Глава восемнадцатая.
Камень преткновения
Всё стало на свои места только через две недели, 2 августа 1985 года, когда в районе тайника остановилась белая "Волга" и из неё вышел привлекательной наружности молодой мужчина в майке-футболке и с хозяйственной сумкой в руках.
"Красавчик" заметно нервничал и оглядывался по сторонам. Несмотря на признаки внутреннего беспокойства, незнакомец уверенно и целенаправленно двинулся к месту закладки тайника.
У "альфовцев",наблюдавших за передвижениями "красавчика", не возникло никаких сомнений в том, что именно для него предназначен "булыжник" – уж слишком прямолинеен был его путь.
Удивление "альфовцев"вызвало другое обстоятельство: продираясь сквозь бурьян и кусты чертополоха, вновь стоявшего стеной после обработки огнемётом, незнакомец поднимал с насиженных мест тучи комаров, которые вместо того, чтобы броситься на него, на невесть откуда взявшуюся дармовую добычу, почему-то отлетали в сторону!
Приблизившись к опоре башни ЛЭП, мужчина, ни секунды не колеблясь, поднял "булыжник" и положил в сумку. В тот же миг, будто с неба, на него обрушились четверо "альфовцев".
Во время обыска Полещука "альфовцы"нашли объяснение нелогичному, с их точки зрения, поведению комаров: от задержанного так разило перегаром, что впору было надевать противогазы!
"Красавчик" был заметно пьян – ну и шпион пошёл! – но тут же едва ли не с кулаками набросился на бойцов группы захвата, обвиняя их в том, что они сорвали ему свидание с девушкой, чьё имя и адрес у него вылетели из головы ввиду их неожиданного нападения.
– Ну а булыжник? – поинтересовались "альфовцы", – он что, должен девушке заменить букет цветов?
– Булыжник нашёл случайно, – последовал ответ. – Взял для того, чтобы заткнуть, то есть приткнуть, колесо своего автомобиля…
– И часто вы находите такие камни преткновения? – спросил руководитель операции по захвату шпиона, разламывая "булыжник" пополам и вытаскивая оттуда пачку денег и записку.
– Нет, первый раз…
При личном обыске у Полещука "альфовцы"нашли два обрывка бумаги.
На одном – схема, где крестиком отмечено место тайника у опоры электропередачи.
На другом – тоже схема, но уже одного из отрезков улицы Горького. Там Полещук должен был поставить сигнал об изъятии контейнера.
Обрывки бумаги превратились в улики, как только в футляре для очков, под подкладкой, был обнаружен план связи с американской резидентурой в Москве. Он-то как раз и содержал описание мест тайника и постановки сигнала о его выемке, которые полностью соответствовали обнаруженным у Полещука записям на двух клочках бумаги…
– Долго пришлось нам вас поджидать… – в сердцах произнес Зайцев. – Где ж вас носило всё это время?
– Да вот… С любимой девушкой ездил на Рижское взморье… Там, знаете ли, есть такое укромное озерцо, где, по рассказам местных жителей, лебеди на рассвете поют… Хотелось услышать лебединую песню…
* * *
Месяца через два наш "суперкрот" в Центральном разведывательном управлении США, Олдрич Эймс, сообщит, что больше всех о провале агента "Уэя" сожалеет и сокрушается Сэлли Грэйвс.
Но не потому, что она должна была последовать за мужем на погребальный костёр, как то предписывал обычай сати, о котором её во время бракосочетания в индуистском храме уведомил Полещук. Отнюдь!
Причиной её печали были обстоятельства более тривиальные. Сэлли Грэйвс попросту опасалась, как бы он (провал) не отразился на ее карьере – идея-то закладки тайника для "Уэя"принадлежала ей…
Книга вторая.
Колумбийские страсти
Глава первая.
Тройная жизнь советского дипломата
– Я беременна! Ты знаешь, во сколько мне обойдутся роды и содержание ребёнка?! – неслись из магнитофонных динамиков истошные вопли женщины, которая, судя по её произношению, была колумбийкой.
– Не волнуйся, я о тебе позабочусь, – абсолютно спокойно на чистейшем испанском отвечал мужской голос. – Пепита, прости, но я не могу сейчас с тобой говорить… Я перезвоню через пять минут из автомата…
Подобный разговор никогда бы не заинтересовал офицеров из ДАСС (колумбийская контрразведка), сидевших на "прослушке", если бы не одно обстоятельство: женщина звонила из Мадрида в советское посольство в Боготе.
