Пунктом схождения, таким образом, оказывается воинствующая антибурж уазность. И не так уж важно, какими мотивами движима эта антибуржуазность: сугубо бытовая, замешенная на зависти к чужому успеху - у творцов и персонажей отечственного масс-культа, демонстративная, насквозь пропитанная политикой - у коммуно-патриотов и декоративная, продиктованная не столько даже подростковой фрондой, сколько стремлением попасть в кильватер западной интеллектуальной моды - у наших новых левых. Неважно даже то, что святая ненависть к капиталистам и либералам не помешала Проханову вначале принять премию, измеренную вот именно что в дензнаках американского происхождения, из рук банкира В. Когана, а затем вступить в сговор с отъявленным капитал-либералом Б. Березовским.
Как неважно и то, что романтические (они же хулиганские) идеалы новых левых, вглядись чуть внимательнее, буржуазны до изумления.
"Вы когда-нибудь заходили в туалет петербургского клуба "Хали-Гали"? - делится в последней книге своими представлениями о рае земном профессиональный экстремист, как его друзья называют, Илья Стогофф. - Стена, на которой там висят писсуары, сделана прозрачной. Ровно за ней находится раздевалка стриптизерок. То есть писаете вы практически на девушек. А в динамиках вздыхает и завывает немецкое порно".
Впечатлились? Тогда вот вам еще один рай, но только уже не для юных экстремистов, а для солидных папиков с тугими кошельками. Слово Светлане Кесоян, на страницах сугубо буржуазной "Афиши" описывающей мужской туалет шикарного "Красного бара" в Москве, где стена с писсуарами хоть и выходит на улицу, но тоже сделана прозрачной:
"Посетители рассказывают, что это особое удовольствие - мочиться на всю Москву с 27-го этажа, стоя перед окном во всю стену. Тебя видят все и одновременно никто" (2002, № 17).
О, яду мне, яду! - сказал бы, поди, известный литературный персонаж, за случайным совпадением цитат и дизайнерских придумок увидев потрясающую метафору в том, как Бешеные, интеллектуалы-экстремисты и славные наши большевики единым фронтом и абсолютно безнаказанно… на всех нас с 27-го этажа.
Но чур меня, впрочем, чур… Никакой агрессивной контрконсолидации леваков по А. Троицкому пока нет - потому уже, что нет у них пока реальных оппонентов на всем необозримом литературном пространстве. Хотя, не исключаю, эта контрконсолидиция может быть и стимулирована, если действительно в полную мощь развернутся запущенные недавно телевизионные и книжные проекты типа "Ударников капиталистического труда" и "Жизни состоявшихся людей", призванные воспеть буржуа и буржуазность как венец творения.
Тогда на смену вышедшему из моды, но все ж таки не беспочвенному разделению литературы на демократическую и националистическую, элитарную и массовую может прийти не только уже реальное распределение авторов по степени успешности, но и поляризация литературного сообщества по модели гипербуржуазное - антибуржуазное, и там людям толстожурнальной культуры уж точно не будет места.
* * *
Что же из этого следует? - Следует жить…
Ю. Левитанский
И мы - редакторы, авторы, читатели толстых литературных журналов - действительно пока еще живем.
Теряя звезд ("Знамя" - Виктора Пелевина и Татьяну Толстую, "Новый мир" - Людмилу Улицкую и Дмитрия Липскерова…), перестающих понимать, зачем им - повсеградно оэкраненным и повсесердно утвержденным - нужна связь с традиционной журнальной аудиторией.
И теряя подписчиков.
Но сохраняя литературу. Или, вернее, то, что и в России и во всем мире принято (было?) понимать под серьезной литературой.
Радуемся успеху, но не готовы ради него пускаться во все тяжкие. Сопротивляемся и исчезновению идеологической компоненты, и взгляду на словесность как на досуговое шоу, и конвергенции массовой и высокой культур. Стремимся к диалогу со всеми, кто в чтении по-прежнему видит труд души, а не голимое развлечение, хотя и отдаем себе отчет, что говорим на языке библиотек, а не улицы, офиса, дискотеки или кухмистерской.
Все мы - в диапазоне от "Знамени" до "Нашего современника" - своего рода островки небуржуазности в бушующем рыночном мире.
И потому, что в мире сегодняшних либо перекупающихся, либо выставленных на продажу средств массовой информации толстые литературные журналы, кажется, единственные, кто действительно сохранил независимость - и от государства, и от того или иного денежного мешка.
И потому, что к буржуазности и рынку все мы (тут уж кроме, естественно, "Нашего современника") относимся не как к златому кумиру или объекту слепой ненависти, но как к внешним условиям существования, которые можно и нужно спокойно анализировать, темпераментно обсуждать, а в принципе и изменять, корректировать.
