Бирон больше не имел конкурента: вместо опытного генерала-хозяйственника и дипломата Верховный тайный совет прислал в Курляндию полковника П. Безобразова с гораздо менее широкими полномочиями. Потом там некоторое время подвизался перешедший на русскую службу курляндец Рацкий, пока не умер в 1728 году. Падение Бестужева как будто и впрямь несколько исправило финансовое положение Анны: Пётр II увеличил её содержание на 12 тысяч рублей. Как можно понять из оказавшихся в архиве Тайной канцелярии писем неизвестного корреспондента в Митаву, в 1729 году вдовая герцогиня забирала товары из Сибирского приказа, владела доставшейся ей после смерти матери-царицы Сомерской волостью в Новгородской губернии и желала закрыть там "вновь поставленный" по воле Камер-коллегии кабак. Тот же Рацкий отмечал увеличение должностей при её дворе: там появились гофмаршал, три камер-юнкера, шталмейстер, футермаршал, две камер-фрейлины, гофраты, переводчики, секретари - и все исправно получали жалованье. Своим камер-юнкерам, среди которых были и русские, Анна отдавала в аренду только что приобретённые на её имя "ампты".
Бирон со своими обязанностями справляться умел. Много лет спустя, в 1735 году, в ходе одного из расследований Тайной канцелярии по делу о служебных злоупотреблениях майора Ивана Бахметьева всплыла старая история. Майор жаловался сослуживцам, что в царствование Петра II отказался подарить Анне своих украинских певчих, а её "управители" подговорили их бежать и увезли в Курляндию. Анне запал в душу этот случай, и она уже в качестве императрицы напомнила о нём Бахметьеву: "А ныне бы де ты мне и с охотой отдал".
Двадцать третьего июня 1727 года у Бирона родилась дочь Гедвига Елизавета, а 11 октября 1728-го - младший сын Карл Эрнст. Некоторые историки предполагают, что матерью младшего отпрыска Бирона являлась сама герцогиня Анна. Действительно, Карл Эрнст впоследствии пользовался особой милостью при дворе Анны Иоанновны и до самой её смерти спал в её комнате. В четыре года Карл Эрнст уже был капитан-бомбардиром Преображенского полка, в девять - камергером, в двенадцать - кавалером ордена Святого Андрея Первозванного.
Сюжет, что и говорить, романический, тем более что в XVIII столетии он не раз возникал в занимательной форме. В октябре 1777 года пожилой вельможа и бывший фаворит императрицы Елизаветы Иван Иванович Шувалов получил от явившегося к нему в дом бригадира Фёдора Аша письмо с признанием его отца барона Фридриха Аша, что он, Шувалов, является не кем иным, как сыном Анны Иоанновны и Бирона, а потому имеет право претендовать на трон, и "потребно будет освободить дворец от обретающихся в нём императрицы и их высочеств".
Отставной вельможа немедленно доложил императрице о странном визитёре, который был объявлен сумасшедшим и упрятан за стены монастырской тюрьмы. Но дело в том, что с 1712 по 1724 год подполковник Фридрих Аш служил секретарём Анны, а затем был переведён в столицу на должность почт-директора; таким образом, курляндские дела были ему знакомы. Сам старый барон Аш умер с убеждением в своей правоте, а его сын провёл в заключении почти всю оставшуюся жизнь, так и не признав законными государями ни Екатерину II, ни Павла I.
Особая любовь императрицы к шалопаю Карлу Эрнсту - факт несомненный. Но доказательств принадлежности к дому Романовых младшего сына Бирона, как и И.И. Шувалова, у нас нет. Дело даже не в отсутствии точных генетических данных - сейчас, наверное, такого рода исследования уже возможны. Но монаршие дворы - даже такие маленькие, как курляндский, - это всегда жизнь на людях, где скрыть такие происшествия, как беременность и роды, трудно, если не невозможно. Насколько нам известно, и в роду Биронов (все мужские потомки этой фамилии происходят от Карла Эрнста) не сохранилось предание об их царственном происхождении. Не приписывали Анне такого рода грехов и современники. С другой стороны, можно понять привязанность лишённой семьи и детей женщины к сыну близкого человека, тем более что женихов у неё больше не предвиделось. Последним из них был старый герцог Фердинанд, неожиданно вознамерившийся стать мужем цесаревны Елизаветы Петровны; министры Верховного тайного совета предложили ему Анну, но и этот "марьяж" окончился ничем.