Из окна дома, откуда вёлся контроль и запись телефонных переговоров сотрудников советской дипломатической миссии, "слухачи" вскоре увидели и сфотографировали высокого красивого молодого мужчину, направлявшегося к уличному телефону-автомату. Контрразведчикам потребовалось совсем немного времени, чтобы установить его личность, а перехваченный разговор подтвердил их догадки, что Александр Дмитриевич Огородник состоит в интимных отношениях с гражданкой Колумбии Пепитой Эдсон Арантис Гонсалес, в настоящий момент гостившей у родственников в Испании.
(Александр Огородник, референт министра иностранных дел СССР, известный читателю по роману Юлиана Семёнова и одноимённому фильму "ТАСС уполномочен заявить".)
* * *
Едва только самолёт испанской авиакомпании, выполнявший рейс Мадрид-Богота, вырулил к зданию аэропорта, к нему на огромной скорости подкатил джип с тонированными стёклами.
Пепита Гонсалес была буквально снята с трапа и доставлена в штаб-квартиру ДАСС, где её поставили перед дилеммой: либо она соглашается сотрудничать с контрразведкой, которая берёт на себя обязательство не препятствовать её любовным отношениям с русским, либо её возлюбленный будет скомпрометирован и выслан из страны, а она станет матерью-одиночкой.
Пепита, не видя выхода из создавшейся ситуации, сразу приняла предложение о сотрудничестве. В качестве первого доказательства своей готовности всячески помогать родной контрразведке она устроила сотрудникам ДАСС встречу с Огородником.
Однако тот ни о каком сотрудничестве с колумбийской спецслужбой и слышать не хотел. Он прямо заявил, что будет иметь дело только с ЦРУ.
Уж кому-кому, а Огороднику, агенту органов госбезопасности (оперативный псевдоним "Стахановец") с пятнадцатилетним стажем секретного сотрудничества, доподлинно были известны мощь и влияние американских спецслужб на процессы, происходившие в Латинской Америке вообще, и в Колумбии в частности.
К тому же от своего куратора, офицера КГБ, работавшего в советском посольстве под прикрытием советника посла, Огородник знал, что местная контрразведка и шага ступить не смела, не согласовав свои действия со старшими партнёрами – спецслужбами США.
Поэтому Огородник решил не размениваться на игры с колумбийскими контрразведчиками и инициативно сделал первый шаг навстречу Центральному разведывательному управлению.
…Спустя пару недель Огородник и "охотник за скальпами" из Лэнгли, некто Гербер Милтон, встретились в турецких банях, расположенных в фешенебельном районе Боготы.
В отличие от своей возлюбленной, Огородник-"Стахановец" не раболепствовал перед вербовщиком, а, приняв предложение работать на Управление, сразу поставил свои условия: американцы должны оплатить расходы Гонсалес по пребыванию в роддоме, поселить её с новорождённым в Мадриде и дать деньги, достаточные для открытия Центра по уходу за младенцами, оставленными своими родителями.
Надо сказать, что, согласившись выполнить условия сделки, ЦРУ изрядно рисковало, так как по сути покупало кота в мешке. Однако уже ближайшее будущее показало, что Управление в лице новоиспечённого агента приобрело особо ценного источника информации…
Из рапорта Гербера Милтона следовало, что русский давно изыскивал возможность вступить в контакт с кем-нибудь из ЦРУ, и лишь увлечение Пепитой отсрочило на время реализацию его намерения.
В последующем, когда Огородник формально "узаконит" свои отношения с Центральным разведывательным управлением, то есть ему будет присвоен оперативный псевдоним "Кнайт"и его примет на личную связь глава американской резидентуры в Боготе, высказанное им признание будет обращено против него.
Джонатан Уилс, резидент, памятуя о намерении Огородника инициативно вступить в контакт с кем-нибудь из сотрудников ЦРУ, постоянно в ходе явок твердил, что не верит в его искренность и лояльность, а однажды прямо в глаза заявил "Кнайту",что тот лжец и, вообще, "двурушник", так как по совместительству работает на КГБ.
Огородник, до этого не устававший терпеливо подчёркивать, что он – чистый дипломат, вдруг сорвался до ругательств в адрес своего куратора, а когда наконец совладал со своими эмоциями, то с обескураживающей готовностью согласился со всеми обвинениями:
– Да, вы правы, я – майор госбезопасности, а моя настоящая фамилия Пронин… Неужели не слышали? А между тем в Советском Союзе меня, майора Пронина, знает каждый школьник… Как же вы так опростоволосились, мистер Уилс?!
После этого Огородник выдал пришедшему в восторг от своей прозорливости оператору – расколол-таки! – подробности проведенных им в Боготе операций, которые, разумеется, были не чем иным, как "сорок бочек арестантов"…
Глава вторая.
