Москва, 1944 год
А Вольф Мессинг в это время выступал в заводском цехе. Молчали ряды станков, и между рядами толпились рабочие и работницы, в промасленных телогрейках и брезентовых куртках. Головы женщин повязаны платками, видны только их лица, глубоко запавшие глаза, худые, провалившиеся щеки. Рядом со станками – раскладушки, иногда людям приходилось спать после смены прямо здесь, не уходя из цеха.
Мессинг стоял на невысоком помосте вместе с заводским начальством, тремя мужчинами в полувоенных френчах и фуражках. Они держались чуть в сторонке, а Мессинг, выступив вперед, разговаривал с рабочими, вертя головой во все стороны, потому что слушатели окружили его плотной стеной. Вот он сказал какую-то фразу, и все рассмеялись, захлопали. Потом на помост взобрался шустрый подросток лет четырнадцати, тощенький, лопоухий, с худым личиком и большущими шустрыми глазенками. На нем была телогрейка, явно с чужого плеча, и большие, не по размеру, растоптанные сапоги. Мессинг поздоровался с ним за руку и о чем-то спросил, низко наклонившись. Подросток смущенно ответил, постреливая глазами по сторонам.
Рабочие снова засмеялись и захлопали. Начальство, стоявшее на помосте, тоже улыбалось и сдержанно аплодировало. Потом подросток зажмурился и замер – по просьбе Мессинга он загадал желание. Мессинг поглядел на него, затем достал из кармана черную повязку и подошел к одному из начальников, протягивая повязку ему. Тот удивился, пожал плечами, завязал Мессингу глаза. Вольф Григорьевич осторожно спустился с помоста по перекладинам короткой лесенки и медленно пошел по цеху с закрытыми глазами. Рабочие расступались, глядя на Мессинга с суеверным страхом – человек с завязанными глазами уверенно шел по цеху, обходя станки, ящики, ведра, груды готовых деталей и стоящих перед ним людей.
Вдруг Мессинг остановился перед девочкой лет пятнадцати, худенькой, с тонкими косичками, как рожки торчащими в разные стороны, с большим ртом на исхудалом лице и большими голубыми глазами. Вид у нее был такой же усталый, как у всех, и одета она была неказисто – телогрейка поверх ситцевого платьица и сапоги явно не по размеру. Мессинг протянул к девочке руку, и она испуганно попятилась. Но Мессинг успел взять ее за руку и повел обратно к помосту. Девчушка чуть сопротивлялась, но шла, с растерянной улыбкой глядя на лица рабочих.
Мессинг подвел ее к помосту и жестом предложил ей подняться. Она стала отказываться и даже спрятала руки за спину. Мессинг что-то сказал ей на ухо, улыбнулся и снова предложил подняться на помост. Девочка нехотя повиновалась.
Она взобралась по ступенькам и сердито зыркнула глазами на подростка. Начальники заулыбались и перекинулись парой фраз. Мессинг стоял перед молоденькой работницей, повернувшись к ней лицом, и она смотрела на него как завороженная. Потом Мессинг медленно снял повязку и взглянул прямо в глаза девочке. Она смущенно улыбнулась.
В это время подросток медленно подошел к ней, взял за руку и тоже поглядел ей в глаза. Она замерла, а потом вдруг придвинулась к нему, продолжая улыбаться, и поцеловала подростка в щеку. На губах мальчишки появилась дурашливая улыбка, и он тоже поцеловал ее в щеку.
И тут она пришла в себя. Стыд и гнев окрасили румянцем ее щеки, а глаза вспыхнули, как у разъяренной кошки. И девочка с силой хлестнула паренька по лицу ладонью.
Цех разразился смехом, рабочие стали хлопать, что-то кричали. Это еще больше разозлило девочку, она бросилась с кулаками на Мессинга, и если бы он не перехватил ее тонкие ручки, то наверняка тоже получил бы по физиономии. Он наклонился к девочке, держа ее за руки, заглянул ей в глаза и стал что-то говорить, успокаивая…
Паренек, поняв, что дело плохо, быстро спустился с помоста и юркнул в толпу рабочих. Он пробирался между людьми, получая со всех сторон тычки и подзатыльники от женщин.
