Внезапно повисла тишина и все повернули свои головы в одну сторону. По Невскому в длинном чёрном пальто, полы которого, распахиваясь, обнажали стройные ноги, шла красотка с гривой распущенных рыжих волос. Вперед, как ростр корабля, выступали её обворожительные груди, туго обтянутые шерстяной кофточкой. Даже в канун женского праздника для нарядных тружениц это было вызывающе. Она несла себя плавно и величаво, бессмысленно вглядываясь вдаль.
- Девушка! - дал "петуха" Серёжа. Ответа, естественно, не последовало. Девушка знала себе цену.
Тишина становилась зловещей. Никто не решался броситься за ней, оценивая свои возможности и опасаясь публичного пролёта. Сделать такой шаг на виду у товарищей было равносильно прыжку с пятиэтажного дома. А девушка между тем удалялась, исчезая в толпе. И только копна её рыжих волос сияла пламенем на весеннем ветру, освещая серую стремнину невского потока городских "обивателей".
- Вперёд! Взять её! - больно ткнул мне в бок ключами Стас.
- А ты? - замямлил я в надежде, что кто-то рванёт за красоткой, а я смоюсь домой читать "Живаго". Так нет же. Все уставились на меня.
- У меня не прокатит - завершил Стас. Я ей по плечо.
- А Серёга? Он высокий.
Серёга опустил голову, делая вид, что разглядывает свой журнал. Стая товарищей провокационно смотрела на меня. Все жадно ждали моего "облома". Я взял у Стаса ключ и бросился вдогонку.
Приблизившись к красотке, я замедлил шаг и стал обдумывать тактику нападения. Она плыла с той же вальяжностью и, казалось, ни на что не обращала внимания.
- Девушка - срываясь на крик, возопил я.
Мой крик больше был похож на зов раненного о помощи, чем на призыв озабоченного самца. Она даже не повела бровью, продолжая своё шествие среди толпы верноподданных прохожих.
- Девушка - пискнул я во второй раз. Как из под земли, среди плотных рядов праздно марширующих по Невскому граждан, вырос шумный хоровод цыганок и одна из них стала хватать меня за руку:
- Дай погадаю, красавец! Скажу что было, что будет. Позолоти ручку.
Пока я отмахивался от них, красотка скрылась в толпе. Я вздохнул с облегчением и нащупал в кармане "Доктора Живаго". Тихая радость, что цыганки не спёрли книгу, наполнила моё сердце. В голову лезли планы скорейшего возвращения домой, в свою тёплую уютную норку, где мягкий свет торшера даст мне подробно разглядеть историю любви Юрия Живаго и Лары.
А что же я завтра скажу товарищам? Ладно, навру что-нибудь. Я начал вертеть головой в поисках подходящего сюжета для своей завтрашней рассказки и обмер от ужаса. Прямо передо мной, небрежно разглядывая витрину ювелирного магазина, стояла рыжеволосая красотка. Я чуть не сбил её с ног. Смахнув удивление с лица, я снова закричал нечеловеческим голосом
- Девушка!
- Она томно подняла свои веки и посмотрела на меня, как смотрят на упавшую грушу. Её молчание и долгий взгляд в пространство, заставили меня сделать следующий ход, за которым капканы, обычно, захлопываются:
- Пойдёмте, поужинаем! - ляпнул я с наигранной беспечностью.
Мы стояли на углу Невского проспекта, прямо у входа в самый дорогой в Питере ресторан гостиницы "Европейская".
- Пожалуй?! Очень хочется есть! - пропела она сладкозвучным контральто и решительно направилась к входу в "Европу".
Швейцар с галунами бросился ей навстречу, как родной брат. Я судорожно сунул руку в карман брюк, где грелась осиротевшая трёшка, и обрадовался, что её тоже не спёрли цыганки. Хотя погоды на предстоящем пиру она не делала, но всё равно приятно напоминала о моей недавней финансовой независимости. Книги здесь в уплату не принимали. Надежду оставляли сверкавшие на левом запястье швейцарские часы "Атлантик", которые я недавно купил за полтинник у метрдотеля этого ресторана - Паши.