Из варягов в "стахановцы"
Сорвался Огородник по одной простой причине: ему на память пришли события пятнадцатилетней давности, когда его вербовал сотрудник Особого отдела КГБ (военная контрразведка) капитан Матрёшкин, курировавший часть, в которой Александр проходил срочную военную службу.
В тот осенний вечер рядовой первого года службы Огородник никаких подвигов не планировал. Вернувшись в казарму после суточного наряда на кухне, он, не снимая сапог, в изнеможении повалился на койку. Спящего Огородника растолкал дневальный и приказал срочно явиться в штаб полка.
В Красном уголке штаба, под портретами Ленина и Хрущёва, его уже поджидали замполит подполковник Недрыгайло и капитан из Особого отдела КГБ полка по фамилии Матрёшкин.
Последний сразу взял инициативу в свои руки:
– Ну что, рядовой Огородник, настала пора доказать свою преданность идеалам Великой Октябрьской социалистической революции, Коммунистической партии, советскому правительству и так далее… Ты как, готов?
– Так точно, товарищ капитан, всегда готов! – вытянувшись по струнке и недоумевая, почему в столь поздний час двум офицерам из начальствующего состава полка вдруг пришло в голову выяснять его преданность партии и правительству.
– Это хорошо, что готов, – сказал Матрёшкин, вперив в рядового пронзительный взгляд психиатра. – Тут дело вот какое… По мере нашего победоносного продвижения к вершинам коммунизма наймиты империализма, вражеские разведки, намерены вставлять нам палки в колёса, н-да… Всячески вредить и подрывать нашу боеспособность, тем более здесь, в Группе советских войск в ГДР, н-да… Так вот, чтобы вовремя получить сигнал о готовящихся диверсиях и провокациях, мы, посоветовавшись, решили дать тебе секретное задание… Ты как, готов его выполнить?
– Так точно, товарищ капитан, всегда готов!
– Да что ты заладил, "всегда готов", "всегда готов"… Ты уже не пионер… "Всегда готов"… Ты – рядовой Вооружённых Сил Советского Союза! Поэтому надо думать перед тем, как отвечать, а не только уметь сапоги чистить с вечера, чтобы поутру надевать их на свежую голову… Почему, кстати, у тебя сапоги не начищены?
– Виноват, товарищ капитан! Я только что из наряда по кухне вернулся. Не успел почистить…
– А в постель в сапогах уже успел упасть, а?! Ты не думай, что на простачка нарвался, мы в Особом отделе о тебе всё знаем… И как за буфетчицей Нюркой ухлёстываешь, и как деньги на зубную пасту, да на немецкое мыло собираешь, вместо того чтоб на водку марки потратить… Увлекаешься, значит, коллекционированием иностранных вещей, перед Западом преклоняешься? Ну-ну, смотри мне! В общем, нам всё про тебя известно! Но разговор сейчас не об этом… Нужна твоя помощь, н-да…
Александр был в недоумении: если уж особисту, или, как его меж собой называли солдаты, "особняку", всё известно, то при чем тут он, рядовой первогодок?! Но виду не подал, решил дослушать до конца.
– Ты как, не против помочь Особому отделу?
– Никак нет, товарищ капитан!
– Что-то я не понял этого твоего "никак нет"! Никак нет – это твоё "да", или никак нет – это твой отказ, а, рядовой Огородник?!
– Никак нет, товарищ капитан, я не против помочь Особому отделу! – отрапортовал Александр, у которого от страха в три ручья катил пот по спине.
– Ну то-то же, а то заладил тут "никак нет", "никак нет"… – сменил гнев на милость Матрёшкин. – Значит так, нам известно, что твои земляки с Западной Украины, ефрейтор Перебейнос и рядовой Хрупайло, во время учебных стрельб на полигоне почему-то расходуют не весь боекомплект, а оставляют себе по одному-два патрона. Почему?
– Не могу знать, товарищ капитан!
– Да я тебя и не спрашиваю, "почему", рядовой Огородник! Вот выяснишь это "почему" и доложишь мне, ясно?
– Так точно, товарищ капитан! Выяснить и доложить…
– Так-то… Будем считать, что первое задание ты получил… Доложишь письменно, а чтоб никто не догадался, что информация пришла от тебя, донесение подпишешь псевдонимом… Знаешь, что такое псевдоним?
– Ну, это кличка такая…
– Клички, рядовой Огородник, они у агентов империализма, а в советских Вооружённых Силах все ходят под псевдонимами, понял?
– Так точно, товарищ капитан, понял! У нас все ходят под псевдонимами!