И тут взревела сирена. Начальники на сцене демонстративно повернулись к часам, висевшим на стене цеха. Рабочие и работницы нехотя начали расходиться к своим станкам. Девочка вырвалась из рук Мессинга и стала быстро спускаться по лесенке, топая большими сапогами. Спрыгнула на бетонный пол и побежала к станку. На бегу обернулась, посмотрела на Мессинга веселым взглядом и помахала ему рукой.
И Мессинг, улыбнувшись, помахал ей рукой в ответ. Тут к нему подошел один из начальников, жестом пригласил куда-то и еще что-то сказал, улыбаясь.
– Так где вы живете? – спросил Мессинг, сидя в машине рядом с шофером и повернувшись к заднему сиденью, где примостились паренек и девушка. Они были в тех же телогрейках и сапогах, что и в цеху. Парочка, улыбаясь, глазела на Мессинга.
– В Марьиной роще… третья Мещанская, дом девять, во дворе барак стоит… – бойко ответил паренек.
– Значит, в одном бараке живете?
– В одном, – подтвердил паренек. – У нас коридор общий.
– Зоя, ну ты больше на него не сердишься? – Мессинг глянул на девчонку.
– Что с него взять? – вздохнула она. – Опозорил перед всеми…
– Да ладно, опозорил… – обиженно протянул паренек. – А то ты ходишь, как эта… спящая красавица.
– А ты Иванушка-дурачок, – ответила Зоя. – На весь цех посмешище… Тебя же ни один человек всерьез не воспринимает.
– А тебя воспринимают, да? Воспринимают? Пигалица! – взъярился паренек.
– Кажется, вы давно друг друга знаете? – спросил, улыбаясь, Мессинг.
– Да мы родились в один день! – ответил паренек. – Ив школу вместе пошли, и до школы… в одном коридоре… и потом… даже рассказывать скучно.
Мессинг тихо рассмеялся и спросил:
– И до сих пор она ни разу тебя не поцеловала?
– Да ну ее! Больно надо!
– Он хотел меня поцеловать. Когда наши отцы на фронт уходили. Так я ему так дала – у него зуб сломался! – Зоя засмеялась.
Мессинг тоже засмеялся, покачал головой:
– Ну, какая ты суровая девушка!
– Да я тогда выпимши был, – скривился паренек. – Не соображал… А так и не больно-то и надо!
– Ах, не надо? – вскинулась Зоя. – А чего ж тогда такое желание товарищу Мессингу загадал? Какой ты все-таки подлый, Венька, видеть тебя не хочу! – и Зоя отвернулась, стала смотреть в окошко, за которым проплывала ночная темная Москва. Лишь в редких окнах домов светили огни.
– Ну вот ваша третья Мещанская, – сказал водитель. – Где сворачивать?
– А вон третий барак начнется, сразу за ним можно… – ответил Веня.
– На работу когда вам? – спросил Мессинг.
– В шесть утра.
– Пять часов осталось, – посмотрел на часы Мессинг. – Ну хоть выспитесь…
– Выспимся! – улыбнулся Веня. – Мы привыкли совсем мало спать.
Газик, обтянутый брезентом, урча, свернул за бараком во двор, остановился. Окна длинного барака почти все были освещены. Ребята выбрались из машины.
– Спасибо, товарищ Мессинг… До свидания, – сказал Веня.
– Спасибо, что к нам приехали, – поблагодарила Зоя. – Все рабочие очень довольны.
– Спасибо вам, – ответил Мессинг. – Вы золотые ребята… Да, чуть не забыл, когда поженитесь, на свадьбу обязательно позовите. Договорились?
– Мы не поженимся… – покачала гол вой Зоя. – Ни за что…
– Поженитесь! Это я вам говорю, Вольф Мессинг! – И он захлопнул дверцу.
Газик взревел и дернулся с места, покатил. Зоя и Веня посмотрели друг на друга и побрели к бараку.
И снова неутомимые артисты давали представления, и это происходило не только в Москве и Подмосковье, но и почти на всей освобожденной территории Советского Союза.
Выступление перед рабочими танкостроительного завода уже подходило к концу. Крыша в цехе во многих местах была проломлена, сквозь нее виднелось темнеющее небо, и легкий дождичек накрапывал сквозь дыры прямо на ряды станков, ящики с продукцией, на рабочих, сгрудившихся вокруг сколоченного из досок помоста. Люди с азартом хлопали, провожая артистов, а те, взявшись за руки, кланялись, с усталыми и счастливыми лицами.
