В последующем, начиная со дня делийского бракосочетания, все расходы по закупке спиртного возьмет на себя Грэйвс. Вернее, ведомство, к которому она принадлежит. И ведь было из-за чего!
В доставляемые Сэлли напитки спецы из ЦРУ регулярно подмешивали препарат под названием "сыворотка истины", которая притупляет мозговые центры, отвечающие за самоконтроль, "разжижает" волю, вынуждая подопытного к непроизвольным высказываниям. Разведчице оставалось только направлять их уточняющими вопросами в нужное русло, а американским "слухачам" – записывать разглагольствования захмелевшего Полещука.
Таким образом Беллингхэм вскоре узнал очень много нового о советской резидентуре, её составе и о взаимоотношениях между советскими разведчиками, действовавшими в Непале.
* * *
Перед отлётом из Дели разведчики заехали каждый в своё посольство.
Сэлли Грэйвс – чтобы доложить об успешно проведенной операции "Узы Гименея".
Полещук – чтобы составить телеграмму, в которой сообщил о несостоявшейся явке, обвинив во всём "Шаха".
К известию в московском Центре отнесутся с пониманием, потому что необязательность агентов из числа индусов была общеизвестна. Удивительные люди! Полное отсутствие дисциплины и чувства ответственности перед секретными работодателями у индусов сочетается с внешне ярко выраженным стремлением помочь своему оператору, оказать услугу, сделать приятное и ни в коем случае не отказать в чем бы то ни было.
Перенос явки с "Шахом" устраивал Полещука и по другой причине: чаще ездишь – больше командировочных. А деньги разведчику нужны позарез…
Глава третья.
Все дороги ведут в казино
Конспиративный брак и совместное проживание, как и общий бюджет, денег Полещуку не прибавили – Грэйвс оказалась на удивление прагматичной и экономной хозяйкой, ни одной рупии нельзя было потратить без её разрешения.
К чести американки необходимо отметить, что она блестяще справилась со своей ролью обольстительницы и сумела не только сохранить в тайне от "суженого" свою принадлежность к ЦРУ, но и влюбить его в себя. А тот, влюблённый и самонадеянный, так ничего и не заподозрил…
По прошествии медового месяца Полещук понял, что притворный брак с Грэйвс его финансовых проблем не устранит, и, пораскинув мозгами, вновь вернулся к идее сорвать банк в казино.
Он прекрасно помнил, что это заведение однажды уже превратило его в банкрота, однако успокоил себя тем, что две бомбы в одну и ту же воронку не ложатся.
Кроме того, в этот раз он намерен был действовать не очертя голову, но по-чекистски основательно, проработав все возможные варианты и, самое главное, разузнав как можно больше подробностей о своих потенциальных партнёрах по карточному столу – играть в рулетку он себе запретил, чтобы не испытывать более судьбу.
С помощью своих оперативных источников Полещук сначала провёл предварительную рекогносцировку на поле предстоящих сражений. Выяснил, что в казино для игры в очко и баккара регулярно собирается компания, в которую входят "братья по идеологии": первый секретарь посольства Польши Войцех Каменский, заведующий административно-хозяйственным отделом посольства ЧССР Любомир Гржинек и консул из ГДР Курт Фогель.
Такого подарка от судьбы Полещук давно не получал! Очко и баккара – забавы, которым он ночи напролёт предавался во время обучения в спецшколе и в коих достаточно поднаторел.
Он виртуозно "заряжал" колоду, то есть умел подтасовывать карты, владел искусством передёргивания, не понаслышке знал многие "мульки" – ухищрения, к которым прибегают карточные шулера.
Всё вместе взятое внушало уверенность, что на этот раз успех ему обеспечен и он обязательно сорвёт куш.
Консул в компании игроков слыл везунчиком, Богом помазанный, удачей помеченный. Там, где другие выбивались из сил, чтобы выиграть толику, ему валом валило.
Чех и поляк игроками были никудышними, поэтому никогда особо не рисковали, метали по-нищенски малыми суммами, рассчитывая не на своё умение, а на удачу.
Кроме восточных демократов в компанию игроков входил ещё один фигурант, чьё хроническое невезение в картах выглядело особо соблазнительно для Полещука. Именно на него он делал ставку, рассчитывая поправить свои финансовые дела.
* * *
Врач из Австрии Бруно Гольдман вносил диссонанс в социалистическое картёжное сообщество. В отличие от своих партнёров, иноверец имел одно существенное преимущество – он имел деньги. Располагая практически неограниченными суммами, он никогда не покидал стола, даже если ему не шла карта.
Случалось, что он продувался до последнего цента (играли только на доллары – местная валюта среди игроков не котировалась), и, по идее, должен был бы прекратить игру ввиду утраченной кредитоспособности, но какое там!
