Некоторые эпизоды я вообще не поняла – к примеру, ближе к концу кто-то в кого-то зачем-то стреляет, а другой кто-то пытается этого кого-то спасти. И вроде бы спасает. Но кто были эти люди? С замерзшими бородами и в куртках с капюшонами их не разглядеть и не идентифицировать… Еще один геолог с молодой женой едут в бульдозере, лед подломился, он с трагическим спокойствием закрывает глаза и говорит жене: "Хорошо бы тебя нашли". Так нашли или нет?? Времена года меняются с какой-то сказочной быстротой и в живописном беспорядке; то и дело фильм превращается в клип на закадровую песню под виды природы. Актеры хороши, когда молча позируют, их портреты можно продавать отдельно, как поздравительные открытки к 8 Марта, но играть-то им почти что нечего. Нет конфликтов, нет столкновений, нет развития отношений и характеров. Поэтому на исходе первого часа "Территории" у зрителя может начаться томление, которое к исходу второго часа рискует сделаться невыносимым. Фрилансеры и мерчандайзеры, которые поначалу было загрустили и стали думать, глядя на мужественных героев, правилен ли их жизненный выбор, постепенно укрепляются в мысли, что он был правилен. Их жизнь – тоска зеленая, а в фильме – тоска белая, велика ли разница? Создатели картины хотели было оказать сопротивление своему времени и потратили на это немало труда и таланта, а победил все равно самодовлеющий дизайн.
А вот когда на свете жило племя "советские настоящие", таких безобразий с драматическим действием в сценарии быть не могло. У настоящих советских кинематографистов были настоящие сценаристы и настоящие редакторы. Кроме идеологии, еще был такой зверь – профессионализм. Поэтому и в космос полетели, и золото нашли, и недурной кинематограф отстроили.
2015
Новый "Экипаж": проголосовали – и долетели!
На экраны вышел фильм "Экипаж" – плод прокручивания через мясорубку кинематографа нашего времени советской картины Александра Митты. Пошла смотреть в обыкновенном кинотеатре. Взяла среднее ведро попкорна. Благодаря чему продержалась спокойно полтора часа!
Но фильм шел 2 часа 20 минут…
Оказывается, попкорн не еда, а средство контакта с экраном: пока он есть, дела идут неплохо, заканчивается – занять себя нечем. Труд, затраченный на создание нового "Экипажа" (далее в тексте – "Экипаж"-2), велик и огромен. Режиссер фильма Николай Лебедев – несомненно, талантливый человек. Но сравнение "Экипажа"-2 с "Экипажем"-1 неминуемо. И это даже не вопрос столкновения двух разных эстетик кино. Это – столкновение двух миров, один из которых ушел безвозвратно, а другой вроде бы торжествует.
"Экипаж"-1 был совершенно оригинальной картиной. Начнем хотя бы с того, что катастрофа занимает лишь треть фильма, а две трети – рассказ про частную жизнь людей. Мы видим семью счастливую (у героя Жжёнова), семью несчастную (у героя Васильева) и семью еще не сложившуюся (у героя Филатова). Все персонажи переполнены чувствами – это одна из главных характеристик погибшего мира советского кино пятидесятых – семидесятых годов. Глубокая и нежная чувствительность, текущая как мед с экрана в раскрытую душу зрителя, буквально заливала кинематограф. Эти суровые папы, скрывающие за мужественной повадкой трепетную любовь. Эти парни-балагуры, только притворяющиеся ходоками – все лишь до встречи с Той самой, Единственной. И эти верные, ласковые, ничего не требующие, совершенно бесплатно любящие девушки! "О, где же вы, дни любви! Сладкие сны! Юные грезы весны…"
Но наступает решительная минута – и советские люди приходят в иное агрегатное состояние. Они превращаются в героев. Из обыкновенных становятся необыкновенными. Превращение обычных людей в героев – это сверхсюжет "Экипажа"-1. И это придумано и сыграно идеально.