– Так, товарищи, теперь у нас торжественный ужин, – сообщил артистам плечистый человек в военной фуражке, в шинели поверх полувоенного френча, на котором сверкали два ордена Красного Знамени, два ордена Красной Звезды и множество медалей. – Прошу следовать за мной. У нас там есть закуточек, где крыша целая и тепло – там мы и стол накрыли.
– Нам бы до ночлега поскорей добраться, – жалобно проговорил кто-то из артистов. – Мы третью ночь не спим…
– Вас проводят, товарищи, выспитесь, – улыбнулся человек в шинели и повел артистов с помоста в глубь цеха – там начинались еще какие-то строения. – Ну не могу же я отпустить вас без ужина! Вот особенно с товарищем Мессингом все инженеры по рюмочке выпить хотят – сами на стол собирали, из своих пайков. Отказываться никак нельзя…
– А мы вам товарища Мессинга одного делегируем, а сами баиньки пойдем, – сказал кто-то.
– Нет, нет, никак нельзя…
Они вышли во двор завода – громадное пространство, тянувшееся в обе стороны от входа. Вдали виднелись остовы разрушенных снарядами зданий, груды кирпича и щебня, погнутых и искореженных металлических конструкций.
– Бодренько идем за мной, товарищи! – скомандовал человек в шинели и первым пошел через двор.
Артисты двинулись за ним. Мессинг шел и оглядывался по сторонам. Присмотревшись, он понял, что на развалинах работают не рабочие, а военнопленные. Небритые исхудавшие немцы в обгоревших рваных шинелях, русских телогрейках и вообще в каком-то немыслимом гражданском тряпье.
Мессинг замедлил шаги и подошел ближе к развалинам. Немцы разбирали кирпичные завалы. Целый кирпич грузили на носилки и относили в глубь двора, где складывали в штабеля. Мессинг смотрел, как они работают, и вдруг увидел…
Он даже вздрогнул… он увидел Генриха Канариса. Его трудно было узнать – похудевший, с черной густой щетиной, почти бородой, в солдатской немецкой кепке, натянутой на глаза, на шее грязный шерстяной шарф, и поверх свитера телогрейка, рваная во многих местах. На ногах – русские кирзачи.
…Словно молния осветила прошлое, и Мессинг увидел Канариса в черной эсэсовской форме, стоящего у автомобиля. Он улыбался и что-то говорил Мессингу.
А по варшавской улице бежали Цельмейстер и Лева Кобак, бежали тяжело, медленно. И вот прогремели выстрелы, и они попадали на булыжную мостовую… один за другим…
А Канарис продолжал что-то говорить Мессингу, жестом приглашая его сесть в машину.
…И тут же вспомнилось ему варшавское гестапо – Вольфа Григорьевича обыскивали двое эсэсовцев, а Канарис стоял у стола и снова что-то говорил и победоносно улыбался…
Мессинг подошел еще к работающим немцам поближе и громко позвал:
– Канарис! Генрих! Господин группенфюрер!
Канарис услышал и выронил кирпич, который держал в руках. Он отвернулся и хотел было уйти в глубь развалин, но Мессинг вновь громко заговорил, подойдя еще ближе:
– Куда же вы, господин группенфюрер? Я все эти годы мечтал встретиться с вами.
Канарис обернулся, с ненавистью посмотрел на Мессинга и закусил губу.
– Вы ведь группенфюрер? Я читал в Советском Союзе польские окупационные газеты и позавидовал вашему успешному продвижению по службе.
– Что вам от меня надо? – тихо спросил Канарис.
Они говорили по-немецки, и другие пленные стали оборачиваться на них. А русские солдаты конвоя, человек двенадцать стояли вокруг костра, закинув автоматы за спины, грелись у огня и не обращали на разговор внимания.
– Мне от вас? – удивился Мессинг. – Всегда было так, что вам от меня что-то требовалось… Помните, я спасал вас от долгов? Помните, вас за долги хотели даже убить? Скажите, а почему вы, высший офицер СС, среди простых военнопленных? Среди солдат? Опять выдаете себя не за того, кто вы есть? Мне жаль вас, Канарис, всю жизнь вы прожили мошенником… Думаете, вам опять сойдут с рук ваши кровавые дела?
