Больше мы за наседкой не гонялись. Пока Аннушка прикладывала к моей голове примочки, Коля один с ней управился.
Но наседка никак не хотела садиться на остывающие яйца. Не хуже петуха вырывалась она из наших рук и отчаянным кудахтаньем сзывала на помощь своё куриное войско.
- Это у неё от испуга, - объяснил нам Коля. - С курами иногда и не такое бывает…
- Ничего, вот мы её сейчас привяжем к гнезду, пусть попробует тогда вырваться! - рассердившись, сказал я.
Так мы и сделали.
Когда возвратилась моя мама, мы уже снова играли в шахматы. Будто и не случилось ничего. Только теперь проигрывал уже я.
Похвалила мама детишек за упорство и пошла на кухню.
- Господи, что же вы наделали? - послышался вдруг ее возглас.
- Как что? - удивился я и начал объяснять маме: - Поймали наседку и посадили её на гнездо… А больше мы ни к чему и не прикасались.
- Да это же не наседка!
- Как не наседка? - изумился я.
Оказывается, это была обыкновенная курица. Такая же белая, с хохолком на голове, но не наседка.
Бедная моя голова!..
Настоящую наседку мама сама разыскала в дровяном сарайчике. Хорошо, что хоть яйца ещё не остыли.
И вот сейчас я стою в углу и грустно размышляю о том, как нескладно всё получилось…
А впрочем, здесь, в углу, не так уж и плохо. Только нужно сказать маме, чтобы принесла раскладушку.
Почтальон
В дверь постучали.
Наверное, опять Аннушка. Ох и вредный же человек совсем не даёт мне прохода с этой куриной историей! Ежеминутно стучит в дверь и, получив разрешение войти, предлагает вместо наседки посадить на яйца петуха.
Ну·погоди! Сейчас я отучу тебя стучаться.
На цыпочках подбегаю к дверям и становлюсь на четвереньки. Совсем как настоящий пёс.
Снова раздался стук. Громкий, требовательный. Но·я затаился перед дверью и не отвечаю. Только улыбаюсь до ушей, представляя, что случится с Аннушкой, если она откроет дверь, а я неожиданно затявкаю.
Двери медленно открылись.
- Гав! Гав!
- Ой! - воскликнул кто-то мужским голосом.
Поднимаю вверх глаза и вижу: на пороге стоит старенький наш почтальон и рука с сумкой у него вздрагивает. Стоит и с опаской поглядывает на меня.
Господи, ну что сегодня за день такой разнесчастный!
- Извините, пожалуйста, - сказал я, сгорая со стыда. - Я подумал, что это стучат девочки;
- Ничего, я вас понимаю, - отвечает почтальон. - Ко мне тоже недавно приехали внуки… А вы интересно придумали - тявкать, как только двери открываются, - вдруг оживился он.
- Интересно? - удивился я. - Почему интересно?
- И не спорьте со мной, я знаю лучше Вас, - настаивает почтальон. - Только у вас выходит маленькая неувязочка.
- Какая неувязочка? - Я ничего не мог понять.
- Когда вы тявкаете, обязательно старайтесь поскрести землю своей задней ногой. Ещё страшней получится… Вот попробуйте, не стесняйтесь!
- Спасибо, - отвечаю этому чудесному дедушке. - Как-нибудь в другой раз.
Сел почтальон на стул, который я ему предложил, вытер синим платочком вспотевший лоб.
- Совсем загоняли меня внуки, - пожаловался ОН. - Под каждым кустом прячусь и тявкаю, весь огород уже перерыл задней ногой. А им нравится, ещё требуют…
- Я вас очень понимаю, - с участием говорю ему. Теперь я совсем уже не стыдился того, что только минуту назад сидел под дверьми и тявкал.
- Может, выпьете чего-нибудь холодненького? - спрашиваю я. - А то на улице такая жара…
- С удовольствием выпью, - соглашается он.
Наливаю ему большущую кружку холодного компота.
Попробовал он, одобрительно кивнул своей седой головой.
