- Я сейчас искупаюсь, - объявила она.
- Здесь купаться нельзя, - запретил я. - Опасно.
- Почему? - спросила она.
Дно очень вязкое, - сказал я. Да разве она поймёт?
Местные жители очень удивились нашему приходу. Огромная стрекоза, которая перед этим дразнила лягушек, летая низко над озерком, от неожиданности плюхнулась на ближайшую ветку и озадаченно уставилась на нас своими выпученными глазами. Правда, через минуту она сорвалась с ветки и, трепеща жёсткими прозрачными крыльями, быстро удалилась. Наверное, спешила поделиться потрясающей новостью со своими пучеглазыми приятельницами.
Не меньше стрекозы изумилась и охотящаяся за ней золотистая лягушка. Словно окаменела, увидев нас. Наташа уже и рукой на неё замахивалась, и веточки бросала - не шелохнётся. Разве что глазами моргает, и то, если ветка упадёт слишком близко. Наташа хотела было снова полезть в воду, но вдруг рядом с нами вспучилась ряска, и на поверхности появилась чёрная голова со злыми глазами.
- Ой, что это? - От неожиданности Наташа даже отшатнулась.
Я быстро разгрёб ряску вокруг этой головы, но было уже поздно. Мы успели заметить только небольшой серый камень, который, медленно работая лапами, опускался на илистое дно.
- Это болотная черепаха, - объяснил я.
Наташа тоже начала разгребать ·ряску. Правда, на всякий случай спросила:
- А она не кусается?
- Эта? Не больно… - Я подумал, что неплохо было бы припугнуть Наташу, чтобы никогда больше не лезла без спросу в болото. - А вот в далёких тёплых·морях есть черепахи величиной с наш обеденный стол. Так они очень даже просто могут утащить человека на морское дно…
Я искоса взглянул на Наташу: не испугал ась ли? Может, и испугал ась, да не очень - руку из воды не вынимает.
- А вон на камышинке висит чёрная ленточка, - продолжал я пугать её дальше. - Ты думаешь, это простая себе ленточка, да?
Наташа согласно кивнула головой:
- Я недавно потеряла такую же ленточку. Может, это она нашлась?
- Как бы не так…
Я отломил от дерева сучок потолще и бросил в ленточку.
Сучок слегка задел камышинку, камышинка вздрогнула. В то же мгновение чёрная ленточка бесшумно соскользнула с камышового листа и, извиваясь, быстро поплыла к противоположному берегу.
- Так вот, Наташа… Эта чёрная ленточка называется гадюкой. Она грелась на солнышке, а·мы с тобой её вспугнули. А вспугнутые гадюки знаешь какие злые?
Теперь Наташе почему-то перехотелось лезть в воду. Она решила, что за моей спиной ей будет гораздо удобнее.
А тут ещё в камышовых зарослях, совсем неподалёку от нас, страшным голосом заревел водяной бугай, и бесстрашная Наташа сразу же запросилась домой.
Когда Аннушка возвратилась из школы, я уже сидел за столом и работал. Наташа сидела на скамейке·возле кухни и, болтая ногами, рассказывала бабушке о наших утренних похождениях.
- Так где же вы без меня были? - ревниво спросила Аннушка.
Видно, крепко задел её наш уход. Что ж, самое время ее воспитывать…
- Да так, искали всякие приключения, - как можно небрежнее бросил я.
- И нашли? - Аннушка затаила дыхание.
- Конечно… Но если тебя это интересует, расспроси обо всём у Наташи, а мне, видишь, некогда.
Аннушка постояла ещё немного, но так как я ничего больше не говорил, она повернулась и неслышно вышла из комнаты.
Серьезный разговор
Я продолжал работать, но время от времени прислушивался к тому, что делается за окном.
- …Тогда чёрная гадюка спрыгнула с ветки и поплыла к нам! - возбуждённо говорила Наташа. - А черепаха ухватила её за хвост и потащила под воду!
И где только она научилась такое выдумывать?
Долго ещё похвалялась Наташа, а когда выговорилась, они вдвоём вошли в мою комнату.