Примечательно, что во время посадки от самолета отваливается хвост с надписью "СССР" – на момент 1972 года то было круто и оказалось пророческим…
А в "Экипаже"-2, конечно, львиная доля времени отдана разнообразным катастрофам, находящимся уже за гранью даже самого условного правдоподобия. Перетягивание людей в грузовой корзине по тросу из одного самолета в другой прямо в воздухе вызывает веселое оживление в зале. Но нагромождение трюков – неминуемое следствие царящего сегодня в кинематографе закона: действием считаются только активные физические действия. Что-то должно происходить каждую секунду. Для обеспечения непрерывности такого действия люди (то есть персонажи с объемом характера, с историей и судьбой) не то что не нужны – они невозможны. Перехода персонажей "Экипажа"-2 из обычного состояния в героическое нет: они все явно сконструированы и являются… роботами. У них красивый, выразительный фасад (старший пилот – Владимир Машков, младший – Данила Козловский), две-три психологических реакции и четкое, точное выполнение заданий. Нет нужды за них волноваться – роботы справятся, они для этого и сооружены…
Правда, проведена работа по мнимому оживлению главного робота, пилота Гущина (Козловский). Ему придумана история: отец – бывший авиаконструктор (Сергей Шакуров), сам он обладает взрывным характером (приведен пример), полюбил девушку-пилота (Агне Грудите), ездящую на "мини-купере" (все работающие блондинки в нашем кино ездят на "мини-купере"). Однако оживления не наступило – напротив того, видно, как группа сценаристов сидела и придумывала способы вызвать сочувствие к герою. Я как увидела в титрах пять фамилий сценаристов, сразу обеспокоилась – как правило, количество в данном вопросе в качество не переходит. Лучше всего один сценарист, максимум два. Вот Юлий Дунский и Валерий Фрид для "Экипажа"-1 сочинили безупречную историю. А в "Экипаже"-2 постоянно наталкиваешься на "сварочные швы". Но не в том суть.
Бывает, что и конструкция оживает – так произошло в фильме того же Лебедева "Легенда № 17" с тем же Козловским. Думаю, это результат влияния таинственного таланта Олега Меньшикова, сыгравшего Тарасова. Образ тренера-мага вышел оригинальным, чуть ли не мистическим и "заразил" атмосферу картины. А в "Экипаже"-2 рядом с молодым героем – герой Владимира Машкова. Он даже немного похож внешне на Георгия Жжёнова, но разница огромна. Герой Машкова внутренне жесток и однозначен, а Жжёнов играл чудесного человека, мужественного, разумного, справедливого. Он несколько раз в фильме улыбается – а Машков лишь стискивает зубы. Мрачный такой робот…
Есть в картине странности. Скажем, конфликт экипажа с каким-то крутым начальником, который опаздывает на рейс, требует выпивки, оказывается одним из пайщиков авиакомпании… Помилуйте, разве крутые начальники летают "общими самолетами"! У них есть собственные. Потом этот начальник устраивает разнос нашим героям – сцена предельно фальшива. Вновь вижу пятерых сценаристов, изобретающих способы извлечь из зрителя симпатию. "Наши пилоты начальников не боятся!" Но одна сцена меня поразила. Дело происходит в воздухе. Там находятся два аварийных самолета (одного сегодня для фильма уже мало) – под водительством Машкова и под управлением Козловского. Тот, что у Машкова, плох совсем, топливо пролилось, у Козловского дела чуть лучше – сгорел один двигатель. Появляется идея протянуть в воздухе трос и пересадить людей из самолета Машкова в самолет Козловского. Это опасно, как можно догадаться.
"Я не могу один принять такое решение! – заявляет Гущин (Козловский). – Пусть все пассажиры за него проголосуют единогласно!" И замурзанные пассажиры не очень охотно, но тянут грязные ладошки вверх…
Пилот, требующий голосования от пассажиров, – даже для жанрового кино невероятен. Это, наверное, что-то символическое? Вроде того, что в "аварийном самолете" (Россия?) следует голосовать единогласно (грядущие выборы)? Совсем не это имели в виду создатели картины? А что тогда? Не поняла.
