Однако, отправившись в Москву не позднее 12 мая (22) и пробыв там до 15-го (23), А. И. Солженицын вернулся не в "майское Рождество", а в Рязань и пробыл дома около недели (24). Дни, проведенные здесь он назвал "автомобильными вихрями", так как был занят ремонтом автомобиля (25). За эту неделю он сумел выкроить для литературной работы только один день - 22 мая, когда написал предпоследнюю главу первой части "Ракового корпуса" "Воспоминание о прекрасном" (26). Факт, который дает основание думать, что к 10 мая работа над первой частью "Ракового корпуса" полностью завершена не была.
23 мая Александр Исаевич снова появился в Москве (27). "Из Рязани, - читаем мы в воспоминаниях Н. А. Решетовской, - муж привез новость: пришло приглашение из Чехословакии, нам двоим, на три недели! За подписью председателя Союза чешских писателей! Весь вопрос в том, разрешат ли?" (28).
В Москве Александр Исаевич провел несколько дней, вычитывая и корректируя отпечатанные Е. К. Чуковской главы "Ракового корпуса" (29), после чего Наталья Алексеевна передала их в "Новый мир" (30). "С той ссоры, - пишет А. И. Солженицын, имея в виду декабрьскую ссору с А. Т. Твардовским, - мы так и не виделись. Учтивым письмом (и как ни в чем ни бывало) я предварил А.Т., что скоро предложу полповести и очень прошу не сильно задерживать меня с редакционным решением" (31).
28 мая в Москве, когда на одной из московских квартир Александр Исаевич читал своим поклонникам главы из "Ракового корпуса", ему был задан вопрос об "Архипелаге" (32). Несмотря на конспирацию, удержать в тайне работу над ним не удалось.
30 мая А. И. Солженицын вернулся в Борзовку и пробыл здесь неделю (33), но, по свидетельству Н. А. Решетовской, занимался не "Раковым корпусом", а ремонтом дома (34), после чего 6 июня отправился в поездку по маршруту: Москва - Ленинград - Вологда - Феропонтов - Кириллов - Белозерск - Вытегра - Петрозаводск - Беломорканал - Повенец - Ленинград - Москва (35). Домой вернулся 16 июня (36).
Проведя в Рязани буквально один день, 18-го Александр Исаевич поехал в Москву на обсуждение "Ракового корпуса" (37), а на следующий день - в Борзовку (38), где, по свидетельству Натальи Алексеевны, пытался настроиться на роман о революции "Р-17", однако из этого ничего не вышло (39). От дела его отвлекала первая часть "Ракового корпуса", судьба которой в это время решалась редакцией "Нового мира" (40). В связи с этим мы видим его в редакции 27 июня (41) и 4 июля (42). Резюмируя результат этих поездок, Н. А. Решетовская писала: "Редакция должна была просмотреть исправления и окончательно решить, будут ли печатать в таком виде. Две недели надо постараться об этом не думать и работать над второй частью "Ракового корпуса"" (43).
Из этого явствует, что "подхватисто" и "с огоньком" Александр Исаевич мог взяться за вторую часть своей повести не в середине мая, как он утверждает, а лишь после 4 июля.
Как было условлено, через две недели 19 числа редакция "Нового мира" вынесла окончательное решение: первую часть не печатать (44). Но, пишет А. И. Солженицын, "в противоречие… со всем сказанным А.Т. объявил: редакция считает рукопись "в основном одобренной", тотчас же подписывает договор на 25 %, а если я буду нуждаться, то потом переписывает на 60 %. "Пишите 2-ю часть! Подождем, посмотрим"" (45). Александр Исаевич отказался подписывать договор и забрал рукопись повести из редакции (46).
"…Не прошло и месяца, - вспоминает он, - как Твардовский через родственницу моей жены Веронику Туркину срочно вызвал меня. Меня, как всегда, "не нашли", но 3 августа я оказался в Москве и узнал: донеслось до А.Т., что ходит мой "Раковый корпус", и разгневан он выше всякой меры; только хочет убедиться, что не я, конечно, пустил его (разве я б смел?!), - и тогда он знает, кого выгонит из редакции. Подозревалась трудолюбивая Берзер, вернейшая лошадка "Нового мира", которая тянула без зазора" (47).
