Напрасно ты завел речь еще и о моей неудаче в прозе. У меня только одна книга прозы, но в разных редакциях она издавалась пять раз массовыми тиражами вплоть до 200 тысяч экземпляров, выходила и за рубежом, журнальные публикации отмечались премиями. Какая же это неудача? В литературе есть понятие - автор одной книги. У нас, например, Грибоедов, Ершов. В западной литературе - Сервантес, Дефо, Войнич, хотя у них были и другие произведения, но остались они в литературе как авторы "Дон Кихота", "Робинзона Крузо" и "Овода". Так что, зачислим их всех в неудачники? Один известный литературовед сказал мне: "Да ведь и Бондарев, в сущности, автор одной книги - "Горячего снега". А я на прозу больше и не посягал.
Заклеймив меня как неудачника в поэзии и прозе, ты приступил к моим "критическим опусам". Это, по твоим словам, "торжествующая злоба", "оскаленность против многих писателей: кого только Вы не (!) ругали и не (!) унижали". Еще это - "фрагменты из Вашего душевного состояния, которое называется патология зависти, переходящая в ненависть". Наконец, это - "муки неуспехов выплеснулись черным потоком с целью отмщения непокорной прекрасной женщине - художественной литературе, которая осталась равнодушной к Вам". Сильно сказано: оскаленность… патологическая зависть… ненависть… черный поток злобы с целью отмщения прекрасной… Круто!
Однако, дорогой, тут требуется кое-что уточнить: ведь я скалился и щерился не только на некоторых писателей, но и на многих политиков: на Горбачева, Ельцина, Яковлева… вплоть до министра культуры Швыдкого. Еще как скалился! Тебе не нравится? Ты против? Сам-то на кого-нибудь из них персонально хоть разочек ощерился? Да не сейчас, конечно, когда даже о президенте пишут: "Глава фашистского режима!.. Изменник родины!" - не сейчас, а в конце 80-х, в 90-е? Нет, получая президентско-геройскую пенсию, ты долго молчал, как все литературные генералы, и на страницах "Правды" даже обосновывал и подводил философскую базу под свое и других Героев да Ленинских лауреатов долгое гробовое молчание. Более того, все помнят, как о Ельцыне ты сказал: "У писателей России есть один президент, а у президента - один Союз писателей!" А раньше этого пытался оградить от моей критики и Горбачева. Помнишь?
14 декабря 1990 года в последний день работы Седьмого съезда писателей России, проходившего в Театре Красной Армии, я получил слово и, оскалясь, выплеснул на президента черный поток ненависти с целью отмщения. Должен заметить, что едва ли не вся процедура прошла под хохот и аплодисменты делегатов съезда. И только сидевший в президиуме Виктор Астафьев, тогда - свежий кавалер Золотой Звезды, встал и назвал мое выступление "диким вздором", о чем на другой день сообщили "Известия". Это было первое публичное выступление против Горбачева с такой высокой трибуны, как Всероссийский съезд писателей. Сажи Умалатова выступила на Съезде народных депутатов неделей позже.
"Литературная Россия", как принято, давала стенографический отчет о работе съезда, должна была дать, естественно, и мое выступление. Но звонишь мне ты, Юра, первый заместитель председателя СП РСФСР и, как предварительно решено в Политбюро, - завтрашний председатель:
- Володя, твое выступление не может быть напечатано. Боюсь, оштрафуют.
- Как так? Ведь это стенографический отчет. В нем должно быть бесстрастно отражено все, что было сказано с трибуны, и все, что произошло на съезде.
- Володя, твое выступление нельзя напечатать. Боюсь санкций.
- Да это же выступление, которое мне никто не заказывал, никто не визировал. Тут моя личная точка зрения, за которую только я сам и отвечаю.
- Володя, твое выступление немыслимо напечатать. Я опасаюсь…
Был такой разговор?