Чтобы окончательно подчеркнуть невозвратность погибшего мира советского кинематографа, в эпизоде "Экипажа"-2 появляется Александра Яковлева, бывшая героиня "Экипажа"-1. Да… ушли эти лица, ушел навсегда, выкачан из нашей жизни тот нежный и чувствительный воздух, которым дышали люди затонувшей советской Атлантиды. И не только они. В кино всего мира был такой воздух. Теперь все рационально, жестко, прагматично, быстро. Ничего не поделаешь. Живем дальше.
Вывод один – надо не среднее ведро попкорна покупать, идучи на современный фильм, а большое. Чтоб на все время, пока длится шоу биороботов, хватило занятия.
2016
Проделки доктора арт-хауса
Заметки рассерженного зрителя
Плохое русское кино начали именовать "арт-хаусом" примерно в то же время и по тем же причинам, по каким убийцу стали называть киллером, непотребную девку – путаной, а вымогательство – рэкетом.
Кому же неохота натянуть на свою сивую лапу щегольской европейский башмак – пущай жмет и ходить невозможно, зато какая красотища!
(Нам еще Бернард Шоу в пьесе "Пигмалион" объяснил, что пропуск в рай (королевский бал) выдается только тем, кто овладел божественной английской речью, и не иначе…) Бывает, конечно, что термин описывает действительность, уясняя ее понимание, – но у нас на равнине как-то не так. У нас действительность подбирает себе термин, и он становится чем-то вроде "крыши". Не уясняет – защищает от понимания.
Чем провинилось перед Вселенной точное и определенное понятие "авторское кино"? "Авторское кино" – это вот что: из человека вылезает кино. Родимое его детище. На всех складках и пятнышках видна личность автора в той мере, в какой ему удалось себя понять и выразить. "Я царь, я раб, я червь, я Бог" (Державин) – вот такое примерно состояние у нашего автора. Он не принюхивается к запахам, доносящимся из кухни массовой стряпни, не примеряет, что носят в этом сезоне, – его задача: выяснить свое предназначение в формах киноискусства.
Закон ему не писан и каноны не предустановленны. Безумец, в общем, интересен мирозданию. "Ах, ты, говоришь, автор? Докажи!" А если он совершает попытку с негодными средствами (мало таланта, нет удачи) – его быстренько уберут с игрового поля.
Массовое сознание, как правило, просто не в силах "раскодировать" для себя авторский фильм – он работает от личности к личности, по индивидуальным трафикам. Но личностей (или людей с задатками личности) в мире не так уж и мало, а потому авторское кино может даже иметь некоторый коммерческий успех, не говоря уже о том, что в случае художественной победы идет сквозь время, собирая своего зрителя.
"Арт-хаус" же эту доминанту личного и личностного игнорирует. Похоже, что тех, кто вцепился зубами в этот термин, вопросы художественной ценности вообще раздражают. В "искусственный дом" принимают любого, кто сумеет доказать, что его продукция не предназначена для массового употребления. Зачем? Ну, затем, что "каждому человеку надобно куда-нибудь пойти". Или, точнее, к каждому следует прицепить ярлык. Если человек не хочет или не может делать вещи на продажу для миллионов, он же должен все-таки быть где-то прописан. Не коммерция – значит, арт-хаус. Чем плохо?
Плохо, однако. В наш условный теремок набиваются люди, которым в одном термине нечего делать. На входе в "искусственный дом" одни предъявляют кружева ручной работы, а другие – грязную картонку с надписью "помогите на лекарства". И то, и другое – не коммерция! Неудачи, подделки, имитации, дилетантство, профессиональная безграмотность – все находит приют в одном слове.
Если автор свободен, и это необходимое условие его существования, то житель арт-хауса (а точнее, пациент "доктора арт-хауса") несвободен – ему следует обязательно доказать, что его продукция не коммерческая (как будто это – главная примета настоящего искусства).
Доказательство идет от противного. То есть берется все то, что съедобно в коммерчески успешном кино – и упраздняется.
