"Королева отправляла в эту страну посланников, чтобы наладить некоторые соглашения между Его Величеством Британским и его парламентом. Кардинал де Ришелье… не предвидел, что они могут зайти настолько далеко". Но "пролитая кровь скорее ожесточила души, чем расположила их (англичан. – Л. И.) слушать разговоры о мире".
С самого начала посольство д'Аркура пустилось на поиски Карла I. Король со своей армией оказался в Эксетере, а его командующие – его собственные племянники немецкие принцы Руперт и Мориц – выглядели "вялыми и лишенными всякой решительности". Руперт уже упустил к этому моменту несколько благоприятных возможностей взять Лондон. Сам же король показался французским послам "робким". Предприимчивый д'Аркур пытался его приободрить, заметив, что есть единственная тактика, способная вернуть ему власть. Англичане должны быть возвращены в лоно послушания только мягкостью, и король должен появиться в Лондоне, чтобы попытаться сделать там больше своими советами, нежели вооруженным путем, каким бы прекрасным полководцем он ни был. Вообще же д'Аркур, видевший все своими глазами, считал, что "король никогда не преуспеет, если будет действовать таким образом".
Все было тщетно. Попытки уговорить Карла I согласиться на некоторые предложения парламента и пойти на компромисс пока не увенчались успехом. Упрямый рыцарь, Карл не желал даже в самом малом соглашаться со своими политическими противниками. В детстве лишенный строгого воспитания, он был упрям, неразговорчив и при этом очень правдив, не мог хитрить и лукавить. Карл I являлся аристократом с головы до пят, величайшим чистюлей по меркам XVII века (он принимал ванну два раза в неделю), по нескольку раз на день менял тончайшие батистовые рубашки и нередко весь свой костюм. Английский король обогатил Лондон и свой дворец Уайтхолл величайшими произведениями искусства кисти Питера Пауля Рубенса и Антониса ван Дейка. Он пристрастил к этому жену, детей и весь английский двор. Характерная для барокко пышность стала процветать в Англии именно с эпохи единоличного правления Карла I.
Король пока был уверен в военных способностях своей армии. Ведь она как-никак была обученной, управляемой полководцами, принимавшими участие в Тридцатилетней войне (принц Руперт, например), в отличие от парламентского ополчения из буржуа, ремесленников и деревенских богатеев. Правда, они исповедовали истинную веру в Бога и в свое правое дело. Пуритане стригли волосы в кружок и поэтому назывались "круглоголовыми". Напротив, роялисты были нарядными, изнеженными, носили длинные завитые волосы или парики согласно моде и назывались "кавалерами".
Не добившись ничего от Карла I, д'Аркур двинулся в английскую столицу посовещаться с представителем парламента графом Бедфордом. В отличие от короля тот на многое соглашался, но не хотел уступать в принципиальных религиозных и правовых вопросах. Осторожный дипломат д'Аркур здесь не сдержался и предостерег его:
– Если Его Британское Величество найдет способ вновь завоевать доверие своих подданных, невозможно, чтобы он когда-нибудь простил Вам Ваше поведение.
– Говоря это, Вы, видимо, ставите на одну доску могущество королей Англии и королей Франции: англичане были слишком мудры, чтобы терпеть от государя месть по отношению к человеку, защищавшему их интересы, их нация обладает такими законами, с какими их правители должны считаться, если не хотят, чтобы они обернулись против них. Это происходило каждый раз, когда они хотели предпринять что-то, превышавшее их власть. То же произойдет и в будущем, потому что нет ни одного англичанина, кто бы не знал, что здесь залог его свободы и покоя, – такую дерзкую, но резонную тираду произнес Бедфорд в ответ.
Вскоре этот разговор стал известен каждому в столице. Очевидно, граф Бедфорд с удовольствием все это предал огласке. Д'Аркура невзлюбили, но не трогали. Лондонцы не оказывали должного рангу посла уважения. Тем не менее его неприкосновенность тщательно соблюдалась.
Карл I не начинал военных действий, пока ожидал ответа от графа д'Аркура. Наивно веря в святость своей особы, он все еще надеялся, что ответ парламента будет для него благоприятным. К тому же король побаивался графа Эссекса, командовавшего армией парламента. Французский посол огорчил его результатами переговоров, и Карл решился дать битву парламенту.