Выступление в ЛР не напечатали, в стенограмму оно не вошло. Так, дорогой однокашничек, в эпоху безграничной гласности ты оградил предателя Горбачев от первого удара со стороны нашей литераторской братии. И "санкций" ты опасался, скорей всего, не против Союза писателей или газеты, а против себя лично: вдруг ПБ не утвердит председателем Союза? А выступление мое появилось позже далеко от Москвы, в Краснодаре, в журнале "Кубань", - удар был сильно смягчен. И никаких санкций не последовало.
Итак, об очень важном в моей литературной работе - об оскалах и черных потоках на головы политических предателей родины - ты, рисуя мой литературно-политический портрет, умолчал. Честно ли это? Но умолчал и о писателях, утопленных мной в черных потоках злобы, ненависти и зависти, хотя таких, говоришь, было много и тебе "всегда было неловко читать" мои черные опусы о них. Ну, назвал бы хоть два-три имечка! Нетушки…
Нечто подобное твоему ярлыку ("неустанная неприязнь к одаренным писателям") не так давно навесил на меня в "Литературной газете" Павел Басинский. Что ж, я его понимаю: по возрасту он просто не знает моих прежних, доперестроечных публикаций, а теперь, после контрреволюции, увы, действительно чаще всего приходится топить тараканов демократии в бурных потоках гнева.
Но на твоих-то глазах прошла вся моя литературная жизнь… Ты мог бы знать мои если не всегда восторженные, как о тебе и Сорокине пишут, то очень уважительные, хвалебные статьи о Горьком и Макаренко, о Маяковском и Светлове, Ушакове и Панферове, Смелякове и Симонове… да и о первых публикациях Солженицына. Тебе все это было "неловко читать"? Чего ж молчал? Ведь ни единого раза не возразил при полной возможности выступить с литературного Олимпа где угодно.
Доброжелательно я писал о произведениях и многих других. Вот, сколько помню, имена почивших: Юрий Трифонов, Дина Злобина, Майя Румянцева, Владимир Богомолов, Василий Федоров, Сергей Викулов, Владимир Карпенко, Евгений Винокуров, Вадим Кожинов, Петр Градов, Юрий Кузнецов, Николай Рубцов… Хочешь, пришлю тебе эти статьи? Найди в них хоть единое словцо "торжествующей злобы". Укажи, кто тут не заслуживал похвалы.
Еще? Михаил Алексеев, Анатолий Калинин, Семен Шуртаков, Ольга Фокина… И частенько не просто писал о них, а защищал от непонимания, а то и от клеветы. Здесь могу начать с самого Пушкина, тексты которого защищал от искажений и от неверных комментариев в юбилейном собрании сочинений 1974 года. А Лермонтова защищал от стишка "Прощай, немытая…" В марте 1993 года, в самый разгар беснования против русской и советской литературы вступился за Горького против клеветы и ненависти Солженицына, Бурлацкого, Колодного, Костикова. В ответ получал такие, например, анонимочки: "Взялся защищать Буревестника? Его портреты и книги надо уничтожить все до единого. До единого!.. А ты приговорен. У тебя нет выхода!" От клеветы того же Солженицына защищал Маяковского, а в июне 93-го - от измышлений в "Правде" критика Ал. Михайлова, изобразившего поэта провозвестником нынешней контрреволюции.
Еще? Отстаивал от давнего разноса Веры Инбер гениальное стихотворение Исаковского "Враги сожгли родную хату". В "Завтра" дал отпор клевете на Шолохова опять же Солженицына, а в "Советской России" - еще и Евтушенко. Дважды защищал Владимира Карпова от невежественных бредней Дейча, а совсем недавно в "Дне литературы" и "Дуэли" - нашего умершего однокурсника Эдуарда Асадова от Ваншенкина, от него же в "Завтра" - Леонида Соболева…
Ведь это, пожалуй, немало, Юра. А ты-то, сидя на даче с черными лебедями в пруду, кого из писателей защитил? Против кого за них воевал? С кем сходился врукопашную? Ведь хотя бы за Шолохова-то просто обязан был вступиться как руководитель Союза, председатель Шолоховской комиссии и просто как писатель, так много говоривший о любви к великому собрату.