Каждый раз, исчерпав ресурс своего бумажника, Гольдман легко выпрыгивал из кресла и с традиционным возгласом: "Айн момент!" – покидал соратников, чтобы через пятнадцать минут вернуться вновь с деньгами.
Однако главными отличительными чертами доктора являлись его порядочность и обязательность. Хотя Гольдман зачастую и расставался с крупными суммами, он никогда никому не оставался должен. А это и есть первая заповедь, принцип и основа взаимоотношений товарищей по ломберному столу. Карточный долг есть карточный долг. Не отдать его – святотатство, а потребовать его вправе даже последний забулдыга, оборванец с окраины Катманду, что уж говорить о достопочтенных джентльменах – сотрудниках дипломатических миссий, пусть и социалистических стран!
Как стало известно Полещуку, австриец не только проигрывал. Иногда ему шла такая "пруха" – так везло, что всякий раз остальные игроки считали лучшим для себя выходом из положения сказаться больными, сослаться на ответственное утреннее совещание и т.д., лишь бы побыстрее завершить турнир.
Но всё-таки чаще Гольдман оставался в проигрыше. И, как правило, выигрывал у него консул.
Однако, судя по всему, этот факт его не очень беспокоил. Что свидетельствовало о том, что ему важен сам процесс, а не результат карточной баталии.
При любом исходе игры он с неизменной улыбкой отдавал или забирал деньги и непременно заказывал для всех по рюмке сухого "мартини".
Никого из партнёров не интересовало, где доктор брал деньги, хотя они и подозревали, что их происхождение не совсем безупречно, а может быть, и незаконно.
По одной из версий, о которых русскому разведчику доложила агентура из числа местных жителей, Гольдман подпольно абортировал состоятельных аборигенок. По другой – кроме основной профессии он являлся скупщиком опийного мака, переправлявшим сырье в европейские лаборатории для переработки в героин.
Впрочем, никто из его партнёров не пытался найти подтверждение или опровергнуть эти версии, о которых им также было известно. Какая им польза от этих подозрений, если у каждого из них были свои тараканы на кухне и свой "скелет в шкафу"?
Гржинек приторговывал чешским хрусталём, в основном люстрами, которые у местной знати пользовались огромным успехом.
Каменский делал бизнес на дешёвых польских лекарствах и янтаре, который под видом "осколков Луны" шёл нарасхват.
Как ни странно, лишь консул ничем не торговал. Впрочем, ничем, кроме въездных виз в ГДР, у него возможностей торговать не было. Но кому они здесь, в Непале, да и вообще в мире, нужны? Непальцев, желающих взглянуть вблизи на "витрину социализма", Полещук что-то не встречал. Поэтому наличие свободных денег в кармане гэдээровского дипломата капитан для себя объяснил просто: Фогель – платный агент "Штази", Министерства государственной безопасности Германской Демократической Республики.
"Раз у консула водятся деньжата, которых хватает на картёжные забавы, – рассуждал Полещук, – значит, он подключен к какой-то оперативной разработке. Иначе, на какие бы шишы играл Фогель, ведь у всех гэдээровских дипломатов нищенская зарплата!
Не исключено, что объектом заинтересованности "Штази",по которому работает Фогель, как раз и является Гольдман. Таким образом, если шефу, полковнику Тимофееву, станет известно о моих визитах в казино, я своё присутствие смогу оправдать необходимостью "пощупать за вымя" доктора, чтобы оценить, насколько он может представлять для нас оперативный интерес…
Но пока информация о том, что я посещаю казино дойдёт до резидентуры, я уже успею "высадить" и Гольдмана, и консула из денег.
Выворачивать карманы братьям-демократам я не намерен, и не потому что испытываю к ним чувство идеологической солидарности, отнюдь! Просто с них много не получишь, так как играют они на те деньги, которые эпизодически случается урвать…
Кстати, есть ещё одна причина, почему можно чувствовать себя спокойно в компании братьев по идеологии: они никому не проболтаются, что к игре подключился советский дипломат. Ведь для каждого из них это означает саморазоблачение, ибо откуда ты знаешь, что атташе по культуре посольства СССР посещает казино, если сам там не бываешь? Так что болтовня для них чревата досрочным откомандированием из Непала, – им же категорически запрещено посещать злачные места…
Ну что ж, весь этот расклад меня вполне устраивает, – подвёл итог Полещук. – В общем, смелее в бой, тореадор!"
Глава четвертая.
Подслушанная исповедь
Консул первый заметил Полещука, когда тот перешагнул порог кабинета для игры в карты и, как ему показалось, даже заговорщицки подмигнул.
"Очень даже может быть, что он меня узнал, – решил про себя разведчик, – мы же неоднократно встречались на дипломатических приёмах, хотя представлены друг другу не были. Что ж, это знакомство не повредит – если карта не пойдёт, будет у кого перехватить сотню-другую…"
Все встали.
