– Ты уже так говоришь, как будто всё произошло. А пока мы имеем один мираж. Совпадает только имя и возраст! Шансы ничтожно малы.
– Да я так всегда, – смеётся Ксана. – Мелькнёт в жизни что-нибудь интересное, я за него головой зацеплюсь и думаю, думаю, как будто в самом деле… Иногда целыми днями…
– Не воображай, что ты поступаешь оригинально. На мечтах девушек умные люди зарабатывают миллионы.
– А ты сама что – не мечтаешь? Про Федю, например?
– Я допускаю фантомную ментальность. Но – под строгим контролем. Я мечтаю про Федю около часа перед сном. Не больше.
– Ты ещё будильник поставь, – хихикает Ксана, – чтоб вдруг больше часа не размечтаться.
– Зачем будильник? – удивляется Варя. – Я памятку держу в мобильнике: "Хватит дурить, пора спать".
– Дорогой друг, – говорит Космонавтов. – Ваша логика безупречна. И мы её трогать не будем. Я хочу воззвать к вашему непосредственному чувству – к чувству справедливости. Мы с вами сидим рядом с прекрасной девушкой, с вечерней звездой, заблудившейся в пространствах и временах. Она попала в дегенеративное сообщество, как вы изволили выразиться, где красота опозорена, опошлена, обесценена. Есть мерзавец, который её обесчестил и бросил. Есть мы, её друзья, рыцари истины и света. Что нам мешает отомстить за поруганную красоту? А после того мы разойдёмся по своим делам: Федя пойдёт продолжать революционные традиции, вы займётесь сочинением последнего письма для своей пропащей нации, я, добрый странник, отправлюсь дальше отрабатывать земную командировку. Но за нашими плечами будет сиять настоящий подвиг!
Лера восторженно смотрит на Космонавтова. – Спасибо, – шепчет она. – А то все одно и то же гудят: сама виновата, сама виновата.
– Травкина побить? – спрашивает Гейнрихс. – Это всегда с удовольствием. Не надо так кучеряво говорить.
– Я ему сегодня уже дал в морду, – размышляет Федя. – Один раз.
– Считай, это был аперитив, – объясняет Космонавтов. – Давай звони ему и вызывай для разговора. Лучше всего, знаешь куда? – в конец Фонтанки.
– У меня его телефона нет, – говорит Федя.
– У меня есть, – сообщает Лера, – только он не подходит, когда я звоню. Давай ты со своего.
– Так, так, – кружит Космонавтов по комнате. – А вот какая палочка удобная, это для зарядки? Надо прихватить.
– Максим? – дозвонился Федя, – это Фёдор. Ты извини меня… Я что-то совсем стал псих… Слушай, я встречался с Леркой. Я должен тебе рассказать, только это не телефонный разговор. Твои подозрения в общем правильные… Я в гостях, подъезжай в конец Фонтанки, за мостом, знаешь? Через час? – отлично. Договорились.
Гейнрихс неспешно одевается.
– План такой, – объясняет Космонавтов. – Фёдор стоит один, подъезжает Максим, и тут подходим мы.
– Только без Леры, – говорит Федя.
– Нет! Я хочу это видеть!
– Злая ты, Лерка, – равнодушно говорит Гейнрихс. – Травкин сука, и ты не лучше. Тоже мне, падший ангел.
– Если ты так презираешь меня, зачем идёшь?
– Размяться, – пожимает плечами Гейнрихс.
Пустынный берег Фонтанки. Фёдор один. Подъезжает Максим. Выходит из машины. Они начинают разговаривать. В это время появляется троица с Лерой посередине, не предвещающая будущему жениху ничего хорошего.
– …хоть ты ей объясни, жизнь есть жизнь, зачем её в дерьмо-то превращать? – волнуется Максим, и тут видит своих терминаторов.
Они подходят к замершему Максиму, и Лера с наслаждением плюёт ему в лицо.
– Милостивый государь! – восклицает при этом Космонавтов. – Вы подлец!
Лера отходит в сторону, в точку, удобную для наблюдения, а Гейнрихс и Космонавтов начинают крепко и со вкусом бить Максима. Тот сначала пытается воззвать к ним, но быстро стихает. Фёдор собрался было тоже ударить соперника, но не стал, что-то мешает ему.
