Ходорковский, Лебедев, далее везде. Записки адвоката о деле ЮКОСа и не только о нем - Константин Ривкин 20 стр.


На "странности", происходившие на процессе и вокруг него, не могли не обратить внимания и наши иностранные гости. Единственный специалист, кому предоставили возможность полноценно выступить в Хамовническом суде, американец Вэсс Хон, определил свое пребывание в Москве как "пугающий опыт". По таинственным причинам доставка его багажа была задержана на два дня после прибытия. Он заметил, что уборщики в гостинице находились в его номере часами, в то время как сам он не мог туда попасть; за ним и общавшимися с ним адвокатами следили, где бы они ни находились.

Интересно, что сторонники всяческих гонений на адвокатов и радетели беспрестанного контроля за работой профессиональных защитников даже для явно незаконной деятельности систематически пытаются найти какие-либо псевдоправовые обоснования.

Вспоминаю, как в свое время, ничуть не кривя душой, я в качестве соавтора не единожды издававшегося и получившего положительные отзывы у практиков "Комментария к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации" написал: "Представляется, что из требования УПК о создании условий конфиденциальности переговоров обвиняемого со своим защитником (и. 9 ч. 4 ст. 47) вытекает запрет проводить оперативно-розыскные мероприятия технического и иного характера в целях получения информации о содержании таких контактов". Однако нашелся научный работник, ранее трудившийся в органах прокуратуры, который, оппонируя, утверждает иное: субъекты расследования вправе назначать и проводить оперативно-розыскные мероприятия в отношении адвоката и его подзащитного, в том числе и во время их конфиденциальных свиданий. При этом его изобретательности в части приводимых доводов могут позавидовать многие представители адвокатской профессии. Так, из положения закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений" о запрете для сотрудников места содержания под стражей слышать беседу заключенного с адвокатом делается парадоксальный вывод: "Запрещено именно этим сотрудникам, но не всем субъектам оперативно-розыскной деятельности"! Еще одним откровением является утверждение, касающееся неофициальных бесед с лицами, заключенными под стражу: "…оперативные работники и другие должностные лица стороны обвинения вправе не только проводить подобные беседы в пределах своей компетенции, но и из тактических соображений, в случае необходимости, не допускать к их участию защитника".

Не могу удержаться, чтобы не привести несколько случаев подобных "бесед", проводившихся с фигурантами "дела ЮКОСа", при этом оговорившись, что далеко не всегда они протекают в условиях следственного изолятора, что, впрочем, никак не мешает осуществлению замыслов организаторов таких контактов.

14 июля 2003 года во время содержания в камере СИЗО ФСБ "Лефортово" сотрудник службы безопасности ЮКОСа Алексей Пичугин был выдан двум неизвестным лицам, предположительно сотрудникам ФСБ. Они в кабинете для допросов сделали Пичугину инъекцию неизвестного вещества, а затем "допрашивали" его – находящегося в забытьи – в течение шести часов. После "допроса" здоровье Пичугина резко ухудшилось. По сведениям его адвокатов, таким способом было введено вещество, известное специалистам как "сыворотка правды".

Бывает, что беседы протекают и следующим образом: "Козловский постоянно ходил по комнате, то приближаясь ко мне, то отдаляясь, при этом резко жестикулируя руками, он говорил, что все равно я подпишу нужные ему показания, потому что и не таких, как я, обламывали. Я не выдержал и сказал ему, что при первой возможности расскажу обо всем через своего адвоката журналистам. Тут Козловский буквально взбесился и закричал, что я неблагодарная скотина, не понимающая хорошего отношения. Неожиданно я получил сильный удар в лицо, было ощущение яркой вспышки перед глазами, после чего мое восприятие действительности стало расплывчатым, я потерял сознание, что происходило со мной дальше, я не знаю. Вследствие тяжелейших травм головного мозга мне очень сложно восстанавливать обстоятельства избиения и пыток". Это только небольшой фрагмент заявления о преступлении, составленного уже упоминавшимся Вальдесом-Гарсией и озвученного на заседании Хамовнического суда в апреле 2009 года.

