– Игорь, пойдем, буду твоим гидом, – улыбнулся я.
Вечером мы надули два матраса и легли на пол в ленкомнате. Как уже надоела эта не половая, а напольная жизнь! – Давно так маетесь? Это какой-то протест? – спросил Игорь.
– Да, в принципе, протест, но о нем никто не знает. В казарме спал пять лет – хватит. Лучше буду упрямо спать на полу, чем позволю себя уравнять с солдатом. Ветишин спит на сейфе, там еще более неудобно, Бодунов – в канцелярии на столе, техник – в БМП, в десанте. Через неделю рейд – мучиться осталось немного.
Только Марасканов пришел, а на следующий день его как не бывало. Когда Острогин прилетел с горы, то принялся громко возмущаться:
– Полк не узнать, роту не узнать, все раскрашено, все обновлено. Так и заблудиться можно.
– Не заблудишься, у тебя всего три маршрута: караул, столовая, полигон. Действуй! – усмехнулся Грымов. – Товарищ старший лейтенант, только не расслабляйтесь, а сразу за дело. Вся жизнь меняется.
Эдик с Сергеем были приятелями до своего назначения, а тут Грымов сразу начал общаться с ним очень официально. На следующий день Острогин получил от Грымова выговор за подготовку караула, через неделю – строгий выговор за беспорядок во взводе.
– Топчет и топит Сережку как конкурента, претендента на командование ротой. Эдуард-то – лейтенант, – высказал предположение Ветишин.
– Может быть, и так, а мой выговор тоже как конкуренту? За внешний вид! Я ему еще устрою выговор, припомню, когда Сбитнев вернется, – зло ответил я.
– Карьерист! – согласился Ветишин.
– Посмотрим, как он на боевых командовать будет. Там видно будет, какой он ротный, – подытожил я.
– Набить бы морду ему, да и дело с концом! – рявкнул Бодунов.
– Бодунов! Ты как прапорщик сиди на своем месте, помалкивай и не суетись. Будем работать как работали, хамить и грубить не будем, дождемся вестей от Сбитнева, надеюсь, вернется, – закончил я разговор.
Батальон мучили строевыми смотрами пять дней. Все время было что-то не так. Строились, укомплектовывались, расходились, снова строились. Наконец-то вырвались на простор большой дороги. Йя-ха-ха-а-а!
Из полка вышел только наш батальон, немного штабных и разведрота. Поставили нам задачу: вместе с батальоном восемьдесят первого полка прочесать кишлак сразу у входа в баграмскую "зеленку". Артиллерия дивизии ударила, не съезжая с дороги, мы вошли, "почистили" округу, нашли немного боеприпасов, из кяриза вытащили разобранный ДШК. Забросали все кяризы дымовыми минами. Дымили все колодцы, столбы дыма распространились по ходам сообщений, и вся окрестность под землей превратилась в ад.
Если кто-то из душманов там сидел, то прекратил кашлять, чихать и дышать довольно быстро. Навсегда.
Я сидел у огня, разведенного возле высокой стены в глубине двора. Костров было три: на одном кипела вода, на втором варился суп из курятины, на третьем – плов также с курятиной. Загнанные до смерти куры "умерли от страха" при виде "шурави", как объяснил начальнику штаба батальона капитану Шохину Гурбон Якубов. Сержант Якубов-старший на "гражданке" работал поваром в ресторане, поэтому умел хорошо готовить, но еще больше любил поесть. Старшим он считался, потому что был крупнее по размерам, а младшим считался другой Якубов – Махмуд, потому что был маленький. Не братья они были, а просто однофамильцы, даже из разных областей.
Якубовы что-то резали, подсыпали в плов и суп, напевали и почти приплясывали вокруг костров.
– Гурбонище! Что ты там подсыпаешь? Отраву?
– Что вы, товарищ лейтенант! Эта спэции, спэции! Понимаете?
– Понимаю! То ты книгу пишешь, а на самом деле донос на нас, то ты гадостью какой-то всех отравить хочешь, а говоришь – "специи".
– Шутите или, правда, думаете так на меня?