Гейнрихс бьёт сосредоточенно, точно, а Космонавтов шалит. Молотит палкой машину, наступает Максиму на лицо, и это с идиотскими репликами "Эй, ухнем!", "Блямс! Блямс!"…
Лера смотрит с восторгом. На её лице точно играет отблеск пожарища.
Фёдор пятится, потом поворачивается и убегает.
Фёдор бежит по Фонтанке, на лице его отчаяние.
– Не то! – кричит Фёдор. – Не то! Не то! Не то!
Гейнрихс прекращает избиение.
– Ему хватит, – говорит он рассудительно.
– Уходим, – командует Космонавтов.
Максим остаётся лежать возле раскуроченной машины.
– Ну, слона мне нарисуй, – говорит Эльвира.
Она уже высохла, переоделась, причесалась.
– Слона просто, – отвечает Юра. – Я сложней могу.
– Тогда тигра!
– Хорошо. А ты любишь тигров?
– Кто их не любит? Красотища такая. Лучше любого человека в сто раз!
– Я в прошлом году был в цирке, – рассказывает Юра, рисуя, – там разрешали фотографироваться с тигром и гладить разрешали. Он совсем был ручной. Я погладил.
– Ну и как?
– Хороший, – зажмурился, вспоминая удовольствие, Юра. – Такая шёрстка… Зверь. Я читал, тигры никогда ничего не боятся. Нет страха вообще!
– Это они зря. Надо было человека бояться.
– Странно, да? Ничего у нас нет – ни клыков, ни когтей. Все сплошь лысые – то есть без шерсти. Наверное, звери сначала подумали – во придурки какие-то, даже есть противно. А мы взяли и всю землю захватили.
– Нас много, – размышляет Эльвира.
– Сейчас много! А было немного! Нет, ты знаешь, я думаю, всё потому, что звери живут по правилам, а у нас нет никаких правил. Вот если ты какой-то зверь, ты ешь то и то, живёшь там и там, а это уже не ешь никогда и где попало не встречаешься. А мы едим всё и живём везде. И всех убиваем.
– Мы с тобой никого убивать не будем.
– А если меня на войну пошлют?
– Может, не будет войны?
– Всегда была, и вдруг не будет? – сомневается Юра. – Вот, нарисовал я тебе тигра.
Показывает рисунок. Тигр вышел неплохой, скорее, конечно, анимационный, чем реалистический.
– Спасибо, ну вроде тигр. На кота твоего похож, – Эльвира прячет рисунок в свой необъятный карман. – У меня последний поезд после одиннадцати. Можно ещё погулять.
Ксана и Варя едут в автобусе. К Варе всё приглядывается женщина средних лет с измученными глазами. Когда девочки выходят, выходит и она, и обращается к Варе.
– Простите, я не могла видеть вас по телевизору, в молодёжной программе?
– Да, могли. Варя Панкратова, – с готовностью отвечает Варя.
– Я сразу узнала вас. Вы такая умница. А я мама, мама эсера, знаете, партия социалистов-революционеров. Это моего мальчика зимой арестовали в Москве. Ничего не сказал! Ни слова! Перед сессией. Поеду к друзьям на два дня. Сказал. И я ничего не знала, ничего! Подруга звонит: твой там был? Где был, что? Они же дети! Совсем дети, девочку арестовали – она, наверное, сорок килограммов весит. Переводят всё время туда-сюда. Статья над ними висит – организация массовых беспорядков. Это восемь – десять лет!
Женщина начинает плакать, вынимает платок.
– Простите, девочки, я стараюсь держаться, само льётся. Сейчас, сейчас. (Шмыгает носом) Что они сделали? Они за стариков вступились, за нищих стариков, они дети. Зачем их в тюрьму? Я хожу по улице, солнце светит, люди смеются, я хожу и ничего не понимаю, зачем солнце, зачем люди. И думаю, вот и в тридцать седьмом люди тоже смеялись и солнце светило. Вы молодая девушка, умница, скажите – что это такое? Простите, что я пристаю к вам. У вас такие хорошие лица. Он поехал на два дня. А теперь говорят: десять лет. И это солнце, и всем всё равно, а я дома не могу сидеть. Идите, девочки. Удачи вам, всего самого доброго. Простите меня. Никаких сил не осталось.
