И тогда жена, обладающая склонностью к систематике, обратила внимание на прелестную закономерность. Это вроде как купринский чиновник Цвет из "Звезды Соломона", которому пришло на ум пересмотреть волшебные буквенные квадратики на свет. Жена заметила, что особенно яростные припадки агностицизма, переходящего в атеизм, случаются у меня исключительно по двунадесятым праздникам ― то есть в дни, когда всякая нечисть особенно злится на ликование христиан и сворачивает их с пути истинного.
Эта мысль меня совершенно перевернула, потому что об этих самых двунадесятых праздниках меня было понятие самое приблизительное. Я знаю, что их 12, но перечислить, да еще в порядке следования, не смогу. Я знаю только, что именно по этим дням меня с особенной силой обуревают сомнения и раздражение против всех, у кого этих сомнений нет. Эта закономерность проверена многолетними наблюдениями. Как-никак мы женаты уже пятнадцать лет. Жена даже нарисовала картину, на которой большого меня борют жирные бесы, а сравнительно небольшая она отважно разгоняет их метлой.
Написать об этом я решил потому, что сейчас как раз Страстная неделя, и, несмотря на бурную весну, я с особенной тоской гляжу вокруг, вперед и назад. Дело не только в московских терактах, а в общей какой-то бессмысленности всего. И чем ближе к Страстной пятнице, тем эти ощущения отчетливей. Я уж не знаю, какие еще нужны доказательства, дорогие товарищи. Заведите православный календарь и убедитесь, что если вас обуревают страсти или безверие ― то либо на дворе двунадесятый праздник, либо день особенно почитаемого святого; да и вообще вся наша история ― месть адских сил за общую небесность России.
Не может быть, чтобы все это просто так.
№ 6, июнь 2010 года
Кто предан власти?
В: Кто предан власти?
О: Садисты.
Я всю жизнь пасую при столкновении с бесспорным, химически чистым быдлом - хотя упорно вызываю ненависть именно у этих людей. Они тоже узнают меня безошибочно. Я просто не научился еще понимать, в чем тут дело, по какому критерию мы друг друга так точно вычисляем. Одно время мне казалось, что дело в грамотности: они обычно очень неграмотны, а значит, не умеют чувствовать закономерности тонкого мира. Их грамматические ошибки предсказуемы: путаница с "-тся" и "-ться", удвоенным "н", лишние запятые по принципу "как бы чего не вышло" (особенно любят запятые после "поэтому" и "так как"). Но есть среди них и грамотные люди, они ведь вообще блюдут культ внешних приличий. Им кажется, что прийти в общество нечесаным - неприлично, а вслух сказать об этом - прилично. Но мало ли я знал приличных людей, исповедовавших тот же культ этикета? Наконец, они очень любят рассказывать о том, что возвышает их в собственных глазах, а возвышает их всегда одно и то же - те или иные знаки поощрения от начальства. Но мало ли милых людей, особенно из числа стариков, отличающихся невинным мелким тщеславием? Есть, конечно, еще одна неизменная черта идиотов - их отмеченная Окуджавой склонность "собираться в стаю"; но это и мне легко инкриминировать - я так люблю редакционные сборища, или там попеть под гитару с собственными школьниками, простите мне все этот пионерский романтизм; правда, я не состою ни в какой организации, кроме гильдии кинокритиков, но идиоты тоже иногда нигде не состоят.
Вот "живой журнал", то есть публичный дневник, девушки-нашистки, с которой я не знаком и, Бог даст, не буду. Эта девушка - типичная сторонница нынешней власти, основа ее фан-клуба. Она живет в средней полосе России, ей 22 года. Недавно она вышла замуж, очень любит мужа и постоянно пишет о том, как именно его любит. Вообще все записи в ее дневнике - она любит славу, так что, думаю, в цитировании нет греха, - делятся на три категории. В первой она проклинает врагов Отечества и расхваливает его друзей. Во второй категории она философствует, причем главным образом о себе. Вот как она определяет себя:
"неисчерпаемый невозобновимый биологический генератор революционно-инновационных сгустков структурированно заряженых частиц (идей), в следствие воздействия которых на окружающую среду, наблюдается повышение активности других генераторов, более слабой мощности, и приводящих к полному тотальному разрушению общепринятых стереотипов о структуре эталона этого сгустка частиц…".
