2 декабря после того, как стало очевидно, что переход "Хаджи Мурата" не состоялся, А. И. Солженицын появился в редакции журнала "Новый мир" (74). Между ним и А. Т. Твардовским "произошла первая крупная ссора". По словам Н. А. Решетовской, Александр Трифонович "страшно кричал", "дело дошло до оскорблений" (75). Однако сотрудники редакции журнала не желали драматизировать ситуацию и, когда Александр Исаевич сообщил им о своем новом рассказе "Захар Калита", изъявили готовность помочь ему. А. Г. Дементьев, как пишет А. И. Солженицын, разыскал по телефону ""зав. отделом культуры" "Правды" видного мракобеса Абалкина" и предложил этот рассказ ему. Н. А. Абалкин согласился посмотреть его. "И тут же, - говорится в "Теленке", - младшего редактора прозы, уже по окончании рабочего времени, погнал собственными ножками отнести пакет с рассказом в "Правду"" (76).
"Весь следующий день, - вспоминает А. И. Солженицын, - мой рассказ шел по "Правде", возвышаясь от стола к столу", но до типографии так и не дошел. После этого В. Я. Лакшин предложил рассказ "Известиям", его уже набрали, но в самую последнюю минуту набор был рассыпан. К этому времени А. Т. Твардовский остыл, и в начале следующего года рассказ был напечатан в "Новом мире" (77).
Перед тем, как покинуть Москву. А. И. Солженицын "организовал" посылку на имя секретаря ЦК КПСС П. Н. Демичева коллективного письма П. Л. Капицы, К. Г. Паустовского, С. С. Смирнова, К. И. Чуковского и Д. Д. Шостаковича (от 3 декабря 1965 г.), к которому была "приложена копия решения Рязанского горисполкома от 28 мая 1965 г. о выделении трехкомнатной квартиры жене А. И. Солженицына Н. А. Решетовской на семью в 5 человек". В письме отмечалось, что А. И. Солженицын живет в Рязани "в очень плохой квартире в ветхом здании барачного типа", рядом с которым "расположен гараж с десятками постоянно шумящих машин", говорилось в письме и том, что "в настоящее время он приступил к серьезной работе над исторической темой (Россия XVII–XVIII веков)" и что по этой причине "ему необходимо постоянно заниматься в московских архивах и книгохранилищах", подчеркивалось также, что "А. И. Солженицын был тяжело болен и после этой болезни должен находиться под постоянным наблюдением квалифицированных врачей-онкологов" и делалось заключение "Условия здоровья и литературной работы А. И. Солженицына диктуют неотложную необходимость его переезда в Москву" (78).
На хуторе под Тарту
Куда же на этот раз устремился из Москвы "больной" писатель?
"Вечером 2 декабря, - пишет он, - перейдя из "Нового мира" на городскую квартиру Чуковских, я сбрил бороду и с двумя чемоданами спустился в такси, подогнанное Люшей". А затем - вокзал, и таллинский поезд до Тарту (1). Однако, как явствует из "главного текста" "Теленка", А. И. Солженицын уехал из Москвы не ранее 3 декабря.
В таком случае в Тарту он мог прибыть утром 4-го. "В таллинском поезде среди эстонцев, - вспоминает Александр Исаевич, - я старался молчать… В любимый Тарту я приехал в снежно-инеистое утро… В этот день, оставив чемоданы у Арно Сузи, я много ходил по городу, закупая и закупая продукты себе недели на четыре… На темном рассвете следующего дня Арно отвез меня на такси до Хаавы… Так началось мое Укрывище… Первую зиму я пробыл здесь 65 дней" (2).
5 декабря, в тот самый день, когда А. И. Солженицын появился на хуторе Хаава, в Москве на Пушкинской площади планировалось проведение политического митинга, приуроченного к дню Конституции. Однако попытка открыть его и поднять плакаты с лозунгами сразу же была пресечена, около 20 человек оказались за решеткой (3). Цель митинга заключалась в том, чтобы выразить протест по поводу подготовки судебного процесса над Ю. М. Даниэлем и А. Д. Синявским и в связи с этим привлечь внимание к вопросу о соблюдении государством разрешенных конституцией политических свобод. Одним из инициаторов митинга являлся уже упоминавшийся А. С. Вольпин, видную роль в его организации играл В. К. Буковский, изготовлением плакатов занимался художник Ю. В. Титов (4).
