Зажглась мышкинская гордость – неоновая надпись "Книжный коллектор" (стр. 25). – Ср. в повести Аксенова "Апельсины из Марокко": "Я вышел из-за угла и пошел в сторону фосфатогорского Бродвея, где светились четыре наших знаменитых неоновых вывески – "Гастроном", "Кино", "Ресторан", "Книги" – предметы нашей всеобщей гордости. Городишко у нас гонористый, из кожи вон лезет, чтобы все было, как у больших. Даже есть такси – семь машин" (Аксенов 1964: 139–140).
Не грусти и не печаль бровей <…> Пусть струится над твоей избушкой тот вечерний несказанный свет (стр. 25–26). – Из двух стихотворений Есенина: "До свиданья, друг мой, до свиданья…" (1925) и "Письмо матери" (1924).
Сима помнишь войдем с тобою в ресторана зал нальем вина в искрящийся бокал нам будет петь о счастье саксофон… (стр. 26). – Штампы этого модного перед войной томно-завывающего, слащаво-выспреннего, курортно-ресторанного стиля появляются и в других письмах Телескопова, употребляющего их как мелкую разменную монету в своих ухаживаниях за девушками: "Сима, помнишь Сочи те дни и ночи священной клятвы вдохновенные слова…", "Сильвия, помнишь ту волшебную южную ночь, когда мы… Замнем для ясности" (стр. 56; "замнем для ясности" – штамп советского cockney-стиля). Их немало в песнях Петра Лещенко и Вадима Козина, танго Оскара Строка и других классиков позднего русского романса, а также у множества безымянных подражателей. Ср.: "Встретились мы в баре ресторана, / Как знакомы мне твои черты. / Помнишь ли меня, моя Татьяна <…> Татьяна, помнишь дни золотые, / Кусты сирени и луну в тиши аллей…" ("Татьяна", слова и музыка М. Марьяновского; исп. П. Лещенко). "Помнишь эту встречу с тобой / В прекрасном теплом апреле…" ("Мое последнее танго", музыка О. Строка; исп. П. Лещенко) и т. п. В автобиографическом рассказе "На площади и за рекой" (1966) аксеновский повествователь ностальгически вспоминает увлечение этими напевами в годы его детства:
От того блаженного времени, от золотого века "до войны", сохранилась у нас патефонная пластинка, морская раковина и фотоснимок с пальмами и надписью "Привет из Алупки". Пластинка пела: "Ты помнишь наши встречи и вечер голубой, взволнованные речи, любимый мой, родной…", а на обороте: "Сашка, ты помнишь наши встречи, весенний вечер на берегу…. бульвар в цвету… как много в жизни сказки… как незаметно бегут года…" Пластинка пела молча, в памяти, ибо патефон давно уплыл на барахолку…
(Юность. 1966. № 5. С. 41)
Романтика <…> изворотливая, как тать, как росомаха, подстерегающая каждый наш неверный шаг… (стр. 26). – Ср. стихи Пастернака: "И крадущейся росомахой / Подсматривает с ветвей" ("Иней", 1941).
Романтика, ойкнув, бухнулась внезапно в папоротники, заголосила дивертисмент. <…> Романтика, печально воя, уже сидела над ними на суку гигантским глухарем (стр. 27). – Романтика – наряду с грандиозными Наукой, Лженаукой, Характеристикой, Химией, Физикой и т. п. – одна из символических фигур, в духе антично-ренессансно-барочных персонификаций, с которыми приходится единоборствовать героям ЗБ. В основном они являются героям во сне, но, как видим, иногда и наяву.
