Книга в популярной форме рассказывает о жизни и творчества одного из наиболее значительных художников итальянского Возрождения, флорентийского живописца и рисовальщика Сандро Боттичелли. Немногочисленные дошедшие до нашего времени документальные свидетельства о жизни мастера послужили основой для воссоздания широкой картины культурной и политической жизни Италии второй половины XV века. Издание рассчитано на массового читателя.
Содержание:
ВВЕДЕНИЕ 1
Часть первая - СОТВОРЕНИЕ ВЕСЕННЕГО МИРА 1
Глава I - АКАДЕМИЯ ПРАЗДНЫХ ЛЮДЕЙ 1
Глава II - НЕВЕСТА ВЕТРА 12
Глава III - СКРЫТАЯ ГОРЕЧЬ ИДИЛЛИЙ 21
Часть вторая - СОЖЖЕНИЕ СУЕТЫ 28
Глава I - ЗАКАТ ВЕЛИКОЛЕПНОГО 28
Глава II - ДИКТАТУРА ДУХА 34
Глава III - ПРЕДАТЕЛЬСТВО 39
Часть третья - ОДИНОЧЕСТВО 45
Глава I - МОЛЬБА О СПАСЕНИИ 45
Глава II - УГАСАНИЕ 52
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 60
ИЛЛЮСТРАЦИИ 62
Примечания 63
О. ПЕТРОЧУК
САНДРО БОТТИЧЕЛЛИ
Есть существа с таким надменным взглядом,
Что созерцают солнце напрямик;
Другие же от света прячут лик
И тянутся к вечеровым отрадамИ третьи есть, отравленные ядом
Любви к огню, и пыл их так велик,
Что платят жизнью за желанный миг.
Судьба дала мне место с ними рядом!Петрарка (Пер. А. Эфроса)
ВВЕДЕНИЕ
В свете литературных, исторических, философских ассоциаций Сандро Боттичелли возникает то классиком, то романтиком, то эпикурейцем, то мистиком, то психологом, то формалистом. В нем находили мужество и женственность, сказочность и реальность. Так или иначе, Боттичелли не был художником, определяющим рубежи искусства своей эпохи - скорее, он был уклонением от ее основного пути.
Но именно всеми отмеченное непостоянство натуры живописца сделало его творчество для нас воплощением всего аромата, всей весенней свежести раннего итальянского Возрождения, обетованной землею которого по праву считают Флоренцию - город, где Сандро Боттичелли родился и умер, всецело прочувствовав и пережив тот период, когда Европа готовилась к обновлению своей культуры. Во Флоренции второй половины XV века острее, чем где бы то ни было, ощущалась напряженность тогдашней жизни. А Сандро Боттичелли как никто другой был плотью от плоти этого города, этой жизни.
Судьба живописца сполна испытала воздействие бурь напряженной эпохи. Его тонко-прозрачное искусство, то безмятежное, то смятенное, впитавшее в себя множество современных художнику противоречий, - причудливое, пронзительное, но внутренне чрезвычайно правдивое отражение самых глубинных ее веяний. Правда, для времени биографий, сверх всякой меры наполненных приключениями, жизненная история Сандро Боттичелли выглядит весьма небогатой, прочерчиваясь на общем ярко событийном фоне Ренессанса как бы пунктиром, светит, скорее, чужим, отраженным светом, однако духовная ее насыщенность сполна заменяет недостаток житейских перипетий. История души художника является вместе с тем и историей его искусства. И это преобладание внутренней жизни над внешнею формой ее выражения - первое качество, которое делает наследие Боттичелли удивительно близким особенностям современного восприятия.
Эта книга - попытка рассказа о жизни и характере творца, необычайно насыщенных психологически, в неразрывной связи, в разнообразнейших сопряжениях его со многими историческими событиями и лицами, в их близости или чуждости ему.
История, поэзия и философия, сыгравшие немалую роль в становлении и развитии художнического облика Боттичелли, при подобном подходе служат уже не фоном, а живою действенной средой, в которой и герой - лицо живое, по-своему активное.