Впрочем, порой удается проводить "беседы" и без рукоприкладства, хотя противозаконность и цинизм действий инициаторов не вызывают ни малейших сомнений. Выступая в Верховном суде РФ, Василий Алексанян поведал членам судебной коллегии, что 28 декабря 2006 года его под предлогом ознакомления с какими-то материалами вывезли в здание Генпрокуратуры. Там следователь Салават Каримов, оставшись наедине с Алексаняном, предложил тому сделку: "Руководство Генеральной прокуратуры понимает, что вам необходимо лечиться, может быть, даже не в России, у вас тяжелая ситуация… Нам необходимы ваши показания, потому что мы не можем подтвердить те обвинения, которые мы выдвигаем против Ходорковского и Лебедева. Если вы дадите показания, устраивающие следствие, то мы вас выпустим".

Надо ли говорить, что во всех приведенных случаях защитники не были допущены к таким беседам конечно же "по тактическим соображениям".

Не менее парадоксально, что такого рода теоретики, ничуть не смущаясь, подводят лженаучную и абсолютно нелегитимную базу под проведение оперативных мероприятий в отношении участников судебных разбирательств, не делая исключений и для защитников, права которых, как было показано выше, охраняются федеральным законом.

Государственные обвинители на одном из судебных процессов, рассматривавшихся в мае 2011 года в Астраханском областном суде, дошли до того, что прикрепили скотчем звукозаписывающие устройства под сиденьями 14 адвокатов. Защитники совершенно обоснованно сочли, что в отношении них незаконно проводились оперативно-розыскные мероприятия, и по этому поводу региональная адвокатская палата в установленном порядке обратилась с требованием о возбуждении уголовного дела. Ответ последовал из прокуратуры Астраханской области, и суть его сводилась к следующему. Вопрос об использовании государственными обвинителями звукозаписывающих устройств был решен судом положительно, о чем участников процесса поставили в известность. А размещение устройств ближе к месту расположения подсудимых осуществлено в связи с началом допроса с целью улучшения качества записи. При этом прокуратура сослалась еще и на то, что уголовно-процессуальным законом порядок и место установки звукозаписывающих устройств не регламентированы. Естественно поэтому, что при таком подходе в возбуждении уголовного дела было отказано. Но все же руководство надзорной структуры снизошло и пожурило своего сотрудника за "не вполне корректную тактику" поведения, поскольку средства аудиозаписи были установлены без ведома и согласия адвокатов и их доверителей.

О каком же равенстве сторон и реальной состязательности в суде можно говорить в подобных ситуациях? Тогда следует и адвокатам предоставить право с привлечением сотрудников частных детективных предприятий проводить оперативно-розыскные мероприятия. А вдруг гособвинитель или следователь задумают фальсифицировать доказательства или незаконно воздействовать на свидетеля? Говорят, что иногда такое бывает. И если уж зашла речь о соблюдении принципа равенства, пусть тогда оперативный сотрудник контролирует электронную переписку защитника, а тот будет читать распечатки телефонных переговоров следователя с прокурором!

В рассматриваемом контексте трудно удержаться, чтобы не ознакомить читателей с некоторыми разделами официальных "Рекомендаций по обеспечению адвокатской тайны и гарантий независимости адвоката при осуществлении адвокатами профессиональной деятельности", утвержденных решением Совета Федеральной палаты адвокатов РФ от 30 ноября 2009 года. Документ в качестве одного из приложений содержит "Рекомендуемые практические меры по защите информации, составляющей предмет адвокатской тайны": общаться с доверителем в помещениях, позволяющих сохранять конфиденциальность; в телефонных разговорах с доверителем не касаться вопросов, в которые не должны быть посвящены посторонние. В случае необходимости для защиты от прослушивания использовать разные SIM-карты или телефонные аппараты; при обсуждении особо важных дел выключать сотовый телефон и вынимать из него батарею питания. Уничтожать документы и информацию, в хранении которых нет необходимости (удалять файлы из компьютера, в том числе и из "корзины", уничтожать бумаги в специальном устройстве). Для защиты информации, содержащейся в компьютере адвоката, установить периодически изменяемые пароли и систематически тестировать компьютер на предмет выявления попыток незаконного проникновения. Особое внимание уделить локальной сети, а также получению и отправке информации через Интернет, то есть контролю за безопасностью электронной почты. Наиболее важную информацию хранить на сервере в зашифрованном виде. Принять меры к тому, чтобы исключить возможность доступа к содержимому компьютеров, на которых работают адвокаты, всех остальных лиц, при этом защита информации может быть обеспечена путем специальных шифровальных программ, например PGP.

