий был в командировке в Москве и зашёл в ресторан Метрополь пообедать. Вспомнил о Длинном и спросил официанта, работает ли у них Сергей Длинный.
– Конечно. Он сегодня подменяет шеф-повара. Позвать?
Через пару минут в дверях появился Длинный. Он стал ещё выше, но уже не походил на человека из концлагеря. Кости его обросли мускулами, лицо выражало твёрдость и уверенность. Узнал Отяна сразу.
Пригласил в отдельную комнатку, велел принести Анатолию обед и двести грамм.коньяка.
– Я угощаю. Но ни пить, ни сидеть с тобой долго не могу. Сейчас должна прийти группа иностранцев и у нас запарка. Приятного аппетита. Кушай, я к тебе ещё зайду.
Отян сытно пообедал, от выпитого коньяка немного захмелел и сидел курил. Зашёл Длинный.
– Как обед? Вкусно?
– Очень. Спасибо. Как твои дела? Женился?
– Собираюсь. Пока будущий тесть не согласен. Большая шишка.
Кем-то в Совмине работает.
– А она?
– В Интуристе. Она закончила университет, знает языки и обслуживает иностранцев: испанцев, португальцев, бразильцев и ещё многих из латинской Америки.
– Я тоже в этом году торговый институт заканчиваю.
– А если её отец так и не согласится?
– Согласится, – и засмеялся, – она на четвёртом месяце беременности.
– Тогда, да, согласится.
– Толя, я побегу, заходи. Ах да – вспомнил. Ко мне дня три назад Кацман заходил. Помнишь его?
– Конечно.
– Он ко мне уже несколько раз заходил. Я его подкармливаю.
Девочки спрашивали, кто он мне приходится? Я сказал дядя родной по двоюродной бабушке. Будь. Я побежал.
– Будь. Я тоже пошёл.
Отян шёл по Москве и думал о Длинном. Как он стал непохож на того неуклюжего мальчишку, укравшего шоколадку и сбежавшего домой.
Интересно, а он сам похож на того младшего сержанта? Самому себя не видно.
Но это в молодости не видно. Сейчас, через 45!!! лет после тех событий, очень хорошо видит на себе, как он изменился. Его приятель, Гриша Бадов, который живёт в Австралии, по телефону сказал ему, что мы все, имея в виду стариков, надели на себя противогазы, такие мы красивые. Каждый раз, бреясь, (иначе на себя в зеркало смотреть не хочется), он думает что неплохо бы снять противогаз с лица, да убрать некоторые болячки, да… Не дано. Никому не дано. Это единственная справедливость, созданная Творцом. Мы продолжаем жить в наших детях, внуках и правнуках. В наших делах, в конце концов.
В тот день Анатолий зашёл в штаб к полковнику Щербакову. Но его не было. Он тоже был в Рязани на выброске парашютистов. И должен скоро прилететь. Его подчинённый, инженер по приборам, старлей Гладун (земляк Отяна из Малой Виски, приезжал к нему домой через несколько лет) сообщил Отяну приятную новость, что Козлову, Шапкину и Федосимову присвоили звание Мастера спорта. Об этом он узнал из штаба ВДВ.
Анатолий обрадовался этому сообщению. Ведь и его доля есть в том , что ребята выполнили нормативы. Теперь в Тульской команде четыре Мастера спорта. Как ни в одной дивизии ВДВ.
Через пару дней сообщили, что утром все десять самолётов эскадрильи вылетают из Рязани. Наземные службы готовились к их встрече.
Рано утром выгнали грейдер и бульдозер подчистить взлётно-посадочную полосу, радисты привезли радиостанцию на машине, занесли её на стационарный командный пункт. Приготовили машину скорой помощи, пожарную и многое другое необходимое для обеспечения приёма самолётов. В десять пятнадцать утра сообщили по телефону в штаб, что самолёт командира взлетел, взлетают остальные самолёты. От тульского до рязанского аэродромов чистого лёту час десять, но с учётом выхода на курс при взлёте и посадке, и учитывая разнос по времени между самолётами, то всего максимум полтора часа до посадки последнего самолёта.
Небо закрывала облачность, но видимость позволяла самолётам нормально приземляться. Радиосвязь с самолётами ещё не установилась, как погода начала быстро портиться. С юга зашла чёрная туча с туманом, а потом пошёл мелкий дождь. Мороз был небольшим, всего градуса 3-4, но дождь мгновенно, упав на стекло, снег, солдатскую шинель замерзал и превращался в корку. Начался ГОЛОЛЁД.
Начальник метеослужбы эскадрильи засуетился первым.
Обращаясь к радистам, он сказал, что нужно немедленно сообщить командиру на борт о начавшемся гололёде. Попытались установить связь, но не смогли. Тогда позвонили по полевому телефону майору Боярову, чтобы он связался с Рязанью, но тот ответил, что у него городской телефон отключился. Попытались позвонить по полевому авиадиспетчеру, но связи ни с кем не было. Радиоинженер Зайцев предположил, что где-то от налипшего льда порвались провода связи или упал столб.
– Садись в командирскую машину и срочно в штаб, в дивизию ВТА, может оттуда дозвонишься, – сказал Зайцев Метеобогу, и тот кубарем слетел с КП, сел в машину.