Если в коммерчески успешном кино есть:
1. сюжет;
2. привлекательные мужчины и женщины;
3. юмор (ирония);
4. музыка, то нетрудно догадаться, что стоит избавить свое кино от всего этого – и оно имеет крупные шансы на невыносимость и не привлечет подозрений, что оно коммерция.
Оно вообще не привлечет никаких подозрений, потому что смотреть его можно разве по приговору суда (аккредитации на фестиваль). Там, на фестивалях, и проходит основная жизнь (иллюзия жизни) пациентов доктора арт-хауса. Там создаются призрачные репутации и выращиваются фантомные режиссеры. Там призы раздают! чего ж вам боле?
Стало быть, главный тип сюжета в русском арт-хаусе – это долгая экспозиция (кто, где, когда), плавно перетекающая в развязку без развития действия.
Главное время года – поздняя осень (грачи улетели, лес обнажился, поля опустели, только несжата полоска одна, грустную думу наводит она…)
Главные герои – небритые непривлекательные мужчины.
Юмор – преследуется по закону.
Музыка – на дешевом синтезаторе что-то редко брякает…
Вот только не надо приписывать мне жажду "позитива". Есть слова, опошляющие любой текст – и "позитив" из их числа. Если профессионал искусства употребляет это определение, я бы его отлучала на время от профессии или хотя бы налагала штрафы. (Кинематографиста, рассуждающего о "позитиве", смело направляю в РЖД снимать фильм о поезде "Сапсан". Таковой род деятельности можно признать небесполезным, но мы же не будем беспокоить по этому поводу слово "искусство".)
Искусство (лучше даже говорить творчество) не занимается "позитивом" и "негативом", оно занимается все-таки чем-то вроде познания и самопознания. А какое познание без свободы? Автор волен создавать какую угодно жизнь – нужны ему золотые поля, симпатичные женщины в нарядных платьях, здоровые дети, лоснящиеся от сытости коты, спелая малина, смешные словечки и ситуации – пусть берет и доказывает, что это прожито сердцем, что это не "вообще" поля, женщины, дети, коты, а его поля, женщины, дети, коты, заветные и возлюбленные.
Почему нет? Так много раз поступал бесспорный автор Кустурица. (Но Кустурица у нас не арт-хаус, он, как медведь, разламывает вдрызг этот теремок – ему нужны земля и небо, а не "искусственный дом".)
Но вот автор ходит по теневой стороне улицы, и так устроена его бедная горящая душа, что его тянет в закоулки и тупики, в страшные русские леса с одинокими избушками, в больные города с несчастными людьми, к изгоям, безмолвным кочегарам, морфинистам, обреченным существам, уродам. Правильно, Балабанов. Но ведь никогда фильмы Алексея Балабанова не привлекли бы такое внимание общества, если бы автор сам не тащился по своим улицам, не мучился лично в каждом уголке своего фильма, не замешивал в состав картины свой ум, свою кровь, свое страдание и отчаяние. Кстати сказать, у этого автора, несмотря ни на что, все в полном порядке и с сюжетом, и с привлекательными героями, и с юмором, и с музыкой. Тем не менее это не коммерция. И не арт-хаус. Это Балабанов – автор своего кино.
А что такое арт-хаус все-таки? Каков адрес фильмов этого типа?
Вот придеремся к слову "арт". Искусство как-никак. Не для масс, стало быть. Для избранных, образованных, окультуренных, тех, кто прочел тысячи книг, посмотрел тысячи фильмов?
Прекрасно, готовьтесь: сейчас я вас обрадую. Такие граждане живут в России. Да, и не возражайте, я многих знаю лично. Да, и литераторы, и артисты, и ученые, и врачи, и педагоги. А кто тогда раскупил тиражи книг писателей Владимира Шарова или Максима Кантора – книг, в которые не сунешься со школьным багажом знаний? Кто сидит в Студии театрального искусства у Сергея Женовача на изысканно-сложной культурной игре по "Записным книжкам" А.П.Чехова?