Среда, породившая необычайно острые социальные и духовные контрасты шедевров искусства и невероятных жестокостей, хищничества и подвига, святости и греха, утонченностей красоты и уродства. Эпоха гениальных артистов и великих авантюристов, зачастую сочетавших в одном лице то и другое, подобно Лоренцо Медичи. В отличие от них Сандро Боттичелли был художником по преимуществу, но, не имея в себе авантюрной складки, тем не менее был способен понять натуры совершенно ему противоположные. Они занимали художника, как все вообще неповторимо особенное. Этот интерес, это любопытство сделали Боттичелли одним из первых в Европе художников, дерзнувших вглядеться в душу отдельного человека и открывших в ней своего рода новый материк.
Такая постановка "проблемы Боттичелли" дает основание наметить вопрос, столь занимавший XIX, а за ним и XX столетия - "художник и общество" - в одной из самых ранних его стадий. Это поможет выяснить истоки того особого места и той симпатии, которую произведения Сандро Боттичелли вызывают в наши дни, истоки того эстетически-психологического феномена, который делает художника нестареюще важным и необходимым для нас.
Часть первая
СОТВОРЕНИЕ ВЕСЕННЕГО МИРА
Я видел, как из моря вдалеке
Светило поднималось, озаряя
Морской простор от края и до края
И золотом сверкая на песке.Я видел, как на утреннем цветке
Роса играла - россыпь золотая,
И роза, словно изнутри пылая,
Рождалась на колючем стебельке.И видел я, с весенним встав рассветом,
Как склон травою первою порос
И как вокруг листва зазеленела.И видел я красавицу с букетом
Едва успевших распуститься роз -
И все в то утро перед ней бледнело.Маттео Боярдо (Пер. Е. Солоновича)
Глава I
АКАДЕМИЯ ПРАЗДНЫХ ЛЮДЕЙ
И кем ты вскормлен? - Юностью живою
И окруженной верными рабами:
Изяществом, тщеславьем, красотою.А чем ты жив? - Прекрасными глазами.
Сильна ли смерть иль старость над тобою?
- Нет! В миге вновь рождаюсь дни за днями.Серафино Аквилано (Пер. Ю. Верховского)
В 1475 году Боттичелли слегка приоткрыл неповторимое свое лицо в "Поклонении волхвов". Картина была заказана менялой Джованни ди Дзаноби дель Лама и в качестве алтарного образа предназначалась для церкви Санта Мария Новелла. Композиция словно бы заключает в себе два разных мира - легенду поклонения евангельских волхвов новорожденному младенцу Христу и групповой портрет правящей верхушки города Флоренции. Уже давно, а особенно с первой половины XV века, портреты современников - наиболее состоятельных или доблестных граждан, членов уважаемых буржуазно-патрицианских семей - довольно смело включались в традиционные религиозные сюжеты. Но те были маленькими одинокими островками в море церковной живописи, тогда как в картине Боттичелли портретные образы приобретают ведущее значение.
Благообразного облика старец - глава правящей фамилии, бережно целующий ножку младенца Иисуса, не столько переживает, сколько весьма импозантно разыгрывает религиозное рвение. Это Козимо Медичи, некогда мудро заметивший: "Достаточно одеть человека как следует, чтобы сделать из него уже порядочного гражданина". И, словно бы следуя этому пожеланию, лукавому, но благому, художник облекает своих героев в полуфантастические-полусовременные нарядные одежды. Но даже это суетное пристрастие служит первой ступенькой великой цели - индивидуализации личности. Во Флоренции XV века каждый горожанин, обладавший хоть сколько-нибудь сносными материальными возможностями и толикой фантазии, самоутверждается, сам для себя изобретая даже моду.
