Глава 3
Назначение на… Спасение Отечества!
Александр I согласился рассмотреть на пост главнокомандующего кандидатуру столь нелюбимого им Кутузова, но зато весьма популярного в Санкт-Петербурге. Как-никак выпускника Артиллерийско-инженерной школы, бывшего начальника Первого императорского шляхетско-кадетского корпуса, петербуржского экс-губернатора, а ныне возглавившего петербургское ополчение.
…Кстати сказать, императора Александра I понять можно и нужно! Он уже давно и глубоко размышлял над тем, почему и как был… убит его отец?! Мысли были одна мрачнее другой! Тогда были свои причины! Теперь все четче и четче вырисовывались другие, несомненно, более грозные и весомые. Русские армии уже оставили позади себя огромную территорию! Враг уже на пороге Москвы! Негодование ходом войны, охватившее сначала генералитет…, затем армию…, а потом и весь православный люд, из глухого грозило вот-вот перерасти в нечто непоправимое: "Когда б нас разбили – одно дело. А то даром отдаем Россию!" Так действительно можно было превратиться в императора… камчадалов! Российский император как-то заявил, что не подпишет мира с врагом, даже если ему придется отступить до… Камчатки! И вот теперь бравада грозила явью…
Российский император назначает Кутузова единым Главнокомандующим. "Публика желала этого назначения, я умываю руки", – философски констатировал император. Не исключено, что когда на повестке дня "обозначился" вопрос "Быть или не быть России?!" (в том числе "подвисла" и его собственная судьба!), государь, который умел очень здорово просчитывать варианты, когда дело касалось его самого, принял "соломоново решение": доверился выбору, в который верила Россия.
В то же время отечественный исследователь истории Наполеоновских войн В. М. Безотосный полагает, что царь "…не только дал согласие на это назначение, вынужденный идти на поводу у общественного мнения, выраженного дворянством (как бытует в литературе), но и заранее (с середины июля) искусно подготавливал его кандидатуру для занятия такой важной должности. Этот выбор был предопределен предшествующими шагами царя: 15 июля – рескрипт Кутузову об организации корпуса для обороны Петербурга, помимо этого, 16 и 17 июля – решения дворянских собраний об избрании Кутузова начальником Московского и Петербургского ополчений, 29 июля – указ императора о возведении его в княжеское достоинство с титулом светлости, 31 июля – рескрипт о подчинении ему всех военных сил в Петербурге, Кронштадте и в Финляндии, 2 августа – указ о его назначении членом Государственного совета. Вся эта череда назначений и почестей свидетельствует о том, что Александр I, как тонкий и умный политик, предвидел возможность высокого положения Кутузова в будущем, ибо другие кандидатуры на этот пост, по самым разным причинам, устраивали его еще меньше. Можно сказать, что скамейка запасных у Александра I была слишком маленькой, ее, по существу, практически не существовало.
…Между прочим, Александр I в своих письмах к сестре Екатерина Павловне и Барклаю внятно объяснил причины такого своего поступка – "это было общее желание" и "…мне не оставалось ничего другого, как уступить всеобщему мнению". И в то же время уже после указа о назначении Кутузова российский император встретился в финском городе Або с бывшим французским маршалом Ж.-Б. Бернадоттом, ставшим в 1811 г. наследным принцем Швеции Карлом Юханом, отменно знавшим нюансы полководческой манеры Бонапарта. Он в свое время рекомендовал российскому императору "не давать большого генерального сражения, но маневрировать, отступать, затягивать войну надолго; таков должен быть способ действий против французов". Русский царь предложил ему пост… главнокомандующего русской армией! Но тот проявил столь присущую ему дальновидность и вежливо отклонил царское предложение. Ему, французу, отчасти родственнику Бонапарта через свояченицу его брата Жозефа Бонапарта Дезире Клари, являвшуюся женой Бернадотта, было явно "не с руки" после "немца" Барклая де Толли сражаться во главе русской армии против Наполеона! В то же время не следует забывать, что за эту "услугу" Бернадотт попросил передать во временное управление Швеции Финляндию, совсем недавно завоеванную у той Россией, на что уже Александр пойти не мог никак. Скажем сразу, что Бернадотт как никто другой "умел сидеть на заборе и ждать своего часа". И он дождется его, но никак не в суровую для России годину…
Правда, при этом фактически Кутузов мог распоряжаться только войсками 1-й и 2-й Западных армий, а император через его голову отправлял распоряжения П. Х. Витгенштейну, А. П. Тормасову и П. В. Чичагову – командующим другими (фланговыми) армиями и корпусами. По рекомендации членов "ЧК" государь отстраняет Михаила Богдановича Барклая де Толли и от должности военного министра. А вот быть или не быть ему во главе 1-й армии, Барклаю предстояло решить самому!