- Теперь тебе ясно, где мы были? - спросил я Аннушку и подальше отодвинулся от стола, так как думал, что нам предстоит долгий разговор о дружбе и откровенности, о своих и о чужих секретах и о многом-многом другом.
Аннушка не ответила. Она оглядела комнату, словно попала сюда впервые, и отошла к окну. Наверное, что-то интересное там увидела.
Но сколько можно рассматривать то, что видишь каждый день? И почему это вдруг начали вздрагивать её худенькие плечи?
- Ты плачешь? - спросила Наташа, заглядывая ей в лицо. - А почему ты плачешь?
Вот тебе и раз!
Теперь уже и мне стало не по себе. Потому что не могу спокойно переносить детского плача. Да, вот как получается, когда хочешь кого-то серьёзно, по-взрослому воспитывать…
Я представил себе, что сейчас должна чувствовать Аннушка. Далеко от родного дома, от мамы и одноклассников. Ох, как плохо одному, хуже некуда! Особенно, когда последний близкий человек позабыл о тебе…
Но с другой стороны, я же был прав, да? Ведь нужно же как-то наказывать хвастунишек, которые только и делают, что похваляются чужими секретами?
- Вот видишь, как некрасиво всё получается, - начал я объясняться с Аннушкой. - Сама нечестно поступила, а теперь плачешь… Что же, выходит, я ещё и виноват?
- Ты очень жестокий человек, Володя, - грустно сказала Аннушка. - Очень, очень жестокий.
Откуда ты это взяла? - удивился я.
- Потому что я не имею никакого права выдавать тебе наши секреты. А ты бы мог сказать, куда вы идёте, но нарочно не сказал.
- Я не сказал об этом только потому, что хотел наказать тебя за хвастовство, понимаешь ты или нет?
Будто и не слышала Аннушка этих слов.
- А кто мне когда-то обещал, что покажет камыши, а? - еле сдерживая слёзы, спросила она.
- Ну, я обещал…
- А кто не выполняет своих обещаний? Кто меня целыми днями взаперти держит, тоже не знаешь?
- Как это взаперти? - Я даже растерялся, потому что это было неправдой. - А кто тебя на речку водил купаться и сколько раз, не помнишь?
- А на болото не повёл!
- Ежиков каждый день перед сном ищем?
- А на болоте не были! Не были, не были!
- А сколько раз были в лесу, забыла?
- А на болоте ни разу не были! Где я теперь черепаху увижу, а? Жестокий ты человек, жестокий!
- Да успокойся же, Аннушка… - И зачем я взялся за её воспитание? - Ещё будет у нас с тобой время и на черепаху посмотреть, и на лягушек твоих…
- Нет, не успеем! - перебила меня Аннушка. - Других, может, и посмотрим, а этих нет- А этих я уже никогда, никогда не увижу! - И она вдруг горько-горько заплакала.
Наташа, которая всё время внимательно прислушивалась к нашему разговору, удивлённо взглянула на неё, потом на меня, будто спросила: зачем же ты так обидел Аннушку? Потом губы у неё горестно вздрогнули, и она вдруг заревела ещё громче Аннушки.
Ну что мне делать с этим невыносимым народом? Хоть сам реви вместе с ними!
- А ну, плаксы, марш из комнаты! - возмутился я. - Нечего здесь сырость разводить! Идите куда хотите и плачьте сколько вам угодно! А то завели привычку мешать занятому человеку!
Конечно, это было жестоко, но иначе я не мог. Уступишь раз, а потом они сядут тебе на шею. А я же не вол и не верблюд…
Когда они вышли, я снова сел за стол и обложился книгами. Но какая может быть работа после всего того, что здесь случилось?
Аннушка исчезла
За обеденный стол мы сели втроём.
- А где же Аннушка? - спросил я у Наташи.
- Мы сначала плакали в малине, - беззаботно ответила она, склонившись над тарелкой. - Потом я ушла плакать на вишню, а Аннушка осталась.
Мама укоризненно посмотрела на меня.
- Наверное, обидел ты её чем-нибудь? - спросила она.
- Повздорили мы немного, - виновато признался я.
- Высечь бы тебя, да некому, - вздохнула мама.