Тут произошло то, что впоследствии в весьма искаженном виде перешло на страницы романа "Двадцать лет спустя". В битве при Эджхилле, состоявшейся в начале 1643 года, мушкетеры участвовали, разумеется, на стороне роялистов. Бедному д'Аркуру пришлось давать серьезные объяснения перед разгневанным Эссексом и парламентом. Французскому послу удалось дистанцироваться от отчаянного д'Артаньяна, и тот все оставшееся время провел в Лондоне безвыездно. Сражение при Эджхилле закончилось победой роялистов, что вдохновило Карла I на дальнейшую борьбу, приведшую к ненужному обильному кровопролитию. А Дюма перенес дальнейшие действия своих героев-мушкетеров на более позднее время – на время окончания гражданской войны и казни Карла Стюарта. Таковы воля и право романиста, в сущности, не так уж и сильно погрешившего против истины.
Д'Артаньян и восемь его человек благополучно пересекли проливы и добрались до Парижа в компании сына лорда Пемброка, который организовал этот вояж. Мушкетер имел еще и деликатное дипломатическое поручение: рассказать находившейся во Франции английской королеве Генриэтте-Марии о том, что произошло, и передать привет от супруга.
Действительно, все время, пока шла гражданская война в Англии, Генриэтта-Мария находилась в Париже, где впоследствии и осталась. Она лично попросила не Анну Австрийскую, а именно ее первого министра оказать ей гостеприимство. Известный историк Б. Ф. Поршнев считал, что пребывание Генриэтты-Марии во Франции привело к тому, что "с самого начала подавление Английской революции оказалось заботой не только английского абсолютизма, но и французского", поскольку "дела англичан были не просто иностранными делами, но и делами сестры французского короля". На первый взгляд это мнение кажется вполне оправданным. Но ведь французская королева Анна Австрийская была в девичестве испанской инфантой, но от этого испанские дела не стали "делами французского короля". Тогда уже правил бал чистой воды прагматизм, чаще всего, правда, завуалированный иными мотивами. "Государственный интерес", а не родственные и династические чувства, начинал явно преобладать в политике.
И тут уж во всей красе проявились государственная экономия и скупость Мазарини. Естественно, что Генриэтта-Мария прибыла во Францию почти без гроша и просила финансовой помощи. Но не тут-то было. Первый министр не оказывал теплого приема английской королеве и ее сыну принцу Уэльскому, который до 1645 года принимал участие в авантюрах отца, а после победы Кромвеля бежал на континент. Создавалось впечатление, что Джулио их просто терпел. Генриэтта-Мария жила в старом неотапливаемом дворце в Сен-Жермене, отсутствие у нее денег было хроническим. Она носила одно и то же платье, которое вынуждена была штопать, наследник престола Карл часто болел. Королева плакала и проклинала первого министра ее родины. Но куда было ей бежать, откуда ждать помощи? Здесь ей хоть что-то обещали, и искорка надежды по-прежнему тлела в сердце гордой женщины-католички.
Тогда и много позже будущий монарх Англии Карл II признавался, что Франция в лице кардинала Мазарини играла в дипломатическую игру, подобно "собаке на сене", и называл кардинала "скупердяем", намеревавшимся принять сторону победителей-мятежников. Принц Уэльский был недалек от истины.
Париж поддерживал Карла I больше на словах, нежели на деле. Однако в 1646 году Мазарини в ответ на докучные просьбы Генриэтты-Марии и английского короля решился на высадку пяти тысяч французских солдат в Гастингсе (а не сорока тысяч, как просил Карл I). Английская королева, видя, как настроен первый министр Франции, просила и того меньше – двенадцать тысяч. Это ей, между прочим, обещали некоторые французские аристократы. Но все же до ставки роялистов добрались лишь единичные французы.
Джулио в то время часто спрашивали, в том числе и Анна Австрийская, действительно ли он намеревается помочь английскому королю. "У меня есть свои соображения по этому поводу", – отшучивался кардинал.
Французы были посланы на Альбион совсем с другими целями. Во-первых, опасения Мазарини вызвала вновь оживившаяся после потрясений начала 1640-х годов испанская дипломатия. Мадрид тогда вел за спиной Франции переговоры с Голландией. Вполне реально опасаясь влияния Мадрида на Карла I, французский министр решил под предлогом помощи предупредить высадку испанских солдат высадкой французских на английский берег.
Во-вторых, удивила своей кажущейся непредсказуемостью дипломатия английского парламента. На протяжении 1645 года парламентские послы вели активные переговоры с гугенотами, шведами, голландцами и рядом немецких протестантских государств. На фоне споров со Швецией на вестфальских переговорах французское правительство, претендовавшее на гегемонию Франции в Европе после заключения мира, опасалось усиления протестантского крыла в стане победителей.
Тем временем английские протестанты воевали не на жизнь, а на смерть. В 1644 году один из парламентских генералов граф Манчестер высказал мысль, что "если мы побьем короля или девять, или девяносто раз, он все равно будет королем, но если король побьет нас, мы будем уничтожены или станем рабами". Граф открыл важную причину, по которой в результате трех английских революций – середины XVII века, Славной революции 1688 года и войны североамериканских колоний за независимость в XVIII веке – один король потерял голову, второй – трон, а третий – империю.