…Кстати сказать, ходили слухи, что назначение Кутузова пролоббировали высокопоставленные российские масоны. Михаил Илларионович, как известно, был членом сразу нескольких влиятельных масонских лож. С другой стороны, не исключается, что кандидатура Кутузова была очень "по душе" такому весьма влиятельному человеку в ближайшем окружении российского императора, как адмирал, член Российской академии и "по совместительству" главный идеолог русского патриотизма, А. С. Шишков, составлявший для императора все приказы, рескрипты и обращения к русским людям. Впрочем, тема масонства и патриотизма в вопросе назначения Кутузова на пост главнокомандующего в Отечественной войне 1812 г. весьма скользкая и, хотя о ней сегодня пишут весьма охотно, но пока что ставить точки над i в этом вопросе рановато. Тем более что именно Михаилу Илларионовичу удалось "выйти сухим" из войны с турками в 1806–1812 гг., где существенно подпортили свою полководческую репутацию такие его предшественники на посту главнокомандующего в той затяжной войне, как генерал от кавалерии И. И. Михельсон, фельдмаршал А. А. Прозоровский и генералы в расцвете сил и таланта Багратион с Н. М. Каменским 2-м! Кутузов смог военно-дипломатическим "маневром" понудить Оттоманскую Порту к столь нужному для России миру в преддверии нашествия Наполеона. Не учитывать этот фактор нельзя. Противостоять Бонапарту должен был человек премудрый и изворотливый" – в общем "старая лисица севера", премудрый пискарь, если хотите…
Мы не будем оценивать и сравнивать сугубо военные дарования Барклая и Кутузова. Занятие это неблаговидное и бесполезное: "о вкусах не спорят"! Скажем лишь, что мало расположенный к Кутузову К. Клаузевиц, очевидно, очень лаконично и доходчиво подметил причину назначения именно Кутузова: "…Он знал русских и умел с ними обращаться…" Позднее эту "аксиому" гениально сформулировал А. С. Пушкин: русское происхождение Михаила Илларионовича сделало его более подходящим человеком на роль главнокомандующего в час народных испытаний, когда все иностранцы казались подозрительными. Выражая общие чувства, великий поэт потом написал:
Когда народной веры глас
Воззвал к святой твоей седине:
"Иди, спасай!" Ты встал и спас.
20 августа Михаилу Илларионовичу было приказано приехать на государеву дачу на Каменном острове, где император и объявил ему о своем решении. Вероятно, из разговора с государем Кутузов понял "главное": ставка сделана на затяжной характер войны и "сбережение армии".
Глава 4
"О! Это "старая северная лисица!", или "Едет Кутузов бить французов!"
"О! Это "старая северная лисица!" – многозначительно сказал Наполеон своему начальнику штаба Бертье, узнав о назначении Кутузова. Бонапарт знал что говорил: в 1805 г. он уже сполна познал полководческую манеру русского командующего. Безусловно, проиграв тогда Кутузову в стратегическом маневрировании и упустив его армию, он все же сумел разбить превосходившие французов союзные русско-австрийские войска, номинально (?!) находившиеся под началом все той же "старой северной лисицы!" "Постараюсь доказать великому полководцу, что он не ошибся", – скромно промолвил Кутузов, узнав о реплике Наполеона.
…Кстати, перед отъездом в армию один из молодых родственников Кутузова наивно спросил: "Неужели вы, дядюшка, надеетесь разбить самого Наполеона?" – "Разбить? Нет! А обмануть надеюсь!.." В другой версии эта идея Кутузова излагается несколько иначе. В последний вечер перед отъездом в армию Кутузов сидел у родственников, но был очень весел, и когда пошли провожать его в переднюю, последние слова, сказанные им смеючись, <…> были: "Я бы ничего так не желал, как обмануть Наполеона". Если это так, то вполне возможно, что уже тогда Кутузов определился в своих намерениях: обойтись без генеральных сражений – решив исход войны при помощи столь любимого им искусного маневрирования. Тем более что уже после оставления Москвы и грандиозного пожара в ней он опять-таки пообещал не победить Наполеона в сражении, а "проломать" ему голову…
В день отъезда старый полководец приехал на молебен в Казанский собор Санкт-Петербурга. Весь молебен он прослушал, стоя на коленях, заливаясь слезами. И все бывшие в соборе тоже рыдали… на коленях! Выходя, Кутузов обратился ко всем со словами: "Молитесь обо мне, меня посылают на великое дело".