"Я не поехал на вызов Твардовского, - читаем мы далее в воспоминаниях А. И. Солженицына, - а написал ему так: "…Если вы взволнованы, что повесть эта стала известна не только редакции "Нового мира", то… я должен был бы выразить удивление… Это право всякого автора и было бы странно, если бы вы намеревались лишить меня его…" …Я писал - и не думал, что это жестоко. А для А.Т. это очень вышло жестоко. Говорят он плакал над этим письмом. О потерянной детской вере? о потерянной дружбе?.. С тех пор я в "Новый мир" ни ногой, ни телефонным звонком, свободный в действиях, я бился и вился в поисках: что еще? что еще мне предпринять против наглого когтя врагов?.. Судебный протест был бы безнадежен. Напрашивался протест общественный" (48).
Так, по утверждению А. И. Солженицына у него возникла идея обращения к намечавшемуся в декабре 1966 г. съезду Союза писателей СССР (49). "Но, - пишет Александр Исаевич далее, - не скоро будет съездовский декабрь, а подбивало меня как-то протестовать против того, что делают с моими вещами. И я решил пока обратиться - еще раз и последний раз - в ЦК" (50).
Однако, если "Новый мир" признал нежелательной публикацию первой части "Ракового корпуса" 19 июля, то идеей обращения с письмом к своим собратьям по перу А. И. Солженицын поделился с Н. А. Решетовской за два дня до этого - 17 июля (51). В "Хронографе" под этим число значится: "У С. родилась идея - 100 писем писателям" (52). Следовательно, решение редакции "Нового мира" не имело никакого отношения к возникновения у А. И. Солженицына мысли о выступлении с подобным письмом.
Во время пребывания в Москве Александр Исаевич посетил К. И. Чуковского, С. М. Ивашева-Мусатова, побывал Жуковке, видимо, у Л.З. Копелева (53). Не исключено, что одним из вопросов, который он обсуждал, была вопрос его открытого общественного выступления. Видимо тогда же ему было предложено обратиться с письмом на имя Л. И. Брежнева. Первые наброски обоих писем А. И. Солженицын сделал в Борзовке 21–23 июля (54).
Повествуя о своем обращении в ЦК КПСС, он пишет: "Мне передавали, что там даже ждут моего письма, конечно, искреннего, т. е. раскаянного, умоляющего дать мне случай охаять всего себя прежнего и доказать, что я - "вполне советский человек"" (55). Александр Исаевич не сообщает, кто именно поставил его в известность о подобных ожиданиях, но из его воспоминаний явствует, что самое непосредственное отношение к составлению этого письма имел Эрнст Генри.
"Сперва, - пишет Александр Исаевич, - я хотел писать письмо в довольно дерзком тоне: что они сами уже не повторят того, что говорили до XX съезда, устыдятся и отрекутся. Э. Генри убедил меня этого не делать… Я переделал, и упрек отнесся к литераторам, а не к руководителям партии" (56). Если учесть, что А. И. Солженицын не слишком считался даже с мнением своего литературного отца А. Т. Твардовского, то его покладистость в данном случае заслуживает особого внимания.
Письмо на имя Л. И. Брежнева датировано 25 июля (57). Александр Исаевич не включил его в свои литературные воспоминания. И не случайно. Чтобы понять это, обратимся к тексту письма, опубликованного в воспоминаниях Натальи Алексеевны.
"Глубокоуважаемый Леонид Ильич! - писал А. И. Солженицын, - Скоро уже будет год, как органами госбезопасности изъяты мой роман "В круге первом" и еще некоторые рукописи из моего архива. По этому поводу я обращался в ЦК в сентябре и в октябре прошлого года, однако тщетно ждал ответа или возврата рукописей. Тогда же я писал в ЦК, что среди этих рукописей есть такие, которые написаны 18–15 лет назад, еще в лагере, носят на себе невольную печать тамошней среды и тогдашних настроений, и что сегодня я также мало отвечаю за них, как и многие литераторы не захотели бы сейчас повторить иных речей, статей, стихов и пьес, напечатанных до XX съезда… В первую очередь это относится к пьесе "Пир победителей", написанной в 1948–49 гг. в заключении, вынужденно без бумаги и карандаша, на память - и поэтому в стихах (как после освобождения из лагеря я никогда больше не писал)".