- Славный компот, давно не пил такого, - похвалил он, когда в кружке ничего уже не осталось. - Очень вкусный компот готовит ваша мама!
- Это не мама, это Аннушка приготовила, - отвечаю я. - А мама только советы подавала.
- Ты смотри! - удивился почтальон. - Так вы её отблагодарите за меня, напугайте хорошенько по моему способу. Ужас как это нравится детишкам!
- Обязательно напугаю, - пообещал я. - Большое вам спасибо за науку.
А почтальон уже вспомнил о делах, начал рыться в своей бездонной сумке.
- Вам письмо, - говорит он. - С самого БАМа.
И протягивает мне толстый синий конверт.
Письмо
Настроение у всех было превосходное.
Как только я, размахивая письмом, вышел в сад, меня сразу же простили. И я был очень рад этому. Что там ни говорите, а стоять в неуютном углу пасмурной кухни - занятие не слишком весёлое.
Я с удовольствием присел на тёплую траву и с ещё большим удовольствием захрустел сочным яблоком, которое сорвал для меня воробышек Коля. Наташа сразу же вскарабкалась мне на плечи. Коля так и остался на дереве и сейчас раскачивался вместе с яблоневой веткой. Только старался поменьше шуметь, потому что Аннушка нам читала письмо от своей мамы. Громко и с выражением.
- "Здравствуйте, дорогая Аннушка и Володя!"
- Это ты, значит, дорогая, а я так себе, без названия, - обиженно сказал я и стряхнул с себя Наташу. - Невежливая мама у тебя, Аннушка.
- Напрасно ты так говоришь, Володя, - отвечает Аннушка. - Моя мама очень, очень хорошая. Если хочешь знать, ты у неё "уважаемый". Мама так всем своим знакомым пишет. Вот так: "Здравствуйте, дорогая Аннушка и уважаемый Володя!"
- Хорошо, - одобрил я. - Читай дальше.
Аннушка продолжала;.,
- "Пишу вам с БАМа, с самой далёкой и большой комсомольской стройки. Уже несколько дней я живу в новой гостинице, напротив новой школы-десятилетки. А до этого я несколько дней не вылезала из вездеходов да вертолётов - знакомилась с будущей трассой…
- Вот бы нам туда… - прозвучал с ветки мечтательный голос.
- "Сейчас на БАМе очень тепло. Тайга большая, звери непуганые. Людей очень много, и всё больше молодые. А машин всяких ещё больше. Жаль только, что детей пока маловато, все очень огорчаются, когда вспоминают. об этом. Зато какую школу выстроили для них! Как в самом большом городе. И тех детей, которые здесь уже есть, очень любят и балуют…
- Вот бы нам туда! - мечтательно повторил Коля.
- А что, тебе здесь плохо? - спросил я.
- Конечно, нет!.. Но там, наверное, интересней, в одной тайге чего только не увидишь. И потом… - Коля даже заёрзал на своей ветке, - и потом, интересно, чем там детей балуют.
- Да, очень интересно, - поддержала его Наташа и залезла рукой в банку с малиной, которую начала было собирать Аннушка.
- "Только баловать их почти что нечем, - словно отвечает им Аннушка. - Одно лишь печенье да конфеты продаются в магазинах. Зато когда сюда привозят свежее повидло, для детишек наступает настоящий праздник…
- Не люблю повидла! - скривилась Наташа. - Варенье намного вкуснее.
И Коля молчит: наверное, раздумывает, стоит ли ехать - такую даль ради того, чтобы тебя повидлом побаловали.
- Не мешай, пожалуйста, Наташа, - с досадой говорит Аннушка и продолжает дальше: - "Завидую Я вам, и все здешние ребятишки завидуют… Они очень интересуются, как вы живёте, какая рыба ловится в Днепре, какие звери бегают по приднепровским лесам. Меня уже дважды приглашали в местную школу, чтобы я рассказала маленьким бамовцам о Москве и о вас…"
- О нас? - радостно переспросила Наташа. - И обо мне тоже?