Бывал я тут довольно часто. Мы ходили сюда танцевать под диксиленд Колпашникова. Вот клёво! У него-то я и займу червончик на ужин с красоткой. Мысль о побеге домой тут же улетучилась и, откуда не возьмись, нахлынуло веселье. И вера в успех!
Красотка плавно извивалась перед зеркалом. Проворные гардеробщики, маявшиеся от безделья в этот неурочный час, крутились возле неё, угождая любой её прихоти. Мы поднялись по белой мраморной лестнице и вошли в пустой, полутёмный зал ресторана. Только жёлтый лунный свет витража "Похищение Европы" лукаво сулил нам праздник. Из-за угла лениво выполз метрдотель Паша и криво мне улыбнулся. Мои частые посещения этого заведения не сделали нас друзьями. От них Паше не было никакого "навара", а одна лишь головная боль. Танцевали мы много, а заказывали только чебуреки с "Боржоми", вместо которого втихаря наполняли стаканы принесённой водкой. Вот Паша нас и недолюбливал. Но деваться ему было некуда. Мы же были гражданами страны, строителями коммунизма, посетителями заведения общепита. А Паша - работник сферы обслуживания. И он, сжав свои пломбированные зубы, должен был организовать наш досуг.
Красотка выбрала уютный столик в кабинете у правой стены и, устроившись в кресле, торопливо листала меню.
- А мы сегодня не работаем для посетителей. У нас банкет сотрудников ГУВД - напугал меня Паша.
- А где Саша Колпашников?
- Оркестр сегодня - выходной.
- Эта новость для меня была пострашней, чем встреча с работниками ГУВД за праздничным столом.
- Ну, спасибо тебе, Паша!
- Не за что! Всегда к услугам посетителей! - съязвил Паша.
- А червончик до завтра не одолжишь?
- Нету - цинично наврал он, глядя мне прямо в глаза.
Паша был похож на витрину ювелирки, которая смотрит якутскими бриллиантами на нищих прохожих Невского проспекта.
- Можно идти, Паша?
- Идите, Коля! Так вот идите, идите и идите.
- Помогите, Паша, хотя бы девушке всё объяснить.
- Девушке я всё объясню. Это мой служебный долг.
Я пошёл и сел за столик. Красотка была не в меру весела.
- А как вас зовут? - оживилась она при моём появлении.
- Коля - сказал я правду.
Настроения врать и выискивать какое-нибудь интригующее имя вроде Роланд у меня уже не было.
- А вас? - поддержал я затухающий диалог.
- Марта.
- Как, как? - переспросил я.
- Марта! А что вы удивляетесь?! В России со времён Петра Великого много немцев живёт. И Екатерину, жену его, Мартой звали до крещения.
- Нет, я ничего. Просто я первый раз слышу.
- А сколько раз спрашивали?
- Семь!
- Не густо! Вас что, девушки не любят? - ударила она по больному. - А где вы работаете?
- Студент я, учусь в ЛИАПе.
- Фарцуете? - спросила она, мельком взглянув на мои часы.
- Немного. Только для себя. У меня папа - директор базы.
- Какой базы? - загорелись глаза у Марты.
- "Лентара".
- Да-а-а? А он может…
В эту ответственную минуту оформления заказа на итальянские сапоги подошёл Паша и сказал, что к великому сожалению ресторан сегодня для одиночных посетителей не работает, но есть ещё зал на "Крыше". Марта изменилась в лице. Видимо очень хотела кушать. Но слово "Крыша" её напугало. Весна хоть и была ранней, но не настолько.
Мы оделись в гардеробе и вышли на улицу. Марта шла молча, собираясь с мыслями. Было видно, как её "выбило из седла". Напротив гостиницы стояла шайка таксистов и смотрела на нас своими голодными зелёными глазками.
- А поедемте ко мне, Марта! - разыграл я экспромт. Родители на даче. Полный холодильник еды. Икра, крабы, сервелат! Шампанское! У меня много пластов и есть журнал "Плейбой"!
- Правда? - устало улыбнулась Марта.
- Почти - сказал я.