– Шучу-шучу. Где специи взял?
– Земляк-повар в полку дал, где тут, в кишлаке, возьмешь?
Гурбон продолжал приплясывать и что-то петь:
– Э-э-э. Тулук-кыс. Аших-пыс.
– Что ты там поешь? Что вижу, о том пою?
– Опять смеетесь! Нет, о девушке пою.
– А-а-а. О девушке, конечно, интереснее, чем о пригоревшем плове.
– Пачиму пригоревшем? Пачиму обижаете?
– Да вари, вари, шучу. Гурбонище, как тебя в Афган загребли, шеф-повара крупнейшего ресторана Бухары? Откупиться мог?
– Мог! Но хотел посмотреть, как тут люди живут, что такое война.
– Гурбон, ты – второй романтик в роте.
– А кто первый, вы?
– Нет, первый романтик – Свекольников! Я третий.
– Почему?
– Потому, как и ты, доброволец, тоже на людей посмотреть решил. Страну изучить. Путешественники-первооткрыватели!
– А вас послали сюда, да?
– Меня – нет, сам захотел, а в основном офицеров, пожелавших приехать в это пекло – нет, почти никого!
– Вот видите, а надо мной все время смеетесь!
– Я не смеюсь, я подшучиваю.
У-у-ф – бабах! Разорвалась мина прямо посреди двора, за ней – вторая, за дувалом – третья.
– Ложись! Всем к стенам, – заорал я. – Раненые есть?
Ни раненых, ни убитых не оказалось – повезло.
На крыше интенсивно заработал "Утес". Бодунов сидел за станком и посылал очередь за очередью.
– Игорь! Ты что-нибудь видишь или просто так, для профилактики?
– Вон в тех развалинах вроде дымок какой-то.
– Сейчас я сориентирую минометчиков на них, если еще не удрали.
Я доложил Грымову обстановку и дал координаты, куда ударить.
Минометчики "Васильками" обработали квадрат и всю полосу виноградников перед позициями.
Нас очень мало: разведрота да батальон из двух рот плюс отдельные взводы. Задача, конечно, минимальная: потрепать "духов" в кишлаке, если получится, найти склады с оружием и боеприпасами. Совсем обнаглели: прямо из виноградника били по заставе и подожгли три "наливняка" (их обгорелые остовы валялись на обочине дороги), за неделю – три обстрела колонн, а пост каждую ночь обстреливают. Вот ребята и вымолили командование о помощи.
Помочь хочется, только силенок не хватает, очень мало людей, чтоб прочесать всю территорию. Мы вклинились на триста метров от дороги, обстреляли еще метров на двести-триста вперед. Завтра-послезавтра саперы поставят ловушки, заминируем выходы из кяризов – и домой. Прочесывая развалины, мы нашли пятьдесят-шестьдесят цинков с патронами к ДШК, несколько выстрелов к гранатомету, несколько мин противопехотных и противотанковых. Сколько-то "духов" погибло в перестрелках и артобстрелах, сколько-то завалено в подземных ходах и задохнулось. Может быть, на месяц-другой заставе станет полегче.
– Гурбон, как там плов, как шурпа? Готовы? – окликнул я с крыши младшего сержанта, отрывая взгляд от бинокля.
– Плов готов, а шурпа разлилась. Шайтан! Осколком казан пробило и перевернуло все. – Сержант почти плакал. Толстые мясистые щеки подергивались, лицо раскраснелось, в глазах стояла тоска. Подвязать фартук, надеть белый колпак – повар-лагманщик.
Игорек настрелялся и спустился вниз с криком:
– Эй, бешбармак ходячий, плов готов, лагман сварил?
– Опять обижаете, товарищ прапорщик! Какой бешбармак, вы что меня бараном обозвать хотите?
– Нет-нет! Что ты, Якубов! Я просто неудачно пошутил. Еда готова? Драгоценный ты наш!
– Готова! – расплылся в улыбке Гурбон. – Плов, чай, обед из двух блюд.
– Всего из двух? Я настрелял из пулемета на пять блюд. Протестую!