Для этого, правда, нужно, чтобы наш голос был слышен.
А он, увы, теряется, глохнет в вате тотального нечтения, что сегодня болезненно переживается многими. О месте писателя "в мире, утерявшем интерес к слову", пишет Елена Дьякова на страницах "Новой газеты" (2002, № 81). О чтении как о первейшей обязанности думающего человека твердит Владимир Новиков в замечательной - всем бы с нею познакомиться! - статье ("Новый мир", 2002, № 10). О том, что "барское Я современной литературы не читаю тихо, на верно работает на понижение культурного уровня", размышляет в газете "Время новостей" Андрей Немзер (2002, № 200)…
И никто (в том числе, разумеется, и я) не знает, что будет дальше.
Может быть, как уверяют пессимисты, Виктор Ерофеев хоть и поторопился, но был, увы, прав, когда десятилетие назад объявлял поминки по русской литературе, и нам действительно пора прощаться если не с литературой, то с собственным, традиционным представлением о ней.
Может быть, как надеются оптимисты, маятник еще качнется в обратную сторону, и читающее сословие еще понесет с базара не милорда глупого и Коэльо с Мураками, а книги Владимова и Петрушевской, Вишневецкой и Маканина, Королева и Курчаткина, Эппеля и Шишкина, Гандлевского и Дмитриева, иных многих.
Все может быть. Хотя скорее всего ничто не вернется назад, как ничто и не исчезнет. Время само все расставит по своим местам, и я допускаю, что интервенция рынка в поле русской словесности приобретет более цивилизованные, то есть менее разрушительные формы, что журналы и литературное сообщество научатся наконец разговаривать на языке улицы, а конвергенция массолита и высокой культуры даст результаты, действительно достойные внимания.
Но это будет не завтра.
А мы живем сегодня, в нулевые годы. И я, признаться, временами впадаю в бессильное отчаяние. Литература, когда я тридцать лет тому начинал ею заниматься, была одним из главных дел в стране. Нынче же она…
* * *
Была вся кровь, вся непримиримость,
а стала псякревь, стала всетерпимость…
О. Мандельштам
Так что без стоицизма не обойтись. Попробуем поэтому, как советовал Гете, "понять постижимое и спокойно принять непостижимое".
И будем жить дальше, делая то, что нам на роду написано.
После драки
Урок прикладной конспирологии
1
Браки совершаются на небесах, а Луна делается все-таки в Гамбурге.
Однажды, вспоминает Александр Проханов в беседе с корреспондентом "Независимой газеты", -
"в моем кабинете в конце осени появился ваш сотрудник Лев Пирогов. Он привел с собой застенчивого, очаровательного, тихого человека из издательства "Ad Мarginem", имя которому Александр Терентьевич Иванов. (…) И вот, робея, этот францисканец, сама кротость, оказался в моей келье. Пирогов нас подружил, повенчал, так сказать, после чего написал у вас статью под названием "Все у них получится"".
Дальнейшее - известно. Прохановский роман "Господин Гексоген", первое издание которого было отмечено лишь зубодробительной рецензией Игоря Зотова "Сермяжное барокко" в "Независимой газете" (11.10.2001), еще только готовился к своему второму рождению, а буйная ватага критиков, предводительствуемых все тем же Игорем Зотовым, уже вышла на тропу пиара.
Черного - по отношению ко всей современной русской литературе, будто бы "пребывающей в глубочайшем кризисе" (Игорь Зотов, 25.04.2002). И белого - по отношению к самому Проханову, в котором не то вдруг оказалось важным, что он выпускает агрессивную национал-коммунистическую газету "Завтра" и раз в неделю непременно говорит нечто людоедское, а то, что охотится за бабочками (как Набоков), и сам (как Святослав Бэлза) бабочку носить умеет.
Дурной пример заразителен, к наемным мыслителям из "Независимой газеты" и, само собою, из "Завтра" присоединились добровольцы, так что диковатая поначалу формула "Вся современная русская литература в дерьме, и только Проханов весь в белом" вскоре запорхала из одной газетной статьи в другую.
Вот Дмитрий Ольшанский, газета "Время МН", 5.04.2002:
"…Масштабная яростная энергия Проханова, много ужесточая его роман, дарит нам знаменательнейший феномен среди тусклой литературной жизни".
А вот Лиза Новикова, газета "Коммерсантъ", тоже 5.04.2002:
"Для эстетского издательства публикация г-на Проханова была вынужденной мерой на общем блеклом фоне современной словесности".
И снова, и снова, и еще раз:
"Неугомонные девяностые годы - во многом потерянное время для русской литературы, время либеральной букеровской мертвечины… Лучшим русским писателем 2002 года является Александр Проханов" (Лев Пирогов, "Независимая газета", 11.04. 2002);
"…"Гексоген", на наш взгляд, самое примечательное и энергетически мощное произведение на русском языке минувшего года" (Игорь Зотов, там же, 21.02.2002).