Полещук, чтобы упредить возможный угодливый жест Фогеля, поспешил представиться сам. Таким образом разведчик дал знать консулу, что их знакомство должно остаться тайной для остальных партнёров.
Чех и поляк, узнав, что вновь прибывший – советский дипломат, то есть "старший брат", от которого можно ожидать любого подвоха, поостереглись оглашать свои титулы, назвав только свои имена.
По окончании церемонии рукопожатий и дежурных улыбок русскому дипломату предложили занять место за столом и взять карту.
Предложение прозвучало сигналом, что он принят в компанию сразу и без предварительных условий – так наркоманы со стажем охотно делятся с новичком своей дозой зелья, чтобы покрепче пристегнуть его к своей колеснице…
Однако сегодня Полещук не намерен был бросаться в воду, не зная броду, а пункт за пунктом реализовать заготовленный план.
– Господа, – обратился капитан к собравшимся так, будто и не ведал, что перед ним почти сплошь "товарищи", а не господа, – я просто хотел понаблюдать за игрой… С вашего позволения, конечно!
– Аппетит приходит во время еды, господин атташе, – произнес Гольдман, – боюсь, что у вас он может появиться именно в тот момент, когда яства на столе закончатся…
– Что ж, в таком случае я не премину явиться к следующей обедне, – парировал Полещук.
Собравшиеся ответили на реплику дежурными улыбками. Полещук, чтобы ускорить процесс сближения, придвинулся к столу и стал наблюдать за игрой, исподволь присматриваясь к игрокам.
Начал с консула, который своими барскими манерами и обстоятельностью значительно отличался от своих компаньонов.
Высокий, худощавый, пятидесятилетний мужчина, с благородными чертами лица, с рыжеватой, уже седеющей шевелюрой и подстриженными на английский манер усиками, консул в своём строгом темно-коричневом костюме напоминал Полещуку университетского профессора, экзаменующего нерадивых студентов. Впечатление дополнял взгляд Фогеля. О, это был взгляд человековеда и… актёра одновременно! В его серо-зелёных глазах поочередно сменялась целая гамма эмоций: цепкие и хищные, они в одно мгновение могли стать ироничными и даже обволакивающе нежными. Странно, но при этом выражение лица оставалось неизменно бесстрастным.
Гржинек был полной противоположностью консула.
"Рожа никудышняя, ни носа, ни глаз, – отметил про себя Полещук, – никакого выражения – петля от наволочки, да и только. С такой внешностью тебе бы, пан Мирослав, не дипломатом – сыщиком в "наружке" служить: пройдёшь рядом – никто и не заметит…"
Первый секретарь польского посольства Каменский производил отталкивающее впечатление: непропорционально большая голова с огромными залысинами раскачивалась на длинной шее, прикреплённой к щуплому, по-детски хрупкому телу с короткими кривыми ножками. Его надутые пухлые губки демонстрировали преждевременную обиду на весь окружающий мир.
"Ницше, вылитый Ницше! Горба на спине ему не хватает и… ума! А в остальном… Да и закомплексованность – та же. Вообще, давно замечено: чем меньше человек, тем больше его комплексы", – сделал заключение Полещук, понаблюдав за поляком.
Однако самой колоритной фигурой в компании был Гольдман.
Атлетического сложения при росте 180-185 см, тридцати лет от роду, он был воплощением красивого молодого арийца, прообразом "белокурой бестии".
Полещук вдруг представил Гольдмана в форме офицера СС, с автоматом в руках позирующим фотографу на фоне виселицы, где раскачиваются окоченевшие трупы партизан.
Ещё через секунду разведчику пришло в голову, что доктор одинаково впечатляюще смотрелся бы и во фраке за дирижерским пультом.
"Удивительно многогранная внешность! – подумал Полещук. – Доктор с одинаковым успехом может сойти и за преуспевающего бизнесмена, и звезду киноэкрана, и молодого посла какой-нибудь европейской державы…
Да, пожалуй, Гольдман своей внешностью, манерами, лоском более других присутствующих соответствует образу дипломата… Нет, скорее английского аристократа эпохи Оскара Уайльда… А эта его мальчишеская чувственность с намеком на бисексуальность! Она наверняка сводит с ума и женщин бальзаковского возраста, и нимфеток, и мужчин нетрадиционной сексуальной ориентации… Интересно, кому из них большее предпочтение отдаёт доктор? Ладно, события покажут!"
Посидев минут десять и отразив ещё несколько пикировок доктора, чем навлёк на себя очевидную неприязнь консула, Полещук решил, что настал момент приступить к реализации второго пункта плана: пора вводить в действие "секретное оружие".