- Вы всё шутите, Коля. Я юмор люблю. Ну, тогда, поехали. - обречённо согласилась Марта. - А это далеко?
- Да за углом!
Мы сели в такси, и я тихо шепнул шофёру адрес квартиры на углу улиц Дыбенко и Коллонтай.
Шофёр резво помчал по Невскому, оживлённо просвещая нас об истории революционных подвигов героев Павла Дыбенко и Александры Коллонтай. Марта не поняла, откуда взялась эта тема, но слушала с неподдельным интересом. А я, давясь от смеха, думал, что Серёга нашёл бы, что возразить шофёру и у них бы состоялся научный диспут "Свободная любовь в стране победившего социализма". Но больше всего меня занимала мысль о том, чтобы хватило моей трёхи доехать до этого Весёлого посёлка на краю географии.
После Охтинского моста фонари на дороге закончились. Стало темно и жутко. Марта опять заволновалась и принялась расспрашивать шофёра куда мы едем. Я морочил Марту глупыми вопросами, но услышав, что она учится на филфаке ЛГУ - заткнулся. Самые модные девушки Питера учились на филфаке и я частенько туда захаживал. Общие знакомые мне сегодня были не нужны. Водитель, как из рога изобилия, выворачивал леденящие разум, факты революционной борьбы этих двух героев, отвлекая нас от ужасов дороги. Из его сообщений мы узнали, что вспыльчивый матрос Паша Дыбенко убил из ревности множество революционных командиров, а Шурочка, застав его с другой бабой, усомнилась в теории свободной любви и настучала на Пашу товарищу Сталину. Вождь, имея на Шурочку свои виды, приказал "шлёпнуть" развратного Дыбенко. Когда на двадцатом съезде КПСС Хрущёв отыгрался и заклеймил Сталина его же культом, Паша Дыбенко восстал в помрачённых умах строителей коммунизма революционным героем, как Феникс из пепла. А Шурочка тихо рыдала о нём в ранге советского посла в промозглой Швеции. Их память молодые комсомольские романтики решили увековечить в жилых кварталах новостроек Ленинграда.
Наконец мы приехали. Кругом темнело поле и по-волчьи выл весенний ветер. Проспекты Дыбенко и Коллонтай только начинали обретать очертания улиц и ещё не отражали своими формами чистоты высоких отношений революционных влюблённых. На счётчике тускло высвечивался итог "свадебного путешествия" - 2 рубля 95 копеек.
- Ух ты! Ещё на чай водиле оставлю - с облегчением выдохнул я.
Перепрыгнув две огромные лужи, мы вошли в парадное и втиснулись в лифт. Марта была не на шутку подавлена. Во мраке городских окраин её рыжая шевелюра перестала светиться, а экстравагантное пальто висело на спине больничным халатом. Глаза пристально смотрели в одну точку. Бог, знает, о чём она думала? Лифт, как нож гильотины, медленно и надрывно урча, поднимался на седьмой этаж. Молчание становилось тягостным. Стараясь развеселить Марту я чуть было не спросил её о самочувствии? Казалось вот-вот тросы лифта лопнут и мы с облегчением грохнемся вниз.
От предвкушения соития руки у меня дрожали и ходили ходуном. Я с трудом вставил свой ключ в узкую скважину замка. Ключ изгибался, выскальзывал и ни за что не хотел проникать в узкое не знакомое отверстие. После долгих усилий и судорожных фрикций замок со скрипом открылся. Когда Марта вошла в дверь нашей сиротской однокомнатной квартиры, единственной мебелью в которой был плакат с обнажённой Брижит Бардо, она поняла, что мышеловка захлопнулась.