С другой стороны, положение Анны со сменой управляющего не так уж сильно изменилось. Она по-прежнему оставалась безвластной герцогиней в чужом краю и зависела от милостей петербургских родственников. Только теперь она адресовала просьбы не "батюшке-дядюшке" и "матушке-тётушке", а двоюродному племяннику, юному императору Петру II, его сестре Наталье или новым хозяевам двора - князьям Долгоруковым и Остерману. Она поздравляла, кланялась, умоляла не забывать о ней и выдавать положенное содержание. При этом сама Анна явно помнила о своих корнях - распоряжалась поминать за упокой ("в придворной церкви петь") государей, от царя Фёдора Иоанновича до своей матери и "тётушки" Екатерины!. В то же время надо было раскошеливаться на подарки с учётом новых придворных вкусов. Анна отправила юному императору, страстному охотнику, несколько "свор собачек". И тут без Бирона не обошлось; летом 1728 года он авторитетно заявил герцогине, что породистых щенков, достойных того, чтобы быть преподнесёнными царю, "прежде августа послать невозможно; охотники сказывают, что испортить можно, если в нынешнее время послать".
Пётр Михайлович Бестужев опасался не зря. Судя по письму дочери в марте 1728 года, надежду на возвращение "кредита" он утратил и опасался худшего: "От кого можно осведомиться, нет ли гнева на меня её высочества, потому что из писем вижу и опасаюсь, чтоб наш приятель (Бирон. - И. К.) за наши многие к нему благодеяния не заплатил бы многим злом… они могут мне обиду сделать: хотя бы она и не хотела, да он принудит". Очевидно, что к этому времени Бестужев уже понял, кто теперь хозяин в его бывшем доме.
Дочь старалась через окружение цесаревны Елизаветы очернить семейного врага: "…Поговори известной персоне, чтоб, сколько ему возможно, того каналью хорошенько рекомендовал курляндца, а он уже от меня слышал и проведал бы, нет ли от канальи каких происков к моему родителю, понеже ему легко можно знать от Александра (Бутурлина. - И.К.), и чтоб поразгласил о нём где пристойно, что он за человек". Однако княгиню-интриганку сослали в монастырь, а её друзей отправили служить в провинциальные города и в Иран. Алексея Бестужева-Рюмина спасла его дипломатическая служба за границей. Но карьера его отца была окончательно сломана: летом 1728 года он "с опалою" был взят под стражу и отправлен в Москву, а бумаги его опечатаны. Известили ли доброжелатели об этом "каналью курляндца", неизвестно; но он сделал всё возможное, чтобы навсегда устранить соперника.
Интрига против Бестужева стала одним из важных уроков, усвоенных молодым придворным, пробивавшимся к власти - пока ещё в масштабах захудалого немецкого двора. О большем в ту пору он и не мечтал - Анна никем всерьёз не рассматривалась как претендентка на российскую корону. Что именно произошло в апартаментах герцогского дворца и какие слова нашёл Бирон, чтобы вычеркнуть из жизни Анны её многолетнего и близкого друга, мы не знаем. Может быть, молодой решительный дворянин своим участием вернул женщине молодость?
"О себе вам объявляю, в добром здоровьи; только вчера немогла боком, а сегодня кровь пускала, и благополучно пустили; а что я долго не писала, того ради, что великая печаль дошла: не стало государыни тётушки ея императорскаго величества, а Российской империи скипетр восприял великой князь его императорское величество, и тем меня ещё порадовало. А я ныне в Вирцаве очень хорошо…" - сообщила Анна подруге, камер-юнкерше Анне Козодавлевой, 5 июня 1727 года из имения, много лет остававшегося на попечении Бирона. В мае 1729-го Анна была столь довольна представленным ей "отчетом остаточных припасов", что личным письмом пожаловала любимое имение верному слуге "арендным образом".
Можно предположить, что камергер с негодованием обличал Бестужева, безобразно обкрадывавшего бедную вдову. Анна Иоанновна, ещё недавно всеми силами защищавшая старого слугу, теперь жаловалась Петру II: "Я на верность его полагалась, а он меня неверно чрез злую диспозицию свою обманул и в великий убыток привёл".
В Москве была создана комиссия для расследования злоупотреблений Бестужева. Анна представила обвинительный акт из восьми пунктов, из которого следовало, что управитель ввёл её в "великие долги" на 50 тысяч талеров, похитил ещё 40 тысяч талеров, которые якобы были "взнесены в хоромы мое"; не проверял счета канцеляристов; пользуясь неискушённостью герцогини в делах, давал ей на подпись расходные ордера, а кроме того, "запись подсунул мне к подписи, како бы я у него несколько тысяч талеров в заим взяла" под залог имения Альтбергфрид. Но в пылу разоблачения герцогиня расписалась в финансовой безалаберности, признавшись, что "такие указы он мне подсунул к подписанию между другими писмами, и я, поверивая ему, ради многих писем не читала". Похоже, она лукавила: упомянутая расписка о займе десяти тысяч талеров представляла собой не неразборчивую бумажку, а исполненный каллиграфическим почерком нарядный документ, на который трудно не обратить внимания. На нём красуется гордая подпись: "Анна, великая принцесса росийская, тако ж Лифляндии, Курляндии и Семигалии герцогиня".