Романтика – своеобразное полуофициозное понятие из арсенала "социализма с человеческим лицом", получившее распространение в годы, впоследствии окрещенные "эпохой застоя". Пропаганда Романтики имела своей целью подновление опустошенных идеологических лозунгов и поощрение – под должным партийным надзором – духовных и идеалистических мотивов, которые могли бы противостоять распространению в обществе равнодушия и цинично-материалистических настроений, способствовать трудовому подъему среди молодежи – в особенности в освоении дальних районов страны, "целинно-залежных земель" и т. п. При этом, в заметном расхождении с суровыми, жертвенно-аскетическими идеалами первых пятилеток ("Не переводя дыхания", "Время, вперед!" и др.), для агитационных кампаний 1950-х годов характерен дух авантюрности, индивидуального героизма, бодрости, романтического проникновения в неизведанные просторы вселенной. Мрачный пафос индустрии и машины, характерный для ранних лет, заменен устремленностью к природе, братское слияние с которой отныне мыслится как неотъемлемая часть движения в светлое будущее.
Открыто ориентируясь на литературу, создатели стиля "Романтика" черпали вдохновение в приключенческих книгах гимназических лет, равно как и в недавних эпических легендах о революции и Гражданской войне; с начала 1960-х годов подключились сюда и мотивы космических полетов. Авторы прозы, стихов, песен, кинофильмов наперебой призывали молодежь быть этакими вдохновенными чудаками-энтузиастами, бескорыстными "романтиками" и "фантазерами". Со страниц песенников и поэтических сборников тех лет, как из рога изобилия, сыпется многошумная бутафория романтики: "сказки", "чудеса" и "волшебники", "бригантины" и "каравеллы", "Робинзоны", "менестрели" и "барды", "рюкзаки" и "палатки" геологов; звучат призывы и обещания "не знать покоя", "идти навстречу грозам", искать "счастья трудных дорог", "спешить к новым приключениям", "ехать за туманом и за запахом тайги", "пройти по далеким земным параллелям", слушать "дальних миров позывные" и оставить свои следы "на пыльных тропинках далеких планет". Эти характерные приметы того, что можно назвать "стилем "Романтика"", безошибочно узнаваемы даже в тех текстах эпохи, где само слово не упоминается:
Поднимать тугие паруса –
Это значит верить в чудеса.
Собирать в ладони звездный свет –
Это значит восемнадцать лет.("Это здорово!", слова И. Шаферана; исп. Э. Пьеха)
Это вам, романтики,
Это вам, влюбленные…("Песня посвящается моя", слова Я. Хелемского; исп. М. Бернес)
Романтика!
Сколько славных дорог позади!
Ты – Сибирь моя,
Ты – Галактика,
По тревоге меня позови!("Романтика", слова А. Поперечного; исп. В. Трошин, Э. Хиль)
Очень трудно жить на свете
В наши годы без открытий.
Ходят-бродят Робинзоны
Со своими островами…
<…>
В кабинетах канцелярий
Неуютно фантазерам, –
На работу в Заполярье
Уезжают Робинзоны…("Песенка Робинзонов", слова Н. Олева; исп. О. Анофриев)
Э-ге-гей, Колумбы, Магелланы,
Паруса сердец поднимем выше!
Кличут нас в дорогу океаны,
В тихой бухте голос мой услышан.(Симоненко В. "Э-ге-гей, Колумбы, Магелланы…" // Молодая гвардия. 1969. № 2. С. 227)
У меня в рюкзаке много встретилось троп и дорог,
Много синих ветров, и снегов, и весенних тревог…("У меня в рюкзаке", слова Л. Ошанина; исп. В. Трошин)
Собраться с тобой нам в дорогу пустяк,
Закинем за плечи дорожный рюкзак!