Поскольку подготовка митинга велась открыто, то, находясь в Москве, А. И. Солженицын не мог не знать о ней. Для любого человека, небезразличного к тому, что происходило вокруг него, было интересно, много ли соберется протестантов, с какими лозунгами они выйдут, как поведут себя власти. Между тем буквально за несколько дней до митинга Александр Исаевич исчез из Москвы.
Рассказывая о своем пребывании на хуторе под Тарту, он пишет: "Моя первая зима в Укрывище оборвалась прежде моих намерений, болезненно: недельку мне еще оставалось там добыть,.. как смотрю - по глубокому снегу в полуботинках… бредет бедный 70-летний Арнгольд Юханович ко мне. Телеграмма на их тартусский адрес. Из Рязани: "приезжай немедленно. Ада". Ясно, что от жены, но почему Ада?.. в этой "Аде" был какой-то адский намек? там творится какой-то адский разгром?.. Что-то случилось опасное и неотложное, несомненно. Безопасный быт, страстная работа - все бросается в час, сворачивается наспех, уже покоя нет в душе, все равно и не поработаешь, прощайте рукописи незабвенные, может быть, из внешнего мира уже к вам не вернуться… Ночной поезд до Москвы. Оттуда звоню в Рязань, ответ: скорей! скорей! приезжай! Наконец и в Рязани, бритобородый, уже открытый, засвеченный: что же??? А ничего. Ты с осени почти в Рязани не живешь, я все время одна. Просто не могла больше ждать (а полтора года у нас уже все - в разломе и обмороке). И - надо квартиру в Рязани получать, а горсовет молчит" (5).
Если принять хронологию А. И. Солженицына (отъезд из Москвы 2 декабря) и допустить, что на хуторе Хаава он пробыл 65 дней, то покинуть его он должен был 6 февраля 1966 г.
По версии Н. А. Решетовской, в основе которой лежит ее дневник, все было совершенно иначе. Не прошло и трех недель после отъезда мужа, как 22 декабря пришла повестка с приглашением в жилуправление (6). Оказывается, "наглая" просьба "угрожаемого автора" нашла отклик у власть имущих, и ему была предложена новая квартира, правда, не в Москве, а в Рязани.
"Что же делать? - передает охватившие ее сомнения Н. А. Решетовская, - Вызывать мужа? Ведь нужно его личное решение. Но… квартирный вопрос и… "Архипелаг"? Когда я размышляла над этим, Александр Исаевич - о, чудо! - позвонил домой из… Москвы! В ночь на 30 декабря он приехал" (7).
В Рязани Александра Исаевич ждал сюрприз - поздравление от В. С. Лебедева. "Еще с новым 1966 годом он меня поздравил письмом - читаем мы в "Теленке", - и это поразило меня, так как я был на краю ареста (а может, быть, он не знал?). До него дошли слухи, что мы поссорились с Твардовским, и он призывал меня к примирению" (8).
Встретив дома новый 1966 год и посетив жилуправление, А. И. Солженицын снова отправился в Эстонию (9). "Сразу после встречи Нового года, - вспоминала Наталья Алексеевна, - Александр Исаевич уехал. До "берлоги" были еще Москва, был Ленинград. А значит, были и письма" (10). В Москве он посетил "Новый мир" (11), в Ленинграде 10-го имел встречу с рижессером Театра комедии Н. П. Акимовым (12).
12-го Александр Исаевич вернулся на хутор и снова погрузился в работу над "Архипелагом" (13). 6 февраля он действительно вынужден был прервать ее, но не потому что приехал Арнгольд Сузи, а потому что на хуторе неожиданно появилась Н. А. Решетовская. Она могла снять с плеч мужа все заботы по хозяйству: ходить за продуктами, топить печь, готовить пищу, мыть посуду, поддерживать в доме порядок, а также помогать в работе над книгой. Но, как явствует из ее дневника, Александр Исаевич был "не рад" ее приезду и потребовал, чтобы она немедленно уезжала обратно, что она и вынуждена была сделать, пробыв на хуторе всего "несколько часов" (14).
