- Это не тот ли ершистый молодой человек, который отстоял учебник по металлургии?
- Да, именно он, товарищ Сталин.
- Ну, а почему вы обращаетесь прямо ко мне, что вы сами-то сделали, чтобы решить этот вопрос?
- Я предупредил инструктора о самой строгой ответственности, которую он понесет за свои самоуправные действия по возвращению в Москву, просил его изменить свою позицию. Но он моему указанию не подчинился. Заявил, что послан в Сталинград не Маленковым, а Центральным Комитетом партии, и что принял решение, руководствуясь своим партийным долгом и совестью коммуниста. Изменить свое решение его не заставит никто, даже сам товарищ Сталин.
Маленков как опытный аппаратчик понимал, что молодой партийный работник будет отстаивать свою позицию и наверняка обратится к своему протеже Андрееву, а к нему Сталин относился с большим уважением. Да и сам вождь с его феноменальной памятью наверняка вспомнит фамилию того инструктора, из-за которого на совещании в ЦК по изданию научной и учебной литературы Маленков получил изрядную взбучку.
- Инструктор прав, - после небольшого молчания сказал Сталин. - Генеральный секретарь не может изменить постановления Центрального Комитета, так же как и заставить рядового коммуниста действовать против его совести. А что касается НКВД, так его действия как раз и проверялись.
Позже, когда окончательно выяснилось, что обвинения против сталинградских работников были действительно сфабрикованы, и что имела место явная попытка расправиться с настоящими коммунистами, честно служившими советской власти, Сталин в довольно резких тонах отчитал Ежова и предупредил его, что за продолжение таких беззаконий он понесет самую суровую ответственность. К этому времени стало ясно, что НКВД явно перебарщивает по части массовых арестов "врагов народа" .
Это был критический период в истории непримиримой борьбы Сталина с высшей партноменклатурой по искоренению системы коллегиального руководства страной. Начавшаяся по инициативе Сталина "чистка" рядов высшей партноменклатуры переросла в почти неконтролируемую со стороны руководства страны фазу массовых репрессий, когда Сталину пришлось отступить от задуманного плана и остановить кровавый разгул озверевших партийных руководителей регионов и подчиненных им руководителей местных органов НКВД. В январе 1938 года было принято специальное Постановление ЦК ВКП(б) по этому вопросу, где резко осуждались необоснованные репрессии и намечались меры по исправлению допущенных злоупотреблений.
Вскоре после этого Пономаренко, направленного в Белоруссию возглавить республиканскую партийную организацию, вызвали к Сталину. Тот без обиняков сказал ему, что Пономаренко направляют для наведения порядка в республике и, прежде всего, для прекращения репрессий. В руководство республики, да и в местные органы власти пролезло немало людей, умышленно вредивших партии, срывавших строительство новой жизни. Миндальничать с этими явными и замаскированными врагами народа было нельзя. Но наряду с ними пострадало немало честных и преданных советской власти людей. Республиканские органы НКВД явно перестарались и, несмотря на принятые партией решения, продолжают необоснованные аресты.
- Вам надо унять этих людей, - сказал Сталин, - и наладить работу партийных организаций, которые, похоже, растерялись и слепо идут на поводу у распоясавшихся чекистов.
Вождь подошел к Пантелеймону Кондратьевичу и продолжал с горечью, как бы оправдываясь:
- Люди на руководящие посты попадают случайные, выслуживаются как могут. А партия - единственное ведомство, которое должно наблюдать за работой всех, не допускать нарушений.
- Но, товарищ Сталин, я там человек новый. Местные органы и разные ведомства могут быть недовольны моими действиями. У них там наверняка круговая порука. А мне одному трудно будет с ними справиться.
- Вы не из робкого десятка, потому туда и посылаем. Конечно, не для того они сажали, чтобы кто-то пришел и выпустил. Но ведомств много, а первый секретарь один. И если не поймут, поясните им это. От того, как вы себя поставите, будет зависеть ваш авторитет и успешность работы. Но главное- налаживайте активную работу партийных организаций и опирайтесь на них.
Сталин приблизился к Пономаренко и тихо, без патетики произнёс:
- Вы представляете в Белоруссии силу, выше которой ничего нет. Вы можете в любое время поднять трубку телефона и сказать мне, с чем или с кем вы не согласны. У вас - неограниченные полномочия. Надеюсь, вы меня правильно поняли?
- Да, понял, товарищ Сталин. Но хотел бы все-таки получить ваш совет, с чего начать.
- Идите в тюрьму. Берите дела, знакомьтесь с ними, вызывайте осужденного, выслушайте его, и если считаете, что он осужден незаслуженно, то открывайте двери - и пусть идет домой. Вам это не впервой. И помните, мы вам доверяем .