И далее: "С тех пор были XX и XXII съезды. С тех пор партия отмежевалась от сталинских преступлений. Настроения пьесы "Пир победителей" мне самому давно уже кажутся несправедливыми, а так как и сама пьеса - ранняя и художественно слабая, да еще и в стихах, которыми я не владею, то я никогда не предназначал ее ни для печати, ни для обсуждения".
Письмо заканчивалось просьбой: "Я прошу Вас принять меры, чтобы прекратить незаконное тайное издание и распространение моих давних лагерных произведений, изданное же - уничтожить. Я прошу Вас снять преграды с печатания моей повести "Раковый корпус", книги моих рассказов, с постановки моих пьес. Я прошу, чтобы роман "В круге первом" был мне возвращен и я мог бы отдать его открытой профессиональной критике" (58).
Из этого явствует: как бы ни негодовал А. И. Солженицын по поводу самой мысли о возможности "охаивания" им "себя прежнего", "Письмо Л. И. Брежневу" - пример подобного "охаивания" и самоотречения.
После самоотречения
Почти весь август Александр Исаевич провел в Борзовке.
И хотя он имел возможность полностью отдаться литературному творчеству, ему не работалось. 1 и 2 августа он ездил в Рязань (1). 8-го побывал в Москве, 17-го снова съездил на один день в Рязань, 20 и 21 крыл рубероидом крышу, 24-го готовился к велопоходу (правда, он не состоялся) (2). И тогда, вспоминала Н. А. Решетовская, "почти не надеясь поехать в Чехословакию, мы в конце августа пускаемся в автомобильное путешествие" (3).
Таким образом, с середины мая до конца лета 1966 г. А. И. Солженицын мог заниматься второй частью "Ракового корпуса" менее двух месяцев. Однако в течение этого времени его неоднократно отвлекали другие дела, поэтому над повестью он работал урывками и его уверения, что "пока Люша выстукивала" первую часть, он "быстро писал вторую", что работа над нею пошла "подхватисто, с огоньком" и что он "за лето исключительно быстро кончил вторую часть" (4), не соответствуют действительности.
Собираясь в путешествие, А. И. Солженицын отправил рукопись первой части "Ракового корпуса" в ленинградский журнал "Звезда" (5) и в воронежский журнал "Простор" (6).
Выехав из Рязани 29 августа (7), Александр Исаевич и Наталья Алексеевна посетили Чернигов, Винницу, Одессу, Крым и 28 сентября через Харьков вернулись в Борзовку (8). "Съездив в Рязань и Москву, - вспоминала Н. А. Решетовская, - муж собирается тут кончать вторую часть "Ракового корпуса" (ту самую, которую, по свидетельству А. И. Солженицына, он закончил к концу лета - А.О.) да и поработать в саду", но "второго октября мы помчались домой" (9).
Характеризуя последствия своего обращения наверх, Александр Исаевич отмечает: "Письмо на имя Брежнева было отослано в конце июля 1966 г. Никакого ответа или отзыва не последовало никогда. Не прекратилась и закрытая читка моих вещей, не ослабела и травля по партийно-инструкторской линии, может призамялись на время" (10).
Ответ на его обращение все-таки был дан. Когда "позанимавшись дома корреспонденцией", Александр Исаевич "уехал в Москву", там его "ждала важная новость: секцией прозы Московского отделения Союза писателей на 25 октября в Центральном доме литераторов назначено обсуждение первой части "Ракового корпуса". Одновременно его пригласили на встречу в НИИ Курчатова" (11).
"Почти весь октябрь 1966 г., - писала Н. А. Решетовская, - Александр Исаевич прожил в Борзовке. Каждое утром начинал с обливания из речки. Потом работал на грядках и писал последнюю часть "Ракового корпуса"" (12). В действительности на даче Александр Исаевич обосновался не ранее 6–7 октября (13), а 23-го снова отправился в Москву (14). 24 октября он выступил в Институте Курчатова, 25-го в ЦДЛ планировалось обсуждение первой части "Ракового корпуса", но было перенесено на ноябрь, 26-го А. И. Солженицын вернулся в Рязань и с 28 октября продолжил работу над повестью (15).