Мне тут больше всего нравится "в следствие, в последствии" в сочетании со "структурой эталона", но ведь это у них и во всех документах так - сплошная труха под поверхностью. Она подробно перечисляет все победы, одержанные "Нашими" в судах, и помечает такие записи тэгом "крутыхи". Крутыхи - это они. Иногда она даже тащит к себе стихи - чужие, широко ходящие в сети:
"Я бываю такая разная, то капризная, то прекрасная, то страшилище опупенное, то красавица мисс Вселенная, дверью хлопну - расставлю все точки, то ласкаюсь пушистым комочком, то люблю и тотчас ненавижу, то боюсь высоты, но на крышу выхожу погулять темной ночкой, то жена, то примерная дочка… Не больная, не в психике трещина - просто Я - стопроцентная ЖЕНЩИНА".
Здесь мне больше всего нравится "ласкаюсь пушистым комочком".
Третья составляющая дневника - отчеты о собственной жизни, всегда написанные с большой любовью к этой жизни. Она побеждает всех. Иногда, конечно, ей что-то не удается, врачи у нее плохие, еще какие-то бытовые трудности, но ей не приходит в голову как-то увязать это с текущей политической реальностью. Зато под заголовком "Идеальные мужчины… кто они?" она публикует фотографии Суркова и Якеменко со скромным комментарием: "А вот вобщем-то и они".
И вот я думаю: в чем дело-то? Как ущучить этот тип, что в нем главное? Почему я с такой легкостью по одному ее посту могу предугадать все остальные - яростную защиту семейных ценностей, намек на бурные страсти и лихие шалости, но исключительно в законном браке; проклятия в адрес оппозиционеров, засветившихся со взяткой ГИБДД… Почему я могу угадать все ее несложное прошлое и так отчетливо вижу ее ужасное будущее?
Дело, наверное, в моей изначальной виктимности, в подверженности травле, в принципиальной установке на нее - у меня никогда не было другого статуса и, соответственно, модуса. А им, то есть условным "нашим", напротив, необходимо травить, это своеобразный извод их садической сексуальности. Они испытывают высшее блаженство, только когда доминируют - или когда столь же грубо доминируют над ними; грубость есть сверхценность, других наслаждений им не дано. Это внутреннее противоречие - одинаково оргазмическая реакция на два принципиально разных раздражителя - осознается именно как проблема, почему им и приходится успокаивать себя: "Не больная, не в психике трещина". Нельзя же одновременно ласкаться пушистым комочком и запойно травить, сладострастно подчиняться и сладострастно подчинять; им просто никто еще не объяснил, что это одно и то же. Блаженство отдаваться тому, кто выше, и обладать тем, кто ниже, - их главная фиксация, а бескультурье - лишь следствие. Ведь культуры нет без самообразования, а на самообразование у них нет времени: того, кто подсел на садомазо, не заманишь в кружок мягкой игрушки.
Удивительно одно - что нынешняя власть настолько не понимает прогноза этой душевной патологии, которая всегда заканчивается деменцией, сутяжничеством, истерией и, наконец, полным распадом личности в сравнительно молодом возрасте. Но подавленный страх перед будущим и табу на мысли о нем тоже входят в симптоматику этой патологии.
№ 7, июль 2010 года
Дмитрий Быков
Куда бежать?
В: Куда бежать?
О: В Венецию на Неве.
Про Италию так про Италию, хотя, честно говоря, сейчас самое бы время сделать номер GQ, посвященный России. Но темы выбираю не я, да и потом - если вдуматься, Италия для нас сейчас весьма актуальна. Это же наше будущее. Постимперскую травму каждый избывает по-разному: у одних крушение империи вызывает настоящий культурный взрыв - в Англии, скажем, литература поздних викторианцев была грандиозна и предопределила, по сути, весь XX век, в значительной степени выдуманный Уэллсом, Киплингом, Честертоном, Уайльдом и Шоу. В России, напротив, распад империи сопровождался катастрофическим упадком. Это потому, что иногда империи распадаются под напором креативных сил, жаждущих освобождения, - просто потому, что имперская скорлупа становится им тесна, - а иногда под действием энтропии, от усталости, от вырождения, от элементарной неготовности нести колонизаторское бремя дальше. По внешним проявлениям, кстати, это похоже - но по внутренним механизмам совсем другое дело. Мы - не британский случай. Мы даже и не совсем Рим, поскольку Рим как-никак простоял тысячу лет и принес миру почти все, чем он сегодня благополучно пользуется, от водопровода до коней в сенате, - а Российская империя была замкнута в основном на себя, поставляя на импорт только сырье и экзотические виды искусства вроде идейных романов и казарменного балета. С Римом, однако, нас роднит то, что мы породили христианство - а погибли от варварства.