Пономаренко так и сделал, сразу же после избрания нового руководства республиканской парторганизации он организовал тщательную проверку уголовных дел находящихся в тюрьмах политзаключенных. А работников республиканских органов НКВД, всячески препятствующих этой проверке, он собрал на совещание, на котором выступили те заключенные, которые после проверки были освобождены после доказательства их невинности. В заключительном выступлении он заявил: "Не буду скрывать, товарищи, что послан в республику лично товарищем Сталиным. И имею от него необходимые полномочия. Прямо скажу, столкнулся с вопиющими безобразиями. За тюремной решеткой оказались честные люди. Будут мне мешать, там окажутся те, кто сейчас от нее по другую сторону" . После этого сопротивление прекратилось.
Вскоре после присоединения к СССР Западной Украины и Западной Белоруссии неожиданно возник серьезный конфликт между Пономаренко и Хрущевым, который в то время был Первым Секретарем Компартии Украины и в то же время членом Политбюро ЦК ВКП(б). Конфликт возник на почве разногласий сторон по поводу прохождения границы между республиками с учетом новых территорий, доставшихся Советскому Союзу согласно секретному протоколу, прилагаемому к Пакту Молотова - Риббентропа, подписанному 23 августа 1939 года. Подготовленные белорусской и украинской сторонами проекты прохождения административной границы значительно отличались друг от друга.
Если проект белорусской стороны был составлен с учетом этнографической границы, то есть к Белоруссии должны были отойти территории, население которых в своем большинстве составляли белорусы, то Украина претендовала на исконно белорусские территории, включая такие города как Брест, Кобрин, Лининец, Пинск. То есть, по существу, вся Беловежская Пуща должна была стать украинской.
В ноябре 1939 года партийные руководители республик были вызваны в Москву для защиты своих проектов прохождения административной границы в западных районах. Еще в приемной Сталина в присутствии его помощника А.Н. Поскребышева произошел, по словам Пономаренко, "драматический инцидент между Хрущевым и мной, определивший на долгие годы его отношение ко мне".
Пономаренко вспоминал: "После того как я поздоровался, Хрущев спросил меня, подготовили ли мы свои предложения о границе и в чем их суть. С должным уважением к нему, как к члену Политбюро ЦК ВКП(б) и известному деятелю партии, я, как можно деликатнее, сказал: "Мы подготовили предложения, но они не совпадают с Вашими". Далее я сказал, что мы предлагаем границу в соответствии с этнографическим составом населения и что граница, по нашему мнению, должна пройти южнее Пинска, Лининца, Кобрина, Барановичей и Бреста, а посему эти города и Беловежская Пуща должны остаться в составе Советской Белоруссии.
Хрущев вскипел и грубо спросил: "Кто Вам состряпал эту чепуху, и чем Вы можете это обосновать?" Я ответил, что предложения, которые мы вносим, составили члены ЦК Компартии Белоруссии. Мы вовсе не считаем это чепухой и готовы привести обоснования на основе статистики и истории. Хрущев заявил, что украинские историки имеют другую точку зрения, и высказал свои наметки границы. На это я ответил: "Трудно предположить, чтобы ученые могли обосновать такую границу, противоречащую понятиям этнографии, статистики и истории".
Хрущев рассвирепел и со злостью стал кричать: "Ага, Вы ученым не верите, Вы что, больше других знаете? Да что Вы знаете? А слышали ли Вы о том, что, начиная со Средних веков, на территориях, которые вы хотите включить в состав Белоруссии, жили и продолжают жить украинцы, что Наливайко, Богдан Хмельницкий и другие включали население этих территорий в свои войска, что исторические книги вовсе не упоминают в связи с этими районами о белорусах" и т. д., и т. п.
Я ему ответил: "Товарищ Хрущев, меня сейчас больше всего волнует то, в каком тоне и в какой грубой форме вы разговариваете со мной. Это ведь не личный вопрос. Даже если, вопреки нашим предложениям, эти районы включат в состав Украины, никакой катастрофы не произойдет. Мы одна страна, а Украина тоже советская. Но я обязан защищать интересы Белоруссии, и имею на этот счет свои предложения, которые опираются на обоснованные данные".
В этот момент нас позвали к Сталину. Он сидел в кабинете один. После нашего приветствия он ответил: "Здорово, гетманы, ну, как с границей? Вы еще не передрались? Не начали войну из-за границ? Не сосредоточили войска? Или договорились мирно?" Потом Сталин предложил нам сесть и доложить свои варианты. Хрущев и я вытащили тексты предложений и схемы. Первым докладывал Никита Сергеевич. Он развернул на столе схемы, но, излагая содержание своего проекта, ни разу не сослался на них.