Задумаемся на минуту над тем, что приведенные выше рекомендации и советы, более походящие на инструктаж разведчика, отправляемого в тыл коварного и опасного врага, даются профессиональным защитникам, конституционная значимость деятельности которых не вызывает никаких сомнений!

2005 года на заседание Высшей квалификационной коллегии судей РФ в качестве аргументов против рекомендации двух претендентов на должность заместителя председателя Арбитражного суда Костромской области. В итоге Г. была лишена статуса судьи.

О самых разных вариантах оперативного сопровождения судебных процессов можно судить по признаниям Юлии Сазоновой, экс-судьи, ранее работавшей секретарем в Мосгорсуде. Она рассказала, что во время рассмотрения кассационных жалоб стороны защиты по первому делу М. Ходорковского и П. Лебедева "во время слушаний были предприняты серьезные меры безопасности, была заглушена полностью мобильная связь, там постоянно работали сотрудники всяких спецслужб". Не менее любопытно и такое откровение: ""руководство" следило за ходом процесса через какую-то внутреннюю камеру. У меня на столе стоял телефон, который звонил не звуком, а лампочкой. И у меня была задача: если "руководство" понимает, что процесс идет как-то не так, то связь была через меня вот по этому телефону" ("Большой город", май 2012 г.).

Эти несколько коротких предложений свидетельствуют о как минимум двух важных вещах. Во-первых, никакой реальной самостоятельности и независимости у кассационной коллегии не было, поскольку ее текущие действия постоянно контролировались неким "руководством" при помощи технических средств, установленных, надо полагать, теми же спецслужбами. Во-вторых, нельзя исключать того, что и за хамовническим процессом было установлено подобное, ранее успешно апробированное, наблюдение. Не случайно некоторые посетители зала суда обращали внимание на возможную многоадресность висевших на стенах камер наблюдений, официально предназначавшихся для транслирования изображения в помещение для прессы, находившееся этажом ниже. А также выведение из того же зала на улицу явно избыточного количества проводов. По одной версии, такая спецоснащенность предназначалась для использования особой зрительницей, располагавшейся в своем служебном кабинете в здании Мосгорсуда на улице Богородский Вал и реально, в отличие от председательствовавшего, руководившей процессом. По другой, протяженность связи была более скромной – через Москва-реку в правительственный Белый дом.

Теперь следует поведать о том, что порой службы, обладающие оперативно-розыскными возможностями, переходят к откровенному запугиванию самих адвокатов.

Так это произошло в аэропорту Домодедово 4 февраля 2007 года, куда прибыли адвокаты Михаила Ходорковского и Платона Лебедева для вылета в Читу, чтобы приступить к участию в следственных действиях по второму делу в отношении наших подзащитных. Хорошо помню, что мы вчетвером (Юрий Шмидт, Евгений Бару, Леонид Сайкин и я) подошли к стойке регистрации, передали свои паспорта и билеты, и тут я обратил внимание на двух стоящих за спинами сотрудниц авиакомпании человек, на каждом из которых была форма капитана милиции. Они внезапно проявили интерес именно к нашим документам, забрали их с места регистрации, подозвали двух вооруженных автоматами сержантов и без объяснения причин предложили нам проследовать в отделение милиции аэропорта.