Я отыскал у Стаса в загашнике только бутылку Шампанского. Он всегда прятал от меня что-нибудь в авоське за окном. Искоса поглядывая на поникшую Марту, я включил проигрыватель. Марта с интересом разглядывала страницы из Плейбоя, расклеенные по стенам в тех местах, где обои были оторваны ураганом молодецких оргий. "Ол ю нид из лав, ол ю нид из лав" - дружно и настойчиво твердили на своём английском парни из БИТЛЗ непреложную истину. Все нуждаются в любви! Под растерянные междометия Марты я исчез в ванной комнате и, скинув одежду, встал под душ. Пусть сама выбирает себе приговор. Тёплые, ласковые струи воды вселяли надежду, что мои объятия покажутся ей меньшим кошмаром, чем поиски "мотора" в этой глуши и обратная дорога домой. Когда я появился перед ней полуголый, она гомерически захохотала… От неожиданности. Её рыжая грива рассыпалась по плечам манящим пледом. Я налил Шампанское в бокалы и тоже захохотал… От облегчения. Путь был трудным. Красотка прошлась по комнате, постояла возле двери, взглянула на Брижиту, подняла бокал и с улыбкой Джоконды произнесла сладкозвучным контральто:
- С восьмой Мартой, Коля!
И распахнула… кофточку.
Вышка
Июль в Питере всегда жаркий. Жаркий и душный. Не спасает даже мощная струя прохладной Невы, распадающаяся в дельте на несколько рукавов. Люди потеют и мучаются. Может летом было бы разумнее прекращать строительство коммунизма. Хотя бы на два самых жарких месяца. И так уже хорошо. Шёл шестидесятый год со дня начала великой стройки светлого будущего и 1966 от Рождества Христова. Но на это почему-то никто не обращал внимания. На всех злосчастных бумажках в обязательном порядке указывали эти цифры и понятия не имели, что прославляют Рождество Христово. Если бы иудеи оказались правы, не приняв Христа как мессию, разве такое стало бы возможным?! И иудеи, и мусульмане, и буддисты и всё многонациональное сообщество шаманов СССР. Да что СССР?! Весь цивилизованный мир. Может только в джунглях Амазонки наследники народов Майя ориентировались по звёздам. Но, не сговариваясь с народом Майя, всех советских прогрессивных людей тянуло к звёздам.
Вот и моя мама, когда пришла пора завершения учёбы в техникуме, начала уговаривать меня, чтобы я получил высшее образование в Аэрокосмической академии. Тогда это учебное заведение называлось в простонародии ЛИАП. Ленинградский институт авиационного приборостроения. Мне туда путь был выстлан белыми розами. Их дочернее предприятие техникум авиаприборостроения я закончил с отличием и имел шанс поступить в ЛИАП, сдав только один профильный экзамен. Но на пятёрку. И это была физика. Ещё со школы я физику любил, как родную сестру. Опыт с маятником Фуко забыть было не возможно. А ещё я любил свою маму. Очень любил. Сам не знаю за что. Просто за то, что она была. И за то, что каждое утро мне улыбалась, а вечером гладила по голове. И что ей втемяшилось, чтобы её сыночек получил высшее образование?! Но отказать в этой малости я маме не мог.
Мама выросла в деревне Барсаново, близ Опочки. Кроме тяжёлой работы до шестнадцати лет ничего не видела. Свою первую любовь, сероглазого Еремея, мама встретила в Великих Луках, куда поехала учиться на зубного врача. И в тот же год грохнула война. Мама с Еремеем пошли на фронт. Он разведчиком, она медсестрой. Еремея в 1943 под Смоленском убили у мамы на глазах, а мама дошла до Вислы и, получив ранение и орден Красного Знамени, вернулась домой.
С детских лет она, читая газеты и слушая радио, восторгалась великими стройками коммунизма, которые возводили советские трудящиеся под руководством советских инженеров. А когда в космос на ракете полетел Юрий Гагарин, мама не представляла своего сыночка никем иным, кроме космонавта.
Лично мне вполне бы хватило для жизни и среднего образования. Зарплата техника и инженера отличались всего на двадцать рублей. Но мама для своего сыночка мечтала о высшем. Правда дальше открывался путь в большую науку к званиям профессоров и академиков. А им платили уже совсем другие деньги. Большие деньги. Как космонавтам. Но я и подумать не мог, что мама именно туда и устремила свой взор.