Сталин выслушал, поднялся, принес свою карту и попросил Хрущева показать на его схеме, как пройдет граница. После моего выступления и ответов на ряд вопросов Сталин твердо заявил: "Граница, которую предлагает товарищ Хрущев, совершенно неприемлема. Она ничем не может быть обоснована. Ее не поймет общественное мнение. Невозможно сколько-нибудь серьезно говорить о том, что Брест и Беловежская Пуща являются украинскими районами. Если принять такую границу, то западные области Белоруссии по существу исчезают. И это была бы плохая национальная политика".
Потом, обращаясь к Хрущеву, чтобы несколько смягчить свое заявление, он заметил: "Скажите прямо, выдвигая эти предложения, вы, наверное, имели в виду другое: вам хотелось бы получить лес, его на Украине ведь не так много?"
На это Хрущев ответил: "Да, товарищ Сталин, все дело в лесе, которым так богато Полесье, а у нас леса мало". "Это другое дело, - заметил Сталин, - это можно учесть. Белорусы предлагают правильную, обоснованную границу. Объективность их варианта подчеркивается, в частности, и тем фактом, что они сами предлагают район Камень-Каширска отнести к Украине. Мы утвердили границу, в основном совпадающую с проектом товарища Пономаренко, но с некоторой поправкой в соответствии с желанием украинцев получить немного леса".
Он взял карту и прочертил линию границы, почти совпадающую с нашим предложением. Только в одном месте сделал на зеленом массиве карты небольшой выгиб к северу и сказал: "Пусть этот район отойдет к Украине". Хрущев выразил свое согласие. Я был особенно доволен таким решением вопроса.
После этого Сталин пригласил Хрущева и меня к себе обедать. По лицу, по настроению Никиты Сергеевича чувствовалось, что он остался недоволен таким исходом и эту историю надолго запомнит. Я не ошибся" .
Действительно, казалось бы разрешенный Сталиным возникший конфликт должен погаснуть, но Хрущев был человеком злопамятным и с этой поры затаил ненависть к своему белорусскому соседу. Эта ненависть еще более окрепла в 1942 году, уже во время войны, когда, казалось бы, можно позабыть уже о конфликте трехлетней давности. Этот конфликт произошел после одного из совещаний, состоявшихся у Сталина. Вот как об этом вспоминал сам Пономаренко:
"На совещании я застал известных украинцев: Корнейчука, Сосюру, Бажана, Рыльского, Тычину, Довженко. Обсуждался режиссер и киносценарист Александр Довженко, который ошибался, считая, что теперь, во время войны, следует обращаться к народу не от имени ЦК, а от имени тех или иных деятелей культуры, интеллигенции, которых мол, люди знают и ценят, а они-то должны поднимать народный дух. Сталин считал это неверным.
Иосиф Виссарионович, обращаясь к Довженко, сказал: "Не заглядывайте в рот Хрущеву. Он плохо занимается идеологической работой на Украине, и эту работу провалил. Он считает, что национализм можно изжить только репрессиями. Это неверно. Репрессии против националистов только расширяют и укрепляют национализм, создавая им ореол борцов и мучеников. Нужно проводить линию по изживанию пороков другим путем: убеждением, практикой работы, уважением к национальным традициям, привлечением национального в общий интернациональный фонд - только тогда можно изжить вредные националистические настроения буржуазнореставрационного характера. Хрущев этого не понимает".
Довженко признал ошибки, извинился, что отрывает Сталина от более важных дел, и обещал исправиться.
Сталин деликатно отнесся к Довженко. Подойдя ко мне, спросил: "Найдем другого на место Хрущева?" - и взял меня за руку. Я ответил: "Товарищ Сталин, партия большая, на любое место можно найти человека". Хрущеву об этом, конечно, сообщили" .
В том же 1942 году возник еще один конфликт между Пономаренко и Хрущевым, на этот раз в связи организацией Центрального штаба партизанского движения (ЦШПД). К этому времени во всех советских республиках, захваченных врагами, развернулось партизанское движение. Особенно большой размах оно приняло в Белоруссии. До половины территории республика оставалась партизанским краем, где фактически сохранялась советская власть. Поэтому, когда встал вопрос о создании единого центра по руководству партизанским движением на оккупированных территориях, к разработке этого вопроса были привлечены руководители этой республики во главе с первым секретарем ЦК КП (б) Белоруссии П.К. Пономаренко, который вспоминал: "…в декабре 1941 года и в первой половине 1942 года работа по созданию Центрального и республиканских штабов развернулась полным ходом. Но вдруг 26 января 1942 года Г.М. Маленков сообщил мне, что ГКО решил приостановить все подготовительные мероприятия. Судя по последовавшим событиям, принятие важного решения было отложено из-за сложных маневров, предпринятых Хрущевым для того, чтобы установить свой контроль над партизанским движением всей страны. Союзником Хрущева на заседании ГКО выступил Берия".