Грешным делом, я решил, что это простая формальность, которая закончится, как только мы предъявим вместе со своими удостоверениями официальный вызов следователя Генеральной прокуратуры на следственные действия в Читу. Я ошибся, а ценой этой ошибки, помимо потраченного времени и сил, было еще и нервное потрясение жены, имеющей обыкновение провожать меня едва ли не во все дальние поездки. Как я потом догадался, ориентировка была дана на четырех мужчин и одну женщину, но, поскольку наша коллега Каринна Москаленко по свойственной ей привычке опаздывала, произошло следующее. Один из автоматчиков спросил у моей жены: "А вы тоже с ними?", и когда она, по простоте душевной, честно ответила "да", забрал у нее паспорт и велел также двигаться в направлении отделения. Где ей через некоторое время из-за духоты и довольно напряженной обстановки стало плохо, и пришлось вызывать врача.

В отделении нас продержали свыше часа, причем длительное время мы никак не могли добиться ни от кого, чего же от нас хотят. Вылет в Читу оказался под угрозой. Наконец, один из капитанов сообщил, что нас забрали, поскольку имеется намерение подвергнуть личному досмотру. Наши ссылки на адвокатский статус и охраняемую законом адвокатскую тайну никакого результата не имели. Было понятно, что помимо цели устрашения организаторы этого мероприятия намерены взглянуть на документы, заготовленные для встречи с подзащитными. Поэтому нашим узурпаторам был заявлен категорический отказ с требованием провести досмотр в общем порядке, как это делается со всеми пассажирами в предназначенной для этого зоне аэропорта.

В итоге нас под усиленной охраной, во главе которой появился человек в звании полковника милиции, провели в общий зал и под запись на видеокамеру осуществили некоторое подобие досмотра, в том числе и путем просматривания имеющихся у нас документов по делу. Правда, те материалы, которые мы готовили исключительно для конфиденциального обсуждения с клиентами, удалось, по счастью, пронести беспрепятственно.

В связи с этим скандалом я сделал два интересных наблюдения, имеющих самое непосредственное отношение к рассматриваемой теме.

Во-первых, еще у стоек регистрации мне бросилась в глаза выглядящая как новенькая капитанская форма обоих сотрудников. После нашего задержания сомнения в ведомственной принадлежности этих "капитанов" усилились, когда после того, как я потребовал предъявить документы, один из них представил мне удостоверение оперуполномоченного оперативно-разыскного бюро Управления внутренних дел на транспорте. Носившему долгие годы милицейские погоны человеку хорошо известно, как одевается на службе настоящий оперативник и как он не любит облачаться в форменную одежду, которая, кстати, при специфике его работы только мешает. Ну а уж совсем мои сомнения рассеялись после того, как вскоре я прочитал в газете, что в аэропорту Шереметьево был не допущен на рейс по причине сомнения в подлинности его авиабилетов Гарри Каспаров, собиравшийся вылететь в Санкт-Петербург на проводимое правозащитниками мероприятие. И бдительность в этом случае проявил тот самый "капитан милиции" по фамилии, помнится, Адамов, предъявлявший мне в Домодедове свое удостоверение. Бывают же такие совпадения!

А второе наблюдение связано с концовкой этой некрасивой истории. Когда мы, вместе с примкнувшей к нам Каринной Москаленко, поднялись по трапу задержанного с вылетом самолета, оказалось, что в том же направлении на нем летят и следователи по нашему делу. Только их было примерно половина в той группе, которая вместе со знакомыми нам лицами занимала часть самолета. Нетрудно было догадаться, что остальные – это те самые "специально обученные люди", кому поручено на месте заниматься оперативным сопровождением расследования.

Остается, наверное, только добавить, что этот случай получил широкую огласку. О нем было сразу же доложено Элле Памфиловой, в то время являвшейся главой Совета при президенте по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека. Очень оперативно среагировала пресса. А вскоре свое заявление сделала Международная комиссия юристов (МКЮ). Генеральный секретарь МКЮ Николас Хоуэн назвал действия российских правоохранительных органов в отношении адвокатов Ходорковского и Лебедева неприемлемыми и нарушающими Европейскую конвенцию по правам человека и Основные положения ООН о роли адвокатов. "На правительствах лежит обязанность обеспечивать адвокатам возможность исполнять все их профессиональные обязанности без препятствий и запугивания, включая возможность свободно передвигаться, чтобы консультировать своего клиента", – было отмечено в заявлении.

Назад Дальше