– Что, друзья? Завершим прекрасный день достойным ужином? Я приглашаю, – говорит Космонавтов Лере и Гейнрихсу.
– Нет, я никогда не ем после девяти, – отвечает Гейнрихс. – Я домой. Хватит бессмысленных телодвижений.
– И такой человек считает себя второстепенным! – удивляется Иван. – Вы суперстар, Бетмен, элита! Нет, ваши товарищи не понимают, с кем имеют дело. Вы правы, и живёте вы среди дегенератов, но вы – бриллиант. С какой стати жизнь должна принадлежать хрюшкам, вроде этого ничтожного Максима? В качестве русского не стоит жить? Ну и плюньте вы на русских. Вы – космическое явление.
Гейнрихс пристально смотрит на Космонавтова.
– А вам-то что? – спрашивает он. – Вы о чём хлопочете? Вы вообще кто такой?
– Командировка… – разводит руками Космонавтов. – Творческая командировка. Кстати, ваша палочка… Для укрепления здоровья… Вас можно поздравить с первым подвигом!
– Подвиг, – презрительно говорит Гейнрихс. – Втроём на одного из-за поганой бабы. Правильно Федька сбежал.
– Кто это поганый? Ты сам придурок поганый, – кричит Лера.
– Ещё одно золото нашла, – говорит Гейнрихс. – Иди с ним ужинать и дальше по программе. Дегенераты.
Гейнрихс решительно откалывается от компании и уходит. – Палочку-то! – вопит ему вслед Космонавтов, но тот даже не оборачивается.
– Суровый малыш, – заключает Космонавтов. – Ну, Лера-Нулера, отметим вашу-нашу победу?
– Легко!
Варя дома у Ксаны. Квартира людей среднего, но, видимо, вполне стабильного достатка. Девочки пьют чай. Шум в прихожей – пришёл Митя, брат Ксаны.
– О, девки, привет. Сейчас мои ребята придут – чур, к нам не соваться, ладно? Мамка сегодня поздно будет, дайте хоть общнуться нормально.
– Мы тут видели… – говорит Ксана. – Какая-то ваша мама…
– К нам на улице подошла мать одного из ваших мальчиков, которых арестовали в Москве зимой, – объясняет Варя. – Тяжёлое впечатление.
– А, – соображает Митя. – Это Женьки Степанцова. Это одна такая у нас проблемная. Она ко всем подходит, не берите в голову.
– Как ты мне надоел со своими сдвигами, – вздыхает Ксана. – Тебя арестуют – наша тоже с ума сойдёт. Будем работать тебе на передачи. Кругом нормальные ребята, нет, нарыл каких-то помешанных.
– Это мы нормальные, а кругом все помешанные. Это война, ты понимаешь? Они нас уничтожают – а мы сопротивляемся. Им не нужна молодёжь, им не нужны старики, им вообще народ не нужен, у них у всех счета в американских банках. Они сейчас начнут землю продавать, кусками, ты понимаешь или нет, дура? Русскую землю, которую сотни лет собирали, кровью поливали – они возьмут и продадут. А вы давайте, сидите в "Макдональдсе" и пользуйтесь услугами компании "Мегафон". Кролики!
– Он так может часами верещать, – пожимает плечами Ксана.
– Искажённая картина мира, – поясняет Варя. – Сложный случай. Митя, вы не знаете, Федя когда-нибудь менял фамилию?
– Не знаю. Придёт – спросите. Я его знаю сто лет как Марченко. О, это он, наверное.
Варя и Ксана напрягаются. Входит Фёдор.
– Федос, тут девки интересуются, менял ли ты фамилию. Не знаю, чего им надо.
– Это вы опять, – Фёдор смотрит на Варю.
– Простите, но это важно, очень важно… Вам приходилось менять фамилию?
– Приходилось. Мама вышла замуж, дала мне фамилию мужа. Я был Вольский, стал Марченко.
– Вы когда-нибудь встречались с человеком по имени Браун?
– Прадед мой. Чудила. В детстве видел, да. Он вообще родственников не жаловал. Он что, жив ещё? Да не может быть. Вы моего деда видели?
Ксана стонет от счастья.
– Фёдор, – строго говорит Варя. – У нас есть для вас информация. Пожалуйста, выслушайте меня и не волнуйтесь.