Пономаренко вспоминал, что "в двадцатых числах мая 1942 года" он "был снова вызван в Москву по тому же вопросу". Тогда П.К. Пономаренко познакомился с наркомом внутренних дел Украины В.Т. Сергиенко, который ему представился как будущий начальник Центрального штаба партизанского движения (ЦШПД). На заседание ГКО был представлен проект, подготовленный Маленковым, Берией, Хрущевым и Булганиным. Отметим, что это как раз та самая "четверка", от которой зависело, будет ли утвержден в должности Пред-совмина П.К. Пономаренко в начале марта 1953 года. С докладом по вопросу создания ЦШПД на заседании ГКО выступил Л.П. Берия, который заявил, что Сергиенко "очень хорошо проявил себя в должности наркома внутренних дел Украины". Очевидно, что этот человек устраивал и Хрущева, так как он оставался на посту украинского наркома, и Берию, так как он был подчинен ему по линии НКВД.
Но неожиданно хорошо подготовленный план натолкнулся на сопротивление Сталина. "А вам не жаль отдавать в Центр такие хорошие украинские кадры?" - спросил не без иронии Сталин, обращаясь к Хрущеву и Берии. Вслед за этим, уже более резким тоном он сказал, смотря только на Берию: "У Вас - узковедомственный подход к этой чрезвычайно важной проблеме. Партизанское движение, партизанская борьба - это народное движение, народная борьба. И руководить этим движением, этой борьбой должна и будет партия. Сейчас то, что требуется, мы и исправим. И начальником Центрального штаба партизанского движения будет член ЦК ВКП(б)". "С этими словами, - рассказывал Пономаренко со слов Микояна, присутствовавшего на этом заседании ГКО, - Сталин взял синий карандаш, обвел стоявшую последнею в представленном списке мою фамилию и стрелочкой поставил на первое место".
По словам Пономаренко, "Хрущев и Берия, особенно Хрущев, были недовольны таким решением и моим назначением, посчитав это "поражением Украины и НКВД"… Хрущев… расценил это как "унижение Украины" или "белорусский подкоп" под нее и даже санкционировал тогда некоторые сумасбродные и рискованные противодействия". С одобрения Хрущева "одним из руководителей партизанского движения на Украине Алексеем Федоровым была подготовлена, растиражирована и разбросана в ряде оккупированных районов листовка, в которой говорилось примерно следующее: "Я, батька всей Украины Алексей Федоров, провозглашаю себя главнокомандующим всеми партизанскими силами, требую, чтобы мне подчинялись, и мои приказы беспрекословно выполняли все партизанские соединения и отряды"… и т. д., и т. п.".
Подобное послание могло бы появиться во времена Гражданской войны от лица руководителя анархистских или "зеленых" формирований, и Пономаренко сначала решил, что эта листовка является фашистской фальшивкой. Очевидно, что Хрущев и его союзники, прикрываясь спецификой партизанской войны, пытались взять реванш за провал своих попыток установить контроль над партизанским движением всей страны. Правда, как вспоминал Пономаренко, история с листовкой Федорова была замята, а иначе "не сносить "дорогому Никите Сергеевичу" головы, не говоря уже о Федорове".
Вероятно, что отказ Сталина поддержать предложение Берии и Хрущева не в последнюю очередь был связан с тем, что в это время еще не остыли страсти после поражения советских войск в ходе Харьковской операции, инициатором которой был и Н.С. Хрущев. И Сталин всерьез продумывал вопрос о назначении П.К. Пономаренко Первым секретарем Компартии Украины. Именно по этой причине замечания Сталина о Хрущеве, высказанное в ходе дискуссии о состоянии культуры Украины в присутствии Пономаренко, вряд ли можно было считать случайным. Однако, как отмечал Пономаренко в беседе с писателем Аркадием Первенцевым, опубликованной в журнале "За семью печатями" в 2006 году, "…Маленков, Берия, Булганин сказали Сталину, что сейчас не время снимать Хрущева, идет война, сделать это нужно после войны. Сталин согласился, но неприязнь Никиты ко мне окрепла еще больше". Росли разногласия между Пономаренко и другими членами Политбюро, которые поддерживали Хрущева в этих спорах.
Война еще не кончилась, а у Пономаренко возник новый конфликт с руководителями страны. Пантелеймон Кондрать-евич вспоминал: "В августе 1944 года, примерно через месяц после освобождения Минска от немецко-фашистских захватчиков, позвонил Г.М. Маленков и сообщил мне, что имеется указание об образовании Полоцкой области с центром в г. Полоцке и что секретариат ЦК составил по этому поводу проект решения, который он хочет согласовать с ЦК КП(б) Белоруссии. Я ответил, что Центральный Комитет Компартии Белоруссии, как думается, не будет возражать и поддержит предложение об образовании Полоцкой области.