Таких больших кувшинов ещё не находили археологи России. Были чаши, вазы, ковши, блюда. Такой сосуд - впервые. Понимаете ли вы, что это значит в науке - впервые? Вокруг счастливой находки заседала целая научная комиссия. Что могли хранить в этом кувшине? Вино? Сделали расчёты. Давление жидкости на стенки кувшина было бы таким большим, что стенки бы не выдержали. Значит, не вино, не мёд. Что же? И тогда учёные догадались: это не кувшин, а погреб! И хранили в нём крупу или муку. А зачем, по-вашему, была нужна тяжёлая крышка - каменный жёрнов?
- Чтобы мыши не залезли, - догадался Пучков.
- Молодец. И вот, представьте себе, выкопали люди много веков назад яму точно по форме кувшина, он плотно сел в яму, его глиняные стенки хорошо прилегли к стенкам ямы. Так увеличили прочность кувшина.
Дальше учёные всё знали. Погреб принадлежал кому-то из жителей села Семчинского, оно находилось там, где кончается Остоженка и начинается Крымская площадь. И возраст этого кувшина легко подсчитали - пятьсот лет.
- А где он сейчас? - спросил Мишка.
- В музее. Если бы вы видели, с какими предосторожностями мы его везли! Машину набили сеном, она ехала тихо-тихо. А я страшно волновался - вдруг разобьётся наш кувшин-погреб? Глина - материал хрупкий, а пятьсот лет - возраст нешуточный.
До самого вечера мы сидели у старого историка. Когда собрались уходить, Мишка спросил:
- А вы про каждую улицу Москвы знаете? Про каждую-каждую?
- Не про каждую. Археологи специально изучают историю трассы метростроя.
- А вы все эти книги прочли? - спросила Катя и показала на высокие шкафы. Там, за стеклом, темнели толстые тома.
- Все. А вы знаете, чем отличается любопытство от любознательности?
- Не знаю, - сказали Таня, Леденчик, Борис.
Историк немного подумал:
- И я не знаю.
Мартын и марчеванка
Мишка любит приходить в школу вечером. Ушли ребята, которые учатся во второй смене. Школа пустая, она кажется просторной, странной.
Истопница тётя Нюра звенит ключами.
- Чего прибёг? Дня мало?
- Тетрадь в шкафу забыл, - объясняет Мишка. - Пришёл домой, хотел записать исторические факты. Смотрю, а тетрадки нет.
- Ну, беги, записывай свои факты. Только ноги вытри. Полы, видишь, чистые. Дня им мало. Что за дети пошли - больно умные, развитие имеют, не то что раньше. Исторические факты - подумать только!
Мишка сидит за своей партой и пишет:
"Остоженка называется Остоженкой потому, что там были луга и стога. Остожье. В конюшнях работали конюхи, шорники. Были специальные повара, которые варили лошадям обеды…"
Вот шестая тетрадка. Толстая, приятно тяжёлая. Скоро и она будет исписана до конца.
Мишка листает страницы.
"Папа сказал, если щель в тоннеле нельзя заделать цементом, её заливают жидким стеклом. Почти по всей трассе закончены бетонные работы. Осталась облицовка - мрамор, гранит". Это, конечно, Катя. А дальше - Борис:
"С Украины приехали старики мраморщики. Я сам видел одного. У него усы висят и загорелая голова совсем без волос. Он сказал, что мраморщики умеют шлифовать мрамор, он получается гладкий, как стекло, а на нём самый прекрасный узор. В метро будут мраморные стены и колонны из мрамора. Интересно, какой он, мрамор".
"Это я, Таня Амелькина, услышала про Джорджа Моргана по радио. Я сама разыскала его. Джордж Морган - американский инженер. На нашем метро он считается консультантом. Он работал в разных странах - в Америке, в Канаде, в Японии. Он сказал так: "Обо мне ходит легенда, что я придираюсь. Да, люблю, чтобы всё было проверено. Считаю, что техника не держится на случайностях. Я начал свою работу в Москве с того, что отклонил одиннадцать проектов. Конечно, особой симпатии это не вызывает. "Морган капризничает, Морган не даёт житья. Всё ему не так". А я не обращал внимания на эту легенду обо мне. Пришёл приемлемый проект - принял.