Почему же А. И. Солженицын повел себя так? Оказывается, у него уже была помощница - дочь Арнгольда Сузи, Хели (15). Из ее воспоминаний мы узнаем, что она приезжала на хутор "в свободные выходные дни", т. е. по воскресеньям, которое приходилось на 12 и 19 декабря, 16, 23, 30 января, 6, 13, 20 февраля, "привозила ему провизию, прибирала в доме" (16). Иногда, она оставалась на ночь, поэтому имела возможность получить полное представление о распорядке дня Александра Исаевича, его образе жизни и работе над книгой.
Он "сам, - пишет Хели, - ходил за молоком к соседской хозяйке и только при самой крайней необходимости за едой в магазин… Свою работу, а вернее всю свою жизнь, Солженицын расписывал на несколько лет вперед. И в этот раз у него был точный план, который нужно было выполнить до отъезда. Его рабочий день продолжался с 8 утра до 9-10 вечера. В крови у него еще осталась лагерная привычка: каждое утро он выскакивал во двор и до пояса обтирался обжигающим снегом… Каждый раз, садясь за стол, он слушал передачи "Би-би-си", "Голос Америки" он по-моему меньше жаловал своим вниманием. Такую работу, которую можно было бы успешно выполнить вдвоем (сортирование заметок, проверка сносок и др.) он откладывал иногда до моих приездов к концу недели" (17). И далее: "Обедал Александр Исаевич во время последних известий по радио, чтобы не тратить лишних минут. После обеда час или полтора выходил во двор, рубил дрова, катался на лыжах по берегу реки или просто прогуливался… Только при перевыполнении плана он позволял себе побеседовать подробнее. Читал наизусть стихи, отрывки из своих произведений или просил меня читать немецких поэтов". Занимал он две комнаты, в одной из них работал, "это было "святое место", "посторонним вход воспрещен"" (18).
Между тем едва Наталья Алексеевна вернулась в Рязань, как был решен квартирный вопрос и А. И. Солжницына пригласили за ордером на получение квартиры. Зная местопребывания мужа, Н. А. Решетовская срочно отбила ему телеграмму, которую, вполне возможно, и доставил ему А. Сузи. Телеграмма пришла 17 февраля (19). 19-го Александр Исаевич покинул хутор (20).
"21 февраля, - вспоминала Наталья Алексеевна, - на несколько дней ранее намеченного им срока мой муж приехал в Москву. Домой он вернуться не мог - ведь надо было еще надежно спрятать своего "Архипа". В тот же день он звонит в ЦК, жалуется на то, что никак не разрешится квартирный вопрос. 22 февраля он, наконец, в Рязани" (21).
Подведем итоги его литературной деятельности зимой 1965–1966 гг. Во время первого приезда на хутор А. И. Солженицын мог работать не более 24 дней (с 5 по 28 декабря), вероятнее всего, еще меньше, во время второго приезда - не более 38 дней (12 января - 18 февраля). Итого 62 дня. Как же получилось 65 дней?
Но не все дни, проведенные на хуторе были рабочими. Прежде всего следует принять во внимание поездки А. И. Солженицына в Тарту за продуктами и приезд Н. А. Решетовской 6 февраля. Кроме того, необходимо учитывать, что материалы "Архипелага" находились под Пярну у Лембита, поэтому необходимо было совершить туда "черезо всю Эстонию", как минимум четыре поездки: сразу же по приезде, перед поездкой в Рязань, после возвращения из Рязани и перед отъездом. Между тем Александр Исаевич утверждает, что забирал у Лембита материалы по частям и упоминает одну такую промежуточную поездку: "какую-то часть рукописей отдать, а какую-то взять, для надежности я не держал всего при себе" (22). Дорога в Пярну и обратно требовала не менее пяти часов, а с пересадкой и остановкой в два раза больше. Поэтому поездки туда могли отнять у А. И. Солженицына, как минимум, три - четыре дня. Но, оказывается, на хуторе Александр Исаевич занимался не только "Архипелагом". В декабре 1965 г. им была написана статья, которая известна сейчас под названием "Евреи в СССР и в будущей России" (23).