Распад империи римского или византийского типа - с жесткой властью и неглупым обществом - приводит обычно к двум неотменимым следствиям. Во-первых, внутри империи формируется некий передовой отряд, который нельзя назвать даже гражданским обществом - его требования выше, а возможности больше. Это образовавшийся под огромным имперским давлением тип диссидента - человека, желающего не упрощений, а усложнений, не распада государства, а его очеловечивания. В Риме таким отрядом были христиане - разумеется, возникновение христианства никак не выводится из классовой теории, и попытка Каутского в "Происхождении христианства" объяснить все по-марксистски так несостоятельна, что доказывает это лучше любой апологии. Есть другая категория населения - те, кому хочется пить и жрать, а служить отечеству не хочется. Иногда эта категория действует при поддержке внешних сил - а именно варваров, для которых римские понятия тоже пустой звук: им нравится разорять города, только и всего.
В результате революций, завоеваний и прочих социальных катаклизмов ничто не усложняется - все рушится. Происходит стремительный откат назад, от которого бедствуют и те, кто этот самый крах приближал и всячески расшатывал основы. Но затем, вот хитрость, случается Возрождение - и Италия снова становится центром мира, только уже в новом качестве: пусть ненадолго, на два века, - она делается столицей мирового искусства, духовным центром невероятной силы. И культура эта уже христианская - пожалуй, мир не знал более убедительного свидетельства о Боге, чем "Сикстинская мадонна" Рафаэля.
Что это сулит непосредственно России? У нас в СССР были свои христиане и свои внутренние варвары; после перестройки христианство оказалось перехвачено такими людьми, что Господь не приведи (в том числе властью), а диссиденты, напротив, были загнаны в катакомбы поглубже, чем при Брежневе. Варвары, желавшие, как уже было сказано, хлеба и зрелищ, джинсов и жвачки, и в продвинутых случаях - "Аббы", принялись пировать на руинах империи. По всей вероятности, лет сто их пир должен продлиться - после чего культура берет неизбежный реванш, и очень жаль, что до этого внутреннего возрождения большинство из нас имеет все шансы не дожить. Но надо стараться - история ведь ускоряется. Будут у нас и свои Рафаэли, и свои да Винчи, возрождающие римский разум, римский блеск и мощь, но без римского зверства и безумной экспансии: должна же свобода когда-нибудь повернуться к нам и своим человеческим лицом. Нечто подобное, кстати, случилось в Латинской Америке - империя инков, которую только ленивый после Шафаревича не сравнивал с нашим СССР, тоже рухнула под напором внутренних конфликтов и внешних вторжений (в функции варвара выступал Кортес, который по инкским понятиям как раз и был полноценным вандалом, даром что белый и прогрессивный). Я вовсе не стал бы повторять вслед за Бродским, что "все-таки лучше сифилис, лучше жерла единорогов Кортеса, чем эта жертва". Это, во-первых, для кого как - для местного населения уж точно не лучше, а во-вторых, окончательных побед не бывает. В Латинской Америке настал свой реванш и свое Возрождение - говорю прежде всего о литературном взрыве XX века: Маркес, Борхес, Рульфо, Льоса, Неруда, да мало ли; и, пожалуй, на наш будущий ренессанс это похоже больше всего.
Так что Италия - весьма вдохновляющий пример, если нам суждено (а нам суждено) повторить ее путь.
Что касается личных впечатлений, то я ведь не большой любитель ездить обычными туристическими маршрутами. Мне больше нравятся глухие места со странными или смешными названиями, загадочные истории, джунгли и прочая экзотика. Из облюбованных иностранцами городов Италии полюбил я неистребимой любовью только Венецию - за ее вечное умирание, за соседство тухлых каналов и свежего, постоянно ощущаемого моря, за напоминание о том, что только в упадке - могучем, тщательно поддерживаемом, роскошном - и есть истинная красота и величие духа, а созидание всегда подозрительно. Именно таким желал бы я видеть Петербург после того, как из него в Москву переедут все друзья и знакомые Кролика, - и сам я, может быть, тогда сбегу именно туда.
№ 8, август 2010 года
Кто делает погоду?
В: Кто делает погоду?
О: Гастарбайтеры.