Не довелось мне, к сожалению, написать отдельные статьи о Федоре Абрамове, Петре Проскурине, Василии Белове, Александре Проханове, но я не раз упоминал их в статьях самым добрым словом. А уж тебя не просто упоминал, но опять-таки защищал и от Яковлева, и от Бакланова, и от Коротича, и от Окуджавы. Последний однажды заявил: "Я отношусь к Бондареву, как аристократ к лакею". Я и врезал: "Истинный аристократ и к лакеям относится не так, как мещанин во дворянстве, - уважительно. А ты, мещанин во дворянстве, и есть лакей режима". Помнишь? Едва ли…
Но еще - и это самое недостойное - ты умолчал и о том, что я защищал и защищаю саму Советскую эпоху, историю Отечественной войны и многих деятелей того великого времени - Ленина, Сталина, Дзержинского, Жукова и других. Посмотри хотя бы "Завтра" за минувшее лето.
И вот твоя резолюция: "Болезненное состояние буйного ниспровергателя, известного беззастенчивой приспособляемостью к факту Икс и нравственности принципиального подвижника, прокурора без должности, мечтающего о суде над неугодными ему писателями - о "Нюрнбергском процессе", как самоуверенно пишете Вы в одной статье".
Друг мой Игрек, не говори так красиво, но постарайся - внятно! В этом манерном плетении словес и понять-то ничего нельзя, кроме отдельных выражений и общего впечатления осмотрительной злобы. Какой такой "факт Икс", к которому я приспособился - президентская пенсия, что ли? Я не знаю, как она и пахнет. Что это за "нравственность подвижника"? В какой статье, где и для кого мечтал я о "Нюрнбергском процессе"? Если для Горбачева и Ельцина, то им и этого мало, их надо вешать без суда и следствия, но ты же говоришь о писателях. Для кого из них я мечтаю о суде? У меня - имена и конкретные факты, а у тебя - увертливые намеки под видом элоквенции.
Вот выражение "буйный ниспровергатель" в твоем монологе это, в отличие от остального, понятно. Ну, что ж, пожалуйста, можешь меня так именовать за мои статьи о некоторых писателях хотя бы от Окуджавы до Куняева. Но соизволь все же принять во внимание, что я "ниспровергал" не творчество этих авторов в целом, а отдельные их произведения. Так, в "Литературке" я "ниспроверг" повесть "Бедный Авросимов" Окуджавы, в "Москве" - его "Путешествие дилетантов", чем привел тебя в восхищение (См. мою книгу "Гении и прохиндеи", с. 9). Но я вовсе не отказываю Окуджаве в таланте, и там же признался, что люблю его лучшие песни. То же самое с Куняевым. У меня много претензий к его оглушительно расхваленным и не раз премированным воспоминаниям, но признаю и говорил ему, что там есть отличные места, интересные страницы. Я и его считаю талантливым человеком и даже совсем недавно в письме к тебе одно его стихотворение привел полностью и назвал великолепным.
Признаю талантливыми и Астафьева, и Солоухина, и Гранина, но что делать - произошла контрреволюция и в развернувшейся борьбе они стали пособниками антисоветского режима! Ты-то величественно промолчал, а я выступил именно против тех произведений или заявлений этих писателей, в которых они по ту сторону баррикады. Мне не понять, как ты, фронтовик, орденоносец, Герой, председатель Союза писателей, так много писавший о войне, молчал, когда названные писатели заявляли, что воевать мы не умели, что забросали немцев трупами (с самолетов, что ли?), что соотношение боевых потерь было 1:10 в пользу врага и вообще "по всем данным должны были поиграть войну" (Гранин), но незаконным образом победили.
Правда, об Астафьеве ты сказал, что его выступления после переворота "пропитаны ненавистью… Когда-то он был интересен мне как способный парень из провинции, и я поддерживал его первые вещи. Но я ошибся в нем. Он лгал литературе и тогда".