Таким образом зимой 1965–1966 гг. А. И. Солженицын занимался Архипелагом не 65, а максимум 55 дней. Если исходить из принятой нормы средней производительности труда Александра Исаевича, за это время он мог написать не более 17 авторских листов. А значит, к отъезду с хутора рукописный текст "Архипелага" составлял самое большее - 50 а.л.
Запомним эту цифру, она еще нам понадобится.
Возвращение к "Раковому корпусу"
Новую квартиру семья Солженицыных получила рядом со старой - на углу проезда Яблочкова и улицы Юнатов (1). "Весь март, по свидетельству Натальи Алексеевны, - поглотился квартирной эпопеей" (2).
"Солженицын и его тогдашняя жена Наталья Алексеевна Решетовская, - вспоминала Анна Михайловна Гарасева, - жили вместе с ее матерью, Марией Константиновной, и двумя ее тетушками в большой, очень удобной по рязанским меркам квартире на улице Урицкого. Это была их вторая квартира: первая находилась в том же районе, примерно в середине улицы Урицкого… Они жили на первом, довольно высоко приподнятом этаже трех-… этажного старого дома, который в наших разговорах проходил под именем "розового дома". Квартира состояла из большого холла, большой кухни-столовой, большой общей комнаты, эркер которой выходил в сквер, такой же большой комнаты, в которой жила Мария Константиновна, теща Солженицына, со своими двумя сестрами (правильнее, золовками - А.О.), и маленькой комнатки самих Солженицыных, являвшейся одновременно кабинетом и спальней" (3).
2 апреля 1966 г. Наталья Алексеевна отправилась в Москву на двухмесячные курсы повышения квалификации (4). Решив квартирный вопрос, Александр Исаевич имел возможность снова уединиться и продолжить работу над "Архипелагом". Однако 4 апреля он отправился не в Тарту, а в Москву (5), где в это время, кстати, проходил очередной XXIII съезд КПСС. Открылся он 29 марта, завершился 8 апреля (6).
Накануне съезда получили распространение слухи, будто бы готовится политическая реабилитация И. В. Сталина (7). В таких условиях среди столичной интеллигенции появилось письмо, в котором выражалась тревога по поводу подобных ожиданий и содержался призыв не допустить возвращения к сталинизму. Письмо было адресовано Л. И. Брежневу и датировано 14 февраля. Под ним подписались академики Л. А. Арцимович, П. Л. Капица, М. А. Леонтович, И. М. Майский, А. Д. Сахаров, С. Д. Сказкин, И. Е. Тамм, писатели В. П. Катаев, В. П. Некрасов, К. Г. Паустовский, Б. А. Слуцкий. В. Ф. Тендряков, К. И. Чуковский, артисты и режиссеры - О. Н. Ефремов, М. М. Плисецкая, А. А. Попов, М. И. Ромм, И. М. Смоткуновский, Г. А. Товстоногов, М. М. Хуциев, художники - П. Д. Корин, Б. Н. Неменский, Ю. И. Пименов, С. А. Чуйков и организатор этого письма - журналист Эрнст Генри (8).
А. Д. Сахаров вспоминал, что Э. Генри привел к нему бывший сотрудник ФИАНа, позднее работавший в Институте атомной энергии Б. Г. Гейликман, а он "сделал это по просьбе своего друга академика В. Л. Гинзбурга" (9).
К открытию съезда появилось еще одно письмо - в защиту Ю. М. Даниэля и А. Д. Синявского. Оно была вызвано к жизни тем, что состоявшийся в январе 1966 г. суд приговорил Ю. М. Даниэля к пяти, а А. Д. Синявского - к семи годам заключения. Между тем хотя их обвиняли в антисоветизме, убедительных доказательств приведено не было. Точно также, как в свое время И. А. Бродский, оба обвиняемых не признали себя виновными. И точно также, как в истории с И. А. Бродским, после суда началась кампания протеста против судебного приговора (10).