– Ну и денёк, – говорит Фёдор. – Давайте информацию. Переживу как-нибудь.
– Заглянем на минутку в мои скромные апартаменты, – приглашает Космонавтов Леру в вестибюле гостиницы "Астория", – и в ресторанчик, в ресторанчик…
– Ту т скромного ничего нет, – смеётся Лера. – Вы что, богатый?
– Расходы оплачивает фирма.
От ресепшн тем временем отходит та попрошайка, что встретила Клару у Владимирской церкви. Она выглядит несколько приличнее, чем на паперти, а то бы кто её пустил в "Асторию". Лера, Космонавтов и попрошайка садятся в один лифт.
– Четвёртый? – спрашивает у попрошайки Иван.
– Ага, и мне, – говорит та, рассматривая попутчиков.
– Чем занимается ваша фирма? – спрашивает Лера.
– Творческими командировками.
– Ничего себе, – удивляется Лера.
Выходят на четвёртом этаже. Лера немного отстала от Космонавтова, попрошайка её догоняет и шепчет:
– Сваливай срочно. Это плохой парень, – и с невозмутимым видом проходит чуть дальше по коридору.
– Переоденемся, причешемся, – бормочет Космонавтов, открывая дверь в номер. – И устроим маленький праздник…
Лере как-то не по себе от слов попрошайки, но она заходит.
Комната Юры смежная с маминой, и они с Эльвирой тихо пробираются через неё к выходу. Но мамаша просыпается.
– Юра? – говорит она, тараща бессмысленные глаза. – Ты что?
– Мама, всё в порядке, – успокаивает её Юра.
– Баба? – изумляется мать Юры. – Ты бабу в дом привёл?
– Ну какая баба. Это девочка знакомая. Я сейчас её провожу и вернусь.
– Дай воды, – просит мамаша.
Юра достаёт из холодильника воду, наливает в стакан.
– Девочка… – бормочет мамаша. – Мы все были девочки. Потом стали мамочки, а потом стали бабочки…
Эльвира засмеялась. Вынула из кармана грушу.
– Хотите грушу?
– Положи на стол. Сейчас не полезет ничего. Юра, который час?
– Десять вечера.
– Так. А ты куда собрался на ночь глядя?
– Я только Эльвиру проводить. Да мама, сейчас светло, куча народа на улице.
– Вот и плохо, что куча народа… О господи ты боже мой, и выпила всего ничего. На работе в отпуск провожали…
Надо чистую водку пить, а когда её с соком мешаешь, так ни фига не понятно… Сок и сок. Так. Я Инна Викторовна, а ты кто?
– Эльвира.
– Русская?
– Нет, не очень.
– Не очень? Инна Викторовна рассматривает девочку пристальней.
– Ясно. Цыганка. Юра, ты обалдел совсем – цыганку мне в дом притащил?
– Я не цыганка. Мы – каршары. Такой народ. Каршары.
– Каршары? Первый раз слышу.
– Нас очень мало.
– И что вы делаете тут у нас – каршары?
– Мы в Горелове живём. У нас большая семья, дом, лошадь, две собаки.
– Все устраиваются, – горестно итожит Инна Викторовна. – Даже каршары. А нам, русским, что делать? Когда в этом городе будет резервация для русских? Давай, каршарка, марш отсюда, чтоб я тебя больше не видела.
– Мама, зачем ты так? Она хорошая, мы подружились…
– Чей там голос из помойки нарушает тишину? – кричит Инна Викторовна. – Очистить помещение!
– Как тебе не стыдно, мама. Ну что ты гонишь? Никого не могу домой пригласить, всех друзей мне распугала. Живу с тобой, как в тюрьме!
– Чего ещё? – озлилась мамаша. – Что вас не устраивает, хозяин-барин?
– Да проспись, тогда поговорим. Эх, мама…
Юра берёт Эльвиру за руку и уходит.
– Каршары, – бормочет мамаша, заваливаясь опять спать, – всё она врёт. Цыганка и есть цыганка… рожа наглая…
– … И она сейчас в гостинице "Астория", – заканчивает Варя.
Митя тоже слушает.
– Федя, – говорит он, – такого нарочно не придумаешь. Может, правда?