Необдуманных шагов не терплю.
Работа на Метрострое очень интересна. Если бы мне стало неинтересно, я бы немедленно уехал. Такая у меня судьба. Я инженер-путешественник".
"Ольге Устиновой в детстве мать запрещала вступать в пионеры. Потому что мать была в религиозной секте. А Оля всё равно записалась в отряд. Мать её била. Оля подросла и уехала в Москву. Выучилась на слесаря, пошла работать на метро. В тридцать третьем году для работы на метро мобилизовали десять тысяч комсомольцев, их назвали десятитысячниками. Устинова тоже десятитысячница. Тогда ещё девушек на метро было мало. Бригадир сказал: "Как мне работать с такой бригадой - одни девчонки!" Они на него как завизжат, ногами затопали. Сразу испугался и замолчал. А работали хорошо. Все двенадцать девушек стали ударницами. И теперь бригадир не хочет в другую бригаду. Вот что значит - девчонки. Таня Амелькина".
А это опять пишет Борис с чужого двора:
"Фамилия проходчика Холод, но он хороший. И очень смешно рассказывает, я прямо обхохотался. Я записываю его рассказ.
"Приехал из Донбасса, думал, много они в своей Москве понимают в горном деле. Вот я знаю горное дело, потому что я шахтёр. Влез в шахту, сразу вижу - не похоже. Даже названия непривычные. Мартын, Марчеванка. Думаю: что это? Спрашивать позорно, всем говорил - опытный проходчик. Потом осмотрелся, огляделся, разобрался. Думал, Мартын - это имя мастера или бригадира. А Марчеванка кто же? Девушка какая-нибудь. Прислушиваюсь. Одну зовут Дуся, другую Зина. Есть Полина. А Марчеванки нет. И бригадир не Мартын, а дядя Коля. Ладно, гордый, спрашивать не хочу. Знаешь, что оказалось? Марчеванка - доска, она поддерживает породу. А мартын - та же кувалда, в мартыне пуда три.
В шахтах Донбасса мы за креплениями не так уж смотрели. Пускай заваливаются сколько хотят, мы уже прошли и уголь взяли. Над нами - степь донецкая. А здесь же совсем другое. Ты, как крот, под землёй, а над тобой люди, трамваи или дом стоит.
Однажды дом на Моховой, под которым мы шли, дал осадку. В одной комнате от толчка упали иконы со стены. Какая паника началась! Бежит старая женщина, кричит:
- Конец света! Иконы зря не упадут! Мы так и знали, что земля обвалится! Виданное ли дело - под землёй поезда пускать!
Меня послали жильцов успокаивать. Целый вечер я им разъяснял. И шутил, и серьёзно говорил. Кое-как успокоились люди. А мы на неделю проходку прекратили, укрепили фундамент их дома. Только тогда пошли дальше".
И опять Танины красивые буквы:
"Асе Ефремовой дома сказали:
- Не пойдёшь на метро. Ищи работу на земле.
Её мама тоже говорила:
- Ерунда. Обвалится.
Тогда многие люди не верили в метро.
Потом видит Асина мама - не обваливается, скоро уже готово. Стала радоваться, что её дочь - знатная бетонщица.
Когда они одни дома, она всё-таки Асю ругает. Не послушалась мать, своенравная. А когда заходит кто-нибудь посторонний, она гордится, что у неё такая дочь, и всем показывает значок ударника".
А вот Пучков. Мишка вчера видел, как в школьной библиотеке Пучков листал подшивку "Пионерской правды" и что-то выписывал. Мишка не стал к Пучкову подходить. Очень ему нужно подходить.
"Было мало мраморщиков - всего восемь стариков. Раньше они отделывали мрамором особняки богачей. Молодых метростроевцев прикрепили к ним учиться мраморному делу. Старики важные, говорят:
- В один год не научишься. Мы долго учились, и вам придётся долго учиться.