Это уже общая оценка творчества писателя и его личности в целом. Но я все же продолжаю считать талантливыми книгами "Царь-рыбу", "Последний поклон", "Пастуха и пастушку"… И вот еще какая подробность: ты приведенную оценку высказал в 2003 году, когда Астафьева уже не было в живых, а я напечатал в "Советской России" свое негодующее открытое письмо ему в августе 1991-го, когда он мог и спорить, и опровергать, и защищаться. Согласись, тут есть некоторая разница…
Так же резко и смело ты теперь пишешь и о сошедших со сцены Горбачеве, Ельцине, Яковлеве…
А в суде, куда, как ты пишешь, кого-то тащу, я был только в молодости, когда разводился с первой женой, ты же на 83-году бегаешь по судам, рассчитывая с их помощью свергнуть Михалкова, стать председателем МСПС и утвердиться в Доме Ростовых. Вот я читаю: "Вступило в силу решение Пресненского суда от 29 декабря 2005 года по иску Ю.В. Бондарева к С.В.Михалкову, в котором выдвигалось требование признать законность избрания Ю.В.Бондарева председателем Исполкома МСПС. Суд принял решение отказать в иске в полном объеме"… (ЛГ № 10 06). Армянскому радио задают вопрос: "Какая разница между Львом Толстым и Юрием Бондаревым, лауреатом премии Толстого?" Ответ: "Толстой в 82 года ушел из родного дома, а Бондарев в этом же возрасте рвется в чужой дом".
Да если бы даже суд и удовлетворил твой иск в полном объеме - так что? Можно понять слесаря или клерка, которые ради хлеба насущного судятся за свои рабочие места, но стать по решению суда председателем Союза служителей муз… Юра, у меня нет слов… И потом, неужели тебе мало? Двадцать лет был секретарем правления СП СССР и первым заместителем председателя СП РСФСР, потом еще лет пять уже председателем… Когда тебя в 1994 году съезд писателей не избрал на новый срок, можно было подумать, что ты вздохнул с облегчением: "Слава богу, сколько можно! Ведь уже семьдесят, отдохну…" Но оказывается, десять лет после этого ты только и мечтал, как бы вернуться и опять сидеть в президиумах! Ну пожалей ты себя, свои седины и свою семью… Ведь вся эта заваруха в МСПС без твоего участия была бы просто невозможна. Ларионов использовал твое непомерное честолюбие как таран.
Не утомил? Тут вот еще и такая деталь: "У Астафьева было прямо-таки культовое представление о себе. Например, устроил в Овсянке литературные чтения". Позволь не согласиться. В таких чтениях, устроенных, вероятно, не самим писателем, а местными властями, нет ничего культового. Проходили же у нас частенько читательские конференции по отдельным новым книгам или всему творчеству здравствующего писателя. Были такие конференции и по твоим книгам.
Но вот я читаю у тебя: "Горячий снег", "Батальоны просят огня", "Берег", "Выбор", "Тишина", "Игра", "Искушение"… Они вошли уже в классический набор литературы XX века". Если это не "культовое представление о себе", то что?
В другой раз корреспондент спрашивает: "Какое из ваших произведений наиболее любимо вами?" Он и мысли не допускает, что писателю какое-либо (хоть одно!) из его созданий не нравится. Ты не нашел с такой уверенности собеседника ничего особенного и перечислил как "наиболее любимые" буквально все свои повести и романы..