– Понимаешь, – отвечает потрясённый Федя, – я что-то смутно вспоминаю… были какие-то разговоры… я не врубался тогда… что-то про заграницу… мама кричала: "Она приедет, она заберёт мальчика!" А к деду мы ходили на Коломенскую, помню хорошо. Он мне серебряный рубль дал, с ещё до-революции… Мама умерла пять лет назад. Отчим в Германии давно. Но можно позвонить, он ведь, наверное, что-то знает? А дед, значит, признал в ней внучку?
– Он не отрицает, что Клара Петровна его внучка, но он вроде как от неё отрёкся, – говорит Ксана.
– Господин Браун, видимо, патриот и…ммм… поборник высокой нравственности среди своих родственников. А она уехала, ребёнка оставила сестре. В общем, там какие-то старые счёты, – объясняет Варя.
– А как она выглядит, чем занимается?
– Выглядит классно, – говорит Ксана. – Красивая женщина, лёгкий летний костюмчик из льна, долларов на пятьсот…
– Ксана, неужели ты думаешь, Федю могут интересовать наши дамские глупости? – вмешивается Варя. – Насколько я поняла, она недавно похоронила мужа. Но, собственно, мы можем к ней подъехать, правда? Подготовим осторожно…
– Не знаю, – отвечает Федя. – Так сразу мне что-то не переварить… Ох ты чёрт. Митька, слушай, я бы сейчас принял немного чего-нибудь.
– Мать коньяк всегда держит на особый случай, – шарит Митя. – О, порядок. Давай, Федос, подкрепись. Ничего себе заварушка – муттер из-за бугра нарисовалась. А чего, бери, не лишнее.
– Как сказать, – выдыхает Федя, приняв коньяка. – Мы тоже гордые ребята. Двадцать лет без нас обходились как-то. Что вдруг загорелось? Не, как говорят хохлы, – це дило треба разжувати…
Лера в номере у Космонавтова. Тот в ванной, напевает. Наконец дверь распахивается, и он появляется – в белой рубашке, с галстуком, в дорогом костюме, чисто выбритый, волосы зачёсаны назад. Прямо скажем, совсем другой человек.
– О, вот вы какой, – удивляется Лера.
– Да! Я гибкий человек! – вертится перед ней Космонавтов. – Принцип в том, что нет никакого принципа, понимаете? Могу поехать в метро, а могу на такси, а могу пешком, а могу на своей машине. Нет запрета! Пить под мостом с бомжами – отлично, а можно в дорогом ресторане, а можно в забегаловке. Как захочу.
– Жаль, мне не во что переодеться, – говорит Лера. – Вы такой роскошный…
– А вам зачем переодеваться? Вы, наоборот, раздевайтесь.
– Как это?
– Да так. Услуга за услугу. Враг побит, а где награда?
И по его лицу Лера поняла, что он не шутит.
– Вы не предупреждали… Это нечестно, – говорит она.
– А парня беззащитного избивать честно? А жизнь ему портить честно?
– Вы говорили не так! – кричит Лера. – Вы говорили: я звезда, а он мерзавец!
– Демагогия, – усмехается Космонавтов. – Трёхкопеечная ловушка. Давай раздевайся и садись на кресло. Я в кресле хочу. Ты мне даже не очень и нравишься, я чистеньких люблю, наивных, а ты шкура. Но порядок есть порядок. И попрошу без криков.
– Мне надо в душ, – говорит Лера. – Я грязная, целый день хожу по жаре.
– Иди, – разрешает Космонавтов. – Дверь открой настежь.
Лера идёт в ванную и ухитряется осторожно, выключив звук, набрать сообщение Феде.
"Попала, спасай. Срочно. Астория, 413. Лера". Принимает душ.
– Женщина, сами себя задерживаем, – гримасничает Космонавтов.
Попрошайка в номере у Клары. Развалилась в кресле, пьёт виски, дымит сигаретой.
– Гуля, – говорит Клара. – Если ты что-нибудь знаешь, скажи. Не знаешь – давай расстанемся по-хорошему.
– Да скажу, не трепыхайся. А ты лучше скажи, почему ты меня сразу не узнала? Я что, так изменилась? По-моему, я ничем не хуже тебя. Тряпок таких нет, и всё.
– Сейчас ты выглядишь неплохо. А возле церкви, когда я тебя встретила, был фильм ужасов.
Попрошайка смеётся.