Джулио не зря последовательно проводил дипломатию заключения компромисса между королем и парламентом. В Париже английские мятежники были исключительно популярны. Еще в 1640 году во французской столице появилась брошюра о конфликте между Карлом I и парламентом, в 1641 году была переведена защитительная речь лорда Страффорда, а в 1642 году были изданы документы работы Долгого парламента и многое другое. Самой примечательной из всей этой литературы стала рукопись Сент-Амана под названием "Альбион", в 1644 году передаваемая в Париже из рук в руки. Автор рукописи сопровождал второй вояж графа д'Аркура в Англию, наблюдая по пути парламентский Лондон и роялистский Оксфорд. Рукопись была написана в полушутливых тонах и отражала лояльные настроения автора. Сент-Аман верил, что английский король придет к соглашению со своими подданными.
Кардинал забеспокоился, стал еще активнее проводить английскую дипломатию. В 1645 году Франция восстановила свой старый союз с Шотландией. Мазарини хотел заручиться поддержкой последней в английских делах. Он как будто предвидел, что летом 1646 года Карл Стюарт капитулирует и бежит к шотландцам.
Шотландцы-пресвитериане боялись усиления индепендентского крыла, которое представлял непобедимый Оливер Кромвель, в английской религиозной и политической жизни. К тому времени вождь революции стал абсолютно популярен, с ним фактически некому было соперничать. Его титаническая задача – разрушить старое и создать новое, "отлив" Англию, как расплавленный металл, в иную форму, – приближалась к цели. Вот как об этом писал Эндрю Марвелл:
Безумство – порицать иль клясть
Небес разгневанную власть,
И мы – к чему лукавить -
Должны теперь прославить
Того, кто из тиши садов,
Где жил он, замкнут и суров
(где высшая свобода -
Утехи садовода),
Восстал и доблестной рукой
Поверг порядок вековой,
В горниле плавки страшной,
Расплавив мир вчерашний.
В моменты ломки старого общества законы высшей справедливости перевешивают древние права и заставляют людей с более слабым духом уйти со сцены истории. Такова была судьба Карла I. Но Джулио до последнего момента хотел скорректировать ее.
В Ньюкасл, где находился английский король, срочно выехал французский посол Бельевр с предложениями мирного посредничества в отношениях короля с парламентом. 14 июля 1646 года туда были посланы предложения обеих палат парламента, фактически ограничивающие власть монарха. В трех ответах из Ньюкасла Карл I шел лишь на незначительные уступки, не затрагивая вопросы верховной власти и религиозного характера. Несмотря на титанические усилия Мазарини и его посла, приемлемого соглашения так и не было достигнуто.
Джулио был весьма раздосадован и писал Бельевру в ноябре 1646 года о том, что "королю еще раз необходимо обдумать то, что от него требуют". Кардинал был удивлен, что "хотя у него (Карла I. – Л. И.) был приемлемый выбор, он не нашел общих точек соприкосновения с парламентом, в результате чего его власть подорвана в последний момент: он совсем проигнорировал мнение подданных, как сохранить королевство. Он отказал им даже в свободном исповедании пресвитерианства". В конце своей инструкции Бельевру Мазарини заключил, что "продолжение гражданской войны в Англии благоприятствует вмешательству Испании в ее дела".
– Видит Бог, я не поступал бы так на месте английского короля, – признавался в конце лета того же года первый министр своей королеве. В действительности, и ему скоро предстояло испытать нечто подобное. И кардинал, возможно, наученный горьким английским опытом, поступит иначе.
В конце концов любое терпение лопается. Джулио дошел до того, что стал давать прямые и нередко довольно резкие указания английскому королю, по-прежнему не желавшему сдаваться. 10 декабря 1646 года первый министр Франции приказывает Бельевру "четко сказать королю Англии, что наша цель – общий мир… Король незамедлительно должен прибыть в Лондон, чтобы вновь обрести свою страну…". 8 февраля 1647 года в мемуарах Бельевра отмечалось, что "парламент пошел на большие уступки королю, а Его Величество ничего не желает слушать".
Вместо переговоров при одобрении постоянно пребывавшего в ставке роялистов испанского посла де Карденьи и стоявшего за его спиной Филиппа IV Карл I решил привлечь шотландцев на свою сторону в войне с парламентом. С шотландской армией король собирался идти на Лондон, несмотря на дипломатическое противодействие Франции. Соглашение между королем и шотландцами было подписано 26 декабря 1647 года. Но шотландцы не только гордые, но и достаточно хитрые, не надеясь получить денежную контрибуцию от Карла I, выдали короля за выкуп английскому парламенту. Впоследствии они пожалели об этом, но было уже поздно. Последние бастионы английских роялистов пали в марте 1647 года.