Но в картинах, объявленных "арт-хаусом" как правило, нет никакого щегольства блеском интеллекта, нет монтажа культурных кодов и вообще ничего такого, что бы требовало неординарных умственных усилий. Отечественные умники в поисках всего этого по-прежнему с надеждой смотрят в сторону британской музы, и правильно делают. Плохонький, да Гринуэй. Носит в голове все ж таки память двадцати веков европейской культуры. Тогда как в России не помнят и близлежащее по времени.
Я отвечу на вопрос об адресе арт-хауса так: противополагая вроде бы себя массовой культуре, арт-хаус тоже обслуживает массу. Но не главную, большую, деньгоприносящую массу, а – маленькую массу (в ее состав входят многие критики и журналисты).
Отличие массы от немассы состоит в отсутствии индивидуальных реакций на жизнь. Масса живет общими инстинктами, стереотипами, штампами. Так ведет себя большая масса, и также ведет себя "маленькая масса". Только у нее другие инстинкты и другие стереотипы. С одной стороны, она враждебна лицемерному "позитиву" (и это, кстати, хорошо). С другой – в искусство назначается всякая галиматья и безграмотность, если соблюдены новые штампы "некоммерции", порождающие в зрителе чувство скуки и уныния. Считается, что порядочный человек в этой стране других чувств и ощущений признавать просто не может.
Но ведь это тоже – лицемерие, только наизнанку. Я как мученик свободы требую признать, что даже в России есть четыре времени года, а не одно. И что в парке Чаир распускаются розы! И поэтому решительно изгоняю "арт-хаус" из своего словаря.
Обещаю с каждым режиссером разбираться специально, выделив его дело в особое производство. Справки из клиники "доктора арт-хауса" о временном или постоянном проживании приниматься к рассмотрению не будут.
2012
Роковая блондинка "Оборонсервиса" – не мошенница, а лирический поэт
(Да, читатели, это моя вина: с этой статьи, опубликованной в газете "Аргументы недели", и началась всенародная слава Евгении Васильевой…)
В руках у меня оказалась книга "Стихотворения", изданная несколько лет тому назад в Санкт-Петербурге. С обложки, сквозь капли дождя, на возможного читателя смотрит целеустремленная красавица в шляпке. Это – Евгения Васильева. Та самая роковая блондинка "Оборонсервиса", близкая знакомая экс-министра обороны Анатолия Сердюкова. Подозреваемая в многомиллионных хищениях и мошеннических схемах, Васильева находится под домашним арестом…
Итак, книга стихотворений Васильевой издана тиражом 500 экземпляров и не имеет библиографического шифра, то есть предназначена сугубо для подарка ближним. Я не буду комментировать качество поэзии Евгении Васильевой, она и без меня сражена судьбой. Тем более что качество поэзии в таких сборниках всем понятно.
Другое волнует меня – внутренний мир вероятных расхитителей государственной собственности! Что это за люди? Что заставляет их так ужасно рисковать здоровьем, честью, репутацией, жизнью, наконец?
Мир лирической героини Евгении Васильевой наполнен любовью – причем любовью активной, деятельной, даже наступательной. Герой этой поэзии, кто бы он ни был, подчиняется волевому напору.
Пьешь ты души невиданный
Нектар золотой, березовый,
Счастьем моим испытанный,
Горем моим изношенный.
Я тебя согреваю стихами,
Ими тебя заколдовываю,
С ними тебя очарую,
Ими тебя расцеловываю.
Счастье взаимно, но омрачено чем-то неясным – то ли герой несвободен, то ли он обладает несколько страшными и сказочными свойствами –
Асимметрия с нами случилась,
Асимметрия в дом наш явилась,
Ты кусаешь меня безумно,
Сердце каменное неразумно.
Разожми свою челюсть клыкастую,
Безоружная я, безопасная.
Буду я покорно, услужливо,
Твое сердце из камня выуживать.
Однако напевные есенинско-ахматовские интонации преодолевают все препятствия и создают камерный уютный мир, где женщина усиленно лелеет свое счастье.