Отмечая факт выступления А. И. Солженицына в Институте Курчатова, необходимо обратить внимание на то, что осенью 1966 г. он почти одновременно получил приглашения более чем из десяти учреждений, которые вдруг воспылали желанием видеть его в своих стенах: "Посыпались приглашения в Институт молекулярной биологии АН СССР, в Институт народов Азии АН, в Фундаментальную библиотеку общественных наук АН СССР, в ЦАГИ и ОКБ Туполева, МВТУ, Большую советскую энциклопедию, НИИ имени Карпова, НИИ в Черноголовке, в Институт элементарно-органических соединений АН СССР, в МГУ" (16). А "учреждения-устроители, - пишет Александр Исаевич, - были не такие уж захолустные" (17).
Если первая встреча состоялась 24 октября, то последняя была назначена на 2 декабря. За полтора месяца планировалось провести 11 встреч. В те времена подобные мероприятия были невозможны без санкции парткомов названных учреждений. Поэтому перед нами не спонтанный взрыв интереса к писателю, который начинал превращаться в опального, а спланированная акция.
Пока А. И. Солженицын трудился над второй частью "Ракового корпуса" и готовился к намеченным выступлениям, в столице развернулась кампания против включения в Уголовный кодекс новой статьи 190–1, по сути дела восстанавливавшей отмененную к тому времени статью 58–10 (антисоветская агитация).
"В октябре или сентябре, - вспоминал А. Д. Сахаров, имея в виду 1966 г., - ко мне зашли два человека, один из них, кажется, был опять Гейликман, фамилию другого я сейчас забыл. Они принесли мне напечатанный на машинке на тонкой бумаге листок - Обращение" по поводу готовящихся статей 190-1 УК РСФСР (18). После того, как А. Д. Сахаров поставил свою подпись под этим обращением, произошло его знакомство с Р. А. Медведевым (19).
"Рой Медведев, - читаем мы далее в воспоминаниях Андрея Дмитриевича, - оставил у меня несколько глав своей рукописи. Потом он приходил еще много раз и приносил новые главы, взамен старых. При каждом визите он также сообщал много слухов общественного характера, в том числе о диссидентах и их преследованиях… для меня все это было очень важным и интересным, открывало многое, от чего я был полностью изолирован" (20). По признанию Андрея Дмитриевича, именно из книги Р. А. Медведева он впервые узнал о масштабах сталинских репрессий (21). Так постепенно происходило приобщение А. Д. Сахарова к диссидентскому движению.
Между тем А. И. Солженицын был в стороне от кампании, направленной против новой статьи УК РСФСР. Он был занят "Раковым корпусом".
Обсуждение первой части повести состоялось в ЦДЛ 16 ноября (22). Описывая его, Н. А. Решетовская отмечала: "…очень многие сравнивали мужа с Пушкиным, Достоевским, Толстым, Лесковым, Буниным". Подавляющее большинство высказалось за необходимость публикации этого произведения (23).
Еще в Рязани Александр Исаевич получил предложение японского журналиста Седзе Комото дать ему интервью. По существовавшим тогда правилам, для этого требовалось разрешение Иностранной комиссии Союза писателей. Однако А. И. Солженицын не поставил ее в известность о полученном предложении (24). 15 ноября он подготовил письменные ответы на вопросы С. Комото и в тот же день из Рязани отправился в Москву (25), а 16-го, пишет он, "в день обсуждения там "Ракового корпуса", достаточно оглядя помещения, я из автомата позвонил японцу и предложил ему интервью завтра в полдень в ЦДЛ" (26). На следующий день А. И. Солженицын дал свое первое интервью зарубежному журналисту (27). Он надеялся на то, что оно произведет впечатление за рубежом. Однако его никто не заметил.
Накануне Александр Исаевич должен был выступать в Фундаментальной библиотеке общественных наук, выступление не состоялось. 17-го было отменено выступление в несмеяновском НИИ. 18-го - в Редакции Большой советской энциклопедии, 19 ноября - в Институте Карпова (28).
Видимо, в тот же день А. И. Солженицын вернулся в Рязань и 20 ноября "сел опять за "Раковый корпус"" (29). Однако и на этот раз другие дела отвлекли его. В среду 30 ноября мы снова видим его в Москве, где он выступал в Институте востоковедения (30). 1 и 2 декабря планировались выступления в МВТУ, ЦАГИ, МГУ, они были отменены (31). Из одиннадцати назначенных встреч состоялись только две.
Как будто бы кто-то стремился придать А. И. Солженицыну ореол неугодного, опального писателя.