– Вы меня выдадите? – выдавил из себя Канарис.
– Неужели вы в этом сомневаетесь? – улыбнулся Мессинг. – На вас кровь моих родных… кровь моих друзей… на вас кровь десятков тысяч людей…
– Дуррак… – процедил Канарис. – Ничтожный, еврейский дур-рак, возомнивший себя провидцем… Говоришь, на мне кровь десятков тысяч? А я сейчас жалею только об одном – что на мне нет твоей крови… Мне надо было прикончить тебя там… в океане… на борту теплохода… Будь ты проклят Мессинг. – Лицо Канариса передернулось.
Он повернули и пошел за груды битого щебня. Мессинг не стал его догонять. Оглядевшись, он направился к солдатам у костра, спросил:
– Скажите, а где начальник конвоя?
– Ну я начальник, – обернулся к нему молодой парень в полушубке с погонами старшего лейтенанта и пистолетной кобурой на ремне.
– Там, среди пленных, находится военный преступник, – сказал Мессинг. – Я его узнал. Это замначальника варшавского гестапо группенфюрер СС Генрих Канарис. Он повинен в массовых расстрелах евреев и польских сопротивленцев…
– Где, где? – встрепенулся старший лейтенант. – Пойдемте, покажете. Семенов, Галкин, за мной!
…Канарис увидел, что к нему направляется начальник конвоя и двое красноармейцев и следом за ними идет Мессинг.
Генрих подул на окоченевшие пальцы и присел за глыбой сплавившегося, обгоревшего кирпича. Он медленно сунул руку за пазуху, вытащил пистолет, с трудом передернул плохо слушавшимися пальцами затвор и приставил дуло к виску.
Когда старший лейтенант и Мессинг были в трех шагах от глыбы кирпича, в сумрачном воздухе сухо щелкнул выстрел…
Аида Михайловна лежала на диване в гостиной номера, закутавшись в серую шерстяную шаль, и читала книгу. Над головой светила лампочка торшера с золотистым матерчатым абажуром с мелкими кисточками. Вдруг она положила раскрытую книгу на грудь и чуть поморщилась от какой-то боли, медленно опустила руку на живот и закрыла глаза. Некоторое время лежала неподвижно, прислушиваясь к боли внутри себя.
Из прихожей донесся громкий стук. Аида Михайловна встала, сунула ноги в домашние тапочки и медленно пошла открывать.
На пороге стояла администратор в черном мужском костюме и белой шелковой блузке, строгая и неприступная:
– Здравствуйте, Аида Михайловна. Тут к вашему мужу.. Я им сказала, что Вольфа Григорьевича нет дома, а они… – Она оглянулась.
За ней стояли капитан Никита Суворов и медсестра Настасья. Легкое платье девушки обтягивало фигуру, и было видно, что она беременна. На ее лице играла спокойная, умиротворенная улыбка. Капитан Суворов немного кренился набок, но на ногах держался твердо, хотя и не без помощи костыля. Вместо одной ноги у него была деревянная култышка. В шинели без погон, в фуражке с красным околышем, черноволосый и черноглазый, он выглядел веселым и счастливым. Капитан стащил с головы фуражку, плечом грубовато отодвинул администратора и проговорил, волнуясь:
– Извиняюсь… а Вольфа Григорьевича нет?
– Он на концерте. Должен скоро быть. Он вам очень нужен? Можете подождать его. Проходите, пожалуйста. Я вас чаем угощу. – Аида Михайловна строго глянула на администраторшу, которая стояла рядом, жадно прислушиваясь. – Спасибо, Таисия Никодимовна, я вас больше не задерживаю.
Администраторша презрительно фыркнула и застучала каблучками по длинному, как кишка, коридору.
– Проходите… – вновь предложила Аида Михайловна.
– Да нет, спасибо… пойдем мы. Вы ему передайте, пожалуйста, заходили Суворов Никита и Настасья.
– А кто вы?