Пожалуй, следовало бы…
Я вылез из-за стола и пошёл в малинник.
- Аннушка!
Молчание. Наверное, сидит где-то в кустах и обижается.
- Ну, подулась - и хватит, - примирительна сказал я. - Пошли обедать!
Молчание.
Пришлось мне облазить всю малину.
Потом я искал Аннушку в сарае, на чердаке, в кукурузе, в школе… Осталась, наконец, одна надежда на Колю. Хорошо, что хоть он дома оказался.
- Ты Аннушку не видел?
- Видел. - Коля что-то выпиливал лобзиком. - Она попросила денег из моей копилки. - Он критическим взглядом оглядел свою работу. - Сказала, что скоро пришлёт. Только они мне совсем не нужны.
"Зачем ей деньги? - подумал я. - Наверное, не хочет со мной обедать, пошла в столовую…"
- Тебе, Коля, вот какое задание, - говорю ему. - Разыщи, пожалуйста, Аннушку и скажи ей, что хватит, мол, обижаться, пусть домой идёт. Понял?
Коля кивнул головой и стал быстро собираться.
Маме я решил ничего не рассказывать. Она у меня болезненная. Чуть разволнуется - и сразу же ложится в постель. А чтобы она не беспокоилась об Аннушке, я ей соврал, что она с Колей уже пообедала и сейчас купается.
И вдруг я вспомнил, что у Аннушки тоже есть своя копилка. Я ворвался в её комнату. Посмотрел на столик, копилки не было. А ведь там лежало около восьми рублей, я это точно помню. Да Колины десять. Зачем ей столько денег сразу?
Но тут я увидел, что не хватает также многих Аннушкиных вещей.
И мне сразу стало всё понятно.
Я быстро написал маме записку, чтобы она нас скоро не ждала, потому что у нас с Аннушкой есть одно очень весёлое дело. Потом оделся и тихонько, чтобы никто не заметил, выскочил из дому.
На автобусной станции, куда я, запыхавшись, прибежал, уже ходил перепуганный Коля. Он сказал, что Аннушку здесь недавно видели, а уехала она или куда-то ушла, никто не знает.
- Передай моей маме, что мы с Аннушкой уехали в город, - попросил я. - Только так, чтобы она не очень волновалась. Понял?
Коля кивнул головой. Он всё понимал. Немного погодя он с грустью спросил:
- А она навсегда уехала, да?
- Думаю, что нет, - ответил я. - Если не сегодня, то через день-два мы обязательно вернёмся.
До следующего рейса оставался целый час. Значит, я опаздываю на каких-то три часа, не меньше. Из города до Москвы можно добраться только поездом или самолётом. Но поезд уходил только ночью, а на самолёт я всё равно не успевал. Хорошо, если бы и Аннушка не успела! А впрочем, кто её пустит в самолёт - маленькую девочку без документов и сопровождающих?
Когда я приехал в город, было уже совсем темно. Первым делом я подался на железнодорожный вокзал. Там я спросил дежурного милиционера, не видел ли он девочки лет десяти, с подстриженными каштановыми волосами, в белых лакированных сандаликах.
- А во что она одета? - спросил милиционер.
- Или в сарафанчик, зелёный такой с красными цветами, или в белое платьице в синюю полоску, - подумав, ответил я. - Она, понимаете, решила одна уехать в Москву.
- Ай-я-яй, - сказал милиционер. - Нет, такой девочки я не видел… Но вы не волнуйтесь, - добавил он, с состраданием глядя на меня. - Если она здесь, то через две минуты я вам её доставлю. Живую и невредимую.
И, козырнув, он исчез.
Возвратился милиционер не через две минуты, а через долгие полчаса. Ещё издали смущённо развёл руками.
- Да не волнуйтесь вы, - ещё раз ободрил он. - Найдётся ваша девочка… А она в нашем городе впервые?
- Нет, мы с ней были здесь однажды, - сказал я. - Когда ехали из Москвы в деревню.
- А на каком транспорте вы добирались? - поинтересовался милиционер.