– Якубов, у тебя сало в банках есть? Из сухпайка? Если есть, выдели его прапорщику – будет вместо салата!
– А почему мое сало?
– Потому что ты – мусульманин, салом питаться нельзя. Вот и пожертвуй шахтеру из Донбасса.
– Нет, товарищ лейтенант! Сало я и сам съем. Оно в баночке, мелко нарезано: Аллах не поймет, что это такое.
– Ага! Сало кушать из банки – это то же самое, наверное, как водку пить пиалой и наливать из чайника!
– Откуда знаете?
– В ТуркВО год служил. С узбеками и туркменами когда пил, то всегда только таким образом.
– Пожалуйста, кушайте на здоровье, положил самые вкусные куски мяса, самый лучший рис, – улыбаясь широкой доброй улыбкой, приговаривал Гурбон, протягивая насыпанный с горкой плов в широкой тарелке.
Плов был сказочный, прямо таял во рту.
– Ну, Гурбон, не плов, а сказка, настоящий праздник желудку!
– В следующий раз, если барашек будет, приготовлю бешбармак и лагман сделаю, – обрадованно затараторил сержант, продолжая раздавать тарелки с едой солдатам.
– Эх, не повезло нам, Игорь! Если бы не проклятый "духовской" осколок от мины, мы бы еще и шурпы отведали сказочной!
Игорь почесал вздувшийся живот, задумался.
– Ник, пойду, постреляю еще немного, нет возражений?
– "Утес" оставь в покое на сегодня, постреляй из ПК, ладно?
– Хорошо, постреляем. Зибоев! Сейчас сменю тебя на крыше, готовься к обеду!
Солдат радостно заулыбался и принялся рыться в мешке в поисках кружки и ложки, а Бодунов полез наверх. Вскоре раздались короткие очереди по кишлаку. Из глубины виноградников время от времени кто-то стрелял по нам в ответ.
* * *
Ночь прошла спокойно, а днем – вновь бой. Так пролетела неделя, затем – другая. Боезапас сокращался, БМП каждый день расстреливали снаряды и патроны, топливо подходило к концу. Пора бы и выходить к тылам.
Комбат, замполит батальона, зам. по тылу – все сидели на заставе и успокаивали.
А чего успокаивать? Сидя в своем закутке с тремя БМП, наблюдаю каждый день бегающих в развалинах "духов", веду перестрелки, отбиваюсь от обстрелов по ночам. От взвода до взвода расстояние – двести метров, каждый сам за себя. Можно поддержать огнем, но реально помочь в случае ночного штурма – вряд ли.
Игорь целыми днями сидел за "Утесом" и, глядя в прицел, искал цель. Находя, стрелял. Совсем оглушил, черт деятельный. Я забрался на крышу и посмотрел в бинокль по сторонам. Легкая дымка, пасмурно, сыро.
– Игорь, какие успехи сегодня?
– Да кто его знает. Вроде попал в двоих, бежали куда-то, что-то тащили. Вчера я хоть наверняка видел, что автоматчика срезал. А эти сегодня, может, и уползли.
– Растешь на глазах! Из кашевара в снайпера превратился за месяц! За полгода на орден настреляешь!
– С нашим Эдуардом не получится. Он меня почему-то очень невзлюбил, прямо почти ненавидит.
– А ты меньше огрызайся, не груби, он хотя и временно, но ротный.
– Временно! Он себя уже мысленно назначил на должность.
Мимо дувала прошла группа саперов во главе с Шипиловым.
– Игорек! Ты куда идешь? Там же "духи"? – заорал я.
– О, Ник! Привет! Чего орешь? У меня приказ.
– Приказ приказом, а сначала спроси, куда идти.
– Ну, и куда идти прикажешь?
– А никуда, дуй к нам, чайку попьем, пловом угощу, меня от него уже тошнит. Каждый день на завтрак, обед и ужин. Скоро узбеком стану. Повар отличный, но очень любит плов. Я ему говорю, чтоб сделал что-нибудь другое, а он в ответ: "Но ведь вкусно!" Я ему: "Вкусно". "Тогда ешьте. Будет невкусно – стану делать что-нибудь другое, если продукты будут".