Под письмом в защиту Ю. М. Даниэля и А. Д. Синявского поставили свои подписи 62 писателя (11). Среди них мы не найдем фамилии А. И. Солженицына. Может быть про него забыли? Нет, через Н. В. Тимофеева-Ресовского письмо было передано Александру Исаевичу, но он отказался его подписать, заявив, что "не подобает русскому писателю печататься за границей". "Меня, - отмечала позднее жена А. Д. Синявского Майя Васильевна Розанова (Кругликова), - обескуражил не отказ, а его мотивировка" (12). Причем, "…самое забавное, - подчеркивает она, - что к тому времени все рукописи Солженицына уже были за границей" (13).
Весной 1966 г. Н. И. Столярова познакомила А. И. Солженицына с Александром Александровичем Угримовым (1906–1981), отец которого Александр Иванович (1874–1974) был до революции известным агрономом и некоторое время возглавлял Московское общество сельского хозяйства, а мать Надежда Владимировна (1874–1961) являлась дочерью адвоката, одного из руководителей московской еврейской общины - Владимира Иосифовича Гаркави (1846–1911).
Сам Александр Александрович был женат на Ирине Николаевне Муравьевой, дочери московского адвоката и общественного деятеля Николая Константиновича Муравьева (1870–1936), возглавлявшего в 1917 г. Чрезвычайную следственную комиссию по расследованию преступлений царских министров и других должностных лиц старого режима. Сестра Н. К. Муравьева Софья Константиновна находилась замужем за Пантелеймоном Алексеевичем Вихляевым (1869–1928), занимавшим во Временном правительстве пост товарища министра земледелия.
В 1922 г. А. И. Угримов с семьей был выслан за границу, жил сначала в Германии, потом во Франции. Александр Александрович в первой половине 30-х годов принадлежал к младороссам. В годы войны принимал участие в Сопротивлении, затем входил в Союз советских патриотов, в 1947 г. был выслан в Советский Союз. Здесь несколько лет провел в заключении.
А. А. Угримов согласился оказывать А. И. Солженицыну помощь и в частности взял на хранение материалы "Архипелага" (14).
7 апреля А. И. Солженицын и Н. А. Решетовская посетили П. Л. Капицу, 8-го Александр Исаевич отправился в Переделкино, куда на следующий день приехала и Наталья Алексеевна. Здесь они отметил Пасху и здесь же 10-го апреля по свежим впечатлениям Александр Исаевич написал очерк "Пасхальный крестный ход" (15). 13-го он уединился в Борзовке (16), но не вернулся к "Архипелагу". "Определив весной 1966 г., - пишет он, - что мне дана долгая отсрочка, я еще понял, что нужна открытая, всем доступная вещь, которая пока объявит, что я жив… Очень подходил к этой роли "Раковый корпус", начатый тремя годами раньше. Взялся я его теперь продолжить" (17). Когда 23 апреля в Борзовку приехала Наталья Алексеевна, она застала мужа работающим над повестью (18). Из "Хронографа" явствует, что ее первая часть была закончена 10 мая (19).
"…весной 1966 г., - вспоминает А. И. Солженицын, - окончив в Рождестве первую часть "Ракового корпуса" и готовясь, как всегда, сам перепечатывать, что, правда, и полезно, как очередная 3-я - 4-я редакция, - я соблазнился неоднократным настойчивым предложением Люши - печатать вместо меня. Как будто и невозможно было печатать не самому - и вместе с тем в моей стесненной жизни мне предлагали подарить полные две недели!.. Поежившись, я согласился. А вернулся в майское Рождество - подарочное настроение, две недели взялись ниоткуда" (20), а "пока Люша выстукивала первую часть - я быстро писал вторую, она подхватисто, с огоньком у меня пошла… я по силе и по времени будто удвоился и за лето исключительно быстро кончил вторую часть "Корпуса"…" (21).