В сцене весьма куртуазного "Поклонения", где вымышленные персонажи искусно перемешаны с реальными, и реальным в различной степени приданы отдельные вымышленно-сказочные черты. Всем, кроме одного. Этот единственный - сам автор, согласно этикету тогдашних живописцев, занимающий в картине скромное место "живой подписи". Он играет вполне определенную роль, сугубо необходимую во всех тогдашних театральных представлениях, - роль Пролога или Зазывалы. Он - представитель зрителей на сцене, комментатор и свидетель чуда. Но, вопреки установленным обычаям, фигура Сандро - Пролога совсем лишена откровенности жеста и все же призывает к сопереживанию не менее настоятельно, чем самые настойчивые из указующих перстов. Художник один изо всех окутан золотистым плащом, который своею живою игрой усиливает тонкий блеск его рыжеватых кудрей. Не напрасно он делает собственный облик средоточием разнообразных оттенков своего любимого золота, которое уделяет другим скупыми дозами только в отделке, в деталях одежды. Благодаря этому отодвинутый к самому краю картины автор не исчезает для зрителя. Он выглядит юношей, хотя ему здесь уже более тридцати лет. Впрочем, первое впечатление юношеской легкости в художнике спорит со сложностью лица, очень зрелого по своему выражению. В нем доселе не частое в портретной живописи скопление противоречий, где строго замкнутая гордыня соседствует с невольной открытостью впечатлительной души.
Эта зыбко-загадочная душа живописца поистине "с молниеносной силой бьет из глаз" (по выражению Платона), ибо лучистые светло-янтарные глаза Боттичелли запоминаются сильнее всего. Глаза Боттичелли, и нежные и презрительные в утомленно приспущенных веках, негреющим светом своим проницают любого зрителя, но сами, с необъяснимою робостью избегая прямого контакта, ускользают от окончательных ответов.
А что не доскажут глаза, может выдать его не менее выразительный рот, в сложности своих прямых и изогнутых очертаний изначально несущий скорую готовность к улыбке и плачу, к раздражению и сарказму. Извилистая верхняя губа капризным изгибом ложится на нижнюю, прямую и твердую, изобличая всю двойственность характера Сандро.
Оттого, что Боттичелли способен свободно существовать "отдельно в толпе", он сумел с чрезвычайным умом и тактом выделить себя среди многих, нимало не погрешив против скромности своего положения художественного "историографа", прибегнув единственно к помощи золотого плаща, к градациям в звучании и тоне. Но автор "Поклонения волхвов" не мог не знать, что царственно-золотой плащ, согласно древнему преданию, некогда принадлежал самому "отцу богов" Юпитеру.
"Пятый элемент"
По словам его первого биографа Джорджо Вазари, Сандро Боттичелли обладал приятным, легкомысленным, но вместе и "странным" характером. Состояние души Сандро еще в отрочестве было - fantastico, stravagante, bizarro (фантастическое, экстравагантное, странное) - вечно нервозное, в чем-то почти эксцентричное.
Впрочем, в своем изменчивом многообразии живописец был истинным сыном Флоренции. Папа Римский Бонифаций VIII утверждал, что флорентинцы представляют собой пятый, совершенно особенный природный элемент (латин. quintessentia) помимо четырех известных основных - земли, воды, воздуха и огня. По мнению биографа Боттичелли, подобный характер весьма опасен, поскольку "во всех вещах следует держаться определенной середины, избегая крайностей, обычно вредоносных". Опасные крайности - именно то, за что Вазари, типичный представитель "золотой середины", порицает многих художников, и не в последнюю очередь - Сандро Боттичелли.
Его живопись так же странна, как причуды его характера, как непостоянная судьба. Поэтому "странность" становится лейтмотивом первой, да и всех последующих его биографий. Начать с того, что даже прозвание "Боттичелло" (что означает "бочоночек") принадлежало вначале не живописцу Алессандро, а его старшему брату, биржевому маклеру Джованни Филипепи. Этот последний после смерти отца становится главою семьи, Сандро же был на его попечении с малых лет, отчего забавная кличка подвижного толстяка навсегда закрепилась за изысканным щеголем - младшим братом.