А молодые неумелые, но поворотливые. Старики дыры в мраморной плите пробивают вручную, а ученики поставили электродрель. Старики крутят крючья вручную, а молодые приспособили тиски.
Понравились молодые ребята этим старикам, видят, что голова у них работает. Стали учить от души.
Папа говорит, что мраморщиками стали те, кто раньше был проходчиком, потом крепильщиком, потом - бетонщиком. А когда метро стали нужны мраморщики, они стали учиться на мраморщиков".
"Стих.
Кто там беспокоится, что метро обвалится?
Могут успокоиться! Вовсе не обвалится!
Будем все кататься, взрослые и дети!
Наше лучшее метро, лучше всех на свете!"
В стихотворении Леденчика на этот раз было много восклицательных знаков. И пускай это были не очень хорошие стихи, Мишке понравилось, что они весёлые и боевые.
Вечное перо
Мишка пишет свою страницу про историю московских улиц.
"В Охотном ряду торговали разными съестными припасами: мясом, рыбой, мёдом.
Крымская площадь. Там проезжали посланники крымского хана".
Чьи-то лёгкие шаги слышит Мишка. Дверь открывается, в класс входит Таня Амелькина. Может быть, ему это снится? Разве так может быть? Вечер, синие окна, от печки в углу идёт тепло. На улице, где-то далеко, звонкий голос кричит:
- Воображала, хвост поджала!
А в класс входит сама Таня Амелькина.
- Что ты, Мишка, на меня смотришь, как будто с неба свалился?
- Это ты с неба свалилась, - отвечает Мишка.
Таня смеётся, и Мишка смеётся. И вдруг Мишка перестаёт чувствовать себя неловким и глупым. Раньше он при Тане всегда становился глупым и неловким. А сейчас он почему-то знает, что всё, что он скажет, будет к месту. Всё, что сделает, будет хорошо. Такой уж он человек складный, этот Мишка.
- Ой, как ты много написал! - говорит Таня и садится рядом. - Ты, Мишка, молодец. Но и я тоже много написала. И про Асю, знатную бетонщицу. А ещё про инженера из Америки. У него, Мишка, есть вечное перо. Я сама видела, честное слово.
- Подумаешь, какое дело, - отвечает Мишка. - У Мельниченко тоже есть вечное перо. И я, когда вырасту, себе обязательно куплю вечное перо. И тебе тоже, если ты захочешь.
- Купи, - тихо говорит Таня. Ресницы у неё дрожат, как крылья чёрной бархатной бабочки.
Истопница тётя Нюра входит в класс и начинает ругаться:
- Сидят, как два голубя сизых! Дня им мало.
Какая она славная, тётя Нюра: толстая, нос картошкой и голос зычный.
- Домой, домой! Полуночники. Исторические факты небось давно записали. Домой!
Они идут по переулку. Снег не скрипит от шагов, мороза нет и, наверное, больше не будет. Мишка опять где-то потерял варежки, а рукам тепло. Скоро весна. Пахнет рекой. На низкой крыше висят бахромой сосульки. Мишка сшибает их ребром ладони - и хрустальные осколки сыплются к Таниным ногам в чёрных тупоносых ботиках.
- Если Пучков увидит нас вместе, он тебя совсем задразнит, - говорит Таня.
Пучков? Погодите, кто такой Пучков? Ах, Пучков. Этот несчастный Сашка Пучков. С ним, беднягой, Таня Амелькина не сидела сегодня в пустом классе, не с ним она листала общую тетрадь. И не с ним рядом идёт по сонному переулку.
- Пускай дразнит, - говорит Мишка. А сам думает: "Пускай даже лупит сколько хочет. Всё равно не страшно".
Бумажный мячик на резинке
В наш двор пришёл китаец.
Несколько дней назад приходил стекольщик с большим плоским ящиком. Стекло блестело, а стекольщик кричал на весь двор:
- Кому вставлять стёкла? Кому стёкла вставлять?