Боже мой, как далеко это от благородного недовольства своей работой, которым мучились многие русские писатели прошлого! Ты, например, часто клятвенно поминаешь Достоевского. А вот что он говорил о своем "Двойнике": "Я обманул ожидания и испортил вещь. Мне Голядкин опротивел. Многое в нем писано наскоро… Рядом с блистательными страницами есть скверность, дрянь, с души воротит, читать не хочется. Вот это-то и создало мне на время ад, и я заболел от горя". Лев же Толстой доходил до того, что объявлял иные свои произведения "пустяками", "ничтожным трудом" и т. п. Леонид Леонов говорил: "От многого из того, что написано мной, я бы отказался и просто запретил издавать". А ведь классики тоже тратились, тоже отдавали своим произведениям часть жизни, вкладывали душу. Вот взглянуть бы им хоть одним глазком на собрата, который доволен всем, что написал…
А уже в наши дни Константин Симонов нашел в себе мужество опубликовать письмо читательницы, которое, в сущности, перечеркивает "Жди меня", одно из самых знаменитых его стихотворений. На трагическом примере своей судьбы она показала, что это стихотворение - высокая молитва верности, пока жив тот, кого ждешь, но оно оборачивается страшным обвинением и проклятьем, если он погиб:
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой.
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
Значит, плохо ждала? Значит, я виновата в его гибели… Как с сознанием этого жить?
А твой музей - это не культовая затея? Конечно, запретить его создание ты не мог, - и свобода, и нет на олухов перевода. Но ты обязан же был сказать энтузиастам: "Олухи царя небесного, в какое положение вы ставите меня перед Пушкиным, музей которого создали спустя 45 лет после его смерти, перед Лермонтовым, Гоголем, Достоевским, которые ждали своих музеев еще дольше…" А вместо этого ты явился на открытие музея и перерезал там символическую ленточку. Сам открыл собственный музей! При таких церемониях полагается и речь. Произнес? А если завтра энтузиасты вздумают памятник тебе поставить рядом с Толстым? Тоже явишься?.. А потом в "Правде" под несуразной рубрикой "Честь бойца - всегда с тобой!" появилась с тремя фотками статья "Писатель пришел в свой музей". Мало того, главный закоперщик музея Ю.Г.Круглов стал у тебя лауреатом Шолоховской премии. Известен еще только один прижизненный писательский музей - Г.М. Маркова на его родине. Но Георгий Мокеевич все-таки там ленточку не перерезал, хотя и был дважды Герой…
Идем дальше? Итак, ты считаешь, Юра, что мои черные "критические опусы" есть порождение черной зависти. Зависть - твоя любимая тема. Однажды ты пустился в рассуждение о ней даже с трибуны съезда писателей. А в романе "Выбор" некий персонаж произносит о ней взволнованную речь: "Зависть, жесточайше душу гложащая, расцвела волшебным розарием в новом мещанстве… Завидуют страстно, как сумасшедшие, и по всем габаритам (параметрам?), завидуют деньгам, модной юбчишке, новой квартире, здоровью, даже миниатюрному успеху". Начав инвективу вроде бы достаточно локально и приемлемо - с "нового мещанства", далее твой Савонарола адресует свои жуткие обвинения уже всему советскому обществу, всем его слоям: "Завидуют повально: и дворник, и актер и замминистра…" Ну, разумеется, и почему-то не названные министры, и генералы, и, конечно же, писатели. Все они, продолжает обличитель, к тому же еще "тайно, но сладострастно радуются чужому неуспеху, протекающему потолку соседа, безденежью, ячменю на глазу, болезни, и - не содрогайтесь! - даже смерти бывшего удачника: он уже там, а я еще тут. Или: как хорошо и справедливо, что его похоронили на Востряковском, а не на Новодевичьем".
Несмотря не уговоры, не содрогнуться при виде нарисованной картины просто невозможно. Да где это все усмотрено? Хоть бы два-три примера! Это можно было бы посчитать плодом разгоряченного воображения персонажа, и только, но есть основания думать, что здесь для выражения своего взгляда его устами воспользовался сам автор, ибо он неоднократно и сам (как уже сказано, даже на съезде писателей, но, понятно, без таких крайностей, как ячмень на глазу и Востряковкое кладбище) представлял страшным злом советского общества "госпожу Зависть". Кругом лютые завистники! Продохнуть невозможно. И я, конечно, встречался в жизни с проявлениями зависти и злорадства, но чтобы так, но чтобы так…