– Повар толстый?
– Толстый. А от жирного плова у него уже щеки трещат.
– Сделай из него шашлык – вот тебе смена блюда, да и продукты искать не надо. Ха-ха-ха.
Все саперы засмеялись и начали заходить к нам во двор, видно было, что обрадовались возможности увильнуть от "зеленки".
– Игорек, повар – очень хороший сержант, поэтому жалко, пусть живет. Слышишь, Гурбон, я дарую тебе жизнь!
– Вах, спасибо, товарищ лейтенант! Всю жизнь готов вас кормить. Приедете в Бухару, я таким пловом угощу! Язык проглотите.
– О-о! Вот видишь, и тут плов, и там плов обещает. Он неисправим. Угощай саперов, покажи чудеса восточного гостеприимства.
– Много не дам, их семь человек, сейчас весь казан опустошат.
– Не жмись, мы с Бодуновым от своей доли отказываемся, лучше айву пожуем.
Мы спустились вниз и присели у костра.
– Ник! Когда к девчонкам на ТЗБ (торговую базу) пойдем? Хочу, прямо зубы скрипят.
– Эх, Игорь! В полку целыми днями меня в роте и батальоне так имеют, что скоро забудешь, что сам мужчина. Не женщины ли мы уже? Через КПП не выйти, как выберемся?
– А через позиции зенитно-ракетного полка! От ЗРП идет тропинка, через колючку и паутину проходы сделаны. Я все точно узнал, даже один раз прошел и познакомился с продавщицей в магазине. Она как на мое лицо все в шрамах взглянула, сразу была сражена моим героическим видом.
– Наверное, быстренько магазин заминировал, карту минных полей проглотил, и проход известен только тебе?
– Там столько девчонок, там столько этих "ягодок", что у меня мин не хватит. А глаза у всех – жгучие, голодные! Я чуть не сгорел. Обещал на следующий вечер заскочить, а тут боевые действия в этой проклятой долине. Она, ласточка, наверное, все глаза проглядела.
– Ну-ну.
– Ребята, возьмите меня с собой! – облизнулся Бодунов. – Прапорщик компанию не испортит?
– Тезка! Такие, как ты, никакую компанию не испортят. Берем! Только бы из этой дыры выбраться да из полка улизнуть.
– Замучили проверки, контроль, комиссии, бесконечные совещания, построения. Ей-богу, тут лучше. Сам себе хозяин, – согласился я. – Игорь, только ротному ни слова. Он чокнутый, женщин ненавидит, презирает. Больной какой-то.
– Это точно, – зло усмехнулся Шипилов. – Какие ребята великолепные ротой командовали! А этот… Он еще всех вас подставит, не перевариваю его, неприятный тип.
Мы с Бодуновым переглянулись.
– А ты когда свое мнение о нем составил? – удивился я.
– С первого дня, как в полку с ним познакомился. Заносчивый, самовлюбленный и высокомерный. Да и злой к тому же. Спасибо за обед! Отличный ты парень, сержант! Адресок оставь замполиту, после войны обязательно приедем, покушаем твой плов!
– Вот видите, товарищ лейтенант, гостям понравилось.
– Гостей не фаршируют вареным рисом, как утку.
– Как можно так о плове – "вареный рис". Пло-о-ов!
– Плов, плов… Гурбон, если сейчас отправят с саперами прикрытия, от нас пойдешь вместе со мной. Хватит харю наедать у котла, потом в горах треснешь под собственным весом.
Только я это сказал, как на связь вышел комбат. Подорожник был чем-то раздражен, налетел с претензиями, а в конце брюзжания приказал поддержать саперов:
– Вы там сами решите, сколько ловушек поставить и где, главное – быстрее, не задерживайтесь.
Я с грустью посмотрел на своих солдат, они все прислушивались.
– Саперы, радуйтесь! Приказано вам помочь, – молвил я солидным басом. – Что ж, поможем, чем сможем. Бодунов, лезь на крышу и наблюдай, если нападут, огонь из всего оружия. ПК мы возьмем с собой. Не жалей патронов "Утеса", скоро уйдем. Гурбон, Зибоев, Якубов-маленький и Васинян – все со мной!