Колеса хотят улететь от земли –
Приблизится все, что ты видишь вдали.("Если хочешь ты найти друзей", слова В. Харитонова; исп. В. Беседин)
Искусственность пафоса "романтики" была ощутима для любого культурно чуткого человека; само понятие скоро перешло в область иронии. "Украл, выпил, в тюрьму. Романтика!" – говорит один из героев фильма "Джентльмены удачи" (сценарий Г. Данелии, В. Токаревой, 1971). В повести И. Грековой "Кафедра" (1977) студенты едут летом работать в тайгу: "По вечерам жгли костры, бацали на гитаре, пели песни про романтику. Но, сказать по правде, никакой романтики не было. Какая тут романтика – комары" (Грекова 1983: 32–33). Что культ романтики насаждался, можно сказать, в административном порядке, было ясно даже детям, как это видно из разговора Глеба Шустикова со школьниками, совершающими велопробег под типичным названием "Знаешь ли ты свой край":
<…> Вперед, говорит, в погоню за этой…
– За кем, за кем в погоню? – вкрадчиво спросил Глеб <…>
– За романтикой, не знаете, что ли, – буркнул удивительный семиклассник…
(стр. 47)
"Хитрая лесная ведьма с лисьим пушистым телом", "коза", неустанно преследующая Глеба и Ирину, то оборачиваясь глухарем на дереве, то "маскируясь под обыкновенного культработника", то пыля на дамском велосипеде (стр. 26, 27, 46, 47), аксеновская Романтика воплощает многоликость этого направления официозной культуры, успевшего за сравнительно короткий период облечься в большое разнообразие форм. В этом она напоминает такие негативные абстракции ХХ века, также наделяемые широким спектром конкретных применений, как "быт" (враг номер один в поэтической мифологии Маяковского) или "пошлость" (применительно к миру Гоголя, например в книге Набокова о нем). Наряду с Характеристикой деда Моченкина, Романтика, преследующая учительницу и моряка, имеет прецедент в лице Горя-Злочастия из одноименной древнерусской повести (см. примечания к 3-му сну Моченкина).
Почему же Романтика столь настойчиво привязывается к Ирине и Глебу? Видимо, именно в этих образцовых советских молодых людях чует она свою законную добычу. Из всех персонажей эти двое (и особенно Ирина, чья голова почти беспрерывно шумит от невнятной, но чудесной музыки) обнаруживают наибольшую податливость к соблазнам Романтики и к советским оптимистическим банальностям. Ср.: "Ветер дальних дорог совсем ее не страшил, скорее вдохновлял" (об Ирине, стр. 14); "Готов ли ты посвятить себя науке, молодой, красивый Глеб, отдать ей себя до конца, без остатка?" (Ирина, стр. 49). "Пусть сопутствует вам счастье трудных дорог" (Глеб, стр. 47).
Первые свидания, первые лобзания, юность комсомольскую никак не позабыть… (стр. 27). – Неточная цитата из песни "Где ты, утро раннее" (слова А. Жарова; исп. С. Лемешев), типичной для стиля "Романтика": "Где ты, утро раннее, светлые мечтания… / Юность комсомольскую вовек не позабыть. / Первое свидание, встреча и прощание, / Спеть бы песню грустную, – да некогда грустить!".
Характерно сопряжение старинных романсовых штампов ("первые свидания", "первые лобзания") с мотивом "комсомольской юности", популярным в советской поэзии и массовой песне. Воспоминания юности соединялись с воспоминаниями о героических годах революции и Гражданской войны, взаимно окрашиваясь ностальгическим лиризмом. Эта любовно-революционная ретроспектива зародилась в советской культуре (кино, песни, стихи, проза, изобразительные искусства) довольно давно, еще в довоенные годы. Вспомним такие знаменитые песни 1930-х годов, как "Тучи над городом стали…", "Дан приказ ему на запад…", а еще раньше – "Там, вдали за рекой…"; повесть А.Н. Толстого "Гадюка" (1928) и многое другое. Но особенного расцвета этот умиленный и романтический настрой в отношении революционной эпохи достиг в годы "социализма с человеческим лицом", когда начинался творческий путь автора ЗБ.
Тронутые ласковым загаром руки обнаженные твои… (стр. 27). – Из популярной песни "Если любишь – найди" (слова Л. Ошанина; исп. Л. Утесов): "И ночами снятся мне недаром / Холодок оставленной скамьи, / Тронутые ласковым загаром / Руки обнаженные твои…".
…Аркадий Помидоров уступил эту историческую английскую трубку своему соседу, то есть Вадиму Афанасьевичу, но, конечно, по-дружески, за цену чисто символическую, за два рубля восемьдесят семь копеек (стр. 28). – 2 руб. 87 коп. – в течение многих лет цена пол-литровой бутылки водки, цифра, известная всему населению СССР.