Ещё приходил старьёвщик - старик с серой бородой. Он тоже кричал, только слова были другие: "Старьё берём!"
Мы так и звали его: "Старьёберём".
Бывал в нашем дворе низенький весёлый точильщик: "Точить ножи-ножницы, бритвы править!"
Но лучше всех был, конечно, китаец.
У китайца маленькое жёлтое лицо, синие штаны и широкая синяя рубаха без ремня.
Вот он встал посреди двора и закричал высоким резким голосом:
- Бутылки берём!
Потом помолчал немного, хитро посмотрел на нас и крикнул вверх, в небо:
- Игрушки даём!
Он мог и не кричать. Мы и так знали, что у него в мешке разрисованные, лакированные, самые красивые на свете игрушки. И любую игрушку можно получить бесплатно, если сдать китайцу бутылку. "Бутылки берём! Игрушки даём!"
- У нас дома целых две бутылки, - сказал Сашка Пучков и побежал к себе на второй этаж.
Всё-таки плохо, когда папа совсем непьющий. Ну что у нас дома? Одна-единственная бутылка с постным маслом. Я и сейчас будто вижу эту бутылку - она гранёная, а вместо пробки - бумажка. Бутылка стояла в кухне на окне.
Китаец ждёт посреди двора, где мы всегда считаемся перед игрой. "Заяц белый, куда бегал?.." Он опустил серый мешок на землю у своих ног, он играет ярким, сверкающим мячиком.
Бумажный мячик, набитый опилками. Сказочное чудо, живое и разноцветное. Юркий живой бумажный мячик.
Китаец отбрасывает его далеко, как будто мячик ему не нужен, а мячик, как заколдованный, снова возвращается в маленькую жёлтую руку.
Все видят, что мячик на резинке, и всё равно это чудо: китаец его бросает, не глядя, куда попало, а мячик возвращается каждый раз на то же место: в маленькую сухую руку.
А в мешке столько всякой пёстрой красоты! И пахнет из мешка краской, клеем - новыми игрушками. Я наклоняюсь над открытым мешком. Зелёная жужжалка на тонкой палочке, похожей на карандаш. Крути её тихонько, а маленькая коробочка ходит вокруг палочки и громко жужжит, непонятно почему.
В картонном ящике - чёртик. Простой ящичек. А откроешь тугую крышку - чертёнок выскочит на тебя, как будто хочет напугать. Но он совсем не страшный, весёлые рожки и розовый язык на чёрной мордочке.
Если бы у меня был такой чёртик, я назвала бы его Славиком, он бы дружил с куклами Клавдей и Зоей.
Я несусь домой, вбегаю в кухню. В кухне пусто, погашены все примуса, соседи на работе, и мамы нет дома. Вот она, бутылка. Правда, в ней ещё много масла. Но это ничего. Масло можно вылить. Разве мама помнит, сколько у неё оставалось масла? Есть масло или нет масла - какие пустяки. Скорее, а то китаец уйдёт. Я слышу, как во дворе звенят бутылки. Пучков, наверное, уже выбирает игрушки. И вот заверещала пищалка: "Уйди, уйди, уйди".
Масло выливается в раковину. Медленно, тяжело льётся тонкая струйка.
Китаец всё ещё стоит посреди двора. Около него Мишка. А Пучков в стороне играет новым мячиком на тонкой резинке. И в это же время, раздув щёки, надувает резиновый шарик "уйди-уйди".
Я протягиваю бутылку китайцу. Он смотрит на меня своими узенькими глазами и говорит:
- От масла - нет. Мыть плохо, от масла не берём.
Я стою с бутылкой, она мутная и заткнута свёрнутой бумажкой. А бумажка пропиталась маслом.
Значит, он не даст мне чёртика в коробке, не будет у меня жужжалки. А мячик на резинке будет прыгать в руке у Сашки Пучкова.
Мишка стоит рядом со мной и молчит. А что он может сказать?