"Окститесь, братцы!" - воззвали Максим Соколов и Александр Архангельский ("Известия"), Наталья Иванова, Бахыт Кенжеев и Александр Агеев ("Русский журнал"), Петр Алешковский ("Общая газета"), Михаил Золотоносов ("Московские новости"). Но их гневное недоумение - подобно знаменитой фразе "Россия, ты одурела!", произнесенной Юрием Карякиным в час электорального триумфа Владимира Жириновского - лишь повысило температурный уровень пиаровской вакханалии, переведя спор вокруг романа в разряд скандального шоу.
А где скандал, где шоу - там уж, разумеется, и телевидение с Леонидом Парфеновым, со скорыми на подъем Ириной Хакамадой и Борисом Немцовым. Пригодился Александр Солженицын, вовремя обронивший что-то про "природную метафоричность" Проханова. Подоспел Юрий Бондарев, веско заметивший, что "последний роман Александра Проханова "Господин Гексоген" напоминает взлетевшую ракету на сером фоне нашей нынешней литературы". С криком: "Чур, без меня не расходиться!" - примчался запоздавший к началу интриги Слава Курицын. Словом, смешались в кучу кони, люди, и все стало вдруг возможно: например, тревожить ради Проханова тени Данте Алигьери (Лев Данилкин, "Афиша"), Гомера (Вячеслав Курицын, "Русский журнал"), Эзры Паунда, а также публично перекрещиваться в черносотенцы, как ополоумевший в воронке информационного смерча Дмитрий Ольшанский…
Или, на манер Артемия Троицкого, преважно толковать про то, что присуждение Проханову премии "Национальный бестселлер" - "событие даже историческое", поскольку
"в ответ на консолидацию капиталистов, фээсбэшников и либералов начинается контрконсолидация людей, которые хотят жить свободно, по совести и не молясь на дензнаки американского происхождения".
Для того, чтобы картина начинающейся "антидолларовой контрконсолидации" выглядела максимально эффектно, не хватало лишь Саввы Морозова новейшего образца. Ведь в соответствии с архетипами русского мифотворчества должен же кто-то приветственным гимном встретить тех, кто мечтает его уничтожить.
Такой Савва Морозов и сегодня нашелся - не молящийся, надо полагать, на дензнаки американского происхождения глава Промстройбанка Владимир Коган отдал Александру Проханову свой голос и, соответственно, премию "Национальный бестселлер".
В шорт-листе суперзвезд отечественной словесности прибыло. Если раньше он по-пастернаковски ("Нас мало, нас, может быть, трое…") исчерпывался именами Татьяны Толстой, Виктора Пелевина и Владимира Сорокина, то теперь, с прибавлением Александра Проханова, материализовался, похоже, давний римейк Андрея Вознесенского: "Нас мало, нас, может быть, четверо…".
2
Мне все нравится в этой истории.
Во-первых, она подтверждает, что в жизни по-прежнему есть место чуду и что у каждой, самой забубенной Золушки, если ее, конечно, навестит Лев Пирогов, может появиться шанс проснуться в хрустальных туфельках.
Во-вторых, она свидетельствует о том, что чудеса - дело в наши дни рукотворное. После феерической раскрутки Владимира Путина и пива "Клинское" это - третья у нас в стране, а для отечественной культуры и вообще первая столь наглядная демонстрация пиаровского всемогущества. Теперь-то даже и маловеры будут знать, что из грязи в князи, при грамотном подходе, можно произвести кого угодно - хотя бы и Проханова.
Причем - и на это тоже следует обратить внимание - грамотное втюхивание раскручиваемого продукта, оказывается, не только не предполагает, но как бы даже исключает поиск сколько-нибудь убедительных аргументов. Недаром же никто из писавших о "Господине Гексогене" не потрудился внятно объяснить, чем уж этот роман так хорош. Зачем? Ведь на каждый аргумент может найтись свой контраргумент, и только против лома нет приема. Вот и твердили, вот и твердят как заведенные исключительно про "энергетику" (Лев Пирогов, "Независимая газета"), "масштабную яростную энергию" (Дмитрий Ольшанский, "Время МН"), "пассионарность" и "энергетическую мощь" (Игорь Зотов, "Независимая газета"), "совершенно невероятную для российской литературы энергетическую мощь текста" (Леонид Юзефович), его "демоническое обаяние" (Галина Юзефович, "Итоги") и "политический темперамент" (Надежда Павлова, "Культура), "героику русского вызова" (Владимир Бондаренко, "Завтра"), "бес в ребро… фуе-мое" (Вячеслав Курицын, "Русский журнал") да еще, когда слов уж вовсе нет, про "невероятное впечатление" (Михаил Трофименков) и "неотступное чувство события" (В. Курбатов).