…Между прочим, как тут не вспомнить "пророчества" знаменитого медика Массо, лечившего Кутузова после второго тяжелого ранения в голову в 1788 г.: "Должно полагать, что судьба назначает Кутузова к чему-нибудь великому, ибо он остался жив после двух ран, смертельных по всем правилам медицинской науки". Так или иначе, но Провидение вывело его на историческую авансцену в тот самый момент, когда "верхи не могли, а низы не хотели"…
Народ, сопровождавший карету, величал его "спасителем России": "Отец наш! Останови лютого ворога, низложи змия!" Государь выделил Михаилу Илларионовичу "подъемные деньги" на сумму 10 тыс. рублей, дорожную карету и коляску. "Спаситель России" покинул Санкт-Петербург, чтобы уже никогда в него не возвратиться. Направляясь в войска, он приказывает генералу Милорадовичу, ответственному за резервы, "относиться мне в Смоленск, куда я сейчас отправляюсь"…
Для Наполеона смена хоть и обрусевшего, но все же иностранца Барклая де Толли на Кутузова была сигналом, что русские решились наконец на генеральное сражение. Эта новость, которую он получил от пленного казака, доставила ему нескрываемое удовлетворение: "Кутузов не мог приехать для того, чтобы продолжать отступление!" – оживленно говорил он, радостно потирая руки, своей свите. "Кутузов даст генеральное сражение, чтобы успокоить дворянство, и через две недели император Александр окажется без столицы и без армии!" – говорил самодовольно французский император, так далеко зашедший в глубь России. "Мне нужна грандиозная победа, битва перед Москвой, – добавлял он, – взятие мною Москвы должно потрясти мир!" Казалось, его ставка на победу в генеральном сражении вот-вот оправдается…
…Между прочим, Бонапарт в генеральном сражении рассчитывал разгромить русских какой угодно ценой, чтобы не гоняться за ними, если им взбредет в голову оставить Москву без боя и уйти куда-нибудь – в сторону Владимира, Рязани или еще глубже в необъятные просторы Российской империи. Только разгром главных сил русских позволял бы ему диктовать Александру свои условия мира. Москва без уничтожения русской армии ему была не нужна. Тем более что обстановка в его армии становилась все более и более тревожной: министр-интендант, граф Пьер Антуан Ноэль Брюно Дарю (1767–1829) все чаще и чаще докладывал, что даже во французских частях среди солдат идут разговоры, суть которых сводится к одному – "Зачем защищать границы Франции… под Москвой?!" А что такое непопулярная война, он, как политик, а не только как полководец, должен был понимать…
…А среди русских солдат уже радостно зашелестело:
Барклая де Толли
Не будет уж боле.
Приехал Кутузов
Бить французов!
Облегченно вздохнули младшие офицеры. Все ожидали, что французов остановят и не допустят к Москве, до которой было уже рукой подать.
…Между прочим, среди генералов русской армии не было единства по поводу кутузовского назначения. Немало видных боевых генералов (Раевский, Дохтуров, Милорадович) весьма скептически оценивали это назначение, а некоторые и вовсе откровенно недолюбливали его. Так, горячий и воинственный Багратион посчитал себя обойденным и высказался по поводу его назначения главнокомандующим крайне негативно. Петр Иванович еще в сентябре 1811 г. писал военному министру, что тот (Кутузов) "имеет особенный талант драться неудачно". Вскоре после назначения последнего главнокомандующим самолюбивый сын гор и вовсе расставил все точки над i в своем письме московскому генерал-губернатору Федору Васильевичу Ростопчину:
"…Хорош сей гусь, который назван и князем, и вождем!.. Я, с одной стороны, обижен и огорчен. …С другой стороны, я рад: с плеч долой ответственность; теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги. Я думаю, что и к миру он весьма близкий человек, для того его и послали сюда". Даже весьма благожелательно настроенный к Багратиону Ростопчин – человек неуравновешенный (недаром покойная императрица Екатерина II звала его "бешеным Федькой") – счел, что "Багратион… вышел из всех мер приличия". Очень похожее мнение высказывали о Кутузове и Дохтуров, которому интриги Кутузова "внушали отвращение", и Милорадович, считавший нового главнокомандующего "низким царедворцем". А весьма желчный Раевский написал жене: "Переменив Барклая, который был не великий полководец, мы и тут потеряли". В свое время уже покойный в ту пору А. А. Прозоровский находил в нем один недостаток "… паче в сопряжении с дворскими делами", не говоря уж о Беннигсене или Ермолове, который