Призванный к ответу обер-гофмейстер обвинения отрицал и стоял на том, что заём делался "публично", расходы и покупки производились по распоряжениям герцогини, все имения она сама передала "в его диспозицию" в 1717 году; отчёты же по "шетам" "слушать не изволила". На помощь герцогине прибыл из Митавы камер-юнкер И.А. Корф - и в деле появились десятки счетов, долженствующих убедить правителей, что Бестужев недобросовестно вёл хозяйство. Кто-то вполне компетентный заранее заготовил и в нужное время подал сей "компромат". Оказывается, Бестужев самовольно раздавал "ампты" в аренду, забирал для себя хлеб и другие товары, а счета выставлял на Анну, на похищенные деньги отгрохал в Москве каменный дом и пристройку к своим "апартаментам" в Митаве, а из любимой Анной Вирцавы увёл 20 коров.
Бывший обер-гофмейстер упрямо оправдывался: коров "собою не бирал", денег не присваивал, а если что и оказалось у него и его детей, так это сама герцогиня дарила наличными и разными вещами или разрешала брать в счёт жалованья. Были извлечены на свет другие долговые расписки Анны - на 2055 талеров, тысячу рублей и 600 червонцев. Теперь уже слабо разбиравшаяся в делах и подмахивавшая бумаги на тысячные суммы Анна Иоанновна была вынуждена объяснять комиссии, что "многих писем не читала и не рассужала", и жаловаться, что неверный слуга воспользовался её дамской простотой. Дело затягивалось: как было определить, похищен или подарен дочери Бестужева драгоценный крест за 800 рублей, если нет никаких документов?
Бестужев однозначно винил в своих бедах именно Бирона и заявил официально, что тратил на Анну собственные деньги. Выяснение отношений затянулось долго. 8 января 1730 года Бестужев должен был в очередной раз явиться в комиссию для дачи показаний. Но внезапная смерть юного императора резко изменила расклад сил при дворе, и нудная работа по распутыванию финансовых дел курляндской вдовы и её отставленного любовника так и осталась незавершённой.
На свою беду, Бестужев вместе с другими дворянами слушал подписанные Анной "кондиции", участвовал в обсуждении шляхетских (дворянских) проектов будущего государственного устройства страны. После восстановления самодержавия он был немедленно отослан бывшей подругой с глаз долой губернатором в Нижний Новгород, но не успел он приступить к исполнению обязанностей, как последовала уже настоящая ссылка - "в дальние деревни". Только в 1737 году, да и то исключительно благодаря верной службе сыновей-дипломатов, императрица и герцог Курляндский разрешили старому Бестужеву жить "в Москве или в деревнях".
Анна за два десятка лет вросла в курляндскую жизнь; сложились её вкусы и привычки властной хозяйки, какой она осталась и на российском троне. Герцогиня занималась, пусть и не слишком умело, своими "мызами" и маленьким двором, устраивала куртаги, пристрастилась к охотничьим досугам курляндских баронов и разделяла увлечение своего камергера лошадьми. К тому времени она, скорее всего, уже не напоминала бледную барышню, отданную замуж за незнакомого мальчика-принца, которому так и не суждено было стать ей настоящим мужем. Портреты 1730-х годов изображают её располневшей дамой с грубоватым и властным лицом и напоминают образы помещиц из музеев провинциальных российских городов, созданные крепостными художниками. Во многом её можно уподобить пушкинской бригадирше Лариной, оставившей увлечения молодости:
Она езжала по работам,
Солила на зиму грибы,
Вела расходы, брила лбы,
Ходила в баню по субботам,
Служанок била осердясь…
Но внезапно в провинциальный мир Митавы вихрем вторглась большая история.
Глава вторая.
ОБРЕТЕНИЕ "САМОДЕРЖАВСТВА"
Ея величество всемилостивейшая наша государыня императрица изволила… 25 дня сего месяца своё самодержавное правительство к общей радости при радостных восклицаниях народа всевысочайше принять.
Санкт-Петербургские ведомости. 26 февраля 1730 г.
Коварные письма
В ночь на 19 января 1730 года в московском Лефортовском дворце (он и поныне стоит на берегу Яузы) умер Пётр II - недолеченная оспа и воспаление лёгких оборвали жизнь последнего мужского представителя династии Романовых.
Члены Верховного тайного совета, высшего государственного органа страны, должны были решать судьбу монархии. Пятнадцатилетний император не оставил наследника и никакой воли по этому поводу выразить не успел. По завещанию же Екатерины I в случае смерти Петра II бездетным престол должны были унаследовать её дочери Анна и Елизавета. Но, во-первых, само это завещание было весьма сомнительным; во-вторых, в "эпоху дворцовых переворотов" такие вопросы решались не правом, а "силой персон" в ходе борьбы придворных группировок.