Вдруг китаец наклоняется над мешком.
- На! Будет другой раз - отдай бутылка. Чистый бутылка.
И он протягивает мне оранжевый мячик. Он глянцевый, тяжёлый, похожий на половинку апельсина.
Я держу мячик, а китаец улыбается и кивает:
- Играй. Ты маленькая детка.
- Меня скоро в школу запишут, - отвечаю я. Надеваю резинку на палец, и мячик отпрыгивает от меня далеко, почти до Пучкова. А потом возвращается в руку, легко бьёт по ладони и снова отскакивает.
Мишка смотрит на мячик.
- Прыгает, - говорит Мишка. - Крепкая резинка. Хороший мячик.
Китаец закидывает мешок на плечо и уходит со двора.
- Мишка, - говорю я, - я уже наигралась, бери этот мячик. Бери, Мишка, мне не жалко.
Но он не берёт. Он не отвечает мне и не смотрит в мою сторону. Мишка смотрит на ворота. Оттуда идёт Таня Амелькина, солнце горит у неё в волосах.
Я изо всех сил швыряю мячиком в забор. Мячик тупо стукается о доску, рвётся яркая глянцевая бумага, на землю сыплются опилки.
Я стараюсь не плакать, но мне очень хочется плакать. И всё-таки я не плачу. Пучков перестаёт играть и кричит:
- Рёва-корова! Турецкий барабан!
Странная женщина
Мишка идёт в редакцию и опять видит знакомую спину. Тот самый метростроевец! Шляпа с наушниками завязана на тесёмки, широко шагают огромные сапоги. Мишка не мог обознаться - это он. Надо догнать этого человека, и тогда всё выяснится: почему он входит в редакцию, а Мишка его там никогда не видит? Что находится за той дверью с пугающей надписью? Наконец, кто этот метростроевец, который каждый раз таинственно исчезает?
Мишка бежит за ним со всех ног, но метростроевец, как всегда, идёт быстро, широко шагают резиновые сапоги. Мишка не успевает догнать его.
- Дядя! Дядя же!
Дядя не оборачивается. Он подходит к редакции и быстро открывает дверь. Мишка врывается следом. Он уже знает, что произойдёт дальше: метростроевец исчезнет.
Будет сидеть Милочка-Матрёшка. За дымовой завесой будут переговариваться блондинка и брюнетка. Тихоталь с замотанной шарфом головой начнёт кричать в телефон. Мельниченко, наверное, за шкафом пишет передовую статью срочно в номер. А метростроевец куда-то денется, словно его и не было. Может быть, он входит в ту маленькую дверцу, куда нельзя входить под страхом смерти? Но ведь туда же нельзя входить! Под страхом смерти!
Мишка осматривается. Метростроевца нигде нет. Милочка говорит строго:
- Пришёл - входи. Дует.
Мишка, словно в тумане, видит Милочку-Матрёшку. Она сидит за своей машинкой - спина прямая, гордо вздёрнут подбородок, а глаза опущены на исписанную лиловыми буквами бумагу. Руки Милочки порхают над белыми клавишами.
Тихоталь, обвязанный клетчатым шарфом, кричит в телефон:
- Вагоны! Тонны! Тонны! Вагоны!
Мишка выпалил отчаянно:
- Он сюда вошёл! Я сам видел!
- Кто? - величественно спрашивает Милочка. - Мельниченко? Скоро будет, не кричи. Посиди и подожди, что кричишь?
Череп на маленькой дверце злобно скалится на Мишку. Он сел, отвернулся и решил дождаться Мельниченко во что бы то ни стало и обо всём его расспросить. Мишка вспомнил сказку "Синяя борода", там тоже была запретная дверь.
Он сидел и смотрел в окно. Струи воды бежали по окну, стекло казалось волнистым.
- Опять дождь, - сказал голос около Мишки.
Он обернулся и увидел странную женщину. К её платью со всех сторон были приколоты листки бумаги. Клочок на воротнике, несколько на рукавах, на груди и даже на плечах.