В-третьих, эта история показывает, как легко даже и интеллигентные, вполне вроде бы вменяемые, но непростительно молодые люди - в широком диапазоне от Льва Данилкина из "Афиши" до Галины Юзефович из "Итогов" - поддаются стыдному стадному чувству, безо всякой предоплаты рискуя своей репутацией и сбиваясь в толпу ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в (чернильной) крови.
В-четвертых, людям постарше да поопытнее эта история могла бы напомнить и об ответственности за слова, произносимые без оглядки на то, как они отзовутся. Ведь "сюжет усерения" современной русской литературы, которым так технично воспользовались прохановские пиарщики, не Игорем же Зотовым был введен в массовый оборот, и не за Львом же Пироговым потянулась "золотая молодежь" газетно-журнального мира, а - назову лишь одно авторитетное имя - за Аллой Латыниной, которая (ничуть, разумется, не догадываясь, что готовит фон для воссияния "Господина Гексогена") убеждающе долго оплакивала "сумерки" и "закаты", безвременно постигшие нашу словесность.
В-пятых, эта история хороша еще тем, что роли всех ее участников впервые с беззастенчивой наглядностью расставлены в правильном порядке. Сначала, как на современных афишах или в титрах сегодняшних ТВ-программ, выведено крупно автор идеи (ну предположим, предположим, это Лев Пирогов) и руководитель проекта (Александр Иванов), затем помельче генеральный продюсер (Игорь Зотов) и со-продюсер (Владимир Бондаренко) и наконец совсем уж меленько исполнитель, он же автор текста (Александр Проханов).
Можно было бы прибавить и в-шестых, и в-седьмых. Но остановимся. Ибо на повестку дня просится вопрос о заказчике всего сотворенного нашей "золотой молодежью" и ее старшими товарищами.
3
Поскольку роман А. Проханова повествует, среди прочего, о причастности российских спецслужб к взрывам жилых домов в Москве и Волгодонске и поскольку флагманом пиаровского процесса, вне всякого сомнения, явилась "Независимая газета", заказчика вычислили тотчас же.
"Специалистам не надо напоминать, кто владеет "НГ" и кто сильнее всех любит версию о взрывах, изложенную Прохановым", -
суховато заметил Михаил Золотоносов ("Московские новости", 23–29.04.2002).
Имя Бориса Абрамовича Березовского публично не называется никем, но подразумевается, похоже, всеми, и я не стану спорить со стоустой молвою.
Но спрошу: отчего, в таком случае, никто из писавших о "Господине Гексогене" даже и не попытался подойти к роману с инструментарием реальной критики, выделив в нем прежде всего смысловую, публицистическую составляющую и объяснив публике - на манер Н. А. Добролюбова или В. Я. Лакшина, - что роман следует читать не как шаловливое фэнтези, но как грозный обвинительный акт, адресуемый ФСБ, властям, всему путинскому режиму?
Только ли оттого, что традиции реальной критики и превращения литературного текста в эффективное орудие политической борьбы ныне забыты?
Или - рискнем допустить - заказ с самого начала был иным: не усилить, но, наоборот, замаскировать, запудрить, пригасить пропагандистское звучание романа, перевести его в плоскость привычной постмодернистской игры с "метафорами" и "энергетиками"? Ведь, подчиняясь, надо полагать, требованиям не ими затеянной пиаровской кампании, и сам Александр Проханов, и его неутомимый истолкователь Владимир Бондаренко в своих высказываниях о романе осмотрительно огибают все острые углы и горячие точки, охотно говоря о полистилистике, артистизме, все тех же бабочках, - одним словом, о чем угодно, но только не о том, что составляет действительное содержание книги…
Вот и оказалось, что "Господин Гекссоген" лег на лотки и прилавки далече-далече от газеты "Завтра" и других изданий непримиримой "духовной оппозиции", зато близенько-близенько к "Кыси", к "Голубому салу", к творениям Б. Акунина и А. Марининой.
Отметив, что "миф "Господина Гексогена" теперь вошел в обойму мифов "массовой культуры", Александр Тарасов расценил это как "пропагандистскую катастрофу", поскольку
"отныне многомиллионная армия читателей Полины Дашковой и Бушкова вместе с убеждением, что "все начальники - воры и бандиты", "все менты - беспредельщики и куплены мафией", "все судья - взяточники" и т. п., будет верить и в то, что Проханов знает, кто взрывает Россию" ("Новая газета", 4–7.06.2002).
Соглашусь, но с уточнением, что я-то вижу в происшедшем не пропагандистское поражение, но, совсем напротив, исключительную по своим интенциям победу нынешней власти.