В январе 1730 года министрами Верховного тайного совета были князья Голицыны, чьи предки соперничали с Романовыми на "выборах" царя в 1613 году. Старший, Дмитрий Михайлович, был президентом Камер-коллегии; младший, фельдмаршал Михаил Михайлович, один из лучших российских полководцев Северной войны, командовал расположенной на Украине армией. Наиболее близкими к Петру II были князья Долгоруковы - ведавший царской охотой Алексей Григорьевич (его дочь только что стала царской невестой), опытный дипломат Василий Лукич и недавно вернувшийся из завоёванных персидских провинций фельдмаршал Василий Владимирович. Формальным главой этого "правительства" был пожилой канцлер (так называли в России президентов внешнеполитического ведомства - Коллегии иностранных дел) Гавриил Иванович Головкин, но истинным руководителем российской дипломатии был его заместитель - бывший немецкий студент, ставший российским бароном Андрей Иванович Остерман.
На ночном совещании князь Д.М. Голицын пресёк попытку клана Долгоруковых объявить о якобы подписанном Петром II завещании в пользу своей невесты. Вслед за тем отпали кандидатуры дочери Петра I Елизаветы и её племянника, сына умершей в 1728 году Анны Петровны Карла Петера Ульриха: первая была слишком молода, да и появилась на свет до брака родителей, а второй - младенец, от имени которого на власть мог претендовать выпровожденный из России отец - герцог Голштинский. Тут-то и вспомнили о митавской затворнице. Голицын предложил избрать на российский престол природную московскую царевну и герцогиню Курляндскую Анну.
Выбор казался наилучшим. Старшая сестра Анны, Екатерина, отличалась решительным характером и состояла в браке с герцогом Мекленбургским - первым скандалистом среди германских государей, изгнанным из своего герцогства. Младшая, Прасковья, состояла в тайном браке с гвардейским подполковником И.И. Дмитриевым-Мамоновым. Бедная вдова, много лет просидевшая в провинциальной Митаве, не имела ни своей "партии" в Петербурге, ни заграничной поддержки. Официальный протокол заседания утвердил введение в состав совета фельдмаршалов В.В. Долгорукова и М.М. Голицына и зафиксировал: "Верховный тайный совет, генерал-фельдмаршалы, духовный Синод, тако ж из Сената и из генералитета, которые при том в доме его императорского величества быть случились, имели рассуждение о избрании кого на российский престол, и понеже императорское мужеского колена наследство пресеклось, того ради рассудили оной поручить рождённой от крови царской царевне Анне Иоанновне, герцогине курляндской".
Кандидатура Анны прошла единогласно. Но вслед за этим Голицын предложил собравшимся "воли себе прибавить". "Хотя де и зачнём, да не удержим этова", - откликнулся на его заявление В.Л. Долгоруков. "Право де, удержим", - настаивал Голицын и пояснял: "Буде воля ваша, толко де надобно, написав, послать к ея императорскому величеству пункты". Именно так, рассказывал Василий Лукич на следствии в 1739 году, была провозглашена идея ограничения самодержавной монархии и появились на свет "кондиции", менявшие вековую форму правления. В черновом журнале совета было указано, что "кондиции" (позднее названные императрицей "коварными письмами") были составлены "собранием" Верховного тайного совета "в присутствии генералов-фельдмаршалов". В течение ночи и утра 19 января документ подвергался правке и в окончательном виде состоял из следующих пунктов:
"…Того ради, чрез сие наикрепчайше обещаемся, что наиглавнейшее моё попечение и старание будет не токмо о содержании, но и о крайнем и всевозможном распространении православные нашея веры греческаго исповедания, та-кожде по принятии короны росиской в супружество во всю мою жизнь не вступать и наследника ни при себе, ни по себе никого не определять. Ещё обещаемся, что понеже целость и благополучие всякаго государства от благих советов состоит, того ради, мы ныне уже учреждённый Верховный тайный совет в восми персонах всегда содержать и без оного Верховного тайного совета согласия:
ни с кем войны не всчинать;
миру не заключать;
верных наших подданных никакими новыми податми не отягощать;
в знатные чины, как в статцкие, так и в военные, сухопутные и морские, выше полковничья ранга не жаловать, ниже к знатным делам никого не определять, и гвардии и протчим войскам быть под ведением Верховного тайного совета;
у шляхетства живота и имения и чести без суда не отимать;
вотчины и деревни не жаловать;
в придворные чины как руских, так и иноземцов, без совета Верховного тайного совета не производить;
государственные доходы в росход не употреблять и всех верных своих подданных в неотменной своей милости содержать, а буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, то лишена буду короны росиской".