– Отставить, рядовой Огородник! Не все! – Матрёшкин поморщился, как от зубной боли. – А только избранные… Ну вот, как ты, к примеру… Мы тебя долго выбирали. А теперь, значит, твой черёд выбрать себе псевдоним… Сразу предупреждаю: фамилии членов Президиума ЦК Коммунистической партии не употреблять, героев революции, Гражданской и Великой Отечественной войн, а также живущих маршалов и генералов – тоже. Остальные – можно! Ну, так как мы тебя с этого дня меж собой будем называть?
– Орлик! – выпалил Александр, вспомнив недавно виденный фильм "Застава в горах".
– А кто такой этот "Орлик"? – Матрёшкин подозрительно взглянул на солдата.
– Орлик – это имя лошади, которая спасла своего хозяина, начальника погранзаставы…
– Отставить! Ты бы себя ещё бегемотом или орангутангом обозвал, Огородник! А Орлик – это фамилия начальника нашего лазарета, еврея по национальности… Ты давай что-нибудь наше, славянское!
– Ну, тогда, товарищ капитан, можно я буду Александром Матросовым? Он – Александр и я тоже…
– Отставить! Матросов-то он – Александр, но, не чета тебе, герой! А я тебе сказал, что имена героев Великой Отечественной войны забыть! Тьфу, чёрт! Совсем я с тобой зарапортовался! Забывать имена героев войны нельзя – брать их в качестве псевдонима запрещено, понял ты, бестолочь?!
– Ну, может, тогда Валерий Чкалов? – робко спросил Александр, совсем сбитый с толку напористостью "особняка".
– У меня уже есть три "Чкаловых" в полку… По наследству достались, черт бы их побрал, путаница сплошная… Слушай, давай я тебе сам псевдоним предложу, а? Ну вот, к примеру, "Стахановец"… Ну чем плохой псевдоним?
– Ну вот и славно… – Матрёшкин вытер тыльной стороной ладони взмокший лоб и стал расстёгивать китель. Вдруг, что-то вспомнив, вскочил на ноги и скомандовал:
– Рядовой Огород… Отставить! Товарищ секретный агент "Стахановец", марш в угол!
– В какой? – почувствовав неладное, едва слышно выдохнул Александр.
– В какой-какой?! В тот, где полковое знамя стоит…
– Зачем? – у Александра от страха ноги стали ватными.
– Зачем-зачем… Знамя целовать, вот зачем!
Александр на полусогнутых ногах добрёл до знамени и, делая вид, что целует полковую святыню, вытер пропылённой тканью взмокшее от пота лицо…
– Поцеловал? – раздался голос Матрёшкина из глубины Красного уголка. – Иди садись, пиши подписку в том, что обязуешься не разглашать… Никаких обстоятельств, понял?! И смотри мне, псевдоним береги как зеницу ока! Чтоб ни одна живая душа не прознала, что ты, рядовой Огородник, и "Стахановец" – это одно и то же лицо…
Всё, свободен! Когда понадобишься, я тебя найду… Про патроны не забудь, понял?..
Когда за Александром закрылась дверь, замполит с мольбой во взгляде обратился к Матрёшкину:
– Иван Иваныч, может, хватит на сегодня? Первый час ночи уже…
– Я хоть и не подполковник, как ты, а капитан, но чувство ответственности у меня повыше твоего! – Матрёшкин до конца расстегнул китель. – Что значит – хватит?! У меня разнарядка! До годовщины Великого Октября осталось дней… с гулькин нос, а в полку некомплект боевых штыков – агентов… Так, отставить разговорчики в строю! Кто у нас следующий по списку?
– Рядовой Хабибулин из второй роты, – покорно ответил замполит.
– Зови! А сам думай, какой ему псевдоним присвоим – твоя очередь… А то с этим Хабибулиным из Чуркестана до утра промучаемся… Он хоть по-русски понимает?
– С трудом, но работы с ним, товарищ капитан, не прекращаем ни на один день… И надо сказать, старательный хлопец, быстро схватывает русскую речь… Матерится уже на полную катушку!
– Черт! Значит поторопился я… Надо было ему, этому Хабибулину, оставить псевдоним "Стахановец"! За трудолюбие… Ну, да ладно, выкрутимся… Ты придумал что-нибудь?
– Да что-то в голову уже ничего не идёт… Может, "Авиценной"его наградить?
– Ты что! Авиценна – узбекский целитель, а этот – татарин… Надо бы какое-нибудь имя из их фольклора…
– Ну, может, "Люля-кебаб",а?
– Ну да! Тыего ещё "Пловом"назови… Люля-кебаб – это ж кушанье, а не имя!
– Вспомнил! – заорал замполит. – Хабибулин-то наш из Казани…
– Ну и что?
– Как то есть "что", товарищ капитан?! Дадим ему псевдоним "Казанский"…Ну чем не выход?!
– Ладно уж, зови своего "Казанского"…сироту!