Мясником в гастрономе она меня видеть не хотела, заведующим складом мебели - тем более. Профессии токаря и слесаря для мамы не существовали. Когда я поделился с мамой своей мечтой стать писателем или режиссёром, мама рассмеялась. Про артиста или тренера она и слышать не хотела. Просила не позорить её перед людьми. Продолжить путь отца в шофёрской профессии ей казалось слишком простым фокусом. Да и мой опыт работы с папой грузчиком отрезвил меня надолго. С грехом пополам мама соглашалась, чтобы я стал врачом, но при виде крови меня сильно мутило. Я махнул рукой и решил подарить маме ещё пять лет своей жизни, закончив технический институт.
При всей кажущейся простоте ситуация с моим поступление в высшее учебное заведение была осложнена рядом обстоятельств. К поступлению в институт меня призывал и Григорий Михайлович Козинцев, в ученики к которому я напрашивался уже не первый год.
- Закончи институт, приобрети профессию, а там посмотрим, какой из тебя режиссёр получится - повторял он.
Очередной набор на высшие режиссёрские курсы при Ленфильме он планировал лет через пять. Как раз хватало времени окончить институт и угодить маме. Но был ещё один очаг непонимания. Военный комиссар прислал мне повестку и предлагал пройти службу в рядах Вооружённых сил СССР. И это он хотел сделать до вступительных экзаменов, чтобы я не прикрылся бронью студенческого билета ВУЗа с военной кафедрой. Подзуживали его начальники Спортивного клуба армии, которые давно положили на меня глаз, как на способного спортсмена. Я уже был мастером спорта по борьбе самбо и входил в сборную СССР по дзюдо. И схватить они меня хотели до приказа ректора о зачислении. Как-то раз утром в дверь назойливо позвонили. Жили мы на втором этаже хрущёвки и, услышав грубые голоса военных, я без труда спрыгнул с балкона и убежал к другу.
Вопросы своего экзаменационного билета и ответы на них я помню наизусть даже теперь, в глубокой старости. Второй закон Архимеда, который позволил строить мореплавателям корабли, ибо объём его равен объёму вытесненной жидкости. Про эмиссию электронов в триодах и пентодах я рассказал так, что у преподавателя округлились глаза, а кода я обнажил свои знания и полупроводниковых структур, он размашисто написал в экзаменационном билете слово - отлично.
От греха подальше до приказа о зачислении я уехал отдохнуть в Сочи. Как раз в это время мой тренер занимался там дайвингом и с удовольствием принял меня в компанию. Тем более услышав радостную весть, что поступил я сам и никакие переходы в другие спортивные общества мне не грозят.
Приехал в Ленинград я отдохнувшим и загорелым, зачисленным по приказу студентом очного обучения первого курса первого факультета в группу 121 по специальности "инженер-электромеханик по электронно-медицинским приборам" по кафедре № 15. Заведующим этой кафедры был профессор, доктор технических наук Владимир Евстафьевич Манойлов, а куратором группы - аспирант Паша Неделин, а с третьего курса - доцент, Алексей Григорьевич Варехов. Группа была самой престижной. Конечно, кружило голову и само слово "космическая" в названии, но и программа давала уникальное образование. Одно слово - полудоктор.
Поутру первого сентября в отпаренном сером твидовом костюме и при галстуке тревира цвета спелой вишни, оттеняющем небесного цвета рубашку, в переполненном автобусе маршрута № 100 я приехал на улицу Герцена, 67 и смешался с толпой наряженных и восторженных студентов. Переполняло ощущение справедливого устройства мира. Сделал дело - получи награду. Про подковёрную борьбу, взятки, мафию я тогда даже не думал. А между тем наша группа наполовину была набита такими блатниками.
В актовом зале проводили торжественное собрание и ректор Александр Александрович Капустин пожелал нам счастливого шестилетнего пути. Декан Валентин Михайлович Ерофеев уточнил сроки по зимней и летней экзаменационным сессиям, сказал несколько слов про учебный план, насчитывающий более пятидесяти научных дисциплин, про важность своевременной сдачи экзаменов и зачётов, чтобы регулярно, каждый месяц, получать стипендию в сорок пять рублей (для нашей модной группы она была снижена на червонец) и просил не забывать вовремя возвращаться с зимних и летних каникул. И безо всякой раскачки первокурсники направились в библиотеку получать учебники.