Солдаты нехотя принялись собираться. Патроны, гранаты, "Мухи".
– Зайка!
– Я, – откликнулся сержант.
– Садись в БМП и наблюдай, если что, огнем из пушки прикрой, только аккуратнее. Нас, главное, не зацепи.
Старый знакомый сержант-сапер Аристархов шел первым, затем Шипилов, остальные саперы – следом за взводным. Я брел за ними, бойцы следом. Отошли на сто метров вперед и принялись за работу. Сюрпризы, растяжки, "МОН-50", "МОН-100".
– Игорь! Ты почему ротой не командуешь до сих пор? Тебе уже на второй орден послали представление, опыта – на троих!
Шипилов скривился, и все шрамы побагровели.
– Знаешь, замполит, не хочу менять обстановку. В полку мне не вырасти: рота всего одна, только по трупам, сам понимаешь. Мне этого даром не надо. А куда-то ехать не хочу. Да и на ТЗБ мы с тобой еще не побывали. Ха-ха-ха.
"Пах-х!!!" – щелкнул одиночный выстрел, и впереди метрах в пяти упал со стоном сапер.
– Евлохов! Евлохов!!! – заорал Игорь и бросился к солдату.
– Зибоев, огонь по развалинам! Всем, всем – огонь! – крикнул я, и все принялись стрелять по кустарнику и развалинам.
Сзади поддержала огнем БМП, с крыши заработал "Утес", автоматчики, снайперы стали стрелять. "Духи" дали несколько очередей и затихли. Сделали свое черное дело и ушли. Комбат заматерился по радиостанции, пообещал накрыть квадрат, как только уползем.
Бойцы подхватили под руки и за ноги раненого, полу-ползком принялись отходить за разрушенный дувал.
К нам устремилась БМПшка. Евлохов хрипел, лицо быстро становилось серо-зеленым, на глазах выступили слезы. Игорь разрезал ему гимнастерку на груди, из раны сочилась кровь тонкой струйкой. Такой же тонкой струйкой уходила из солдата жизнь.
– Игореха, возьми мой бинт, подложи под спину. Рана, наверное, сквозная, скорее, а то кровью истечет, перематывай грудь потуже.
Сержант Зайка открыл задний десантный люк, и мы с трудом втащили раненого на сиденье, ноги подогнули; сержант, придерживая солдата, захлопнул десант изнутри. Перебегая от кочки к кочке, от куста к кусту, отстреливаясь на ходу, добрались до взвода.
Бодунов уже вколол раненому свой шприц промидола из аптечки и ошалело взглянул на меня.
– Видели стрелявшего гада, нет?
– Нет. Бахнул откуда-то из кустарника и все. По автоматчикам стреляли, которые снайпера прикрывали.
– Я заметил одного, убегал, гаденыш, по арыку, но теперь отбегался. Метров триста-триста пятьдесят пробежал вперед и валяется теперь там. Может, схожу за автоматом? – спросил прапорщик.
– Сходишь, а потом всем батальоном вытаскивать придется. Лезь-ка на крышу и смотри за трупом, они сейчас приползут забирать.
Игорь сорвался с места и через минуту злобно орал с крыши и стрелял из ПК, "духи" изредка "огрызались". Комбат приказал срочно везти раненого к дороге: скоро будет вертолет. Бойцы бросили матрас на передок БМП, положили сверху Евлохова и, поддерживая его со всех сторон, поехали.
Шипилов махнул на прощание и отвернулся, склонившись над раненым. Минут через пять прилетел вертолет, сел на дороге и быстро улетел в Баграм.
– Если повезет, выживет, – грустно сказал Бодунов.
– Игорь, я видел такую страшную рану у старлея из восемьдесят первого полка. Пуля попала в лоб, а он, как известно, не бронирован. Если бы сразу увезли – был шанс. А так только утром забрали, но он еще трое суток жил. Надо верить и надеяться до последнего момента.