Я знаю тайну, и вы сейчас тоже ее узнаете. Некоторые интересуются. почему это лето - по крайней мере первые два месяца - было такое жутко жаркое. Версии были самые экзотические. Сосед, с которым мы помогаем друг другу чинить наши "Жигули", рассказал, что если зима была холодная, то лето обязано быть жарким, потому что иначе разбалансируется среднегодовая температура. Видимо, у них там на небесах отчетностью занимается специальный отдел. Другие утверждают, что глобальное потепление вступило в решающую фазу. Все это чушь. На самом деле это все гастарбайтеры.
Гастарбайтеры - единственные, кому сейчас хорошо. То есть совсем хорошо им не бывает никогда - жизнь у них не такая, чтобы расслабляться, - но они единственные в такую погоду, кто сохраняет работоспособность и не кидается на встречных. Это их естественная среда - сорок в тени. Им даже ностальгически приятно. Один таджик, который на соседской даче что-то роет, в нашем дачном магазине постоянно мне улыбается и подмигивает, и предлагает у нас тоже что-нибудь вырыть. Иногда он сочувственно спрашивает кого-нибудь особенно взопревшего: "Жарко, да?" Конечно, жарко. А ему не жарко, ему все остальное время холодно.
И тут я догадываюсь о том, что между человеком и природой существуют весьма тонкие связи. Первыми об этом догадались древние китайцы, на чей опыт так любит ссылаться серьезноуважаемая мною Юлия Латынина. Там, в Китае, говорили: если правитель хорош, то и стихийных бедствий не бывает. В обратную связь я не верю, потому что, как правило, сначала устанавливается правильный правитель - и только потом прекращаются стихийные бедствия. Так вот: человек наделен способностями, которые не вполне ясны ему самому. Он оптимизирует среду. И если для большинства оптимальна среда, при которой температура воздуха не опускается ниже +35, можете не сомневаться, так оно и будет. А для кого у нас оптимальна такая среда?
Я не собираюсь разжигать межнациональную рознь. Я просто хочу напомнить о простых вещах, призвать, что ли, одуматься: товарищи дорогие, вы что же, серьезно думали, что если все за вас будут делать гастарбайтеры, то природа не станет подлаживаться под них? Посмотрите на уровень и, главное, характер отечественной культуры: вы не замечаете тотальной азиатчины, которая тут воцарилась? Под азиатчиной я не имею в виду ничего дурного - это просто жанр такой. Помните индийский кинематограф? А китайский? Там в жанровый канон входит сочетание слезливой мелодрамы с дракой, причем переход от слез в драку и наоборот не занимает обычно и трех секунд. Основной конфликт - столкновение плохих богатых с хорошими бедными. А теперь прошерстите с этой точки зрения все современные российские сериалы, - "читатель, вдумайся в эту басню, и тебе станет не по себе". Думаю, полупровал фильма "Чужая" связан именное этим диссонансом: нельзя по-европейски - и даже по-догмовски - снимать совершенно азиатское кино про любовь, кровь и прочую морковь. Там ведь все ощущение достоверности и новизны происходит от лексики (весьма плоской) и бегающей камеры, а литературе-то до рубля девять гривен не хватает. Роковая красотка ссорит между собой ужасных гангстеров, соблазняя самого молоденького, - это чистый Болливуд, а в Европе и "Три мушкетера" с этим сюжетным ходом уже в момент появления казались детской прозой. Ну так и нечего делать вид, что вы европейцы, - снимайте честное индийское кино с танцами.
А власть? Кто скажет мне, что сегодня у нас не азиатская система власти, - тот ничего не знает либо о нашей текущей реальности, либо об азиатской системе. К нам заехало страшное количество азербайджанцев, туркменов, киргизов - и в нашей государственности сегодня заметнее всего не азиатская жестокость, положим (жестокость там вообще имела место скорей во времена Чингисхана), а именно азиатский культ внешних приличий при полном игнорировании реальности; сочетание дикого богатства и дикой же нищеты; абсурдность как основа государственного стиля. И я не знаю, в чем больше абсурда - в литературном творчестве Шарафа Рашидова или Владислава Суркова, в книге "Рухнама" покойного Туркменбаши или в современной программе "Время". Сравниваю, попятно, не уровень глупости - он в каждой системе индивидуален, - а сам характер происходящего, его заведомую смехотворность, которую нельзя скрыть ни оттого, кто смотрит, ни от того, кто снимает. Азиатская государственность никак не зависит от подданных, она где-то далеко, она вроде погоды - и в этом смысле у нас действительно полная и окончательная Азия, без каких-либо перспектив. Точней, перспективы были. Но тогда у нас не было столько гастарбайтеров.