постарался оказаться "над схваткой", но при этом держать все под контролем. Желающих оттеснить Кутузова с поста главнокомандующего, если он вдруг проявит слабину, было немало. Или, как писал своему патрону лорду Кэткарту в Лондон сэр Роберт Вильсон: "Борьба за начальство есть неискоренимая причина раздора". Но, как аргументированно отмечает В. М. Безотосный, "единой и хорошо организованной антикутузовской "партии" в армии не было, так как каждый из недовольных им лиц имел свои резоны и преследовал собственные цели. Кроме того, большинство относилось к возможным коллегам по оппозиции не менее негативно, чем к верховному вождю русских армий. В общем, какая-либо база для возникновения сплоченной коалиции полностью отсутствовала". С прибытием Кутузова к войскам расклад сил в армейских верхах изменился кардинально. По свидетельству Ж. де Местра, новый главнокомандующий перед отъездом из Петербурга изъявлял желание определить на место начальника штаба маркиза Паулуччи и даже договорился с ним об этом. Но в последний момент все же предпочел выполнить решение Чрезвычайного комитета об употреблении Л. Л. Беннигсена ("по собственному усмотрению") и отдал эту ключевую должность данному генералу, до того лишь состоявшему при Особе Его Величества без определенных обязанностей. Рескрипт о назначении Беннигсена был подписан 8 августа Александром I. Кутузов же встретил его по дороге в армию в Торжке и уговорил занять это место. Беннигсен следующим образом описал свою реакцию и возникшие сомнения: "Честолюбие и особое самолюбие, которое не может и не должно никогда покидать военного человека, внушало мне нежелание служить под начальством другого генерала после того, как я был уже главнокомандующим армиею, действовавшею против Наполеона…" Кутузов же сослался на "желание Государя". Скорее всего, эта идея принадлежала самому императору, он особенно не жаловал обоих военачальников, не доверял каждому из них, но, учитывая их личные качества, предпочитал держать вместе для взаимоконтроля. Нахождение под одной крышей этих двух маститых генералов, претендовавших на лавры полководцев и придерживавшихся совершенно противоположных методов ведения войны, очень скоро, как показали дальнейшие события, превратило их из приятелей с 40-летним стажем в непримиримых конкурентов и противников. Именно их взаимоотношения определили развертывание последующей борьбы в генеральской среде. Более того, при Беннигсене состоял английский эмиссар в России сэр Роберт Вильсон. Оба эти "ока государева" считались "злыми гениями" Михаила Илларионовича, контролировавшими его "телодвижения". Во всем этом сказалась столь характерная для российского императора "непрозрачность" характера: уклончивый "старый северный лис" оказался "под колпаком" у не доверявшего ему (да и вообще очень мало кому!) царя. В целом при оценке складывавшейся новой ситуации оказался прав не любивший и хорошо знавший в этом отношении Кутузова Багратион: "Теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги"…
…Уже в пути к армии из пакета встречного курьера Кутузов узнал о падении Смоленска. Реакция его была философской: "Ключ от Москвы" взят…"
…Кстати сказать, не исключено, что сдача Смоленска во многом "развязала руки" Михаилу Илларионовичу! Дело в том, что еще до отъезда из Северной столицы Кутузов, будучи в гостях у своих родственников, "заверил" всех, что "если застанет наши войска еще в Смоленске, то не впустит Наполеона в пределы России", т. е. далее Смоленска! Позднее Кутузов снова повторил эту оставляющую ему пространство для маневра "аксиому", но в несколько иной тональности: "неприятель не иначе вступит в Москву как по его мертвому трупу", но при условии, что он "застанет наши войска еще в Смоленске". Вполне возможно, что Александр I знал об "этом условии", иначе он мог бы сместить Михаила Илларионовича после сдачи Москвы в одночасье? Правда, надо ли ему это было?! В общем, знал прозорливо-изворотливый "Ларивоныч", где и когда "подстелить соломки"…
Глава 5
"Разблюдовка": где и когда давать генеральное сражение?!
21 августа Михаил Илларионович Кутузов прибыл к армии, в район села Царево Займище. Здесь Барклай сдал ему армию и доложил, что все рвутся в бой, который он под давлением общества и генералитета уже готовился дать под Царевом-Займищем: "Решился я взять сего дня позицию у Царева Займище на открытом месте, в коем хотя фланги ничем не прикрыты, но могут быть обеспечены легкими нашими войсками, а потом и редутами".