Я кивнул ей головой и приложил палец к губам: не мешай, мол, нам слушать!
А Аннушка продолжала:
- "В общем, хорошо здесь, весело, интересно, сразу же за посёлком можно набрать за несколько часов целое лукошко голубики. А у вас сейчас абрикосы, яблоки, малина… Ах, увидать бы хоть одну баночку самого расплохого варенья, на которое вы там, наверное, и смотреть уже не можете…" Это мама о. смородиновом варенье пишет. Правда, Володя?
- Может быть, - отвечаю я.
Что касаетс. меня, то я уже ни на какое варенье не смотрю. Надоело оно мне.
- А дальше моя мама ничего такого интересного не пишет, - сказала Аннушка. - Только, чтобы я тебя слушалась. И бабушку тоже. - Она бережно запрятала мамино письмо в кармашек сарафана.
Мы замолчали, обдумывая то, что Аннушка только что нам прочитала. Даже Наташа приумолкла.
- А сколько там людей, на этом БАМе? - наконец нарушил молчание Коля.
- На БАМе? - переспросил я. - Тысяч двадцать пять будет, об этом в газетах писали… Одних только строителей.
- Ого, как много! - воскликнул удивлённый Коля. - А вот таких, как мы, сколько будет?
- Таких, как вы, нет во всём мире, - ответил я. - Вы единственные такие.
Коля даже зарделся от смущения, но не отступает:
- Да нет же, я о тех говорю, кто тоже в третий класс перешёл. Или в четвёртый…
- Ну, о таких мне ничего не известно, - сказал я, помолчав. - Может, сто, а может, двести.
- И все они живут без варенья? - ужаснулась Наташа.
"У нас собрание…"
Окончились наши тихие, спокойные дни. А впрочем, стоит ли теперь о них жалеть?
А всё Коля виноват.
После того как Аннушка прочла нам мамино письмо, он долго ещё выспрашивал меня о БАМе, и так подробно, будто я сам только что оттуда вернулся. Особенно его интересовало то, какие детишки там живут и чем они занимаются.
Когда я спросил его, зачем ему это нужно, он ответил:
- Взрослых, которые там работают, можно каждый день увидеть по телевизору, а вот бамовских ребят я ни разу ещё не видел.
После этого он куда-то исчез.
Не было его целый день и целый вечер. Не пришёл он и на следующее утро. Молоко нам принесла его бабушка. Поставив полный бидончик на подоконник, она пожаловалась на внука:
- Как угнал Маньку-то рано утром в стадо, так до сих пор не возвратился… - Она подозрительно посмотрела на меня, будто я был виноват в том, что он куда-то исчез. Сказал, чтобы и не ждали скоро, у него в школе какие-то дела будто бы есть. А какие дела могут быть в школе, ведь там нынче каникулы… Совсем уж мальчонка от рук отбился.
Успокоил я её, сказал, что у нынешних учеников и в каникулы дел полно. Да плохо, видно, успокоил, потому что она, уходя, всё ещё продолжала ворчать:
- Все строят чего-то, ломают, носятся как угорелые, нет того, чтобы со старой бабушкой посидеть. Вот в наше-то время…
Что было в бабушкино время, я не расслышал, потому что в это время она хлопнула калиткой.
Уже роса высохла на траве, уже солнце поднялось высоко над деревьями - нет Коли! Словно корова Манька слизала его своим языком.
- Не иначе как с ним что-то стряслось, - предположил я. - Проведать бы его нужно…
- А он ещё не возвращался, - отвечает Аннушка. - Я уже была у него дома.
Только перед самым обедом появился Коля. И привёл с собой целую толпу мальчишек и девчонок из своего класса. Они попросили Аннушку показать им мамино письмо.
Каждый брал это· письмо в руки, внимательно его читал и молча передавал другому.
Коля стоял в сторонке и загадочно улыбался.
- Ты не можешь мне объяснить, что всё это значит? - спросил я у него.
- Да ничего, - успокоил он меня. - Просто всем интересно, как живут на БАМе ребятишки.