Узнав об этом, Джулио не на шутку огорчился и усилил нажим на своих дипломатов в Мюнстере. Как раз в это время он подхватил серьезную простуду и целых три дня провел в постели, тщательно обдумывая сложившуюся ситуацию. В английском вопросе он решил не сдаваться до последнего.
Французская тактика в отношении Альбиона несколько изменилась. Мазарини рекомендовал Бельевру поддерживать связи с правым крылом парламента – пресвитерианами, а также шотландцами, чтобы выработать приемлемое соглашение между ними и Карлом I. Английский король тогда находился под арестом во дворце Уайтхолл. "Отрадно, что ведутся переговоры Карла I и принца Уэльского с пресвитерианами", "необходимо хотя бы номинально восстановить его (то есть Карла I. – Л. И.) на троне", – писал кардинал в июне – июле 1647 года. Должного уважения к английской монаршей особе, как видно из писем Мазарини, уже не было.
Все же как тонко французский итальянец чувствовал обстановку в государстве, в котором никогда не бывал! И как плохо в ней разбирался тот, кто управлял этой страной, кто в ней родился и до кончиков ногтей являл собой тип истого англичанина! Но скажем в оправдание Карла I, что трудно бывает понять истинное положение дел, когда перед тобой лебезят, тебя прославляют, говорят тебе только хорошие новости, а плохие – сглаживают, когда тебя называют с поклоном "Ваше Величество" и постоянно льстят. Высокое положение и сопровождающая его лесть сильнее всякого вина и наркотиков дурманят голову и создают иллюзии. Таковых у английского монарха было очень много, и с ними он остался до конца.
Джулио Мазарини жил без особых иллюзий. Он имел постоянных врагов и, как опытный дипломат, прекрасно знал, что и вчерашний друг может сегодня оказаться в стане противников. Вот, например, Голландия.
Мало того что голландцы за спиной Франции вели переговоры и заключили сепаратный мир с Испанией. Статхаудер Фридрих-Генрих и его оранжистское окружение достаточно активно поддерживали роялистов во время английской смуты. В середине 1640-х годов по инициативе Фридриха-Генриха возникла идея создания совместной коалиции в составе Голландии, Франции и английских роялистов против парламента. Одновременно велись переговоры о браке между принцем Уэльским Карлом и дочерью Фридриха-Генриха, хотя сам наследник английского трона не очень торопился вступать в брак – голландка была толста и некрасива. Активное участие в переговорах приняла Генриэтта-Мария, изрядно надоевшая Мазарини своими просьбами о денежном пособии. Предполагалось также заключить оборонительный и наступательный союз между Голландией, Францией и Карлом I против восставших.
Эти переговоры с самого начала были обречены на провал. Реально идея поддерживалась лишь голландским Статхаудером, его сыном Вильгельмом II, Карлом I и Генриэттой-Марией. Мазарини же имел относительно Англии другие соображения.
Ситуацией воспользовался постоянный враг Франции – герцог Лотарингский, связанный с оппозицией против первого министра. От имени Парижа он охотно ввязался в переговоры, выдвинув свои соображения:
– Франция должна высадить в Англии не менее тридцати тысяч человек;
– арестовать послов английского парламента во французской столице;
– пойти на уступки на вестфальских переговорах.
Видимо, предполагавшийся союз был направлен не только против парламента, но и против Мазарини, обвинявшегося со стороны оппозиции в предательстве французских интересов. Но уже после битвы при Несби в 1646 году, когда Кромвель наголову разбил войска роялистов, эта идея была оставлена. А сам Фридрих-Генрих, подобно Мазарини, советовал английскому королю пойти на уступки хотя бы консервативным лидерам парламента.
Далее события развивались следующим образом. После смерти Фридриха-Генриха новый статхаудер Республики Соединенных провинций Вильгельм II, еще более монархически настроенный, решил на деле помочь сидевшему в плену Карлу I. 24 июля 1648 года несколько голландских кораблей вместе с принцем Уэльским пришвартовались в Ярмуте. При помощи имеющихся сторонников среди пресвитериан и вновь повернувшихся к нему шотландцев королю удалось бежать из плена на север Англии. Началась вторая гражданская война.
Она была короткой и победы роялистам не принесла. 17 августа железный Кромвель разгромил шотландскую армию в сражении у Престона. Карл I был снова взят в плен, а наследный принц счел за благо вернуться в Голландию, где Вильгельм II предоставил ему более благоприятное убежище, нежели Мазарини. Там он все последующее время и пребывал, строя козни против Кромвеля и Английской республики.