До этого гениальный живописец Томмазо Кассаи вошел в историю под пренебрежительным прозвищем "Мазаччо" (кличкой неряшливых и рассеянных детей), заставив забыть о первоначальном смысле, очистив и обессмертив его своим творчеством. Но кличка Мазаччо по крайней мере отражала житейски-обывательский взгляд на необычность характера именно этого человека, тогда как прозвище Боттичелли казалось абсурдным - не имея ничего общего ни с наружностью, ни с характером его носителя, оно ему совершенно не шло.
Живописец Алессандро Филипепи заслужил у современников репутацию завзятого шутника, поскольку "нередко любил подшутить над своими учениками и друзьями". Хотя Вазари находит в этом определенную "приятность", обычные "шалости" Сандро не назовешь ни безобидными, ни особо приятными. Таков житейский анекдот о трениях его с соседом - ткачом, мешавшим работе художника шумом своих станков. Тогда потерявший терпение Сандро на свою более высокую стену взгромоздил огромнейший камень "чуть не с воз размером", при малейшем сотрясении грозивший проломить крышу не слишком роскошного жилища ремесленника. Бедняга, разумеется, запросил мировую, на что ему было отвечено его собственными словами: "У себя дома я делаю все, что мне нравится", после чего, потешившись всласть испугом соседа, Сандро убрал свой каверзный камень. Эта бурлескная история, достойная пера Боккаччо, - один из многих довольно ядовитых и вместе грубовато-простонародных фарсов, приписанных в свое время молвою Боттичелли. Возможно, следствием одного из них была судебная тяжба живописца с другим соседом - сапожником, закончившаяся 8 февраля 1498 г. обещанием сторон "взаимно воздерживаться от ссор". Вряд ли художник был человеком, удобным в повседневном быту.
Каскад не слишком невинных эксцессов, затеваемых им в разное время, находится словно в намеренном противоречии, в капризном контрасте с напряженной серьезностью его тонкого лица, запечатленного в автопортрете, с овеянным меланхолией и духовностью содержанием его картин, перенасыщенных изощренной сложностью ассоциаций и напрочь лишенных какой бы то ни было "забавности" или "занятности".
Оттого-то в окружении веселой компании таких же, как сам он, повес и кутил внутренне зачастую он чужд им, внутренне одинок. Циническая шутливость мистификатора как панцирем облекала незащищенность мечтательного, непрактического восприятия. И сокрытие это недурно ему удалось - если судить по ранним биографическим данным.
Были еще немаловажные причины для этого. В житейской практике Сандро Боттичелли не только для всех явный сластолюбец и ветрогон, но тайный, подчас даже расчетливый честолюбец. Как тут не вспомнить надменно-самолюбивую складку его маленького упрямого рта? И как было не сделаться ловцом удачи в близкой ему по стремлениям среде, в родственной авантюрно-артистической сфере, где вседневно кипели честолюбивые страсти? И Сандро, как многие, энергично пробивался наверх, во что бы то ни стало намереваясь сделаться счастливым обладателем золотого "юпитерова" плаща.
В этом отношении у Боттичелли, как у Пьетро Аретино, воистину "душа короля". "Зачем… без оглядки расходовать деньги тому, кто ограничен в средствах?" - спрашивает сам себя Аретино и отвечает: "Затем, что королевские души тратят деньги без удержу, не знают ограничений, когда речь идет о роскошестве". Легенда Вазари донесла до нас сведения о фантастически непомерном транжирстве и щедрости Боттичелли, но главная истина в том, что подобную индивидуальность чрезвычайно трудно подвести под одно какое-то определение. Это все равно что пытаться насильно спрямить вечно волнистые линии его картин.
Но прав неотразимый выскочка, авантюрист и кондотьер пера Аретино: "Счастливы те блаженные духом, которые в своем безумии приятны себе и другим". Так несомненно умел быть счастливым и пылкий воображением живописец Сандро.