Но было видно, что он чего-то не договаривает.
А дети всё читали и перечитывали письмо. Наверное, никак не могли поверить, что где-то в нашей стране, и не просто где-нибудь, а на самом БАМе, живут ребятишки, которым не хватает варенья.
Под вечер Коля привёл с собой двух вожатых из старших классов. И они снова принялись читать Аннушкино письмо.
На другое утро вместе с классом пришла и учительница, Вера Николаевна. Уходя, они попросили меня, чтобы я разрешил им взять с собой и Аннушку. Вместе с письмом.
Я тоже хотел отправиться вместе с ними, но какой-то рыжий мальчишка строго сказал:
- Нельзя вам. У нас будет собрание.
- Тогда зачем же вы берёте с собой Аннушку? Она же не из вашего класса и даже не из вашей школы.
- У нас дело есть, - снисходительно объяснил мне рыжий, и мне почему-то захотелось хорошенько потрепать его огненный чубчик. - А Аннушка нам очень нужна.
Вот и всё, что он мне сказал. Но зачем им нужна Аннушка?
"Расскажу секрет по секрету…"
Когда Аннушка возвратилась из школы, я уже сделал свои домашние дела и сидел с книгой перед телевизором.
- Ну расскажи, о чём вы там говорили, - убавив звук, поинтересовался я.
- Да так, ни о чём, - уклончиво ответила она.
- А всё-таки о чём? - продолжал я допытываться.
Будто и не расслышала меня Аннушка, на телевизор смотрит. Словно больше всего на свете её интересует какой-то хор. А звук-то ведь выключен!
- Не хочешь говорить, и не надо, - сказал я.
А самому стало немного обидно. Всё же не какие-нибудь мы чужие. Но только чуть-чуть обидно. А больше смешно. Подумать только, совсем ещё маленькая, или, как говорит моя мама, два вершка от горшка, а надо же сидит с таким загадочным видом, будто знает самую важную в мире тайну… Ладно, и я тоже так буду.
Сижу, на телевизор поглядываю, подсчитываю про себя, сколько же будет от горшка два вершка, если всё перевести в сантиметры. И одновременно изображаю на лице печаль и муку горькую.
Сидим молчим. Друг на друга не смотрим. Только исподтишка поглядываем.
Первой не выдержала Аннушка. Наверное, очень уж жалко ей меня стало. Потому что говорит:
- Ты, пожалуйста, не обижайся, Володя, - и виновато посмотрела мне в глаза. - Но я совсем-совсем не имею права никому ничего говорить, даже тебе. Это очень страшный секрет!
- А я тебя и не спрашиваю ни о чём, - равнодушно отвечаю я и раскрываю книгу. - Молчи, пожалуйста, сколько тебе угодно, меня ваши секреты ни капельки не интересуют.
- Почему? А вдруг мы что-то очень важное решили? - обиженно спросила Аннушка.
Она ожидала, наверное, похвалы, но я ещё большую грусть изобразил на своём лице. Даже горькую слезу хотел пустить из глаз. Да жалко, луковицы рядом не было.
- Потому что если это секрет, зачем же говорить? - И, помолчав, добавил: - Теперь я тоже буду секретничать…
Надулась Аннушка, молча вышла во двор. Сквозь раскрытое окно я слышал, как она поговорила с моей мамой, как принялась бегать с Наташей вокруг дома. Но только не выдержала - через минуту снова возвратилась:
- А мы такое придумали!.. Только об этом пока нельзя говорить.
И на меня посматривает. Ждёт, когда я печалиться перестану.
А я делаю вид, будто и не слышу её. Сижу, книгу читаю, словно и нет мне никакого дела до того, что они там задумали.
А Аннушка всё не унимается:
- Вот будет здорово, если мы сделаем то, что задумали!
Только это секрет, очень-очень важный секрет.
Нет, всё же некрасиво она поступает, нехорошо. Одно дело - держать свой язык за зубами, и совсем уж распоследнее дело - похваляться не своими секретами… Надо бы её отучить от этого.
