– Ну что ж, это неплохая идея, – откликнулся консул. – Можно считать, что у нас уже наметился запасной вариант нейтрализации русского. Только вот в чём загвоздка, господа. Мы ведь ни разу не видели его в деле. А что, если он из разряда "везунчиков", что, если ему карта валом валит, или, того хуже, он – шулер, а? В таком случае мы с вашим "подкупом исподволь", пан Гржинек, не то что в луже – в заднице окажемся! Молчите? То-то же! Надо сначала дать ему сыграть, предоставить возможность проявить себя, а потом уже хвататься за головы или… за бумажники!..
Вы-то почему молчите, герр Гольдман, будто вы не из нашей команды? Я, конечно, понимаю – вам не грозит проработка на партийном бюро и досрочная высылка на родину за посещение казино, поэтому вам не понять наших опасений, но вы же наш партнёр! Неужели вам безразлично, что наша компания распадётся?
– Я не разделяю ваших опасений, господа, потому и молчу… Раньше я считал, что незнание внушает оптимизм. Слушая вас, я пришёл к другому заключению: ваше незнание внушает вам пессимизм и опасения… Вам, но не мне! Потому что я знаю о русском чуть более вашего! И уж никак не могу согласиться с господином Каменским, что Леон к нам подослан…
– Но откуда такая уверенность?! – вскричал поляк и, тут же взяв себя в руки, спокойно добавил:
– Вы, герр Гольдман что-то не договариваете… Уж будьте так добры, просветите нас, чтобы мы не громоздили тут нелепицы на небылицы… Поделитесь вашими знаниями о русском, вашей осведомлённостью… Ну, невежды мы, что поделаешь!
– Вы преувеличиваете не только опасность, исходящую от русского дипломата, господин Каменский, но и мою осведомлённость… Я не ошибся, сказав, что знаю о нём чуть более вашего… Но это "чуть-чуть" позволяет мне не согласиться с вашим видением русского атташе и с вашими выводами в его отношении… Одна случайная встреча подсказала мне, что наш новый знакомый – азартный и весьма увлекающийся мужчина… Полагаю, что он пришёл сюда в поисках острых ощущений, а не для того, чтобы выследить, а затем "сдать" вас, пан Каменский, вашим партайгеноссе из парткома! Думаю, ваши опасения безосновательны…
– Да что вы всё ходите вокруг да около, герр Гольдман! – не выдержал поляк. – Говорите же наконец по существу, не дети ведь перед вами! Вы будто молитву перед обедом читаете, или проповедь на паперти… Извините, доктор, нервы…
– Может быть, господин Каменский, вы и правы – я несколько затянул вступление… Ну так вот, теперь по существу. Только должен вас предупредить, сначала мне придётся говорить не о русском, а о других, более известных вам персонажах. Так что не торопите меня!..
Вы, конечно, помните громкий скандал в итальянском посольстве, когда в прошлом году повесился их молодой вице-консул… К сожалению, забыл его имя…
– Альдо… Альдо Бевилаква, – подсказал всезнайка Фогель.
– Вот-вот – Альдо! – обрадованно произнес австриец и тут же, поняв свою оплошность, с трагической ноткой в голосе добавил:
– Я тогда был приглашён в итальянское посольство, чтобы составить заключение о смерти… Ну вы же знаете, что до введения в эксплуатацию американского культурного центра я был единственным врачем-иностранцем в Катманду.
Приходилось выступать в разных ипостасях – я был и оперирующим гинекологом, и терапевтом, и даже психиатром… Всё это позволило мне проникнуть в такие тайны проживающих здесь европейцев и американцев, которые не снились ни непальской полиции, ни местной службе безопасности. Пациенты раскрывали мне такие секреты, которыми, быть может, не всякий приговорённый к смерти преступник поделится с причащающим его священником.
Словом, о тех людях, живых или мёртвых, к которым меня затребовали, я узнавал всё. При этом никогда инициатива не исходила от меня, то есть я нисколько не стремился что-то выведать, отнюдь. Если я и задавал вопросы, то лишь с одной целью – чтобы правильно поставить диагноз, не более…
Австриец умолк, налил себе "кока-колы" и стал не торопясь, мелкими глотками пить. Дипломаты, заинтригованные его рассказом, нетрывно следили за каждым его движением.