За глаза люди о тебе высказываются куда как свободнее и откровеннее, нежели в твоём присутствии. Надо было немедленно "снять информацию" – выяснить реакцию компании на своё неожиданное появление, чтобы знать, как вести себя в дальнейшем.
С этой целью перед визитом в казино Полещук оснастил свой портфель микрофонами, магнитофоном и ретрансляционными приборами. Второй блок шпионской аппаратуры, работавшей на приём, он рассовал по карманам пиджака.
Выразительно посмотрев на часы, разведчик поднялся:
– Прошу прощения, господа, мне срочно надо позвонить в посольство… Телефон, если не ошибаюсь, находится в холле, не так ли?
Интернациональная бригада картёжников в один голос ответила по-английски: "Да!"
Лишь консул, делая вид, что всецело поглощен игрой, ещё больше нахмурил брови и сосредоточенно смотрел в свои карты.
Поведение Фогеля не осталось незамеченным.
"Да ты, старина, никак приревновал меня к доктору! – догадался Полещук. – Успокойся, партайгеноссе Фогель, вот вернусь, и ты свою порцию внимания получишь сполна… Сегодня я вас, тебя и доктора, постоянно буду держать под прицелом, вы оба – мои клиенты в предстоящей игре!"
Разведчик поставил портфель на стул, чтобы случайный посетитель не занял его место, и быстро покинул кабинет, ставший теперь студией звукозаписи и вещания.
Двигаясь в сторону туалетной комнаты, которая на ближайшие десять-пятнадцать минут должна была стать его базой по аккумулированию информации, Полещук на ходу оголил антенну, спрятанную в нагрудном кармане пиджака, а в ухо вставил миниатюрную капсулу, заменявшую громоздкий и бросающийся в глаза наушник.
"Эх, судьба разведчика! – заулыбался от неожиданно пришедшей мысли Полещук. – Даже отхожее место в случае необходимости надо уметь превратить в исповедальню… И откуда только не приходится черпать информацию!
Ну, давайте, хлопцы-дипломаты, начинайте исповедоваться, выкладывайте всё, что у вас на душе – я, как духовник, готов принять все ваши сокровенные тайны! А грехи я буду отпускать вам за ломберным столом в соответствии с вашей искренностью…"
Закрыв дверь кабинки на щеколду, Полещук поудобнее уселся на унитазе и стал вслушиваться в реплики, которыми обменивались игроки.
После его ухода они должны были почувствовать себя в безопасности, и, по расчётам капитана, хоть чуть-чуть, но пооткровенничать – остались-то все свои.
Ждать пришлось недолго. Уже через минуту перестала звучать картёжная терминология, прекратилось и шуршание сдаваемых карт. Судя по всему, компаньоны приостановили игру, чтобы обсудить более важное событие: появление незваного гостя.
– Этот русский, он же – черт из катапульты! – вскричал поляк. – Нигде от них спасу нет!..
– А что, собственно, произошло, пан Войцех? – Полещук узнал голос консула. – Вам-то чем русские насолили? Через год вы в обнимку с ними будете праздновать тридцатилетие победы над Германией… Что-то я не совсем вас понимаю…
– Да ведь все русские, как один, работают на КГБ… Вы разве не знаете этого, герр Фогель? Он наверняка подослан сюда! – настаивал поляк. – Он же нас всех "заложит", этот Леон! И тогда прости-прощай Гималаи, Непал… А у меня ещё столько янтаря на подходе…
– Ну и что вы предлагаете, пан Каменский? Уж не хотите ли вы, чтобы я на правах главного разводящего в игре выпроводил его отсюда? – парировал консул.
– Нет-нет, герр Фогель, ни в коем случае… Я просто хотел узнать мнение присутствующих, не более… Нам надо выработать какую-то общую стратегию поведения в отношении русского…
Предложение чешского дипломата звучало более радикально:
– Слушайте, господа, а что, если мы его подкупим, а?
– Вы предлагаете дать ему взятку, так что ли надо вас понимать, пан Любомир?! Да он швырнёт вам в лицо ваши же деньги! – запротестовал Каменский.
– Пан Войцех, вы, как обычно, бежите впереди лошади… Подкупить, дать взятку можно по-разному… Можно это сделать так, как предлагаете вы…
– Я?! Я до такого абсурда ещё не дошёл! Вы за кого меня принимаете, пан Любомир?! Я, видите ли, предложил дать русскому взятку! Вы, именно вы, предложили это сделать, а не я!! – возмущению поляка не было предела.
– Совершенно верно, пан Войцех, именно я предложил подкупить русского, но подкуп осуществить не в лоб, а исподволь… – нисколько не смутившись под натиском Каменского, спокойно произнёс чех. – Скажем, проиграть ему энную сумму, а? После этого у него пропадёт всякое желание докладывать в КГБ о том, что мы здесь собираемся… Ну, каково?