Вадим Афанасьевич <…> сторожил бочкотару, уютно свернувшуюся под его пледом "мохер" (стр. 29). – Мохер (mohair) – модная в 1960-е годы импортная шерсть ангорской козы, из которой выделывались платки и свитеры.
Да, если бы не проклятая Хунта, давно бы уже Вадим Афанасьевич съездил в Халигалию за невестой… (стр. 29). – Созвучие с пушкинским: "Был я, дети, моложе, в Польшу съездил я тоже, / И оттуда привез себе женку" ("Будрыс и его сыновья", 1833).
Йе-йе-йе, хали-гали! / Йе-йе-йе, самогон… (стр. 29). – Первая строка восходит к американской песне (от ее названия, "Hully Gully", произведен и топоним "Халигалия"; см.: Wilkinson, Yastremski 1985: 97), остальное – к деревенскому "самогонному фольклору". Ср. вариант этой песни в рассказе А. Макарова "Дома", где подвыпивший дед поет:
Пьем мы водку, пьем мы ром.
Иде ж денежки берем?
Баба юбки продает,
Нам на водочку дает…(Новый мир. 1966. № 8. С. 86)
Отлично, Вадим, – похвалил Телескопов. – Вот с тобой я бы пошел в разведку (стр. 30). – Выражение "С таким-то можно пойти в разведку" (в смысле "он надежный парень, на него можно положиться в опасной ситуации") представляет собой общераспространенное клише официально одобренной "романтики" хрущевско-брежневских времен. Повторялось во множестве песен, фильмов, статей, рассказов и стихов. У Аксенова в романе "Ожог" читаем: "Эх, Александр-Александр, нет, не пошел бы я с тобой в разведку" (Аксенов 1994: 164).
Это было единственное европейское судно, посетившее Халигалию за последние сорок лет, – прошептал Вадим Афанасьевич (стр. 30). – Реплика Дрожжинина в ответ на рассказы Володи о своем плавании на судне "Баскунчак" напоминает стиль приключенческих и научно-фантастических книг для детей в духе Майн Рида и Жюля Верна. В известной книге Н.К. Чуковского "Водители фрегатов" (которая, между прочим, упоминается в аксеновской повести "Мой дедушка – памятник" как одна из любимых книг ее героя-пионера) читаем: "Тасмания <…> была открыта еще в начале XVII века голландским путешественником Тасманом, но с тех пор ни одно европейское судно не посетило ее, кроме "Отваги"…". В другой главе капитан Дюмон-Дюрвиль разыскивает исчезнувшую экспедицию Лаперуза. До него искать Лаперуза уже пытались другие, в том числе адмирал д’Антркасто. На одном из островов старик рассказывает капитану о кораблях белых людей, которые много лет назад прошли мимо острова и не остановились: ""Это был д’Антркасто", – прошептал Дюмон-Дюрвиль". И далее, по возвращении Дюмон-Дюрвиля в Европу:
– Как зовут нашего посла в Лиссабоне? – спросил [Дюмон-Дюрвиль] одного местного жителя, часто бывавшего во французском посольстве.
И получил ответ:
– Бартоломей Лессепс.
– Единственный спутник Лаперуза, оставшийся в живых! – вскричал Дюмон-Дюрвиль.
(Чуковский 1984: 77, 471, 473; курсив везде наш. – Ю.Щ.)
Данное повествовательное клише (можно назвать его "шоком узнавания по описанию") имеет различные вариации, например, вместо "прошептал" или "вскричал" может стоять "подумал", "решил", "понял" и т. п.: ""Это был Лаперуз", – решил Дюмон-Дюрвиль". Встречается оно и в форме косвенной речи: "Крузенштерн сразу догадался, какой корабль островитяне видели с гор. Это безусловно была "Нева"…", "Крузенштерн понял, что речь идет об английском миссионере…" (Там же: 463, 242, 258). Сходные обороты нередки в "Человеке-амфибии" А.Р. Беляева: ""Это была она", – подумал Кристо", ""Это про Гуттиэре",– подумал Ихтиандр" и т п. (На то, что в некоторых пародиях-стилизациях ЗБ отражена советская научная фантастика (Г. Адамов, Беляев и т. п.), комментатору указал автор).