* * *
"Черт возьми, теперь ясно, почему гэдээровский консул так обхаживает доктора! – заёрзал на унитазе Полещук, услышав последние слова Зильбермана. Если я правильно оценил Фогеля и он, действительно, – агент "Штази", значит, он участвует в вербовочной разработке австрийца…
Стоп! А может, он, как и я, "сидит под корягой" – работает под дипломатическим прикрытием, а на самом деле – восточногерманский разведчик? Но почему же мне об этом не сообщил мой "резак", полковник Тимофеев? Впрочем, какая к черту разница, в какой ипостаси, агента или разведчика, выступает Фогель! Дело не в нём. Главное – это доктор, который представляет безусловный интерес для любой спецслужбы. Он – находка, вездеход, имеющий в силу своей профессии возможность проникать туда, куда простому смертному не попасть и за огромные деньги! Молодцы ребята из "Штази", на призовую лошадку поставили, со временем она вас озолотит…
А ведь я тоже непромах – догадался-таки, что за птаха этот Фогель!.."
Вдруг Полещука осенило. От волнения он даже привстал со стульчака.
"Стоп, Лёня, стоп! Ты полагаешь, что этого неотразимого Бруно Гольдмана консул изучает в плане вербовки?! Окстись, Лёня, ты – просто наивняк! – выругал себя Полещук за ранее выдвинутые и, как теперь ему казалось, опрометчивые предположения. – Вспомни, как консул буквально прожигал тебя взглядом, будто лазером, во время твоих пикировок с Гольдманом. А как он заёрзал на стуле, когда ты пару раз похлопал доктора по плечу!..
Фогель влюблён в доктора, он ревнует тебя к австрийцу и даже не пытается этого скрыть! Стоп! А, может, у этих арийцев любовный роман! Что ж, вполне может быть, что эти двое страдают "болезнью аристократов"… Во всяком случае поведение консула – красноречивое тому свидетельство…
Всё, с завтрашнего дня вплотную занимаюсь этими двумя персонажами!
Значит так, телеграммы-молнии в Центр, а пока придут ответы, надо максимально подизучить эту любовную парочку через местную агентуру… Ведь если я на правильном пути, консул с доктором должны где-то встречаться – не в казино же они любовью занимаются!..
Так, кто у меня из агентов имеет подход к гостиницам? Ну да, конечно, недавно завербованный агент "Чанг",он же полицейский! А что если эти "голуби" любовным утехам предаются на вилле доктора? У консула её нет – гэдээровские дипломаты живут, как в общежитии, в одном доме…
Ну что ж, и в этом случае мне поможет "Чанг".Опросит прислугу доктора, страху напустит… Да и напускать не надо – аборигены, они все заодно и против бледнолицых… В общем, сумеет! Ведь ни одно любовное свидание, даже если оно проводится в условиях максимальной конспирации, от челяди никогда не утаить. Греховными следами могут являться и измятые или испачканные простыни, и наволочки, и забытый в ванной комнате перстень, и чужие волосы в гребне хозяина, да мало ли что ещё, о чем может знать только прислуга!
Словом, за работу, Лёня!
Ну а если всё-таки консул – мой коллега, изучающий австрийца в плане вербовки, тогда что? Идея! Почему бы мне не опередить его, закрепив за собой права на Гольдмана… Кто-то же всегда старается сильнее!..
Короче, кем бы не являлся консул, если у него роман с доктором, мне ничто не мешает завербовать эту "голубую" парочку и заставить её работать на себя! Эстетствующих арийцев-извращенцев у меня на связи ещё не было!
Н-да, дела… Кто бы мог подумать, что в Непале, на задворках мировой цивилизации, можно обнаружить такую коллекцию из явных и тайных сотрудников спецслужб любой, даже "голубой" окраски?!
Стоп! А что это там доктор говорил о нашей с ним случайной встрече? Уж не путаете ли вы, герр Бруно, меня с кем-либо?
Ладно, надо дослушать выступление доктора до конца, а там видно будет…"
* * *
– Когда я прибыл чтобы освидетельствовать труп и составить заключение о смерти, – продолжил свой рассказ доктор, – я уже знал наверняка, что мне предстоит иметь дело с так называемым диалогическим видом самоубийства, это когда в конфликт потенциального самоубийцы включено ещё какое-либо лицо, которое, как правило, и является причиной психологического кризиса, корнем зла. В таких случаях уход из жизни совершается потерпевшим из желания вызвать к себе сочувствие или собственной смертью наказать обидчика. До конца доводится лишь небольшое количество таких самоубийств, и то чаще всего по несчастливому стечению обстоятельств: собирался припугнуть, но допустил либо передозировку, либо поспешность…
Что, кстати, и произошло с беднягой Альдо… Он накинул себе петлю на шею и повесился в столовой своей виллы в тот самый момент, когда там обычно появлялся мажордом, чтобы накрыть на стол. Мажордом замешкался в винном подвале и когда вошёл в столовую, было уже поздно…
О том, что я столкнулся именно с такой шантажно-демонстративной попыткой самоубийства, свидетельствовала и составленная покойным предсмертная записка, в которой он просил прощения за свой поступок, у кого бы вы думали? Нет, не у Господа Бога и не у своих родителей… Он просил прощения у своей возлюбленной!..