– Да он в госпитале выступал… зимой. Вы не помните? А мы… я то есть, лежал тогда, а Настя медсестрой там… Она и щас там работает. Так вы передайте… поженились мы и уже ребеночка ждем, – капитан Суворов улыбнулся жене, и Настасья улыбнулась в ответ. – Так что все идет, как Вольф Григорьевич сказал, по плану.. Спасибо ему передайте…
– Обязательно передам. Зря не хотите подождать – он был бы очень рад.
– Спасибо, в другой раз… – капитан опять улыбнулся, – с детьми уже зайдем…
И медсестра Настасья тоже улыбнулась, и Аида Михайловна улыбнулась им в ответ. Они повернулись и пошли по коридору. Капитан одной рукой оперся о жену, она чуть приподняла плечо и подстроила свой шаг под его ковыляющую походку, и так они шли вдоль поблескивающих в свете плафонов дубовых дверей с серебряными номерами.
Аида Михайловна смотрела им вслед, и выражение ее лица было печальным и светлым одновременно.
Стадион еще пустовал, хотя самые рьяные болельщики уже рассаживались на скамейках. Осип Ефремович буквально тащил Мессинга за руку по проходу, а тот упирался:
– Смотри, сколько свободных мест, Осип, куда ты меня тащишь?
– Через полчаса все эти места будут заняты. А у тебя место Б ложе. Не дури, Вольф, ты мне надоел со своей скромностью. Я эти билеты зубами выдирал!
Они поднимались по ступенькам все выше и выше и наконец подошли к ложе, огороженной деревянным барьером. Возле маленькой калитки стоял милиционер. Он проверил у Осипа Ефремовича и Мессинга билеты, козырнул и открыл калитку. Они прошли внутрь ложи. Здесь тоже было много свободных мест, в противоположной от входа стороне стоял круглый стол, вокруг которого расположились на стульях четыре человека, видимо очень важные персоны. Один, в расстегнутом генеральском кителе, что-то все время оживленно говорил и громко смеялся. Остальные трое мужчин за столиком казались старше его по возрасту, но смотрели на молодого генерала подобострастно и даже угодливо улыбались.
Мессинг и Осип Ефремович сели подальше от стола и поближе к барьеру. Отсюда футбольное поле отлично просматривалось. Подошел официант, и Осип Ефремович заказал:
– Две бутылки "Жигулевского", пожалуйста.
Один из спутников молодого генерала, мужчина средних лет в светлом костюме, что-то тихо сказал ему, скосив глаза в сторону Мессинга. Генерал всем телом повернулся и с интересом уставился на Вольфа Григорьевича.
В ложу вошли еще три важных зрителя в темных габардиновых плащах, под которыми виднелись зеленые полувоенные френчи. Они расселись за столиком посередине ложи. К ним подскочил официант и стал выслушивать заказ, подобострастно склонившись вперед.
Молодой генерал резко встал из-за столика, прошел через ложу, остановился, пристально и с усмешкой глядя на Мессинга.
– В чем дело, товарищ генерал? – спросил Мессинг.
ТЫ Вольф Мессинг? – широко улыбнулся генерал и сел на свободный стул. – А я – Василий Сталин. Ну что, будем знакомы? – И он протянул руку.
– Будем знакомы. – Мессинг протянул руку, и состоялось крепкое рукопожатие.
Василий Сталин щелкнул пальцами, и тут же из-за столика, где он сидел раньше, поднялся мужчина в светлом костюме, взял большую рюмку, бутылку коньяка и, быстро подойдя, поставил коньяк перед сыном Сталина.
– Еще пару рюмок сообрази, а? – поморщился Василий.
Мужчина быстро отошел.
– Говорят, ты с отцом моим встречался? – поинтересовался Василий Сталин.
– Да, товарищ Сталин оказал мне честь и пригласил на встречу, – улыбнулся в ответ Мессинг.
– И с Берией встречался? – вновь ухмыльнулся Василий.
– Да, встречался…
Вновь подошел мужчина в светлом костюме, поставил на стол две пустые рюмки и остался стоять, ожидая дальнейших приказаний.
– Ну иди, чего встал? – недовольно глянул на него Василий Сталин.
Тот молча удалился, бросив на Мессинга изучающий взгляд.
– Ну и как тебе Берия? – весело спросил Василий, разливая коньяк по рюмкам. – Тебя как по батюшке?
– Григорьевич.