"Какое это имеет значение?"- подумал я, но ответил:
- Самолётом до Киева, потом на "Ракете"…
- Почему же вы не сказали раньше? - Милиционер даже присвистнул. И сразу же замолк, украдкой оглянувшись: милиционерам строго-настрого запрещалось свистеть на посту. - Так вы же её совсем не там ищете! - весело сказал он; - Её нужно искать только на речном вокзале, и больше нигде! А если бы вы ехали поездом - то только здесь, и больше нигде! Уж поверьте моему опыту.
Заметив мою нерешительность, он добавил:
- Езжайте, не бойтесь. Если она только здесь появится, до вашего прихода не уйдёт никуда! - И он снова откозырял.
Но я сначала заглянул в аэропорт. И, как оказалось, совершенно напрасно.
В - здании речного вокзала уже выключили внутренний свет. У причала покачивалась на ленивой волне какая-то "Ракета". Чуть поодаль танцевало несколько простых катеров. И нигде - ни души.
В зале ожидания было сонно и сумрачно. Старенькая уборщица неспешно возила туда-сюда мокрой тряпкой, наброшенной на швабру. Редкие пассажиры, ожидая послед, них рейсов, сладко зевали в удобных кожаных креслах. Над спинками виднелись лысины, шляпы, цветастые деревенские платки. И ни одной детской головки.
Я медленно проходил вдоль рядов, чувствуя, как с каждым шагом куда-то уходят мои силы. Ну что я теперь скажу Аннушкиной маме? И где её искать дальше, маленькую девочку, в незнакомом ночном городе?
Последний ряд - никого нет…
Вот и всё. Впереди - тусклая тёмно-зелёная стена с чёрной мрачной нишей. А в нише неясно желтеет деревянная скамейка, и на ней, положив под голову небольшой узелок, спит девочка в белом с синими полосами платьице…
Еще один серьезный разговор
- А кто тебя научил спать в сандаликах? - спокойно спросил я, хотя мне хотелось танцевать от радости.
- Это ты, Володя? - сонно улыбнулась Аннушка, пытаясь открыть·глаза. - А мне такое приснилось… - И она осеклась.
- Нет, Аннушка, ничего, тебе не приснилось. Всё так и есть. Вон уже и уборщица, пошаркивая шваброй, приближается к нам. Нужно подниматься.
Мы вышли на привокзальную площадь. Подул свежий речной воздух, и Аннушка поёжилась от холода. Я прощупал узелок с ее вещами.
- У тебя что-нибудь тёплое есть?
Она виновато промолчала.
Я набросил ей на плечи свой плащ, и она, закутавшись в него, как маленький зарёванный принц, терпеливо ждала, пока я ловил редкое в этих местах такси. Через несколько минут мы уже ехали домой.
Машина, выхватывая фарами из полумрака то несколько фигур, то перебегающую через дорогу собаку, быстро въехала на широкий и длинный мост, переброшенный через Днепр. По обе стороны от нас пролетали во тьму красные сигнальные буйки, медленно удалялись ярко освещённые теплоходы. Потом мы обогнали медленно ползущий московский поезд и со всего размаха врезались в плотную завесу лесного тумана. Машина, подпрыгивая на выбоинах, замедлила свой бег, и нас начало покачивать, как на медленных морских волнах. Аннушка начала помаленьку приваливаться к моему плечу. "Заснула, видно, бедняжка", - подумал я и, чтобы ей было удобнее, подставил под голову свою руку. Аннушка зашевелилась, поудобнее устраиваясь, и неожиданно спросила сонным голосом:
- Ты почему меня не пожалеешь?
Глупенький человечек, если бы ты только знала, как я стараюсь удержать себя от этого.
- А как ты думаешь, стоит ли тебя жалеть за все, что ты сегодня сделала? - спросил я.
- И всё же пожалей, пожалуйста… Как моя мама. Она взяла мою ладонь и провела по своей головке. Если бы ты только знал, как мне было страшно… Тогда бы ты совсем, совсем не ругал меня…
- И мне было очень страшно. За тебя, - сказал я. - А ещё знаешь как мне было обидно?
- Почему обидно? - спросила Аннушка и ещё раз пожалела себя моей ладонью.
- Я тебе потом всё объясню, - сказал я. - Но сначала скажи мне, почему это ты собиралась уехать?
- Ты же сам, наверное, догадался, - ответила Аннушка и, немного помолчав, добавила: - За то, что ты не взял меня с собой… А потом, за то, что выгнал меня из своей комнаты. А ведь у меня никого, кроме тебя, здесь нет!
- Я понимаю, - согласился я. - Прости, пожалуйста.
- А я тебя уже давно простила, как только села в автобус… Дай, пожалуйста, платочек.
Она принялась вытирать лицо и нос.
- А ты за что на меня обиделся?
Сейчас, когда всё уже осталось позади и нас ждала тёплая уютная постель, её, наверное, всё больше интересовало то, как я волновался, как бегал, разыскивая её, по всему селу. И чем больше я бы волновался и бегал, тем приятнее было бы ей.
- Мне было обидно знаешь за что? - сказал я. - За то, что ты совсем не уважаешь меня…
- Что ты, Володя! - воскликнула Аннушка. - Я тебя очень, очень…
Но я перебил её:
- Если бы уважала, то написала хотя бы записку: "Володя, я обиделась на тебя, хочу уехать домой". А так - очень уж не по-товарищески поступила, очень. - Я немного помолчал. - А знаешь, как мы все волновались? Я просто места не находил себе! И если бы не догадался, что ты уехала, если бы Коля не узнал, что ты приходила на автобусную станцию…
- А Коля тоже меня разыскивал? - оживилась Аннушка.
- Ещё как… Так вот, если бы я не догадался, что ты уехала, я бы всех поднял на ноги и мы искали бы тебя в лесу, в степи, на реке, на дне пруда…
- Ой, не надо! - вздрогнула Аннушка.
- Хорошо, о дне не буду, - согласился я. - А вот когда ты собиралась уезжать, знала ли о том, что тебя в самолёт просто-напросто не пустят?
- Почему не пустили бы? - не согласилась Аннушка. - Я бы купила билет, деньги же у меня есть.
- А знаешь ли ты о том, что детям никто не имеет права продавать билеты на самолёт?
- Не знала, - призналась Аннушка.
- Ну вот… Допустим даже; что тебе удалось доехать до Москвы. Приходишь домой, а дверь заперта. Тебя ведь там никто не ожидал, правда?
Аннушка промолчала.
- Вот и сидела бы под дверью день, ночь… В одном платьице. А ночи, хоть и лето сейчас, но всё же холодные. И сидела бы ты одинокая и голодная, как потерявшийся котёнок.
- Ну что вы всё пугаете девочку! - не выдержал водитель. Он, оказывается, прислушивался к нашему разговору. - Переночевала бы у соседей, люди же наши все, советские!
- Конечно, можно, - согласился я. - Это не хитрая штука - переночевать у соседей неделю-вторую. Но как ты думаешь, Аннушка, мама очень обрадовалась бы, узнав, как ты поступила?
- Поругала бы, - созналась Аннушка. - А может, и отшлёпала бы немного…
Водитель засмеялся. А я вот что придумал:
- Ну, если совсем немного, тогда попросим водителя сейчас же остановить такси…
- Сделано, - сказал водитель. Он приглушил мотор и повернул к нам весёлое лицо.
- выйду из машины, здесь осталось совсем немного, и попрошу его, чтобы он доставил тебя назад и даже усадил в самолёт. Я, конечно, против этого, но если уж тебе хочется так уехать…
- Нет, не хочу! - Аннушка испуганно вцепилась в мой рукав.
Такси мы остановили, немного не доехав до дома. Нужно было ещё договориться о том, что мы скажем маме.
Возле калитки что-то темнело. Я зажёг спичку. Прислонившись спиной к защёлкнутой дверце, крепко спал воробышек Коля.
Мы стоим в углу
Аннушка стояла в углу до обеда, а я - до вечера.
- Ах, если бы ты был маленьким! - с сожалением сказала мама, показывая мне ремень.
Хороший ремень, старый, из сыромятной кожи. Я его ещё с детства помню.
Как хорошо быть взрослым!