– Но при чем здесь итальянец и его возлюбленная, если мы собираемся выстроить линию обороны против русского! – перебил Гольдмана поляк.
– Послушайте, пан Каменский! – не выдержал консул. – Вы или молча выслушайте до конца доктора, или сходите проветриться, пока мы здесь без вас примем решение! – и, перейдя с английского на немецкий, Фогель грязно выругался и попросил Гольдмана продолжать.
– Надо сказать, господа, что самоубийство итальянца для меня не было такой неожиданностью, как для его коллег из посольства… Дело в том, что незадолго до своей смерти Бевилаква обратился ко мне, и я консультировал его, выступая в качестве психоаналитика или психотерапевта, – суть не в определении характера консультаций, а в том, что я выяснил о его взаимотношениях с любимой женщиной…
– Герр Гольдман, а кто она, как её зовут? – опять не выдержал поляк.
Доктор не успел ответить, потому что Фогель, отбросив дипломатическую этику, заорал, как фельдфебель на плацу. Да так громко, что Полещук выхватил из ушной раковины капсулу с такой поспешностью, будто это была пчела.
– Вы закроете наконец рот, пан Каменский, или мне на правах старшего придётся попросить вас уйти?! Послушайте, а может, вы хотите сорвать нам игру с русским и поэтому всячески мешаете герру Гольдману сделать сообщение? Тогда убирайтесь отсюда немедленно, трус!
– Ну что вы, герр консул, как можно обо мне так подумать… Впрочем, извините… Нервы, понимаете ли… С этого момента я нем, как рыба! Прошу вас, герр Гольдман, продолжайте… Считайте, что меня здесь нет…
– Итальянец рассказал мне историю своей любви, – пересев в другое кресло, подальше от пана Каменского, продолжал австриец, – и вот что выяснилось, господа…
Я, с вашего позволения, опущу не относящиеся к самоубийству Альдо подробности его знакомства с этой роковой женщиной, скажу лишь, что инициатором их отношений был не он – его возлюбленная. Хотя, как мне признался итальянец, он страстно желал этой связи, но сам бы никогда не решился сделать первый шаг…
И дело не только в том, что женщина была ослепительно красива, она вдобавок была много старше Альдо. Он догадывался об этом, но не подозревал, что разница так велика – тринадцать лет. Ему было двадцать пять, ей – тридцать восемь. Роковое число, потому что её дочери тоже было тринадцать…
Но об этом он узнал позже, а сначала они сняли виллу и стали жить вместе. Что это была за жизнь, я мог судить по отдельным высказываниям покойного.
Ну, во-первых, он мне заявил, что через три месяца с момента заключения ими гражданского брака он стал забывать местоимение "Я", так как все решения за него принимала возлюбленная. Альдо же в их содружестве – назвать их временный союз семьёй у меня не поворачивается язык – не имел даже совещательного голоса.
Она распоряжалась им, как хотела. Ну, к примеру, она могла разбудить его в три часа ночи, потому что ей захотелось попробовать пиццу или спагетти "а ля наполетана"…
И что вы думаете? Бедняга становился к плите, чтобы удовлетворить мимолетный каприз возлюбленной.
Когда пицца была готова, она заявляла, что хочет мороженого…
В четыре часа утра, доставив мороженое из ночного ресторана, несчастный Ромео узнавал, что его краля хочет ананас…
И так повторялось по три раза на неделе!
Случались вещи и посерьёзнее. Бевилакву собирались перевести на работу в итальянское посольство в Вашингтоне – возлюбленная категорически отвергла это предложение. С её слов, это помешало бы её служебному росту. И где?! Здесь, в Катманду!