А Аннушке совсем уж невмоготу стало. Она оглянулась на дверь и прошептала:
- Хочешь, я тебе расскажу секрет по секрету? - и снова на дверь оглянулась. - Только одному тебе. И на ушко.
Я немного помедлил, чтобы она не подумала, будто мне очень хочется узнать о её секрете, и наконец согласился:
- Ну ладно, рассказывай, - и быстрее подставил ухо. Но в самую последнюю минуту Аннушка всё-таки сдержалась. Отбежала к дверям и оттуда сказала:
Села муха на варенье,
Вот и всё стихотворенье.
Нет, никаких секретов я тебе, Володя, не выдам, нельзя! Сам догадайся, о чём говорится в этом стихотворении!
Ничего я ей не ответил. Поднялся и молча ушёл к себе.
Даже дверь на ключ закрыл. Хотя про себя и похвалил Аннушку за её выдержку. А в комнате уселся и начал думать о том, как бы наказать её за то, что похваляется своим секретом. Вот у меня самого, например, их на целый класс наберётся, и то я этим не хвастаюсь…
В камышах
Утром мы с Наташей уходили из дому.
- Вы куда это собрались? - крикнула нам вдогонку Аннушка.
Она в это время причесывалась перед зеркалом. Рядом стоял Коля, торопил ее - они опаздывали в школу.
- Ты, Аннушка, хочешь знать, куда мы уходим, да? - спросил я.
Так печально спросил, что даже самому себя стало жалко.
Аннушка кивнула головой. Даже причёсываться перестала.
- Так вот, знай: у вас свои секреты, а у нас с Наташей - свои.
Вот какое наказание я придумал! Мы гордо повернулись и ушли.
Наверное, таких камышей, как возле нашей деревни, больше не найти. Они начинаются сразу же за старым лесом, в котором издавна растут огромные дуплистые деревья. Деревья старые-престарые! и такие толстые, что даже трое взрослых, взявшись за руки, не смогут их обнять. И все эти деревья, как сказал мне когда-то лесничий, внимательно охраняются. Даже ветку нельзя срубить без специального разрешения. Да и с разрешения никто этого не сможет сделать - так высоко поднялись над лесом эти деревья. Под ними прохладно и простор но, как в огромном зале. Всё видно вокруг, кроме неба.
Но мне почему-то больше нравилось бродить в камышах.
Земля здесь мягкая, пружинистая, по ней не идёшь, а подпрыгиваешь. А где-то наверху переговариваются о чём-то высокие камыши с густыми коричневыми метелками. Словно солдаты, маршируют они куда-то вдаль через топи. С самого высокого дерева нельзя увидеть, куда они маршируют. Только таинственно и немо мерцают среди этих стройных жёлтых рядов голубые озёрца. Не то что волн, а даже самой маленькой ряби здесь не бывает. Разве что вздрогнет водяная гладь, когда по ней озабоченно проплывёт водяная крыса. Или с шумом и кряканьем сядет утиный выводок и сразу же растворится в камышах, удирая от орла или ястреба. А время от времени застывший воздух сотрясается от страшного рёва. Такого страшного, что хочется сразу же без оглядки бежать подальше от этого подозрительного болота… Я-то уж знаю, что это всего-навсего кричит небольшая болотная птичка - выпь, водяной бугай. Но никому о ней стараюсь не говорить - пусть пугаются себе на здоровье.
Этой весной в болото упало самое высокое и толстое дерево. Никто его не срубил, оно само от старости сломалось. Говорят, что, когда оно падало, треск был слышен даже в деревне, за километр отсюда. Сейчас это дерево возвышалось над камышами, словно большой недостроенный мост.
Вот на этом недостроенном мосту и сели передохнуть мы с Наташей. Под нами было небольшое озерко. Кое-где его покрывала тина.
Жарко.
Я зачерпнул горсть воды и брызнул себе на лицо. Наташа сделала то же самое, но этого ей показалось мало.