Помпезов Евгений Сергеевич выдал мне талоны на сертификаты… (стр. 31). – Сертификаты – реалия эпохи "оттепелей" и "разрядок": талоны в "сертификатных рублях", выдававшиеся за работу, так или иначе связанную с заграницей. В закрытых магазинах "Березка" за них можно было приобретать иностранные товары, недоступные большинству советских людей.
Завязали дружбу на троих, потом повторили (стр. 31). – Смысл выражения: "распили втроем пол-литра водки". Трое случайно встретившихся людей вскладчину покупали в магазине бутылку и тут же распивали ее в подворотне, подъезде или ином уединенном месте.
…у нас с Сильвией почти что и не было ничего платонического, а если и бывало, то только когда теряли контроль над собой (стр. 31). – Выражение "терять контроль над собой" относится к сфере языковых суррогатов советской философии жизни. Жизнь, смерть, страсть, секс – все оценивается в рационалистических терминах, как полезное или вредное для общего дела. "Контроль над собой" в этом свете оказывается одним из важных позитивных качеств. Ср. линию Глеба Шустикова, для которого, как известно, категории самоконтроля, дисциплины, "внутренней собранности" играют первостепенную роль.
Зверье такого типа я люблю как братьев наших меньших, а также, Серафима, любите птиц – источник знаний! (стр. 31–32). – Одна из многих есенинских цитат Телескопова: "Счастлив тем, что целовал я женщин, / Мял цветы, валялся на траве, / И зверье, как братьев наших меньших, / Никогда не бил по голове" ("Мы теперь уходим понемногу…", 1924). Поэтическая цитата слита с отзвуками агитпропа. Призыв любить птиц идет от дискурса о родной природе, о бережном отношении к ней, получившего особенное развитие в сентиментальной культуре позднесоветских оттепелей. Лозунг "Любите книгу – источник знания" можно было видеть в 1930–1950-х годах во множестве школ, библиотек и книжных магазинов.
Старик Моченкин дед Иван <…> во-первых, съел яичницу из десяти яиц; во-вторых, выпил браги чуть не четверть… (стр. 34). – Яичница из десяти и более яиц, сопровождаемая обилием самогона, – деталь из деревенской жизни, которую автор повести наблюдал во время своих поездок с отцом в село Покровское Ряжского района Рязанской области в 1960-х годов (рассказано Аксеновым).
…прослушал <…> концерт "Мадемуазель Нитуш" (стр. 34). – "Концертом" старик Моченкин называет популярную оперетту Эрве (Ф. Ронже, 1825–1892), с успехом шедшую в дореволюционных и советских театрах.
Кума Настасья <…> изредка с поклонами, с извинениями удалялась, когда молодежь под окнами гремела двугривенными (стр. 34). – Кума Настасья торгует самогоном. Ср. выше: "Ну и гада эта тетка Настя! Не поверишь, по двугривенному за стакан лупит" (стр. 29).
…корифей всех времен и народов – пирог со щукой (стр. 34). – Контаминация различных характеристик И.В. Сталина. В поздравлении советских ученых Сталину в связи с его 60-летием говорилось: "Академия наук [СССР] <…> шлет Вам, величайшему мыслителю нашего времени и корифею передовой науки, пламенный привет"; это парафраз слов самого Сталина о Ленине: "Корифей науки и величайший человек современности". Другой группой именований вождя было "величайший полководец (гений, революционер, садовод и т. п.) всех времен и народов". См.: Душенко 2002: 524.
…пропеченная гада, империалистический хищник (стр. 34). – Гада – просторечная форма женского рода от "гад". "Империалистический хищник" – один из эпитетов капиталистических стран в пропаганде времен холодной войны. Фраза органично сочетает махровую сталинистскую злобность Моченкина с его старческой жаждой гастрономических наслаждений.