И это при всём том, господа, что обычно у женщин на первом месте – чувства, а не работа. Кроме того, женщины, как правило, очень серьёзно воспринимают партнёра, но не очень серьёзно себя. В случае же с Бевилаквой всё было наоборот…
Некоторое время спустя итальянец из оставленного на прикроватной тумбочке письма узнал истинную причину, по которой женщина отказалась ехать в Штаты. В Вашингтоне проживали её родители, у которых на иждивении как раз и находилась её дочь. Тогда же несчастный узнал и возраст своей возлюбленной…
И вы знаете, как она отреагировала на эти его открытия? Просто съездила в Женеву и во всемирно известной клинике сделала косметическую операцию по омоложению кожи лица, разумеется, на деньги суженого…
Я недавно встретил её в культурном центре. Поверьте, сейчас она выглядит много моложе, чем два года назад, то есть когда Бевилаква пал жертвой её чар…
Сегодня ей и тридцати не дашь, а ведь она уже вплотную подобралась к сорокалетнему рубежу!..
Австриец обвёл притихших компаньонов протяжным взглядом, снова отхлебнул "кока-колы" и ритмично, как метроном, продолжил повествование:
– Во время второго сеанса я спросил итальянца, что в этой женщине такого, что его держит подле неё почти два года. Знаете, что он мне ответил?
"Синьор Гольдман, если бы я был на вашем месте, я бы тоже задал себе подобный вопрос. Но ответить на него толком не могу. Половине своих поступков я не нахожу объяснений. Единственное, в чем я абсолютно уверен: я не могу без неё, но и с нею тоже…
Наша совместная жизнь превратилась в ад сплошных скандалов, бесконечную цепь её придирок ко мне… Я очень устал и не знаю, что делать… Я чувствую себя собакой, которую потерял хозяин. Только вот в чём вопрос: кто хозяин меня самого? Я или она?
Я сейчас в очередной раз пытаюсь оторвать себя от неё – я ушёл, порвал с нею… Но как долго будет продолжаться моё одиночество, я не знаю, я не уверен в самом себе, поэтому, доктор, я и решил прибегнуть к вашей помощи.
Вы знаете, кто такой зомби? Так вот, ей удалось меня зомбировать. Я боюсь, что она позвонит и скажет "приходи", я всё брошу и пойду. Мне стыдно признаться, что я дважды пытался в её присутствии выброситься из окна, но… И это была не показуха! Я действительно был на грани срыва. Почему был?! Я уже сорвался и продолжаю лететь в пропасть… Помогите мне, синьор Гольдман!"
– Более двух часов я пытался объяснить ему положение, в котором он оказался. Я сказал ему, что она старше, опытнее и сильнее. Когда они сошлись, она остановила его в развитии. У него начался затяжной прыжок через его возраст. Прыжок через себя, который ему никак не удавался, потому что был противоестественен. Сама природа тому противилась!
Я пытался убедить его, что в поисках "мира" в доме он напрасно прощает своей возлюбленной все её выходки. Потому что в перспективе постоянная напряженность может привести его к депрессии.
Ещё в течение часа я безуспешно втолковывал ему, что если его женщина не склонна к компромиссам, то ни о каком равноправии нет и речи.
Я доказывал ему, что она попросту использует его в своих корыстных интересах. Ну хотя бы для удовлетворения своего либидо, своих половых потребностей. Всё оказалось без толку…
У меня были и другие соображения на её счёт, но тогда я не решился посвящать его в них. Я лишь предложил ему пройти несколько сеансов гипноза, прописал транквилизаторы. Увы, через день его не стало…
Ещё тогда, во время нашей последней встречи, я подумал, что ему тяжело не только потому, что он не успел сформироваться как мужчина и поэтому не в силах противостоять её натиску. Дело было не столько в нем, сколько в н е й!
Мне и до сих пор она представляется женщиной-вампиром. Этаким комбинированным образчиком энергетического вампира и женщины-тирана…
Думаю, что Бевилаква – не первый молодой мужчина, который попал под пресс её очарования и… садо-мазохистских наклонностей. Затрудняюсь сказать, все ли мужчины, которых она сумела в разное время в себя влюбить, кончали так, как это случилось с беднягой итальянцем, но то, что он не последний – в этом я абсолютно уверен!
Она попросту не мыслит своего существования без молодых мужчин, которые, влюбившись в неё до беспамятства, подпитывают её своей энергией. Лишив заложенного в них природой ресурса жизненных сил, разрушив охранный барьер их психики, она таким образом доводит их до самоубийства. А затем принимается за нового. И, заметьте, с формальных позиций закона её не в чем упрекнуть! Всё ведь списывается на неуравновешенный характер её жертвы-любовника, на несчастную любовь, наконец…
Доктор умолк, поочерёдно посмотрел в глаза притихшим от впечатлений компаньонам и тихо произнёс: